Святая любовь.
Глава 1.
Подкидыш
Промозглое октябрьское утро с трудом разгоняло ночной мрак. Полосы холодного дождя широкими реками стекали по плотно умощенным камням мостовой, делая их скользкими и мерцающими холодным светом луны в предрассветной мгле. Монахиня Святой обители в длинном черном платье, которое покрывало все ее худое тело, оставляя взору Бога только сморщенное лицо, с выцветшими глазами, потягиваясь, приблизилась к окошку, в виде ниши у входной двери обители, наклонилась и, не снимая со стены свечу в подсвечнике, ощупала небольшой настил. Ее рука наткнулась на мягкое детское одеяльце, а затем нащупала живое упругое тельце младенца.
- Господи, Твоя воля! – перекрестилась монашка. Она сняла со стены свечу и осветила нишу. На грубо отесанных досках с ограничительными бортиками со всех сторон лежал живой ребенок. От прикосновения и света он проснулся, но не спешил кричать, только смотрел своими черными, как бусинки, глазками на женщину. Его худоватое личико поеживалось, как будто он что-то жевал.
- Малыш, тебя подкинули, - зашептала старушка, поставила свечу и развернула ребенка. Это был мальчик. Совсем еще маленький, по-видимому, месяца два от роду. От холода ребенок задергал ножками и ручками в поношенной рубашечке, но не закричал.
- Санта Мария… - монахиня шептала молитву обращаясь к покровительнице обители Божьей Матери Марии. Затем бережно завернула малыша в одеяльце и семенящей походкой поспешила темным гулким коридором вглубь монастыря. Свеча осталась на настиле.
Женщина несла ребенка, непрестанно нашептывая молитвы. За свои пятьдесят с лишним лет послушничества, ей не раз уже приходилось быть в роль проводника подкидышей в новую жизнь. Каждый раз, прижимая к себе теплое или холодное, но живое тельце, она ощущала почти физическую боль во всем своем теле. Когда такое случилось впервые, она рассказала Матери настоятельнице, потому что была в великом смятении от неведомого сильного чувства, оставаясь девственницей - невестой Божьей. Матушка выслушала ее и объяснила молодой послушнице, что это называется материнским чувством, которым Бог наделяет всякое существо женского пола, и она благословенна, а значит, способна ощущать такое к беспомощным человеческим существам, как и к любому другому живому творению Божьему. Чтобы было легче физически, она посоветовала женщине молиться. С тех пор вопрошавшая так и делала.
Обычно дети громко плакали от голода и холода, но этот молчал. Хотя было уже несколько случаев, когда в «люльку» (как называли женщины про себя эту нишу) попадали глухонемые младенцы - Обитель принимала всех. А затем несколько месяцев, реже год все монахини в редкие свободные минуты спешили в дальнее крыло, где был устроен временный приют для младенцев. Они с удовольствием дарили тепло своих сердец подкидышу, заботились о нем между тяжелой работой, продолжительными молитвами, службой и коротким сном, пока Матушка искала приют ребенку, а когда находила, как не прискорбно, малыша удаляли из монастыря. Всякий раз ощущалась потеря, сожаление и отчаянная печаль. Сестры иступлено молились, прося у Божьей матери крепости духа и покоя, а так же от всего сердца желая ребеночку хорошей судьбы, здоровья и счастья. Даже между собой они никогда не вспоминали о матери, которая родила подкидыша. Кто помоложе и понеопытнее в душе - осуждали таких женщин, так как сами никогда не рожали, но считали, что стать матерью не меньшее благо, чем жить и служить Богу в монастыре. Повидавшие виды сестры постарше жалели несчастную, которую обстоятельства или происки нечистой силы заставили сделать такой шаг. Они ведь знали, как нелегко для каждой матери покинуть на произвол судьбы выстраданное, любимое существо, которое было единым целым с ней, жило под сердцем, плод чаще всего чистой любви или слепой сладкой страсти, хотя бывало и результат боли и надругательства, которые, как правило, забывались женщиной за долгие месяцы беременности.
Монахиня дошла со своим свертком до кельи Матушки и легонько постучала, вполне уверенная, что настоятельница уже давно пробудилась и в этот момент молится перед образами, стоя на коленях на деревянном помосте.
