Байкал – это такое место скажу я вам, для описания которого нужно как минимум новый словарь восхищений придумать, потому, как привычный запас не передаст тех ощущений, что он дарит. Чего только стоит взобраться на седину его гор, вскинуть руки над покатою ширью, эгейкнуть во всё горло, выпить залпом холодный порыв свободы и облака поцеловать в засос. Вот за этими ощущениями и свободой мы, было дело, компанией и рванули.
Притарахтели в полуглухие не загаженные туристами места, вколотили палатку в родную сибирскую землю, костерок развели, помочили ноги в священных вечно ледяных водах. Перекусили, выпили для сугрева, побрянькали на гитаре, опять выпили, поговорили по душам, дерябнули третью, уже стоя, за любовь.
И один идиот, которому и нашатырь-то нюхать нельзя, говорит:
- Вроде бы где-то в этих местах Чингисхан похоронен. И вот каждый раз, как только поднимается ветер над озером, полководец покидает свою могилу и трубит в дуду над скалистым обрывом. Оттого и слышится глухой вой над соснами да над степью. То ли стережет он свои сокровища спрятанные, то ли просто скучно бедолаге в безвестной могиле лежать.
- Или от Колчака своё добро стережет, пронюхав, что тот товарищ до чужого барахлишка не надежный, - заключили слушатели.
Поверить, конечно, в эту байку никто не поверил, но спичка в керосин как говорится, брошена, тема подхвачена. Налили еще по стопарю, опрокинули, занюхали рукавами.
- Вон та гора с обратной стороны обрывистая, каменистая, вся в пещерах и лабиринтах, – не унимаясь, тыкал пальцем знаток всякой нехристи. - Там мужика часто видят, ободранного такого, в ботах истертых до костей, в рванье, с гнездом на голове, белками в бороде. Выплывет из воздуха, непременно спросит сколько времени и быстрым беззвучным шагом скроется за камнями.
- Да заблудился чудила, с ума сошел вот и все дела - гогочем мы. А рассказчик не унимается.
- Ага, заблудился, да только после такой встречи, все, кто ему первый ответит который час, скоропостижно в тотсветовский санаторий отправляется.
Еще выпили. Молча.
Покурили. Больше пить не стали.
Есть еще один умник, чтоб его раскурочило, предложил пойти поискать мужичка для достоверности изложенного. Все остальные, недалекие люди, и я к своему прискорбию в их числе, согласились. Дури-то в башке хватает и хмели тоже.
Попёрлись в гору. И гора та вроде бы не высока, да только конца ей все нет и нет. Вот уже и лагерь наш точкой обозначился где-то внизу, и до вершины плюнуть пару раз, а всё никак не дойдем. Раз пятнадцать делали перекур, раз двадцать передых, обувку в пыли по уши утоптали, пот выжимали трижды, а самые обиженные на природу отсутствием стройности и того больше, уж со счету сбились сколько. Доползли, облаками утерлись и ухнулись кто на брюхо, кто на спину, отдышкой чавкая. Огляделись – красотища! Простор – только крыльев не хватает, а то бы э-эх и в синюю гладь. И только б за метр над водой взметнуть вверх.
Накушались чистого воздуха, покурили и двинулись по горе, чуть сдавая вниз к узким морщинкам-тропинкам. Шли, веселились, всё шуточками перебрасывались, аукали мужика, часами наручными дразнили. И доржались – мозгой убогие. Вправо глядим – камни, влево – камни, позади и впереди они самые. Уж и насмеялись досыта и проголодались до коликов, вниз бы к машине самое оно спускаться. Только никто не знает в какой она стороне осталась. Один в одну сторону метит двинуться, другой в другую. А я так и вовсе даже в Новосибирском метро не ориентируюсь.
Сидим, матюгаемся, на солнце жмурясь, а оно тем временем сползает все ниже и ниже пока совсем не булькнуло в озерные глубины. Стрижи утихли, суслики схоронились в своих подземных апартаментах, Чингисхан тихо и вполне мелодично задудел в дудку, чем вроде как не всерьез, но навел жути на нашу компашку.
