Алька приехал вечером. Что символично, вместе с ним появилось солнце: будто золотая вилка, четыре острых узких луча проткнули густо-лиловое месиво туч и заплясали на разрисованных маркерами стенах. Я возвращалась с реки, когда Алька, красивый и чистенький, радостно махнул мне рукой, и пришлось отложить ужин на неопределенный срок.
Пристроив удочку и ящик со снастями среди всяческого хлама в углу прихожей, я мельком глянула на свое отражение, ужаснувшись, пригладила пятернями торчащие волосы и стянула на груди вырез легкомысленной старой майки. Вышло не очень, но за две минуты радикально изменить ситуацию я не в силах, а полумеры тут бессмысленны. Алька (он же Альберт Брауман, Али, в гармонии – аленький цветочек, а в момент ссоры – бесхвостый аллигатор) приезжает с той частотой, которую можно смело назвать «почти никогда». Ввиду этого между мной и его родной бабушкой разгорается настоящая конкурентная борьба за обладание ценным призом. Стоит мне промедлить, и любвеобильная старушенция усадит внучка за ужин.
Я хлопнула дверью и прыжками миновала два лестничных пролета. В лучах солнца праздничным серпантином танцевали пылинки, и даже окурки на грязном заплеванной полу парадной весело перекатывались и сверкали. Алька приехал, пело сердце.
Сердце пело слишком громко, а солнце слепило глаза, иначе, чем еще можно объяснить, что я глупейшим образом налетела на соседку, мадам Жюлье, которая не спеша шествовала по лестнице в бигуди и с пластиковой сумкой в руке.
- Чтоб тебе ноги поотрывали, дрянь! – завопила вслед мадам Жюлье. – Глаза надо мыть с утра!
- А вам язык, мадам!
Жанна Жюлье хлопнула напомаженным клювом. Она была из тех женщин, которые даже выбрасывать мусор ходят в накладных ресницах и бикини. Семейство Жюлье от нашей квартиры отделяет одна хлипкая стена, если захотеть и постараться, можно запросто проткнуть ее пальцем. Мне хорошо известны два замечательных хобби старой перечницы: вертеться перед зеркалом и изводить близких.
- Хамка, наглая дрянь!
Наверное, сегодня семейство Жюлье на даче, судя по неудовлетворенному виду почтенной кошелки. Но я уже распахнула дверь парадной и увидела Альку, сидящего на лавочке.
- Добрый вечер, мадам Жюлье, - крикнул он. Мегера зашипела, как гремучая змея, бигуди ослепительно блистали и казалось, что на ее голове корона.
Алька склонил голову к плечу, он всегда так делает, когда видит что-то занимательное, и засмеялся.
- Старая грымза не в духе?
- Разве она бывает в духе?
- Ну, пойдем?
- Пойдем.
Я не решилась взять его за руку, как раньше, мы пошли просто рядом, изредка неловко стукаясь локтями и в смущении увеличивая расстояние. Ветер дул с реки, пахло грозой и скошенной травой, среди надутых синих туч ослепительными белыми крестиками парили чайки. Они кричали непонятно о чем, но мне казалось, что они со мной радуются приезду Альки.
- Пойдем к реке?
- Пожалуй. У меня пара часов, потом бабушка забьет тревогу, - беспечно улыбнулся он.
Путь лежал через Стеклянные сады – строящийся квартал элитного жилья. Здесь могло показаться жутковато: стройку заморозили, и среди бетонных коробок с черными провалами окон и болтающимися тросами хозяином гуляло эхо. Еще один хозяин – старый облезлый пес, серо-желтый, с унылым взглядом, гонял из развалин ребятню, забравшуюся поиграть.