Действительно, Матушка Ефимия самозабвенно молилась. Вот уже несколько дней лил дождь, вода в канале вокруг монастыря поднялась, в каменном замке стало сыро и холодно, приходилось больше топить, но дымящиеся мокрые дрова давали мало огня, а старая Матушка сильно мерзла даже в летнюю жару. Ей было уже за семьдесят лет. Ссохшееся тело требовало заботы и поблажек. Старческая кожа плотно облегала каждую косточку, каждый сосудик, каждую ямку на ее теле. Годы воздержания истощили телесную оболочку, зато душа выросла до безграничности. Иногда женщине казалось, что ее плоть исчезает, а сущность внутренняя парит отдельно от нее. Тогда становилось легко и даже приятно, чаще всего такое состояние случалось во время молитвы, но неосторожный стук в дверь, просто шум прерывал это блаженство и возвращал душу в тело к ее болям, слабости, немощи и холоду. Как же не любила Матушка такие вторжения, но никогда не позволяла своему гневу и досаде проявиться воочию, поэтому пока посетитель входил, она уже брала себя в руки и приветливо улыбалась. Такой ее знали все. Добрая улыбка, участие в сочетании с аскетизмом и требовательностью. Может, благодаря таким качествам настоятельницы, и монастырь процветал и держался на плаву. Даже в самые неурожайные, выжженные междоусобными войнами соседей-дворян годы, монастырь выполнял свою миссию: сотворения таинства молитвы, помощь нуждающимся и страждущим, приют для гонимых и больных.
Итак, монашка постучала и тихонько вошла. Матушка медленно поднялась с колен и ступила на освещенную свечами середину комнатки.
- Что случилось, сестра Катарина? – улыбаясь, спросила она.
- Дай Вам Бог здоровья, - ответила монашка, выкладывая на лавочку у стола дитя, - вот Господь послал нам младенца. Мальчик.
Она посмотрела на Матушку, та наклонилась над ребенком и высвободила его личико из-под одеяльца. Малыш открыл глазки и поежился, у щечки зашевелились маленькие пальчики, ему удалось - таки вытащить ручку наружу.
- Бедное дитя, - покачала головой настоятельница. Скольких она уже повидала за свою жизнь, но каждый раз скупая слеза стекала по ее щеке. Матушка лучше кого – либо знала, что Бог не оставит свой милостью своего чада, но так же она знала, что оставшись без матери в столь нежном возрасте, человеку придется преодолеть вдвое больше бед и несчастий. Не все семьи, в которые удавалось устроить подкидыша, обращались с ним должным образом с добротой и любовью.
Не раз и не два слышала она о тяжелой жизни детей, издевательствах, рабском труде, заброшенности, скитальчестве, а то и смерти. Не всех удавалось устроить в богатые или хотя бы достаточные семьи. Эпидемии, войны часто резко меняли условия жизни даже самых благополучных из них. Бывало, дети возвращались в монастырь и оставались в услужении. Проходили весь путь духовного воспитания и взросления и поселялись в этих стенах навсегда, но это обычно было уже потом, а сначала всех раздавали.
Матушка смотрела в чистые глазки маленького творения Господа, а сама думала, что днем стоит пригласить врача, чтобы осмотрел ребенка. Затем стоит съездить к Барону фон Боку, может он посоветует, куда пристроить такого крошку. Неурожаи и послевоенная разруха многих лет не вселяла надежды на хороший исход ее хлопот. Барон лишился своего сына и его молодой жены, которую замучили в их собственном замке головорезы Черного принца, как называл себя этот выродок королевской семьи. Это по его милости кровь ни в чем неповинных людей уже который год лилась рекой. Невестка Барона фон Бока, красавица Мари пыталась тайком вырваться из осажденного замка в расположение войск своего мужа, но ее поймали, увезли и убили. Истерзанное тело прибило в лодке к берегу недалеко от замка старого Барона, там ее и нашли рыбаки. Великое горе до сих пор не отпустило старика.
Матушка вздрогнула от одних воспоминаний о том погребении, но страшнее всего, что молодой хозяин тоже погиб в скорости. И хотя враг отступил под натиском королевской гвардии, и бандиты были показательно наказаны по приказу Короля, многих тогда пороли, вешали и даже четвертовали, но вернуть счастье и радость в замок Барона фон Бока это уже не могло. К тому же Черный принц бежал и скрывается где-то в восточных землях.