В темноте искать лагерь мы, не совсем дураки, слава богу, не решились. К ночевке правда тоже были не готовы, вышли прогуляться и назад, заблудиться в развлекательные планы не входило. Августовский ночной холодок сблизил нас физически, в том плане, что пришлось из нескольких одиночных кучек образовать одну большую, чтобы не дать дуба.
Проснулся я со странным скрежетом то ли в сердце, то ли в душе, если она имеет место быть в теле человека как такового. Над мирным водным глянцем ватным рваньем висел туман. Из него лениво выпутывалось солнце, разливая огненную краску по всему горизонту. Напротив сидели мои друзья, а в стороне на камешке, мусоля палкой головешки от костра, незнакомый мужик. Морда мужицкая улыбалась уголками грязного рта и бегала черными глазками под седыми бровями по присутствующим. Друзья приняли из рук незнакомца хлеб и стакан с самогонкой. Выпили-закусили и протянули мне. Обычно по утрам я не пью, но тут принял стакан. Самогон окончательно вышиб из ребят сон, они отогрелись у костра и разговорились. Мужик оказался компанейским, он охотно участвовал в беседе и смеялся наравне со всеми над, если честно не всегда удачными, шутками.
- Как же вы так заблудились-то? – интересовался новый знакомый.
- Да прогуляться захотелось, на пещеры посмотреть, - врали, стыдясь своей глупости, мы.
- Ну и как? посмотрели? – скалил зубы знакомец.
- Ага, только ничего интересного в них нет.
- Да дураки, вот и попались на этом, - брякнул я. – Призрак отправились искать.
Меня сначала толкнули в бок, чтобы я заткнулся, но заметив, что мужик не залился хохотом над ними, продолжили наперебой посвящение себя в конченые придурки.
- Ходит один, говорят, дух здесь и кто его увидит, почти тут же и помирает.
- Нет, - перебивают рассказчика, - он у всех время спрашивает, и кто ему ответит, тот и играет в ящик.
Мужик головешки перебирает и улыбается.
- Не встречал? – задали ему вопрос.
Тот еле заметно дернул головой, вроде как ни да, ни нет.
Мы повеселели на старых дрожжах вперемешку с новыми и зачесали языками с пущей удалью. Мужик только сидит и ухмыляется себе под нос, глядя, как молодежь с ума пятит.
А один наш уже нацепил майку на голову, палку взял и изображает старика-призрака, бегающего по горам и у всех время спрашивающего. Остальные хрюкают и пузом кверху падают, от смеха скрючиваются. Солнце тем временем упало в тучу, заохали птицы и Чингисхан завел свою шармань. Он ее часто заводит, потому как места здесь располагающие, открытые, с акустикой неплохой.
- Так что, - заговорил мужик, не пытаясь перекричать всю нашу свалку, - сколько времени-то?
Все дружно зыркнули на наручные часы, кто на свои, кто не имел своих – на соседовы, и в голос проблеяли – шесть тридцать. Потом, как обдатые кипятком замерли и переглянулись.
Внизу мы оказались за считанные секунды, кто кубарем, кто ногами, кто на заднице доехал. И странное дело прямо к машине нашей ссыпались. Глядим, а рядом с нашей палаткой, метрах в пятнадцати другая палатка пришвартована, музыка из динамиков льется, детишки бегают, мужики шашлык готовят, женщины жилье обустраивают.
Мы дух перевели, отдышались, а то стыдно как-то перед людьми с синюшными, перепуганными рожами показываться. Поздоровались, стали собирать свой лагерь в багажник, ну его к лешему такой отдых. Девочка лет десяти подходит, интересуется, как на горе обстоит дело с дровами? А то, мол, мама папу отправила для костра веток собрать, а он упирается, говорит, что на камнях дрова не растут.
Тут мы выдохнули с облегчением, девчушку чуть не расцеловали.
- Что ж твой родитель, мать его, за юморист? Взрослых мужиков так напугать!
А девочка улыбается во всю физиономию. Говорит:
- Так что скажете идти папе по дрова в гору или без толку? А то они с мамой до вечера перепираться будут.
Закинулись мы в машину полуобмякшие, всю обратную дорогу молча ехали.