Глава 2.
«Хочу быть сестрой»
Где этот непослушный мальчишка? – сестра Катарина, которая в свое время нашла малыша в окне для подкидышей, семенящей походкой обходила лавки в зале для Богослужений. Уж она-то знала, как любил уединяться воспитанник. В свои пять лет он был слишком серьезным и задумчивым. Красивое бледное ангельское личико, кудряшки светлые, а глазки черные, как смола – ангелочек в человеческом обличии, да и только. И нрав у него был смиренный, добрый, но было в этом ребенке что-то еще, недетское, загадочное и непреодолимое. Иногда казалось, что он далеко где-то вне своего тела. Когда его видели в такие минуты, недоумевали – насколько одухотворенным был весь его лик. Такие моменты наступали неожиданно и независимо от того, чем он занимался. Казалось, руки его продолжали выполнять работу, а сам он куда-то улетал. Поначалу монахиням не нравились такие полеты, но что можно было объяснить маленькому несмышленышу? Тем более, что на замечания и поучения он отвечал сложенными ручками, становился на коленки и повторял шепотом молитвы, которые запоминал с одного – двух раз, едва научившись говорить. Вернее сказать, простую речь из его уст слышали редко, чаще всего молитвы.
Во время Богослужения, когда других детей его возраста очень нелегко удержать на скамеечке, Эгрим непременно становился на коленки и шептал молитвы вместе с хором и священником. Было видно, что для ребенка нет лучшего состояния, чем обращаться к Богу. Но чем старше становился мальчик, тем чаще стал уединяться. О чем он думал, никто не знал. Когда спрашивали, он говорил, что ни о чем и чарующе улыбался. И в этой улыбке было столько искренности и чистоты, что взрослые оставляли его в покое. За эти пять с лишним лет Барон, который согласился стать воспитателем этого ребенка, только несколько раз удостоил их своим посещением. Он настаивал, чтобы до семи лет Эгрим жил в монастыре, ведь тут о нем заботились самые добрые и чистые души. Он исправно присылал деньги на его содержание, но больше ничего. Нельзя сказать, что загадочный красивый ребенок не понравился старику. Но рана в его сердце не заживала, и оно противилось новому вторжения, пусть даже и такого ангелочка во плоти. Матушка все же надеялась, что со временем старик смягчится и уделит должное внимание ее протеже, тем более, что он обещал, а слово дворянина – закон.
Сестра Катарина нашла его под органом на хорах. Он сидел без движения, затаив дыхание и только губки шевелились, казалось, молился.
- Вот ты где? – она нагнулась и схватила его за руку. Он перевел свой взгляд на нее, медленно, как бы с трудом отрываясь от созерцания чего-то там в воздухе. Затем кивнул, послушно вылез и засеменил за нянькой в сторону трапезной на ужин.
Как-то раз во время Служения капельмейстер заметил Эгрима под ногами у хористок. Монахини вдохновенно пели, не обращая внимания, что он там притаился. Капельмейстер подумал дурное и, как только хор сделал паузу, за ухо вытащил мальчишку и прогнал вон. Эгрим спустился по лестнице, ведущей в коридор с хоров, он плакал. Это были, пожалуй, первые слезы обиды у него. Раньше он мог заплакать от боли, когда падал, или травмировался, но никогда еще не обижался, да и никто его не обижал. В тот день он до вечера просидел в своей маленькой комнатке на помосте напротив иконы и все шептал и шептал молитву. Он не вышел ни на обед, отказался и от ужина. Катарина, которая больше всего занималась ребенком, по приказу настоятельницы естественно, очень обеспокоилась. Она пришла к Матушке и обо все ей рассказала.
Матушка сама пошла в келью мальчика, чтобы поговорить с ним. Когда она вошла, ребенок снова был в своем необычном состоянии отсутствия. Ей пришлось даже немного встряхнуть его, чтобы привести в чувства. Когда же он увидел ее, то припал к руке и попросил прощения.
