Группа 212
Шумели, верещали, нехотя рассаживаясь за щербатые столы «деревянного» или как его еще называли этнографического кабинета. Эмоционально обменивались летними впечатлениями и недовольно брюзжали, как это деканат угораздило в первый учебный день несколько пар посвятить отечественной истории, читаемой знаменитыми факультетскими стариками, преподававшими на истфаке с незапамятных лет.
А вот и первый «зубр» - Борис Борисович Борисов (Б в кубе) – сухонький, седой и немного жилистый дедушка с доброй, а порой язвительной улыбочкой. Непонятно почему второкурсников с Борис Борисычем загнали в этот день в «этнографическое царство» профессора Володина. Этнографический кабинет представлял собой нечто среднее между… деревянной избой типичного финноугра и кладовкой русского крестьянина. В кабинете по соседству с обыкновенными факультетскими партами вдоль украшенных деревянной (под народную) резьбой стен странным образом поместился миниатюрный этнографический музей с прялками, ткацким станком, сарафаном крестьянки и чучелом медведя. Все эти народные реликвии повергали студентов и самого Бориса Борисовича в некоторое уныние.
Борис Борисыч нерешительно переминался с ноги на ногу, наконец, улыбнулся и почти торжественно произнес:
- Итак… Сегодня… Я… Читаю… Вам… Лекцию… на тему… «Наука и техника… в такой-то период… отечественной истории».
У Борис Борисыча была неповторимая, знаменитая, известная всему истфаку (от самого наивного первокурсника до молодого начинающего декана, тоже в недалеком прошлом студента) манера говорить, делая паузы после каждого слова. Ею – этой манерой - умилялись все, пытались изображать, пересмеивать, подражать даже, но тщетно. В числе бессмертных легенд истфака наличествовала и одна, связанная с Б в кубе.
Пример хрестоматийный его общения со студентами. Читая лекцию в рамках своего любимого курса «История развития науки и техники в России» или на свою любимую, им первым исследованную тему по истории градообразующего завода, насчитывающую несколько веков, он загадочно улыбался и говорил внимавшим ему историкам:
- «Вам…, молодые люди…, заданьице! Выяснить…, ответить…, на такой-то вопрос… В книге такого-то… о том-то…, издания… ну, например, Сытина… незабвенного века девятнадцатога… Прочтите… Настоятельно вам рекомендую… - Далее следовала его знаменитая фирменная улыбочка. - В университетской библиотеке… этой книги нет…, в факультетской - тем более…, в библиотеке научно – исследовательского института – и подавно, в Ленинке …– и речи нет. И у Семена Сергеевича (знаменитого факультетского любителя и собирателя книг, ну, знаменитого после самого Бориса Борисыча, конечно)… - этот фолиант не найдете… Книга эта… есть… в моей личной библиотеке… Но я вам ее не дам!!!» - торжественно заключал Борис Борисыч.
На первокурсников, еще не вполне прижившихся на факультете, тирада эта обычно производила неизгладимое впечатление. Еще Борис Борисыч известен был тем, что на экзаменах любил задавать студентам каверзные вопросы типа: «Сколько заклепок на крейсере «Мирный», прославившемся в сражениях такой-то войны?» Когда несчастный студент называл первую пришедшую на ум цифру, преподаватель радостно восклицал: «А вот и нет! Сварные швы, мой юный дружочек, а вовсе не заклепки украшали сей крейсер!»
Группе 212-й, в которой училась Женька Светлова, на 1-м курсе случалось встречаться с Борис Борисычем эпизодически. И поэтому сегодня все взирали на преподавателя с почти маниакальным вожделением, а вдруг им повезет, и именно они станут свидетелями рождения его новой фирменной шуточки, которая потом войдет в анналы факультетской истории?
Меж тем Борис Борисыч, надо полагать, в честь начала нового учебного года решил новоиспеченных второкурсников слегка напугать, чтоб жизнь после первых летних каникул совсем уж малиной не казалась, и устроил странную для вуза перекличку: все ли студенты означенной группы изволили явиться на его первую лекцию?
Тщетно Женя, в этом году неожиданно назначенная старостой группы, пыталась доложить преподавателю о количестве присутствующих на его лекции. Борис Борисыч, ее будто и не слыша, звонко, совсем по-мальчишески, выкрикивал фамилии студентов, критически, оценивающе осматривал каждого, а явление некоторых не преминул комментировать.
- Так, Светлова Евгения, староста.
- Здесь! – ответила Женя и встала.
- О! А вы, оказывается, премилая! Милая девушка!
- Спортсменка, ка-амсамолка и просто красавица…, - шепотом, раздающимся на весь кабинет, подражая кавказскому выговору известного в прошлом актера, прокомментировал Саша Парамонов.
- Садитесь, - милостиво разрешил Светловой Борис Борисыч, игнорируя Парамонова. Но тут же совсем не по алфавиту выкрикнул его фамилию.