«А помнишь, Алька, здесь когда-то был вишневый сад. Высокий частокол, обитая ржавыми листами железа калитка, а за ними несколько гектаров тоненьких ровных вишенок с белеными стволами. Ты помогал взобраться мне, а потом сам легко перемахивал через забор. Мы падали в мягкую густую траву, замирая от страха, прислушивались, не идет ли сторож с ружьем. Сторожа не было, тогда мы рвали черные упругие вишины, блестящие и теплые, и горстями совали прямо в рот, набивая щеки. До отвала, до оскомины наедались, а потом ты сказал, что не любишь вишню…»
Мы сидели на причале, свесив босые ноги и болтая в прохладной воде. Мои босоножки стояли рядом, Альке тоже пришлось разуться, снять носки и закатать льняные светлые брюки. Он щурился, глядя на воду, чайки проносились опасно низко над нашими головами. Алька, кажется, еще вытянулся; странно, я всегда думала, что после двадцати уже не растут. На переносице над горбинкой залегла складочка-морщина, и он все время щурился, а раньше я такого не замечала.
«А помнишь, Алька, мы пропадали вместе на целый день. Ты брал каравай свежего теплого хлеба, а я козий сыр, мать покупала его целыми головками. Во всей округе не было места, не обследованного нами, и каждая собака в городе знала нас в лицо. Помнишь твой старый велосипед, он был такой огромный, что мы постоянно падали и разбивали коленки в кровь. У тебя были какие-то толстые белые таблетки, ты измельчал их в порошок и присыпал багровые ссадины…»
- Как хорошо здесь! – блаженно потянулся Алька, украдкой глядя на часы.
- Мог бы приезжать и почаще, - брюзгливо сказала я и ткнула его локтем в бок.
Волосы Альки трепал ветер.
«Помнишь, мои волосы на солнце выгорали до серебряной белизны, а твои оставались черными, как смоль».
- Почаще не получится, - засмеялся он, - вообще никак не получится. Отец получил должность в колледже, мы забираем бабушку к нам. А я…
Через полчаса я уже знала все. Ее звали Николь, она была дочерью банкира Лакрози, ее фото на фоне белопарусной яхты Алька носил в нагрудном кармане. Он показал. Думаю, он ждал, что я за него порадуюсь, и я порадовалась. Николь в придачу к богатому папе имела смазливое личико и темные южные глаза.
Я почему-то посмотрела вниз, на свои ноги, коленки были выпачканы в грязи и траве, ноги коричневые от загара, но из-под коротких шорт выставлялись некрасивые белые полоски.
Алька вытащил из кармана ментоловые леденцы. Улыбка не сходила с его загорелого лица. С ума сойти, до чего он красивый! Интересно, когда я перестала видеть в нем просто друга?
- Хочешь?
Я взяла. Леденец заморозил язык и застрял в горле комом. Алька снова посмотрел на часы. От него пахло искусственной сладкой свежестью, ветер надувал легкую клетчатую рубашку парусом, влетая в короткие рукава. Руки, лежащие, как у примерного школьника, на коленях, перевитые тонкими крепкими мышцами, загорелые, чуточку подрагивали от нетерпения.
- Кажется, мне пора, - наконец, повернувшись ко мне, сказал он.
Темно-карие глаза, совсем как те теплые, спелые вишни, в упор смотрели на меня.
- Мы прощаемся? – спросила я с бледной улыбкой.
- Я буду часто звонить.
Не будет. Я знала, что не будет. Но сделала вид, что поверила.
- Ты сама приезжай к нам, - с надеждой сказал он. Святая Дева, какой он еще мальчишка! Ну, кому я нужна в твоем Париже, в городе, где ты будешь с этой банкиршей Лакрози?
Луч солнца соскользнул с лица Альки, нырнул в зеленую воду и исчез. Стало темно, вода заволновалась, пошла мелкой рябью, гребешками белой пены.
- Обязательно, - соврала я, не сдержав горькой усмешки.
Ветер швырнул в нас капли, чайка с алчным криком спикировала вниз и ухватила из мутной воды мелкую рыбешку. Похолодало, голые руки и ноги покрылись мурашками.
- Замерзла? – Алька сначала обхватил меня за плечи, а потом уж сообразил, насколько двусмысленно это выглядит. – Кхм, Кэти, гроза идет. Пойдем уже.
