ЖУТЬ СТАЛА ЛУЧШЕ, ЖУТЬ СТАЛА ВЕСЕЛЕЙ /краеведческий очерк/
В Костроме прошла презентация «Книги памяти жертв политических репрессий Костромской области» (председатель редколлегии В. Колсанов, составитель В. Никитин). Издания, которое сами авторы назвали книгой горя и печали. Появился этот труд в год страшного юбилея – 70-летия пика сталинских репрессий. Именно 37-й год стал для нас синонимом большого террора власти против народа. 37-й год показал, что действительность порой может быть ужаснее кошмара. За каких-то 365 дней в стране было арестовано более 1,5 млн невинных людей. Судьба большинства из них трагична… Не обошла волна красного беспредела и нашу область. О том, что происходило в 30-е годы на костромской земле, вместе с составителями книги и очевидцами событий рассказывает корреспондент газеты «Средний класс» Зинаида НИКОЛАЕВА.
Первая кровь
К репрессиям, как самому действенному способу сохранения завоеванной власти, большевики прибегли сразу после революции. Но по сравнению с тем, что началось в 30-е годы, это была лишь пристрелка. Пристрелка, увы, в прямом смысле слова.
Первая волна красного террора приходится на время гражданской войны. В Костромской губернии такой массовой расправой стало подавление восстания в Солигаличе. Тогда карательный отряд, прибывший для ликвидации «белогвардейского мятежа», расстрелял 21 человека. Среди них - офицеры, священнослужители, местная интеллигенция… Сегодня протоирея Иосифа Смирнова, священника Владимира Ильинского, диакона Иоанна Касторского, смотрителя духовного училища Ивана Перебаскина церковь прославляет как солигаличских новомученников.
Красное и «зеленые»
В 1919 году много крови пролилось в Красном-на-Волге. Там Советы боролись с «зелеными» - дезертирами, которые уклонялись от призыва в Красную Армию, прячась по лесам. Летом 19-го года в селе вспыхнуло крупное восстание «зеленых». Для его подавления был брошен карательный отряд печально знаменитого ярославского чекиста Френкеля, который до этого немало побил народу и пожег домов в Шунге-Самети. Кроме того, конники Френкеля грабили крестьян, отнимая у них скот и продовольствие.
Френкель получил мандат губревсовета: «При ликвидации предлагается вам взять заложников из среды кулацкого элемента волости, назначить кратчайший срок явки дезертиров, заложников расстрелять и вообще восстановить там революционный порядок».
Во всем этом начальник карательного отряда весьма «преуспел». На берегу Волги было расстреляно около 200 человек «зеленых», 60 взято в плен, остальные спаслись бегством. При дальнейшем «восстановлении порядка» погиб ярославский чекист Щербаков. В ответ Френкель приказал «весь контрреволюционный элемент и кулачество с. Красного – расстрелять». Всего же в Красном, считает исследователь М. Лапшина, было уничтожено около 400 человек. Кроме того, отряд Френкеля обложил население контрибуцией в 500 тыс. рублей.
В воспоминаниях председателя Костромского уездного исполкома М. Коптева говорится, что Френкель был арестован и расстрелян своими же «за превышение полномочий». Но у составителей «Книги памяти…» другие сведения. В Костроме Френкелю, действительно, вынесли смертный приговор. Однако Ярославская губчека заменила его на … « глубокую благодарность за службу и труды в работе по подавлению бело-дезертирских восстаний». Позднее Френкель воевал с Колчаком, в 20-е годы был помощником начальника охраны западных границ страны. Но пуля все же нашла его: в 24-м году этот революционер-головорез погиб в перестрелке с поляками.
Ликвидация кулачества, как класса…
Следующая волна репрессий началась в конце 20-х - начале 30-х. Она была связана с проводимой политикой уничтожения кулачества, как класса. В «Книге памяти…» в списке расстрелянных значится 164 крестьянина-единоличника. Есть в нем и те, кто проявил сознательность и вступил в колхоз. 114 колхозников не избежали участи «врагов народа» и были приговорены к высшей мере наказания. А сколько людей было отправлено в лагеря, выслано из родных мест – сегодня трудно сказать. Особенно пострадали в те годы жители Вохомского района, некогда славившиеся крепкими хозяйствами. Представить, как селяне ведут контрреволюционную агитацию на личном подворье, мог только воспаленный мозг чекиста.