- Я, - немедленно отзывается Парамонов.
- Парамонов Александр, - медленно повторяет Борис Борисыч и прищурившись внимательно разглядывает студента. – Вы, молодойчеловек, из деревни?
- Да, - почему-то густо покраснев, отвечает бедный Парамонов.
- А это заметно, - важно провозглашает Борис Борисыч.
Парамонов явно смущен, но и не думает обижаться, в устах преподавателя – это похвала. Его однокурсники напряглись, забыв даже посмеяться, ведь в их представлении (в отличие от Борис Борисыча) это замечание вовсе не комплимент.
- Седова Зинаида!
- Я-яйа, - жеманно улыбается однокурсникам, ну, и преподавателю за одним симпатичная Зинка Седова.
- Привет дедушке!
Седова мгновенно сникает.
А Борис Борисыч лукаво улыбается, словно его также, как и Зинкиных однокурсников, занимает факт присутствия в группе этой единственной на факультете москвички, внучки известного ученого – археолога и дочки не менее именитых родителей – историков, отправленной учиться в провинцию в наказание за непослушание и во избежание конфузов среди коллег Московского государственного университета. К слову сказать, разгадать Зинкино истинное происхождение ее одногруппникам и всем на факультете удалось только спустя полгода после появления на курсе, до этого все полагали, что Зина прибыла откуда-то с Украины, Молдавии или какой-то другой бывшей советской республики, а потому название своего родного города скрывает, как будто боясь позора. Разъяснила ситуацию грозная Куренцова, когда принялась громогласно поучать это московское дите на всю аудиторию:
- Зина! Посмотри внимательно на девочек своей группе, выбери самую скромную и возьми с нее пример. Вот тогда твой дедушка сможет наконец-то тобой гордиться!
- Нечаев Олег! – меж тем продолжает Борис Борисыч.
Молчание.
- Нечаев!
Женька вздыхает и виновато устремляет взгляд на темную неровную поверхность парты. В этот момент дверь в этнографический кабинет открывается и как по заказу на пороге появляется молодой человек с неординарной внешностью, выделяющимися длинными волосами и в характерных черно-розовых одеяниях.
- Я, - нимало не смутившись, отвечает он.
- Что же вы, молодой человек, опаздываете? – кисло морщится Борис Борисыч.
Группа 212 вновь напрягается в почти радостном ожидании. А преподаватель, истинный дедушка исторического факультета, переведя дух от возмущения, успокаивается и переходит к разговору в свойственной только ему манере:
- Вы же…, молодой человек..., здоровы… Сильны… Как будто… Что же… заставило вас так… задержаться?
- Я в пробке застрял, - уныло врет Нечаев.
- Ходите… пешком…. Ноги ваши… здоровы… Не так ли?
- Так, - лениво мямлит Нечаев, пробираясь на Камчатку – к самому дальнему столу, подальше от глаз преподавателя.
- Покажи ноги! – громко на весь кабинет заявляет Зинка Седова.
Вся группа самым внимательным образом рассматривает нечаевские ноги в черных, свисающих на самом пикантном месте штанах и розовых кроссовках. Нечаев, наконец-то пристыженный, краснеет в тон своей обуви. Женька вздыхает (как старосте повлиять на таких одногруппников?), но не может удержаться от смеха, подобно всем остальным. Браво, новая факультетская байка под заголовком «Покажи ноги!» рождена!
Борис Борисыч, в отличие от своих студентов вовсе не заинтригованный этим событием, приступает к лекции. Прослушав два академических часа словесные изыски Борис Борисыча об истории развития отечественной науки и техники, юные историки заметно утомлены. Нечаев откровенно спит. Зинка эмоционально обсуждает с подружками своего нового бой-френда. Саша Парамонов подсаживается на свободное место за стол к Жене Светловой (ее приятельница Оля Смиронова – самая старшая на курсе, отпросилась у Борис Борисыча, у нее заболел ребенок). Женька рисует странные цветы на последней странице своей тетрадки и уже привычно наблюдает за попытками Парамонова подбить к ней клинья.
- Жень, - несмело тянет тот, - а пошли сегодня в кино? В «Дружбе» в 3-D еще «Авангард»…
- Сашь, ну, я же говорила, я не хожу в кино, - равнодушно отвечает Женя.
- Ха, - ехидно усмехается с соседнего стола вездесущая Зинка Седова, - как же! Ее на этот фильм уже Трофим водил!
Один выразительный взгляд Женьки и Седова немедленно замолкает, а Парамонов, обескураженный, вздыхает.
- Не слушай ее, Саш, - неожиданно проникается сочувствием к своему поклоннику Женя, - я, вообще, ни с кем в кино не хожу.
- Идейная, - не унимается Седова.