В подтверждение вдалеке глухо, как старый пес, заворчал гром. Руки на моих плечах дрогнули и поползли в стороны. Уютное, украденное у Николь, тепло исчезло, Алька торопливо натягивал носки и туфли. Я потянулась за босоножками, мы мешали друг другу, толкались локтями на узком шатком мостике.
Первые крупные капли дождя стукнулись о доски причала, прошлись барабанной дробью и затихли.
Мы шли по тропинке, Алька с тревогой оглядывался и ускорял шаг. Я подстраивалась под его темп, хотя мне хотелось, да что там, я просто умирала от желания задержать его на лишний час, на полчаса, бес с ним, на пятнадцать минут… Сердце колотилось от быстрой ходьбы и невозможности, невыносимости происходящего. Подумать только, последний раз, мы здесь одни в последний раз. И ничего никогда не будет.
Я не была бы женщиной, если бы сквозь отчаяние в голове не крутились подлые мыслишки: если грянет сильный дождь, нам придется переждать его в одном из недостроенных домов Стеклянного сада. Алька слишком хорошо знает, как опасны здешние грозы, он ни за что не рискнет…
Дождь не начался. Первые струи пролились из тяжелых усталых туч, прибили пыль и распугали гуляющих. И снова все стихло.
Алька посмотрел на часы и округлил глаза.
- Бабушка с ума сходит, - огласил он приговор, - пошли быстрее.
Я вздохнула, усилием подавляя кричащий от отчаяния рассудок. Пятнадцать минут ничего не изменят ни в моей судьбе, ни в Алькиной. Ну, что может случиться за эти несчастные пятнадцать минут?
Мелькнула гаденькая мыслишка: тонкая изношенная майка вымокнет и облепит маленькие острые комочки груди, выглядеть будет ужасно. И пусть я всю жизнь буду жалеть об упущенном моменте, но предстать перед Алькой в таком виде… нет!
Я сама ускорила шаг. Желто-серый пес проводил нас тоскливым взглядом, мрачные бетонные коробки будущих гигантов сжались вокруг нас.
- Кэти, ты знаешь маршрут покороче? – озабоченно спросил Алька. – Гроза идет быстрее, чем мы…
- Вон туда, - я указала направо. Однажды после рыбалки мы с отцом вот так же удирали от дождя, и отыскали прямой проход на нашу улицу, - там должна быть арка, если еще не застроили.
- Будем надеяться, что нет.
Небо нависло над серым городом так низко, что мы, как атланты, держали его на плечах. Алька почти бежал, я едва поспевала за ним. Казалось, улица все сужается и сужается, и скоро мы будем едва протискиваться между стенами. В пыльных окнах с нарисованными пальцем номерами домов отражались наши тонкие быстрые фигуры. Запустение и серость пугали.
Позади тявкнул, а потом протяжно взвыл пес. Алька выругался, и я с ужасом увидела свежую кладку там, где прежде был проход.
- Тупик.
Ветер ворвался в узкий переулок, зашевелил какой-то мусор, завертел маленькие вихрики над неровным асфальтом.
- Обратно, - скомандовал Алька, и мы повернули назад.
Тучи стали еще темнее, хотя это казалось невозможным. Мысль о том, чтобы провести ночь в этих развалинах, пусть даже вместе с Алькой, леденила пальцы. Говорила мне бабушка, поосторожнее с мечтами, они могут сбыться.
- Ничего не понимаю! Мы пришли отсюда, я точно помню, - голос Альки звенел от напряжения.
Я тупо смотрела на кирпичную кладку, крепко-накрепко замуровавшую проход между двумя домами. Тупик. Снова. Пес заунывно выл где-то позади… или слева… Кажется, и я потеряла ориентацию.
- Спокойно, - сказал Алька, неизвестно кого успокаивая: меня или себя, - похоже, мы заблудились.
Он вытащил из кармана мобильник и набрал номер. Я стояла рядом, дрожа от холода. Утром была жара, а сейчас зуб не попадал на зуб, словно здесь не юг Франции, а север Канады.
- Не берет, - озадаченно проговорил Алька минуту спустя, - наверное, здесь низина. Надо подняться выше, тогда сигнал появится.