Вот с тех пор и страдает господин, а рядом с ним и его вассалы. Природа же, как назло, не балует теплом и не родит хлеб насущный. Настоятельница думала обо всем этом, разворачивая мальчика. А ребенок был хороший, ухоженный, бел телом и чист личиком. Правда, немного худоват, но это дело поправимое. «Вот бы найти ему хорошую семью, на вид он соответствует самым изысканным требованиям. Может, это отпрыск вельможного рода, кто знает?» - размышляла меж тем Матушка.
Закончив осмотр, она распорядилась отнести дитя в детскую, которая давно уже пустовала, покормить, вымыть и согреть.
- Разведи там камин и пропарь одеяльце. А он почему не плачет? Выносливый какой…
Матушка улыбнулась ребенку, и ей показалось, что младенец в ответ тоже ей улыбнулся. Это подтверждало ее предположения, что ребенок этот обласкан Богом с рождения.
После заутренней Матушка¬-настоятельница приняла у себя в кабинете врача. Доктор Мотуши подтвердил ее заключения, малыш был здоров и хорошо развит.
- Единственное, что мне не совсем понятно, его молчание. Он ни разу не заплакал. Но его ушки и горло в отличном состоянии. Он хорошо слышит и сможет говорить, да и звуки издавать он способен. Одним словом здоров, но молчалив. Нужно за ним понаблюдать, чтобы понять, в чем тут дело. А так все в порядке, можете, искать ему семью. Мне кажется, он будет очень красивым мальчиком.
- Я тоже так думаю, спасибо Вам, доктор, - приветливо сказала Матушка вкладывая в руку врача мешочек с деньгами. Тот поклонился и вышел. Вскоре его шаги стихли в коридоре. Матушка села в резьбленное деревянное кресло протянула ноги к камину, чтобы разогнать кровь в жилах, и задумалась. Мысль о том, что хорошо было бы уговорить старого Барона взять мальчишку на воспитания, плотно засела в ее голове. Конечно, это невиданное дело. Родовая кровь – главное в жизни вельмож; но сколько полукровок носила земля в барских имениях? Плоды любовных утех господ, так называемые ублюдки, не могли унаследовать ни землю своих родителей, ни титул, но все же им жилось намного легче и сытнее, чем крестьянам. Настоятельнице хотелось бы такой судьбы подкидышу. Сам Господь направлял ее мысли. После обеда и короткого отдыха, когда она выслушивала отчеты Старших сестер о состоянии дел монастыря, Матушка велела запрячь двуколку и отправилась к Барону.
Замок его находился за пять верст вдоль реки на крутом холме. Путь был недалеким, но дожди сделали его тяжелым. И только тщательно вымощенная брусчатка, которая начиналась за порогом ворот замка, отцокивала каждый удар подковы лошади, несмотря на то, что копыта животного были залеплены грязью, так как она плелась по грунтовке и по мосту, а бесконечные дожди превратили это все в месиво. На замковой площади, невзирая на пронзительный ветер и сырое пасмурное небо, царило оживленное движение. Люди сновали туда и сюда, торговцы предлагали товары, охрана дремала на каменных ступеньках у подножья, слуги, бродяги, крестьяне, женщины и мужчины громко разговаривали, ругались, хохотали и даже дрались кое-где.
«Сегодня же ярмарка…» - вспомнила Настоятельница, немного удивившись такой толкотне во дворе замка. Она быстрым шагом прошла к лестнице, уходящей, казалось, в небо. Ей навстречу вышел военный в камзоле и накинутом плаще.
- Рад приветствовать, - поклонился он Матушке и поцеловал ей руку.
- Господин дома? – осведомилась она.
- Да, его Светлость отдыхает, и не велено никого пускать, - поспешил сказать начальник охраны.
- Доложите Его Светлости, что у меня к нему чрезвычайно важное дело, и оно не терпит отлагательств.
Воин слегка поклонился, прижимая левую руку к груди, и заторопился по лестнице. Матушка осталась ждать, зная суровый нрав Барона. Вскоре посланец вернулся и жестом пригласил Матушку проследовать в покои Господина. Она шла впереди, он сопровождал ее. Открыл тяжелую дубовую дверь в одну из комнат и ушел. Матушка вошла. У камина в массивном кресле с подлокотниками виде диковинных драконов, спиной к входу, закутанный в пуховые одеяла, сидел старый Барон.