- Идейная староста 212 группы исторического факультета Евгения Светлова, - это на Камчатке неожиданно просыпается Олег Нечаев и впадает в состояние пафосного восторга, - в кино, ночные клубы и боулинги не ходит, а усиленно учится и строчит конспекты. Она свет и надежда всей группы, всего факультета! Ей при жизни соорудим мы памятник! Ее именем назовем мы… - На этих словах фонтан Нечаева иссякает, он лениво зевает, потягивается и, рассеянно глядя на Светлову, вновь восклицает, - подари мне свою любовь, а, Жень?
Звучный хруст – это порвалась попалам тетрадка с конспектами Нечаева, встретив под воздействием Парамонова мощную преграду в виде головы своего владельца. После этого совершенно рядового инцидента нимало не тронутый им Нечаев вновь сладко засыпает (а для чего еще ходить на лекции после бурной ночи?), Парамонов уже уверенно усаживается рядом с невольной героиней дня Женей. А та сквозь улыбку вздыхает: «Какие вы все дураки!» и печально думает, что ей очень бы хотелось пойти в кино, на «Авангард» или еще на что-нибудь, не важно, только не с такими славными парнями, как Парамонов и Трофим, а с не менее славным молодым человеком по имени…
В этнографический кабинет меж тем вступает Баба Катя, и личная жизнь студентов на время замирает. Глядя на Екатерину Петровну Перекатину, старейшего преподавателя истфака (за глаза называемую Бабой Катей не одним поколением студентов) – маленькую, аккуратненькую, седенькую старушку, юные историки уныло шуршат своими конспектами и скрипят шариковыми ручками. Абхаз Галуст, единственный представитель дружной семьи народов славного Кавказа в группе 212, слушает лекцию о нашествии татаро-монгол на древнерусские города, раскрыв рот и не притрагиваясь к бумаге.
Зинка Седова откровенно скучает, потихоньку достает из модной черной сумочки пилку, и прячась за широкой спиной своей подруги Таньки Свиридовой, начинает сосредоточенно трудиться над своими уже и так безупречно идеальными ногтями. Нечаев окончательно проснулся и очень талантливо делает вид глубокомысленного слушателя, в действительно же не воспринимая ни слова из лекции Бабы Кати. Парамонов усердно строчит конспект, впрочем, через каждые 5 минут бросая пылкие взгляды обожания в сторону своей соседки. А староста 212-й группы Женя Светлова, не торопясь, внимает Бабе Кате, и, кажется, только одна из всех присутствующих вполне осмысленно кивает головой на вопрос преподавательницы о том, насколько удачным является очередной пример изобретательности защитников Твери.
- Я думаю, - неспешно, будто сказку, рассказывает Баба Катя, - ваших учеников в школе заинтересует такой факт, такая, например, деталь. В северных городах жители заливали ледяной водой ворота своего Кремля. Образовавшаяся наледь служила дополнительной преградой для врага…
Женя согласно кивает. Парамонов, глядя на соседку, повторяет ее жест. Даже Нечаев поднимает голову. «Во, прикольно!» - говорит его взгляд, он пытается представить количество ведер и бочек со студеной водой, потребных для сего предприятия.
- Танька, забей! – громким шепотом советует Зина Седова подруге, накануне расставшейся с приятелем.
Галуст мужественно борется со сном…
А Баба Катя, кажется, ничего не замечает (слишком любит студентов, чтоб всерьез обидиться на их невнимание), рассказывает и рассказывает дальше…
Звонок. Все срываются с мест как угорелые – впереди большая 45-минутная перемена и надо столько всего успеть… Задача сия посложнее, чем оборона древнерусских городов от татаро-монгол!
Женя выходит из этнографического кабинета последней, предварительно уважительно попрощавшись с Екатериной Петровной. На выходе Светлову ждет Трофим. Саша Парамонов, понимая, что в ближайший час ему ничего не светит, разочарованно удаляется.
- Женя, закройте кабинет, ключ на столе, - просит старосту студенческой группы Баба Катя.
- Я тебя подожду, - говорит девушке Трофим и уверенно, почти по- хозяйски берет ее сумочку.
Женя неохотно возвращается, закрывает за собой дверь и на миг оказывается в этнографическом кабинете совсем одна. Но это только на миг… В следующее мгновение свет покидает ее. Все окружающее погружается во тьму. Женя в судорожном ознобе чувствует, что летит в этой тьме куда-то вниз со страшной силой, с огромной скоростью… «Что это?» - едва успевает удивиться Женя. И странная легкость, которую телу придает полет, исчезает. Свет дня вновь достигает ее век. Женя открывает глаза и…
Так начинается первая сказка...
(Когда уже вчерне была написана эта глава, я получила известие о смерти прототипа Борис Борисыча - известного историка, краеведа, коллекционера, ветерана войны, старейшего преподавателя университета. Светлая вам память, Александр Александрович...)