Я огляделась. Поблизости только одно высотное здание. Этот недострой насчитывает без малого пять этажей.
- Подождешь меня?
- Нет, я с тобой!
Мы вошли в раззявивший пасть черный проем и оказались в просторной парадной. К счастью, лестница была целой, мы без проблем поднялись на второй этаж, потом на третий, и на половину четвертого. Тут лестница оборвалась. Алька вынул телефон и снова набрал номер. Он пытался вызвать службу спасения.
- Дьявол! – вскрикнул он, подавляя желание разбить серебристый аппаратик о стену. – И здесь не берет. Придется лезть выше.
- Но лестницы дальше нет, - возразила я.
- Да, но если шахта лифта.
- Ты сумасшедший!
Алька усмехнулся и подмигнул мне. Мы вместе подошли к лифту, шахта зияла черной дырой, но над провалом болтался металлический трос. Алька подергал его, потом поплевал на ладони и прыгнул. Он уцепился за трос, его качнуло; когда веревка замерла, Алька медленно подтянулся и полез вверх. Я смотрела ему вслед, приплясывая от беспокойства. В голову приходила всякая гадость: что, если он сорвется вниз, вдруг трос не выдержит… Удивительно, как в эту же самую голову полчаса назад приходили мысли о несовершенной форме груди!
- Кэти, подстрахуй меня, - крикнул сверху Алька, и я с облегчением перевела дух.
- Каким образом? Подставить руки и поймать, если ты будешь падать? – съязвила я.
- А ты сможешь? – серьезно спросил он.
- Не уверена.
- Тогда не надо. Достаточно, если ты притянешь трос поближе к проему.
Я поспешно протянула руку к тросу, пришлось наклониться над черным провалом шахты. Это было страшно. За спиной что-то скрипнуло, раздался странный шаркающий звук, словно кто-то шел по строительному мусору в домашних клеенчатых шлепанцах. Я вцепилась в шершавый до звона натянутый трос, потянула к себе.
- Держишь? – глухо прозвучал Алькин голос.
- Вроде бы.
В ту же секунду трос напрягся еще больше, стремясь вырваться из рук, я стиснула его, упираясь ногами в пол, но меня все равно дернуло. Алька обрушился сверху, и мы свалились на грязный, покрытый песком и пылью бетон.
Алька сразу откатился, поднялся на ноги и протянул руку, на ладони пропечатались черные полосы от троса и набухали багровые капли.
- Ты ободрал руки, - сказала я.
- Ерунда, - мрачно буркнул он, вытирая ладони о штаны.
Из глубины коридора снова раздался шаркающий звук.
- Что это еще? – обернулся Алька, тревожно огляделся по сторонам. Снаружи громыхнуло, и шарканье прекратилось.
- Кэти, пойдем отсюда.
- Ты дозвонился?
- Пойдем! – в голосе Альки прорезался металл.
Меня не пришлось упрашивать, скрипы и шорохи недостроенного дома пугали до дрожи. Ступеньки шатались и норовили выскользнуть из-под ног, Алька пихал меня в спину, пытаясь то ли ускорить мой бег, то ли прикрыть от неведомой опасности.
Оказавшись на пустыре, мы огляделись и перевели дух. Алька посмотрел на свои ладони, потом на меня, растеряно и немного смущенно, и пожал плечами. Я поджала губы, пристально вглядываясь в темные провалы окон. Там нет никого. Это ветер шуршал строительной пленкой и перекатывал камушки.
- Ничего не вышло, - сдавленно сказал Алька, - такое ощущение, что здесь вообще нет сотовой связи.
- Может быть, это из-за грозы? – предположила я.
- Должно быть, - отозвался он, глядя куда-то мне через плечо. Я оглянулась и вздрогнула: метрах в трехстах от нас, между двух пыльных витрин шла женщина. Она удалялась не спеша, кутаясь в темно-красную шаль.
- Давай догоним ее, - предложил Алька, хватая меня за руку, - попросим вывести нас. Она должна знать дорогу. – Эй! – крикнул он. – Постойте!
