Каждое утро Федор Бирюков выходит за ворота с нунчаками в руках - двумя палками, скрепленными цепью, накачивать мускулы. Он бежит по сделанной им просеке в лесу и яростно бьет унчаками о деревья, порой кружась на месте, отбиваясь от мнимых врагов, нанося удары по пластиковым бутылкам, развешанным на кустах, отчего в лесу стоит грохот. Даже птицы испуганно снимаются с деревьев и улетают.
А силушки у Федора и так хоть отбавляй: литая, крепкая, как у быка шея, широкая спина с бугристыми мышцами, грудь, густо покрытая рыжими волосами, словно шерстью, мощные бицепсы рук, накачанные бедра и ягодицы. А еще взгляд из-подлобья, вечно хмурых, темных, непонятного цвета глаз да упрямо сжатые тонкие губы и крупный нос.
С детства Федор занимался физкультурой, было их три сына у матери Евдокии, дочери раскулаченного отца. Муж Евдокии помер от заворота кишок – объелся блинов на масленицу: съел штук сорок, запивая вином, а до этого соблюдал пост – он был из старообрядцев. Евдокия врача не сразу вызвала – думала так пройдет, а когда мужа привезли в больницу – было уже поздно. У него уж душа вон.
Вот и осталась вдовой Евдокия в тридцать восемь лет с тремя мальчишками- крепышами. Было ей не сладко, а до смерти мужа они жили хорошо. Степан ее кустарем-одиночкой был – крыши крыл кровельным железом, зарабатывал хорошо, слыл мастером на всю округу. Работали они на пару с братом Михаилом. Тот, правда, сильно выпивал, а Степан не очень – только по большим праздникам.
Оба они с Евдокией не любили работать на советскую власть, которую ненавидели.
На фронте Степан не был – у него с детства увечье было – хромал на правую ногу. В десять лет упал с лошади на полном скаку – чудом жив остался, а ногу сломал, срослась она плохо, неправильно, так и остался Степан хромым на всю свою жизнь.
Евдокия при муже почти не работала, а когда его не стало, пришлось ей в магазине полы мыть – специальности у нее никакой не было. Да хорошо еще от мужа ей деньги хорошие достались – вот она и тратила их помаленьку в черные дни.
Ребята ее росли драчливыми, задиристыми, Евдокию то и дело вызывали в школу записками: « Опять ваши ребята безобразничали, приходите, разберемся». Но кое-как по восемь классов они закончили, старший Вениамин в Москву на заработки подался после ГПТУ, Федор в педучилище поступил, на физрука выучился, а младший Юрий пошел в торговлю.
Первым женился Федор – привел в родительский дом Люсю, девушку с Урала. Она тогда стройная да красивая была с пышными формами, за что и полюбил ее Федор. А еще по характеру скромная Люся, мужу подчинялась во всем, со свекровью не вздорила, хотя характер у Федора был неукротимый – чего захочет - обязательно добьется.
Правда, физруком он поработал недолго – детей не любил, особенно девчонок, с их «критическими днями » и специально нагружал их в эти дни, а если не подчинялись - ставил двойки. Директор Римма Иосифовна – добрейшей души человек, раз не выдержала и сказала Бирюкову: « Что же это у вас, Федор Степанович, одни двойки у девочек? По всем предметам успевают, а по физкультуре за четверть - два! Родители приходят, жалуются на вас. Прошу изменить стиль работы, иначе придется с вами расстаться».
Так оно и вышло вскоре после очередного скандала с родителями. Но Федор не унывал – нашел хлебное место – устроился в школу-интернат завхозом. Появлялся он там только по утрам, отдавал распоряжения техническому персоналу, а все остальное время строил себе дом по собственному проекту, собрав бригаду мужичков-шабашников, расплачиваясь с ними не деньгами, а крепчайшим самогоном собственного приготовления. Получился не дом, а прямо крепость, крышу покрыл железом дядя Миша, брат покойного отца. Федор и дядю напоил до бесчувствия, так что тот вскоре помер от долгого запоя. А Федор зажил хорошо в новом доме – кум королю и сват министру, как говорится. Ночами баловался с молодой женой, испепеляя ее своими жгучими, грубыми ласками. У супругов родились дети - мальчик и девочка – погодки.
Евдокия водилась с внучатами и нарадоваться не могла, глядя на них.
А когда дети подросли, и пошли в школу, мать стала не нужна сыну. Она стала часто побаливать. Все сыновья ее жили теперь своими семьями, Евдокия осталась одна. Дети не хотели навещать мать. Угасала Евдокия долго и тяжело, последнее время задыхалась, вся опухшая от водянки. Перед смертью попросила Евдокия соседку зайти к сыну: « Сходи, Фрося, к Феде, скажи, что помру я скоро. Пусть придет попрощаться. Я и денег ему дам на похороны». Но так и не дождалась Евдокия сына, умерла в холодной нетопленой избе темной, ноябрьской ночью. Соседи жалели Дусю, зная черствость ее сыновей. Вениамин не приехал вовремя из Москвы, Юрий был занят бизнесом и новой любовью с молоденькой продавщицей. А жестокость Федора не знала границ. Он пришел в родительский дом, когда ему позвонила племянница и сказала, что надо хоронить мать.
