Z-триз. дискуссия. 32. письма близким-3. 0 чувств

Виктор Сорокин
Z-ТРИЗ. Дискуссия. 32. ПИСЬМА БЛИЗКИМ-3

ПИСЬМА БЛИЗКИМ

Письмо 3-е. 0 чувствах

Самой интересной вещью для меня давно стал человек, а самый доступный мне (как и каждому) объект в этом смысле – я сам.

Тут хотелось бы отклониться в сторону от темы. Еще класса с 3-го любую «рубашку» (любую характеристику человека) я старался примерить к себе. Для чего, естественно, какая-то критическая составляющая моего Я должна была стать надо мной (или в стороне) – чтобы можно было смотреть на себя со стороны.

Где-то лет за сорок эту критическую составляющую моего Я стал интересовать вопрос: что во мне есть достойного? Оставляя до лучших времен детальные размышления, выскажу лишь их итог: этим, причем единственным, достойным был ВЫБОР (лет в 14) второй половины в дилемме «жить, чтобы есть или есть, чтобы жить?». И, собственно, все! Все последующие результаты моей деятельности были однозначным следствием этого и только этого выбора – иначе я уже не мог. Так что хвалить меня (как и каждого из вас) не за что, разве что за тот, главный, ВЫБОР... (Кстати, именно эта идея позволила мне сделать вывод о равноавторитетности каждого из нас.

И второе, более существенное: в моих письмах я в основном излагаю ту систему знаний, которая оказалась в высшей степени эффективной в моей жизни, а посему считаю должным предложить ее и вашему вниманию.) Эти сображения дают мне этическое основание исследовать себя (и вас) непредвзято как внешний относительно системы объект.

А теперь вернусь к теме. Мне представляется, что изначальной причиной (как и конечной целью) любого человеческого действия есть чувства. Бедный спектр чисто физиологических чувств (именно чувств, а не ощущений) задает и бедное прагматическое поведение человека. Напротив, широкий спектр чувств, их разнохарактерность (не только физиологические, но также этические, эстетические, интеллектуальные и т.п.) чрезвычайно расширяют интересы и, следовательно, спектр деятельности.

Долгое время я считал, что все великое разнообразие чувств сводится, наподобие вкусов и запахов, к какому-то небольшому числу основных. Но в последние годы стал сомневаться в этой гипотезе, ибо не в силах разложить на составляющие довольно большое число чувственных состояний, которые мне довелось испытать чаще всего в раннем детстве. Совершенно четко помню, что каждая вещь, каждое явление производили на меня своеобразные чувства. Это сегодня листы дуба, тополя и липы не вызывают во мне почти никаких чувств. Но моя память, к счастью, сохранила без потерь чувства шестилетнего ребенка. Тогда чувства от созерцания этих трех листьев были столь же контрастными, как сегодня контрастны радость от находки и обида от потери кошелька.

Я проклинаю обстоятельства, почти убившие мою чувственность. В какой-то степени эту беду исправляет память (а она, оказывается, безгранична!). Я помню запахи всех металлов, всех древесных пород, всех растений, животных, людей, разных снегов, разных почв... и все они порождали свои неповторимые чувства. Это был воистину волшебный мир. Лет в восемнадцать, заметив, что чувства начинают куда-то (потом понял куда) исчезать, я вполне сознательно поставил себе цель: сохранить их хотя бы в памяти. И сегодня, глядя на лист дуба, я вытаскиваю из памяти то, девственное, чувство и, накладывая его на сегодняшнее, оказываюсь способным вернуться к чуду.

Вопрос о чувствах отнюдь не праздный. Именно широта их спектра и их сила порождают разнообразие интересов и жизненную активность, что побуждет человека быть личностью гармоничной и полноценной, а не перекошенным на одно полушарие или одну руку. Ведь каждому человеку нужно быть почти профессионалом в очень многих областях (философия, физика, экономика, педагогика...). Например, мысль о передоверии воспитания своего ребенка другому воспитателю мне представляется кощунственой и нелепой; значит, каждый должен быть очень хорошим педагогом, следовательно и очень богатой личностью, наделенной широчайшим спектром чувств.
И тот, кто намерен прожить счастливую семейную жизнь, ищет в партнере не ученого, не актрису, не домохозяйку, но человека, с которым долгая совместная жизнь была бы в радость. А чем разнообразнее, разноплановей человек, тем жизнь с ним интереснее. На основе же одних физиологических чувств уют не создать.

(Вставка. Все письма я пишу урывками на работе. Сосредоточиться более чем на десять минут удается редко. Отсюда и непроработанность написанного, и возможные орфографические ошибки. Так что не обессудьте. Как говорится, не до жиру...)

(Мысль «сбоку». Я много раз писал о своем отвращении к информации, циркулирующей в «массовых средствах». Это отвращение – не моя прихоть, но следует почти непосредственно из двух принципов, которые в свою очередь непосредственно вытекают из главного выбора, подкрепленного социокибернетикой. Я считаю необходимым для нас вырабатывать однопонимание в наших индивидуальных системах ценностей. Хорошо бы, например, устроить разностороннюю (моральную, этическую, логическую, философскую, прагматическую...) дискуссию по поводу какой-нибудь газетной или журнальной статьи.)

...А теперь возвращаюсь к теме.

Насмешки являются убийственными для чувств. Вот почему лет в двенадцать я (да, наверное, и многие из вас) был вынужден прикрыть свою душу панцырем. Так вот и прожил сорок лет. Правда, не совсем плохо – последние 30 с небольшим лет рядом с женщиной, наделенной почти таким же безграничным спектром чувств, что и у меня (в чем, помимо прочего, кроется немалая причина прочности нашей семьи).

Однако более просторная клетка – все же клетка. Добровольно жить без общества самоубийство. И потому каждому встречному и поперечному я делал полшага искренности и доброты навстречу в ожидании хотя бы ответного полдюйма. Увы, и полдюйма бывали редко. В этом письме я делаю навстречу целый шаг...

Мне очень хотелось, чтобы насмешка и издевка по поводу любого поступка в нашем сообществе никогда бы не случались. Нельзя унижать человека даже за аморальные поступки – в случае их неисправимости проще порвать отношения с этим человеком.
Самый жестокий поступок – насмешка над чувствами, даже если они кажутся ошибочными. Охрана человеческого достоинства – это прежде всего охрана чувств личности.

Виктор Сорокин

Париж, 4-6 августа 1993