Алька потянул меня за руку, мы пошли быстрым шагом, постоянно окликая незнакомку, но она не услышала и повернула за угол.
- Черт! – выругался Алька. – Кэти, бежим! Надо догнать ее, гроза уже скоро.
Мы бросились бежать. Серые стены, на которых красной краской были намалеваны какие-то буквы и цифры, темные проемы, кое-где застекленные, мелькали с обеих сторон. Ноги скользили по мелким камушкам. На повороте Алька притормозил и снова закричал:
- Мадам! Постойте, послушайте нас!
Я замерла с колотящимся сердцем, в ушах звенело и сквозь звон раздавались далекие шаги незнакомки: шаг-шаг-шаг-шаг… Что-то неправильное, страшно неправильное.
- Алька! – шепотом выдохнула я. – Молчи!
Стало тихо, даже ветер не шевелил бумажки и щепки, не хлопал строительной пленкой. Остались лишь шаги. Шаг-шаг-шаг-шаг, один-два-три-четыре… Будто у кого-то не две, а четыре ноги.
- Что за дьявольщина тут творится? – глаза Альки сверкали белками в сумерках, рука схватилась за телефон, безнадежно набирая номер. Но ни одного гудка не донеслось из трубки.
Я обхватила руками локти, до чего же холодно! Оглянулась – улица пуста. Ни женщины, ни ее странных шагов. Только шумное дыхание Альки и его белеющая, как знак капитуляции, одежда.
Он сжал мою руку, он понимал, что должен успокоить меня и утешить, таков его долг мужчины и защитника. Но Алька не знал, что сказать, и что делать дальше, не знал. Его теплая ладонь сжимала мое запястье, дрожь волнами расходилась по телу, по нервным волокнам и сжатым в страхе сосудам, до самого сердца. Я вдруг особенно остро осознала: этот наш последний вечер мы не будем вспоминать. Мы оба будем мечтать, чтобы он поскорее закончился, вернуться домой и забыть, как страшный сон, эти серые бездушные пустыри, желтого пса и шаркающие шаги. Этот последний вечер навсегда исчезнет из нашей жизни, едва только мы выберемся из стеклянных садов.
Я исчезну из жизни Альки. Насовсем, потому что ему не захочется вспоминать о сегодняшнем вечере.
Теплая рука крепко держала меня, Алька стоял в шаге от меня, напряженно вглядываясь вдаль. Я видела, как вздымается его грудь, как ходит по шее острый, изящный кадык, как тонкие губы сжимаются в одну безжизненную щель. Мне хотелось, чтобы он поцеловал меня. До обморока, до потемнения в глазах, до смерти я желала одного-единственного поцелуя.
- Кэти, - хрипло проговорил Алька и взял меня за второе запястье.
Притянул к себе так, что я уперлась носом в ямочку между ключицами, а сжавшиеся от холода соски ткнулись ему в грудь. Он тяжело и неровно дышал, прижимая к себе, притискивая, в благородном стремлении успокоить и приободрить. Ну, конечно, ведь он мужчина и защитник…
Твердые губы накрыли мой рот так неожиданно, что дыхание застряло в горле жестким, краеугольным комом. Алька обдал меня жаром, словно был болен лихорадкой и температурил. Поцелуй нежный, но настойчивый, какой-то хозяйский, будто мы пара, будто сто лет уже вместе. Он напирал, лаская мои губы своими опытными губами, пытаясь разомкнуть. Да я не очень и сопротивлялась, даже запрокинула голову, чтобы ему было легче. Пальцы его разомкнулись на запястье и легли мне на затылок, поворачивая голову так, чтобы он мог углубить поцелуй, чтобы ему было удобнее меня любить.
У меня подкашивались ноги, мир превратился в вязкую горячую пустоту, где кроме нас, не было больше живых. Алька, Алька! Сердца стучали в унисон, разделенные клетками из ребер, и неистово пытались разбить тюрьмы и воссоединиться.
Собачий вой ворвался в наш крошечный уютный мирок, расколол темноту и тишину, залил все вокруг серым холодным светом. Алька резко оглянулся и облизнул губы. У него был вид только что разбуженного человека.