Похоронили Дусю скромно, на кладбище Федор не проронил ни одной слезинки и поминальный обед делать не стал, посидели с братом, выпили водки и разошлись. Проводили Дусю в последний путь соседки, по дороге с кладбища вполголоса осуждали сыновей покойницы: «Души у них нет, словно каменные, особенно Федор. Не по –людски сделали, не по- христиански. Все ж таки – матерь родная. А ведь дом им в наследство оставила немаленький, крепкий еще – пятьдесят лет простоит. Нам угощение не надо, а помин души должны были сделать», - и собрались соседи у Фроси – давней приятельницы Евдокии, испекли блинов, сварили кисель, выпили наливочки черно-смородиновой, помянули. Евдокия хотя и суховата была, но и зла никому никогда не делала, сплетни не любила. « За что ей участь такая выпала?» - гадали старушки, сидя за столом, да так и не пришли к единому мнению. – Может время такое пошло?
А времена наступили лихие. Кто за несколько лет богател. Поднимался, строил большие дома, скупал магазины, а кто опускался все ниже и ниже. Население стало, как слоеный пирог – и где, какая прослойка, не поймешь. Вроде интеллигенция учителя и врачи, а почти каждый день летом с утра до вечера на своих сотках пашут, не разгибаясь. А лавочники да чиновники на Багамы и в Турцию едут отдыхать к ласковому, теплому морю.
Федор Бирюков и в богатые не попал, и бедным его не назовешь. Папочку синюю в руки возьмет и пружинистой, спортивной походкой давай учреждения обхаживать. Там он сама любезность, и даже подобие улыбки на лице появляется. И ведь находились доброхоты, по ручке с ним и кредит - нате, пожалуйте, под честное слово.
Вот в это время и развернулся Федор Бирюков: все, что мог, Федор вывез из интерната: матрацы, кровати, раскладушки, одеяла, подушки, посуду под видом списания. Вскоре уволился и стал предпринимателем - хозяином небольшой турбазы на Катуни, назвав ее красиво «Золотой берег», где пригодились ему матрацы и кровати с раскладушками. Но что-то не заладилось у него. Работникам своим он не платил, они уходили от него через месяц, с туристов драл три шкуры и они тоже у него надолго не задерживались. Турбаза приносила одни неприятности. Так и пришлось продать «Золотой берег» с убытком для себя.
И решил Бирюков сделать новый ход - идти в депутаты на своем округе, где вырос и родился. С неуемной энергией взялся он за дело: сам расклеивал листовки, сам ходил по домам, убеждая голосовать именно за него. Но и тут вышла у Федора Бирюкова осечка. Соседи, узнав об этом, в день выборов пришли на избирательный участок и стали возмущенно говорить: « Люди добрые, не голосуйте за Бирюкова – он нехороший человек! Мы его давно знаем, он уже не с одним соседом судился!» Ожесточенный Бирюков стал выталкивать их с угрозами, но депутатом так его и не выбрали.
А как ликовал он в девяносто третьем году, когда танками обстреливали в Москве Верховный Совет! С радостью говорил жене: « Так их перетак, этих коммуняк! Давить их надо, как гадюк по весне!» Как-то к нему женщина- агитатор пришла в списках подписаться и вежливо так говорит: « Не желаете подписаться за Зюганова?» Как вскинулся тут Бирюков, рассвирепел, стал в лицо ей кричать: « Нигде я расписываться не буду! Вот придет Жириновский к власти, перевешает вас всех на фонарных столбах!» - а сам глаза вытаращил, кулаки сжал и на агитатора в наступление пошел. Молодая женщина оторопела и скорей за дверь выскочила, подальше от этого ужасного, злого человека, похожего на Карабаса.
Тогда стал он обивать пороги разных высоких учреждений, выбивая кредиты на новые предпринимательские затеи. И с тех пор за пятнадцать лет сменил Бирюков множество разных занятий, на тему, как разбогатеть: разводил якобы породистых скакунов для продажи, но кормил их плохо, и зимой случился у него падеж; стал заниматься молочным хозяйством, развел коров, сам доил их, рассыпая проклятия и раздавая пинки– и тоже не вышло, в молоко добавлял он воды, его плохо покупали - он прогорел и пришлось прирезать весь скот. Но неудачливый предприниматель прямо фонтанировал идеями и не сдавался.
Одно время делал Бирюков сбрую, уздечки, гнул дуги, для этого разводя огромные, чадящие костры, поджигая резиновые покрышки, и удушливым черным дымом окутывая всю округу. Соседи задыхались, но молча терпели, зная его злой нрав.
С дугами тоже ничего не вышло у Бирюкова, на какое-то время он затих, но мысли разбогатеть не оставляли его, заставляли шевелиться.
