Эту пару трудно было не заметить:
он - стройный, не высок, ни низок, в футболке без рукавов, из которой обнажалось главное - рельеф мышц, не натужный, а удивительно упруго-гармоничный, настолько, что от вида этих бицепсов все остальное невольно переходило в категорию - сопутствующие части конструкции тела;
она была миниатюрна (вообще, не пойму тщеславие тех, кому нужно гордо снизу поднимать голову на свою половину, которую вытянула акселерация и то, что на высокой вешалке выгодней весит одежда,- мини же, по-моему, всегда изысканно острей и туже сжимает чувства любопытствующего), она была одета в платьице, нижняя часть которого кончалось ровно на том месте… ну, скажем, если смотреть сзади, то посередине двух аккуратненьких кругленьких сфер, из которых вниз вырастали великолепные наистройнейшие ножки, которые свежестью, упругостью и значением затмевали соседние формы.
Пара удивительно дополняла друг друга, вид её был актуален летней солнечной погоде, настроению людей на пяточке возле Елисеевского на Невском, где гости города вечно крутят громадный гранитный шар, и, вообще, был современен, ибо подчеркивал движение последней моды в человечьей популяции.
Собственно, я тут оказался случайно сидящим на скамейке, где успокаивал ноющую ногу, которая сдалась от немалого пути, проделанного от Эрмитажа, там я был с утра на выставке Пикассо. С публикой, которая ходила подле картин, не повезло, кто-то даже бравировал под одобрительный блеск глаз спутницы, ища то руку, то ногу в кубической мысли художника. Правда, мне это не мешало, я был сосредоточен до тех пор, пока меня внезапно не ослепила вспышка фотоаппарата. Последовал резкий оклик служителя, который и направил моё внимание в сторону того, что снималось. Это был макет памятника Гийому Аполлинеру, сделанный из небрежно сваренных кусков железной арматуры.
И так вдруг захотелось эти железные строчки без пунктуации перенести к себе на лужайку перед домом на некошеную траву, ведь всё просто,- приварить железяку к железяке, думая о любви, о «звуках ошалелых поцелуев», о войне, которые, причудливо читаемые в облаках, отражаются в тихой воде под мостом Мирабо. Ведь так всё просто…
А потом весной устроить презентацию копии памятника Пикассо. Пригласить друзей издалека, из прошлого и настоящего, и ненастоящего, знающих и не знающих о дружбе великих, и налить каждому по стаканчику березового сока, который тут же рядом прямо из дерева будет наполнять пластиковые бутылки …
Может пригласить и этих двоих, не бросать же их здесь на произвол людской стихии…
…Проходят сутки, недели, года...
Они не вернутся назад.
И любовь не вернётся... Течёт вода
Под мостом Мирабо всегда.
Ночь приближается, пробил час.
Я остался, а день угас.*
*(перевод Михаила Кудинова)