Раздался скрежет. Будто кто-то с силой провел ножом по бетонной стене. Мы оба обернулись. Не веря своим глазам, я смотрела, как что-то невидимое вспарывает бетонную плиту, во все стороны летит пыль и крошечные камушки.
- Бежим! – резко выдохнул Алька и потянул меня прочь.
Святая Дева, я никогда в жизни не бегала так быстро. Сердце грохотало так, что закладывало в ушах, Алька мертвой хваткой вцепился в запястье и тащил меня между сжимающихся грязных стен. В груди горело, казалось, легкие раскалились добела, плавятся и вот сейчас прожгут ребра. В глазах темнело, а я еще помнила поцелуй. Губы Альки остались на моих губах, словно, вжавшись, запечатлели свою форму и тепло, как оттиск, как клеймо!
- Кэти, ну давай же! – хрипло и зло крикнул Алька.
Я хотела ответить, но воздуха не хватило, и в тот же миг ноги подогнулись. По инерции я прокатилась коленками по битому щебню.
Стало тихо, удушающее тихо и страшно. Алька подхватил меня под мышки, помогая подняться, его руки дрожали. Лицо приятеля страдальчески перекосилось, когда он увидел мои коленки, и мне стало неловко до боли в сердце. Если бы не я, он сейчас пил бы чай с плюшками на уютной кухоньке мадам Брауман.
- Наступать на ногу можешь? – с беспокойством спросил Алька.
Я попробовала. Боль была не такой уж сильной, просто щипало и жгло, будто по коленке хлестнули крапивой, но идти не мешало.
- Могу. Али, что нам делать? – я обвела взглядом пустырь, пытаясь увидеть хоть что-то знакомое. Дома здесь примыкали друг к другу с трех сторон, почти вплотную, справа притулился ржавый вагончик-бытовка. Возле него валялись какие-то доски, острые обломки шифера, битое стекло.
Алька затравлено оглянулся. Губы дрогнули, я видела, он хотел меня успокоить, убедить, что все будет хорошо, мы скоро выберемся. Но сказал другое:
- Тут творится неладное. Помнишь, башню библиотеки святой Августы?
- Да.
- Ее видно из любой точки города, даже с Дьявольского кряжа.
Алька прав! Башня святой Августы служила отличным ориентиром, когда в детстве доводилось заблудиться в полях или в роще. Длинная, как пика, она торчала строго на севере, и была для горожан, как маяк, для кораблей.
- Ты ее видишь?
Сердце сжалось от недоброго холодка в голосе Альки. Он первый догадался и наверняка увидел еще с высоты. Башни не было. Нигде. И сумерки, сумерки не кончались. Сколько времени мы бродим среди серых коробок и бетонных заборов, а вечер не заканчивается, не становится темнее, чем было. Это время и это место… разум отказывался понимать, принять как данность такой бред. Это не с нами. Это просто сон. Сейчас я проснусь и открою глаза. Ведь не мог же Алька на самом деле поцеловать меня, здесь, среди стен с номерами, написанными алой масляной краской.
- Надо успокоиться, - с обреченной твердостью сказал Алька.
- Да, действительно, - поддержала я. Сейчас тихо и спокойно, и, возможно, что нам все померещилось. Да, точно, я просто устала и перенервничала. Боже мой, да ведь я здесь тысячу раз ходила! Квартал тянулся с севера на юг всего каких-нибудь пару миль. Надо просто найти самую широкую улицу и идти по прямой, никуда не сворачивая.
- Вооружимся. Ищи что-нибудь подходящее, - велел Алька и шагнул к мусорной куче. Мою руку он не выпустил, да и не хотелось. Самое ужасное, что может с нами здесь случиться, это если мы потеряем друг друга среди пустых бетонных коробок.
Алька вытащил из кучи колючую, не ошкуренную палку с вбитым в нее длинным гвоздем, постучал ею по стене, стряхивая опилки и пыль. Я все-таки выкрутила руку и потянула из грязи черную клейкую ленту, обмотала ее ладонь и взяла осколок стекла. Пока я проделывала эти манипуляции, Алька стоял рядом с палкой наперевес, готовый меня защищать. В груди теплело от его неприкрытой искренней заботы.