И вот, спустя полгода, неожиданно в местной газете появилась статья о чудодейственном методе лечения народного целителя Федора Бирюкова. А сам Федор в это время метался опять по разным учреждениям, выбивая патент на изобретение. Соседи смеялись и качали головой, не веря в очередную авантюру Бирюка, как меж собой называли его. А Федор ходил самодовольный, ни с кем не здороваясь, получив немалые денежки, и стал пробивать участок под строительство дома прямо в сосновом лесу. И получил-таки разрешение! Сосен без счета повалил, прорубив целую просеку, да еще сосен тридцать железной проволокой опутал – мой, мол, участок – не подходи! Сарай на поляне поставил и совсем заважничал, сам черт ему не брат.
Семья его между тем распадалась на глазах. Не выдержав тяжелого характера отца, и не желая больше жить по его указке, уехала на Урал к бабушке дочь Настя. Сын Антон тоже стал чудить - уходил в лес, курил там « травку», пил пиво, дома появлялся поздно, учился, как попало. Отец лютовал и даже раза два отходил его вожжами, но ничего не мог с ним сделать, Антон продолжал свои отлучки. А жена Люся, всегда безропотная, работящая, та, на которой держался весь дом, тяжело заболела – у нее случился инсульт от всех переживаний. Она долго лежала в больнице, потом месяца через три появилась на улице с палочкой. Она тихонько шла, тяжело переставляя ноги, сильно сутулясь и опираясь на костыль, напоминая большую раненую птицу. Бледная, с седыми волосами и морщинистым лицом, на котором, казалось, застыла печать безысходности. С мужем они давно спали поврозь. Федору, крепкому и сильному мужчине нужна была под стать ему женщина. И он все заглядывался на молодую, одинокую соседку с нижней улицы Наталью Крюкову, крутобедрую, грудастую, веселую, которая тоже не прочь была с ним пофлиртовать.
Свою одряхлевшую прежде времени жену Федор вроде бы и не замечал теперь в доме. Денег он и раньше ей давал самую малость, а теперь давно уже жил за ее счет. И она решила питаться поврозь – запиралась в своей комнате и варила еду себе и сыну на плитке. А прожили вместе они бок о бок тридцать лет и совершенно стали чужими. Бирюков и в больницу к жене не ходил, не считая нужным.
Но лежала у Люси на книжке кругленькая, с годами накопленная сумма – до болезни она много лет работала в банке экономистом и получала хорошую зарплату, а теперь неплохую пенсию. И Федор стал уговаривать жену на своем участке построить дом для сына, хотя в голове у него было сосем другое: дом он решил построить для себя и разойтись с женой, которая ему давно надоела.
Жена, ничего не подозревая, на удивление быстро согласилась, с трудом съездила в банк, сняла все деньги и отдала мужу. Федор быстро закупил стройматериалы и нанял двух бомжеватого вида мужчин копать траншеи под фундамент. А погода, как назло, испортилась, черные тучи обложили все небо, а потом пролились нескончаемым дождем.
Несмотря на это, тощие мужики в худой одежонке работали под проливным дождем до поздней ночи, но вместо денег Бирюков напоил их до бесчувствия, а на другой день выгнал в толчки, когда они заикнулись о деньгах.
«Убирайтесь отсюда и к участку не подходите!» - орал он во все горло, багровый от крика. И те понуро ушли ни с чем. На другой день привез Федор на своей « Волге» двух молодых парней из ближней деревни. Переодевшись, ребята стали заливать фундамент, работали до упада, но денег тоже не получили, чем-то не угодив Бирюкову. Их он тоже прогнал, грозя спустить собаку, похожую на зверя.
Его приятель, знакомый еще по интернату прораб, посоветовал Федору нанять азиатов. Бирюков так и сделал, на следующий же день поехал на Ткацкий рынок, где толпились гастарбайтеры, а через час привез бригаду на свой участок.
И вот уже несколько дней работают эти люди, похожие на рабов, допоздна под жарким солнцем, блестя худыми, темно-коричневыми спинами. Они через силу таскают тяжелые камни, доски для опалубки, носилки с бетоном, заливают фундамент. На лицах у них уныние и тоска по родине, но нужда гонит сюда, за тридевять земель, а дома голодные ребятишки и жены. И вот работают они от зари до зари, а хозяин покрикивает, подгоняя, сверлит их злым взглядом, торопит.
Уж очень хочется ему расстаться поскорее с опостылевшей женой и начать новую жизнь. Он чувствует себя хозяином, большим человеком, а кто эти люди? Так – букашки. И, приезжая на участок с бетоном из ЖБИ на большой машине, свистит им, как собакам, собирая бригаду на работу. Рабочие выходят из-под навеса, где в котелке варят себе лапшу, и понуро идут под хозяйским прицельным взглядом, не зная, заплатят ли им сполна, но живут они этой надеждой.
А вот зачем живет на Земле Бирюков, не замечая вокруг себя никого и сея зло, он не задумывается, тешит себя надеждами разбогатеть, не щадя даже самых близких людей. Может только время осудит и остановит его? Кто знает…