… и его апологетов
В число «апологетов кулачества» попал и экономист с мировым именем, наш земляк Николай Кондратьев (по делу так называемой «Трудовой крестьянской партии»). В прошлом Кондратьев - товарищ министра продовольствия, член Учредительного собрания от Костромской губернии, активный участник Февральской революции, член партии эсеров.
У большевиков к Кондратьеву были старые счеты. Еще в 17-м году он выступал против требований Ленина ввести государственное регулирование цен. Был Кондратьев и противником идеи обобществления земли с последующей ликвидацией на селе кулаков. «Нельзя убивать инициативу крестьян», – считал он. Но пророков в своем отечестве не было – их казнили, преследовали, высылали за границу…
После прихода большевиков к власти Кондратьев отказался от политических амбиций и занялся экономикой. В 20-е годы его дважды арестовывали. Один раз для того, чтобы отправить на пароходе вместе с русскими писателями и учеными за границу. Но потом почему-то это решение отменили.
С начала 20-х Кондратьев возглавляет Институт конъюнктуры. В 1928 году издал книгу, которая сделала его всемирно известным, - «Большие циклы конъюнктуры».
Но экономика в нашей стране никогда не была разделима от политики. Кондратьев разработал план развития сельского хозяйства республики, получивший название «пятилетка Кондратьева». Но при этом настаивал, что план – всего лишь прогноз, реализация которого зависит от множества факторов (погоды, состояния почв и пр.), а потому он не может быть законом. При тогдашнем активном внедрении административно-командной системы хозяйствования это было расценено как «упадничество».
Не согласен был Кондратьев и взятым большевиками курсом на индустриализацию страны в ущерб развитию села. Ученого за это назвали «реставратором капитализма» и «идеологом кулачества». В 1930 году его арестовали и приговорили к 8 годам заключения. Отбыв срок, Николай Кондратьев, так долго ждавший свободы, вместо нее получил новый приговор – «высшая мера наказания». 17 сентября 1938 года он был расстрелян.
«Нужно… быть до конца спокойным»
Сохранились письма Николая Кондратьева из Суздальского политизолятора. Он и там не прекращал исследований, писал научные труды, из которых сохранилась лишь малая часть. В одном из посланий - сочиненная для маленькой дочки сказка «Приключения котика Шамми» с его же иллюстрациями, в другом - стихи и ноты написанного им романса «Наша встреча была не случайна» для любимой жены Евгении…
Его письма из тюрьмы – письма духовно свободного человека. «… нужно найти в себе силы и сохранить себя, сохранить … бодрость и надежду. Их человек может найти в конце концов только в себе, в своем сознании. Нужно быть, по-видимому, до конца спокойным, и тогда невзгоды жизни будут казаться меньше. Недавно я читал небольшую книжечку древнего философа Эпиктета «В чем наше благо». В другое время она не произвела бы, вероятно, на меня никакого впечатления. Но сейчас она доставила мне своей мудрой бодростью необычайное наслаждение. Глубоко верно и известное изречение Спинозы, что мудрый - прежде всего, спокоен. Как бы я хотел, чтобы твой уклон к философии, который я заметил за последние случаи свиданий, привел тебя к вере в себя, к внутреннему спокойствию и позволил бы перенести тяжесть чисто нервно-физической усталости», - советовал он жене в 1933 году.
Эта-та свобода больше всего и бесила палачей.
Святые мученики
«Товарищ поп» был товарищем только Блоку в его поэме «Двенадцать». Советская власть верующих за людей не считала. Пик массовых расправ со священниками также пришелся на 37-й год. Вот данные из спецсводки Ярославского УНКВД «О результатах оперативной работы по церковной контрреволюции». «За август-ноябрь 1937 года 4-м Отделом УГБ УНКВД по Ярославской области ликвидировано 7 к-р церковных организаций и 57 к-р групп, по которым арестовано всего 506 человек. В числе арестованных: епископов – 3, попов – 237, монахов – 13, церковно-кулацко-повстанческого актива – 253». «К-р» - это «контрреволюционные».
