Глава4.
Уличные артисты
А наутро на площади возле трактира появились комедианты. Они пели, плясали, играли спектакль, веселили людей. Когда настойчивый смех толпы пробил печальную отрешенность Эгрима, любопытство заставило его высунуться в окно. То, что он увидел, превзошло все его ожидания. На подмостках разноцветной кибитки выступали Актеры. Эгрим не слушал, что они пели, он только смотрел во все глаза. Картинки его детских и юношеских фантазий ожили. И это было чудо.
Как во сне, Эгрим собрал нехитрый свой скарб в холщовый мешок и, выбрав момент, когда слуга ушел за обедом, поспешно вышел на улицу. Солнце сияло над головой. Эгрим на миг обернулся у ворот постоялого двора, губы растянулись в широкой улыбке, предвкушение новой, неведомой доселе, но такой желанной жизни бередили душу. Его манила судьба. Немного потолкавшись в толпе зрителей, которые с особым весельем сопереживали несчастной любви Коломбины, которую играла девушка, несомненно, цыганских кровей.
Ее свежий, молодой и сильный голос делал нехитрую арию привлекательной и даже интересной. Эгрим заслушался. Остальные певцы выглядели бледно на фоне этого пения. Когда представление закончилось, и усталые артисты собрались в тени своей кибитки, освобождаясь от грима и подкрепляя силы дешевым вином с черным хлебом и мясом, он подошел к ним. Наблюдая за диким, без стола и приборов, употреблением пищи, Эгрим вдруг понял всю относительность правил хорошего тона и даже моментально принял такую аномалию. Кудрявый плотный мужчина, по всему владелец кибитки и труппы, уплетая за обе щеки жирные куски мяса, выуживая их руками из жестяной миски, которую держал на коленях, заметил юношу и спросил с набитым ртом:
- Тебе чего?
- Простите, я бы хотел узнать, не найдется ли для меня место в вашем театре?
- Театре? – засмеялся здоровяк.
Все остальные тоже покатились со смеху. Их было пять человек: четверо мужчин и девушка. Маленький лысый высохший человек неопределенного возраста, из тех, которые стареют с младенчества и таковыми остаются до самой смерти, обошел его со всех сторон, оценивающе осматривая и простую одежду, и худощавую фигурку, и красивое белое лицо, не тронутое ни ветром, ни дождем. На его физиономии отразилось недоумение. Вполне заслуженно он считал себя мастером в характеристике людей, но в этом случае терялся в догадках. Слишком уж контрастно было облачение и обличие молодого юноши. Минуту он подбирал тон для общения с ним. Но, так и не определившись, спросил вежливо:
- А вы, юноша, кто такой? И почему вы думаете, что будете полезны и интересны для нашего, как вы изволили выразиться, театра, а по-нашему – балагана?
- Я Эгрим, воспитанник барона фон Бока. Я пою.
- Вот как?- заинтересовался толстяк и даже отставил в сторону на лавку свою миску.
- Что же вы изволите петь? – продолжал старичок, почесывая свою небритую щеку.
- Я пел в кафедральном хоре, немного знаю итальянские и отечественные оперы. У меня высокое сопрано.
- Вы серьезно? Слышишь Луиза, у тебя появился конкурент.
Девушка оторвалась от чашки с каким-то напитком и внимательно посмотрела на Эгрима, но ее красивые черные глаза не выразили ни злобы, ни досады, ни беспокойства, только внимание мелькнуло в уголочках и исчезло в пучине безразличия. По всему было видно, что эта представительница женского пола была независима и занимала особое положение среди этих мужчин. Ее точеное личико, опаленное солнцем, обветренное бурями и холодами, часто застывало в виде загадочной непроницаемой маски. Эгрим же во все глаза смотрел на чудесную черноволосую нимфу с тонким станом, маленькими ручками, нежными бугорками девичьих грудей, тонкой шеей и пухленькими губками, которые могли так очаровывать пением.
- Что, нравится? А может, ты за ней приволокся? – проследил его взгляд старичок.
- Я могу спеть.