- Эгрим, - начала настоятельница, - скажи мне, что ты делал сегодня на хорах во время богослужения?
Он посмотрел не нее внимательно и тихо сказал:
- Пел.
- Ты пел? – удивилась Матушка.
- Да, я пел. Я часто пою вместе с сестрами. А там лучше слышно.
- Вот как? А ты можешь спеть мне?
- Да, могу.
Он выпрямился и запел. Его голос пронзил свод кельи и разнесся по всей обители. Монахини, которые в это вечернее время привычно молились на ночь, прервали свои занятия и застыли. А пение лилось, все усиливаясь и усиливаясь. Матушка, стоящая напротив мальчика, едва держалась на ногах, казалось, нити невиданного света пронизывали ее, наполняя силой, порождая покалывающие иголки в руках, ногах, спине. Она едва дышала от охватившего ее умиления. А он пел. Но вдруг песня кончилась, и не успела матушка опомниться, как мальчик уже лежал на полу без сознания.
- Господи, - бросилась настоятельница к нему. Она приподняла голову ребенка, он уже приходил в себя.
- Господи, Эгрим, ты очень талантлив, это было великолепно! Ты – умница!
- Правда? – прошептал мальчик.
- Правда, - утвердительно кивнула Матушка и поцеловала его влажный лоб.
- Я пою так же хорошо, как сестры?
- Ты поешь намного лучше них.
- Тогда можно мне стать сестрой, как они?
- Сестрой? Зачем сестрой?
- Я хочу быть сестрой. Я хочу носить платья, чулки, юбки с кружевами.
- Зачем? Мужчины не носят такую одежду. У мужчин свое платье. Разве ты не знал? Ведь тебе же читали Библию?
- Я знаю, мне читали, и сестра Катарина рассказывала, но я хочу быть сестрой! Почему это нельзя, я же хорошо пою?! – И он уже второй раз обиделся.
- Пойми, не мы выбираем, кем нам быть, а Бог. Он делает мужчин и женщин.
- А разве в обители не все равно? Это же там за стеной нужно быть либо мужчиной, либо женщиной, а здесь ведь все равно?
- Нет, ты не прав. Мужчины и женщины по разному служат Господу, одеваются, да и вообще в душе у них тоже много отличий.
- Я знаю, - многозначительно закивал он, - я видел женскую душу.
- Где? – изумилась монахиня недетским рассуждениям Эгрема.
- Мне открылось, когда я первый раз слушал хор. И орган, – добавил он.
- Я рада, если так. Но ты мужчина, понимаешь?
- Теперь да – мальчик чарующе улыбнулся Матушке, и прошептал: «А можно я пойду и поем немного?»
- Да, - тоже шепотом ответила женщина. И он убежал.
Настоятельница еще долго оставалась на месте, не в силах справится с изумлением.
На следующий же день она снова отправилась к Барону. Они долго беседовали, и ей удалось убедить его забрать Эгрима раньше, чтобы не упустить время в процессе его взросления, как мужчины.
Эгрим молча прощался с монахинями. Они плакали. Все. Даже те, кто никогда не возился с мальчиком в силу своего нелюдимого характера или вечной занятости по хозяйству. Он не плакал, он только обнимал каждую из них, оставляя капельку тепла, которое чувствовалось даже сквозь грубое сукно платья. Последней прижала его к себе Катарина. Втайне от всех она считала именно себя названной матерью этого ангелочка и гордилась этим. Теперь она наклонилась к мальчику и расцеловала его в обе щеки. Он ей улыбнулся. Затем Матушка поспешила в коляску, маленькая коробка с вещами Эгрим уже была на задке, кучер на месте. Эгрим тоже пошел к экипажу. Уже стоя на ступеньках, обернулся и помахал рукой сестрам, и тогда скупая слеза печали впервые пробороздила его щеку.
Продолжение http://www.proza.ru/2010/09/06/78