Отчитываются чекисты и о разгроме «повстанческой организации церковников» в Судайском районе. Она якобы была создана по заданию архиепископа Костромского и Галичского Никодима (Кроткова). А в Чухломском районе и вовсе были выявлены шпионы и диверсанты из числа служителей культа, которые «ставили своей целью убийство вождей партии».
Архиепископ Костромской и Галичский Никодим пытался отстоять от осквернения монастыри и храмы, защищал священников, гонимых воинствующими безбожниками, оказывал прихожанам всяческую помощь. Все это потом ему было вменено в вину. В канун 37-го года владыка был арестован. Известно, что при допросах архиепископ претерпел пытки и издевательства. 21 августа 1938 года он умер в тюрьме. Но сломить его мучители не смогли. В 2000 году имя архиепископа Никодима было внесено в Собор новомученников и исповедников Российских для общецерковного почитания. Пострадал за веру и другой человек, духом и кровью связанный с костромской землей, - отец Павел Флоренский. Его арестовали и расстреляли в Ленинграде 8 декабря 1937 года.
«Кадыйское дело»
Те, кто читал «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына, помнят рассказ о так называемом «Кадыйском деле». Александру Исаевичу его поведал уцелевший участник процесса Василий Власов. В «Книге памяти…» есть фотография – Солженицын и Власов уже после освобождения из лагеря.
Солженицына этот случай заинтересовал тем, что в нем ярко проявились характеры действующих лиц. А еще что открытый показательный процесс над «врагами народа» в Кадые с треском провалился. Вместо того чтобы заклеймить «гнусных вредителей», судилище над невинными людьми вызвало откровенное им сочувствие.
Что предшествовало суду? Кадыйские руководители, видя, что план хлебозаготовок неподъемен для крестьян, честно об этом написали в область. Обратились они и к самому товарищу Сталину, прося снизить разнарядку. Власть это расценила как бунт против Советской власти. Костры инквизиции, как известно, загорались от факела бдительности.
Руководителя райзаготовок Ставрова пытались обвинить в троцкизме, но его честные товарищи на партсобрании встали за Василия горой. Более того, они приняли беспрецедентное решение – объявить выговор за клевету 2-му секретарю райкома партии Василию Романову, состряпавшему «персональное дело Ставрова».
Тогда с самими этими товарищами круто разобралось НКВД. Кроме Василия Ставрова, были арестованы предрайисполкома Иван Универ, председатель райпо Василий Власов, секретарь райкома партии Федор Смирнов, заведующий райфо Павел Сабуров и другие. Их обвинили в создании в районе подпольной пробухаринской группы, «ставившей своей целью путем вредительства свергнуть Советскую власть в селе Кадый».
В сентябре 37-го года состоялся показательный процесс. Ставров до него не дожил. Здоровый 43-летний мужчина умер под пытками в тюрьме. Перед смертью Ставров якобы признался, что был членом подпольной троцкистской организации. О том, как умели ломать людей в сталинских застенках, сегодня хорошо известно.
Однако, кроме этих, добытых истязаниями «улик», у суда никаких доказательств вины людей, сидевших на скамье подсудимых, не было. А потому сочувствие зала было целиком на стороне «врагов народа». Получился воспитательный эффект наоборот.
Василий Власов, которого Солженицын сравнил с храбрым и задиристым петушком, при вынесении приговора дерзко заявил: «Я не считаю вас за суд, а за артистов, играющих водевиль суда по написанным ролям. Вы – исполнители гнусной провокации НКВД. Все равно вы приговорите меня к расстрелу, что б я вам ни сказал. Я только верю: наступит время – и вы станете на наше место!». Со многими палачами так и случилось.
Смирнова, Универа, Сабурова и Власова приговорили к расстрелу (впоследствии Сабурову и Власову расстрел заменили 20 годами тюрьмы), еще двум участникам процесса – Василию Писареву и Алексею Дюжилову - дали по 10 лет лишения свободы, Александру Троицкому – 8.
После расправы над Кадыйской партийной организацией настала очередь комсомольской организации. И опять полетели невинные головы.