- Давай, сынок, повесели и нас, и нашу публику.
Эгрим оглянулся, площадь опустела в основном, но то тут, то там собирались несколько человек и маячили в пол-оборота, чего-то дожидаясь.
Юноша сбросил мешочек на землю, выпрямился и вдруг запел. Ария влюбленного Керубино из «Волшебной флейты» зазвучала чисто и проникновенно. Звуки летели во все стороны, отбивались от стен домов, окружающих площадь и таяли в небесной сини. Труппа оставила свое привычное жевание и внимала молча, никто не посмел проронить ни слова. Хотя они и были замшелым подобием театра, но искусство понимали, а настоящее - ценили.
Воцарилась тишина, а затем гром аплодисментов взорвал площадь.
- Браво! – весело прокричал владелец труппы, - ты действительно поешь! И чего ты хочешь? Заработать и прославиться в нашем балагане невозможно. Живем, можно сказать, Божьей и людской милостью. Зачем тебе это? Такой талант можно дорого продать в столицах, во дворцах вельмож. А мы – комедианты.
- Но вы свободны. Я жил в замке при бароне. Сахарно, но не вольно. А ваш дворец – весь мир.
- Тут ты прав. Только по мне сахар в тюрьме лучше, чем на воле горечь выстраданной краюхи хлеба. Смотри, малый, не продешеви!
Старик смотрел на Эгрима умными выцветшими глазами, в которых светилась отеческая забота и доброта. Не раз и не два доводилось встречать им романтиков и глупых юнцов, которые идеализировали их жизнь. Сколько возни бывало с ними, сколько боли и разочарований переживали они уже в первую неделю странствий. Обычно старик молчал, а Вольдемар, так звали владельца их балагана, принимал всех. А когда те понимали, что их просто эксплуатируют и обирают, а «вольная жизнь» - не что иное, как каторжная борьба за выживание, и ничего общего со свободой не имеет, так как все связаны деньгами и общими проблемами существования. Творчество… Да, это пожалуй единственное, что хоть немного объединяло их в кибитке и в жизни.
Вольдемару не понравилось настроение старика, и он поспешил вставить:
- Ну, Кристиан, зачем вы пугаете мальчика. Мы с удовольствием примем вас в свой коллектив.
Он поднялся со своего места и пошел навстречу Эгриму, затем привел его за руку к скамье и пригласил сесть к трапезе. Тут же ему дали миску с мясом, кусок хлеба и стакан прокисшего вина. Он поблагодарил своих новых знакомых и стал жевать медленно, наблюдая за остальными присутствующими. Луиза куда-то исчезла, юноша не заметил, когда она ушла. Старик продолжил свой обед, перекатывая куски в своем беззубом рту. Вольдемар откинулся на траву, покрывавшую бруствер вдоль придорожной насыпи и захрапел. Его храп почти ничем не отличался от его пения.
Еще два члена труппы резались в карты. Они были похожи, как братья. Оба высокие, хорошо сложенные, сильные ребята. На вид им было не больше 30 лет. Светлые волосы соломой торчали на их головах, казалось – они в одинаковых париках. Даже одежда и цветом, и поношенностью не различалась. И лишь при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что у одного из них глаза зеленые, а у другого карие, что у одного нос длинный с горбинкой – греческий, а у другого прямой, но длинный. Очертания губ тоже не совпадали. Но характеры, видимо, совпадали на все сто процентов, потому что, играя, они смеялись, подначивали друг друга, даже боролись, но не один не обиделся. А вскоре эта двоица отправилась в ближайший кабачок, «приударить за особами женского пола», как выразился один - Ежен, а другой, Неж, только весело заржал, обнажая желтые от табака зубы. Старик помахал им вслед рукой:
- Идите уже. Эх, молодость…. Распутники. И без мордобоя, уж будьте добры.
- Не боись, Крис, все будет в порядке.
- Знаю я ваши порядки, - погрозил Крис им пальцем, но они уже не слышали, были далеко.
Продолжение http://www.proza.ru/2010/10/03/1297