Он смотрел на огонь, который поглощал сухие поленья, и на его старческом сморщенном лице играли красные огненные отблески. Когда дверь закрылась с тяжелым грохотом, Барон обернулся и увидел Матушку.
- О, Ваше святейшество, - поднялся он, роняя одеяла, - я рад вашему визиту.
- Здравствуйте, господин Барон, - настоятельница подошла к нему, и он приложился к ее руке, в которой она держала четки с крестиком на середине.
- Что привело Вас к нам в такую погоду?
- Во-первых, беспокойство о Вас. Как ваше здоровье?
- Какое здоровье может быть у одинокого старика, который не в состоянии отомстить за смерть своих детей?
- Барон, это уже в прошлом. Господь Бог наш прощал и нам велел прощать, к тому же виновные наказаны, пусть Бог хранит их души.
- Нееет, - злобно прошипел старик, - им гореть в адском пламени и пусть они будут прокляты!!!
Такими проклятьями Барон начинал и заканчивал день, вместо молитвы. И настоятельница это знала, но изменить ничего не могла. Сердце бедного отца закрылось для молитв и добра, там теперь господствовали только боль, злоба и отчаянье – самые большие грехи человечества. Но сегодня она прибыла не для душевных бесед, у нее были другие цели.
- Барон, я к вам по делу.
- Да, извините меня, прошу – и он указал Матушке на кресло напротив своего, приглашая сесть.
Матушка села.
- Так вот, Ваша Светлость, вчера нам положили в окно младенца. Это необычное дитя. Чистое божественное личико, нежная белая кожа, ангельский взгляд. Вот я и подумала…
Она не успела закончить фразу. Барон даже подскочил на месте, будто сидел на раскаленных углях:
- Как смеете вы предлагать мне такое?
- Что предлагать? – смиренно спросила Матушка, ничуть не испугавшись грозного возгласа и злобного вида своего собеседника, - я еще ничего вам не предлагала. А если бы даже и осмелилась предложить, то очень достойное, Богу угодное дело. Или вы в этом сомневаетесь?
Она в упор смотрела на старика. Настоятельница прекрасно знала, что как бы ни злился Барон, лично ей, как и ее обители ничего не угрожает. С тех пор, как в возрасте сорока лет, она заняла свой пост и впервые была представлена Барону в этом же зале, будучи переведенной из соседней провинции, между ними установилась какая-то невидимая, но очень прочная связь. Глаза этого, тогда еще молодого статного, но жестокого мужчины, женатого и мужественного, засияли огнем доброты и радости в ответ на ее улыбку. И с тех самих пор, ни разу не было иначе. Они никогда не говорили об этом, да и вообще, кроме как о Боге, нуждах обители, политике в государстве, ни о чем больше не говорили. Если Барону хотелось позлить свою соседку (их угодья граничили), он начинал богохульствовать, а она в ответ улыбалась и пыталась переубедить его. В конце концов он сдавался и сменял гнев на милость. Так было всегда. Вот и теперь, его насупленные брови расползлись в стороны, а глаза вспыхнули, лишь на миг, но все же.
- Я не сомневаюсь в ваших намерениях, - пробормотал он, - только скажу раз и навсегда – мне здесь никто не нужен. Мои дети погибли, внуков нет. Все. Когда я умру, а это, думаю, свершится в скором времени, мои земли отойдут дальним родственникам. Их великое множество, и они уже кружат над моей головой, как стервятники.
- Понимаю. Но согласиться не могу. Мальчику не нужны ваши богатства, ему нужна семья, забота. Вы прекрасно понимаете, какие сейчас времена, кто его возьмет и достойно воспитает? Подумайте, Барон. Я буду ждать Вашего решения. – она поспешно встала, намереваясь выйти.
Барон тоже поднялся. Он тяжело вздохнул, но продолжать препирания не стал. Матушка протянула ему руку. Он поцеловал ее, а она благословила его, прошептав короткую молитву и осенив крестом старую лысую голову. Когда Барон выпрямился, она ему слегка поклонилась и пошла к двери. Старик проводил ее долгим, полным уважения и еще чего-то взглядом.
«Да, придется повозиться, пока уговорю его. А малыш остается в обители» - подумала Матушка. Что-то подсказывало ей, что у этого ребенка большое будущее.
Продолжение http://www.proza.ru/2010/09/03/1385