Жил-был художник один
Художников, обвиненных в 37-м году в контрреволюционной деятельности, вообще-то было девять: Александр Балакирев, Константин Сакс, Борис Царнах, Сергей Макаров, Геннадий Трегубов, Николай Соболев, Александр Лихачев, Михаил Баженов, Константин Плотников. Все они, кроме Плотникова, получившего 8 лет лагерей, были расстреляны. Им инкриминировали, ни больше, ни меньше, создание «троцкистско-террористической повстанческой организации, в задачи которой входило проведение террористических актов в отношении руководителей коммунистической партии и Советского правительства в случае их приезда в Кострому». А, поджидая прибытие вождей, художники, по мысли чекистов, между делом вели контрреволюционную пропаганду, рисуя «антихудожественные портреты» руководителей государства. Обвиняли живописцев также в формализме, ведении антисоветских разговоров, уходе от социалистического реализма.
В следственных делах есть акт художественной экспертизы, подписанный, в том числе, и нашим знаменитым художником Николаем Шлеиным. В нем, в частности сказано: «Портрет товарища Сталина художником Сакс исполнен антихудожественно, а именно сделан неправильный подбор цвета лица, что создает впечатление кровоподтеков и вид пролома на левом виске лица. Материалы для портрета товарища Сталина… использованы плохого качества… Портреты товарища Ворошилова… художником Макаровым исполнены антихудожественно… Им же написанная картина «Совхоз Караваево» … исполнена также антихудожественно: извращена действительность в фигурах животных (коров), в фигуре доярки разные руки, нездоровый намек на ноги и скверно написано лицо». Все это было бы смешно, если бы не кончилось так печально…
Предшествовавшие аресту обсуждения работ свидетельствуют, что костромские художники не осознавали, что над их товарищами по цеху нависла реальная опасность. Они говорили не о вредительстве своих коллег, а о духе творчества, об усилении требований к качеству работ, о необходимости повышать мастерство… Но люди в погонах сделали совсем другие выводы.
Растреленный сын за расстрелянного отца не отвечает
Верно говорят: чтобы подсчитать число жертв большого террора надо эти цифры умножить на два, три, четыре… Потому что вместе в осужденными «врагами народа» на эшафот поднимались их родные и близкие. Не щадили даже детей.
Вспоминает Валентина Щеглова (дочь бывшего председателя Костромского райисполкома Константина Щёчкина): «Судьба отца была трагична. Константин Вадимович Щёчкин, уроженец Костромы, в 37-м году работал начальником областного земельного управления в Ярославле. Он был обвинен в антисоветской деятельности, и только в 1993 году мы узнали, что его расстреляли 23 декабря 1937 года. Отец начинал трудиться на фабрике Ленина простым конторщиком, потом был избран председателем фабкома, позднее стал председателем райисполкома Костромы. Работал он всю жизнь честно, добросовестно, был любим людьми, но и его постигла участь врага народа… Из ярославской тюрьмы отец написал несколько писем. Все они полны любви к своей семье, в них он давал советы маме как ей воспитывать троих детей. Мне было 10 лет, братьям – 5 лет и 2 года…
В декабре 37-го днем арестовали нашу маму, а вечером пришли за нами. Бабушка умоляла оставить ребятишек с ней, хотя бы самого младшего. Но ей ответили, что детей врагов народа должно воспитывать государство. Нас отправили в разные детские дома. Мой двухлетний братишка вскоре умер…
Об отце и матери мы долгое время ничего не знали… В конце 45-го года из лагеря вернулась мама, она устроилась работать машинисткой в редакцию газеты «Северная правда», где и трудилась до ухода на пенсию…
Я до сих пор помню голос мамы и голос отца… И тот пароход, на котором нас по Волге везли в детский дом. Везли из детства. Хотя, наверно, правильнее сказать, что у нас и не было детства».
Рассказывает костромич Сергей Морозов: «В нашей семье было пятеро детей. Однажды в 2 часа ночи арестовали моего отца – Василия Алексеевича Морозова. Мне тогда было 11 лет. Маму, она работала учительницей, сразу уволили, сказав, что ей нельзя доверять коммунистическое воспитание молодежи. Она устроилась работать на завод, сказав, что муж умер. Но через пять дней не выдержала, побоялась, что своей неправдой кого-то подведет, пошла к руководству и рассказала все. В ответ услышала: «Иди, работай спокойно». Мама написала письма Калинину и Крупской, и ее восстановили на прежней работе. На местах тоже перегибов хватало, многие трусили и перестраховывались. Пострадали и другие наши родственники, как члены семьи врага народа, – два брата отца, брат мамы дядя Вася, он был моряк с «Авроры»… Лишь много лет спустя мы узнали, что наш отец был расстрелян».
Дочери участника гражданской войны, коммуниста Николая Киселева Л. Аствацатурова и Н. Кирсанова помнят, как был в 37-м году арестован их отец, затем такая же участь постигла и мать: «Нам, детям, на всю жизнь запомнились слова нашего дорогого и любимого папы: «Не плачьте, мои любимые, это просто недоразумение. Я ни в чем не виноват. Разберутся, я верю в партию. Я скоро вернусь». Больше своего папу мы не видели. Сохранились в памяти очень дорогие, милые, ласковые глаза нашей мамы, красные от слез, бессонных ночей, постоянного беспокойства о папе. Уклад нашей жизни изменился. В доме, где всегда царило тепло семейного очага, доброта, любовь, нежность друг к другу, стало как-то тихо, молчаливо и очень, очень тоскливо».
Костромской мартиролог
В Книгу памяти жертв политических репрессий включены данные о 1485 жителях нашей области. Это те, к кому была применена высшая мера наказания – расстрел. В этом списке и рабочие, и крестьяне, и учителя, и инженеры, и священники, и военнослужащие, и временно не работающие… Герой Советского Союза, генерал армии, командующий войсками Западного фронта во время Великой Отечественной Дмитрий Павлов и сторож яковлевского льнокомбината Николай Кучин. Нарком легкой промышленности костромич Исидор Любимов и священник села Анфимово Парфеньевского района Михаил Изюмов. Заместитель начальника Главного коневодческого управления наркомата земледелия СССР Сергей Бушуев и фотограф из Кологрива Сергей Соколов. Завуч Чухломской средней школы Иван Соколов и крестьянин-единоличник из Сусанинского района Константин Тарасов. Плотник фабрики им. Сталина Нерехтского района Иван Казначеев и член Союза советских писателей Иван Касаткин…
Вина многих из них была лишь с том, что они самостоятельно мыслили, а не били в красный барабан, не говорили взахлеб агитационными штампами, не славословили вождей. Просто жили. И иногда эта самая простая жизнь открывала им глаза на несовершенство власти, построенной на насилии и глубоком презрении к личности, на духовную и творческую несвободу народа, на повсеместное попрание науки, культуры и даже самой обычной банальной логики… Но тем, кто прозревал, глаза закрывали навеки…
Костромской исследователь Алексей Иванов считает, что за все время террора, который продолжался 35 лет, на костромской земле было репрессировано более 20 тыс. человек, из них – 1485 расстреляно. Но все эти цифры вряд ли точны. Многое кануло в Лету без следа. А многое еще предстоит собрать и обобщить историкам при создании новых томов «Книги памяти…». Хочется верить, что они будут изданы. Председатель городской общественной организации пострадавших от политических репрессий, член редколлегии «Книги памяти…» Ольга Ильина на презентации прочитала свои стихи об Унжлаге. Там есть такие строчки: «Костромская земля, грех на душу берешь, если ты их и вправду забыла».
Сегодня в Костромском архиве новейшей истории хранится 12 тыс. дел на 18 тыс. репрессированных. И нельзя допустить, чтобы ужасы прошлого были преданы забвению.
ВМЕСТО РЕЗЮМЕ
Одна из авторов «Книги памяти жертв политических репрессий Костромской области», сотрудник областного музея-заповедника Татьяна Сухарева сказала на презентации, что после долгих размышлений поняла, почему многие репрессированные, вначале отрицавшие свою вину, потом все же подписывали нелепые показания. Люди получали серьезную душевную травму, несовместимую с жизнью. Это было предательство и унижение – два самых тяжких испытания, которые могут выпасть человеку.
Но самое горькое, сказала Татьяна Сухарева, что это унижение до сих пор присутствует в нашем обществе. И корни его не в 37-м или 17-м годе, а в более раннем периоде истории, связанном с сословным унижением населения России. «Сегодня мы кричим о свободе, - сказала она, - а надо говорить, прежде всего, об уважении к личности. И пока это уважение не станет нашей национальной идеей, мы не увековечим память о невинно погибших».
Что к этому добавить?
(опубликовано в газете "Средний класс" (Кострома), 2007 г.)