Мы долго бродили по закоулкам, перешептываясь и поминутно оглядываясь. Голоса подхватывало эхо, разносило по улочкам, дробило о тупики. Нам удалось найти центральную улицу квартала. Она была широкой и уже замощенной фигурной плиткой. Дома здесь строились с широкими окнами – витринами магазинов и кафе.
Мы с Алькой воспрянули духом и почти бегом миновали несколько перекрестков, пока не уперлись в очередной тупик, которого просто не могло, не должно было быть. Алька беззвучно застонал и со злостью ударил палкой по кроваво-красной плитке под ногами. Гвоздь с отвратительным скрежетом чиркнул, выбросив искру.
- Надо найти эту женщину, - сказал он, - а если не получится, придется отыскать убежище, забаррикадироваться и ждать утра.
- Какого утра? – задыхаясь от подступающих к горлу рыданий, спросила я. – Сейчас должна быть глубокая ночь…
Алька шагнул и крепко притиснул меня к груди. Его рубашка была испачкана штукатуркой и дегтем, слабо пахла потом и почему-то морем. Я обхватила его за талию, уткнувшись носом в грудь, закусила губы, не позволяя себе всхлипнуть.
- Устала?
- Ничего, - ответила я, слушая, как тревожно стучит сердце под моей щекой, - нам бы только выбраться. Хочу в горячую ванну.
- Я тоже, - вздохнул Алька. И тут раздался звук, которого мы не ожидали услышать: собачий вальс из его кармана. Я не сразу поняла, что это мелодия алькиного мобильника.
- Алло! Слушаю! Ба, тут такая история… Нет, я не пьян, послушай… я и Кэти…
Я отстранилась, чтобы не мешать ему разговаривать. Мне было радостно и немного неловко, словно я нарочно подслушиваю, но Алька продолжал крепко держать меня за руку, только отвернулся, чтобы собраться с мыслями. Голос его был взволнованным, но в нем звучало немыслимое облегчение, и даже рука чуть подрагивала.
- Ба, мы заблудились. Заблудились, да, в стеклянном саду. Позвони в службу спасения, прямо сейчас. Еще раз тебе говорю, ни капли в рот не брал…
Ветер хлестнул по голым плечам, крупные холодные капли упали с тяжелых свинцовых туч, смочили сухую пыль. Я увидела ее. Женщину в красной шали. Она стояла возле одной из витрин и смотрела упор.
- А… - успела сказать я, и меня рвануло куда-то в сторону. Немыслимая сила вырвала меня из рук Альки и потащила волоком по острым плитам. Я завизжала, но пыль тут же набилась в рот, в ушах свистело и звенело, меня кружило, обдирая бока и локти.
- Кэти! – закричал Алька.
Я задыхалась, ослепшая от песка и верчения, от страха и боли. Барахталась, пытаясь вырваться, размахивала осколком стекла, но меня волокло, будто завернутую в плотный кокон. Потом что-то вцепилось мне в голень, ногу дернуло, едва не вырвав из колена, и движение прекратилось. Алька вскочил и тут же рухнул на меня, прикрывая собой, будто от летящих пуль. Жуткий скрежет раздался совсем рядом, буквально в сантиметре от моей головы. Плита лопнула вспоротая невидимой циркулярной пилой. Алька вжимал меня в землю, он был ужасно тяжелым, я с трудом переводила дух, легкие, набитые пылью и песком, разрывал кашель.
Воцарившаяся через миг тишина отдавалась в ушах звоном. Я закашлялась, и Алька откатился, подгребая меня к себе под бок. Он боялся теперь отпустить меня даже на секунду. Я вывернула голову, пытаясь увидеть женщину с красной шалью на плечах, и вздрогнула: на ее месте сидел бродячий пес, серо-желтый, с крошечными точками зрачков в блеклых рыжих глазах.
- Ты не ранена?
Руки Альки шарили по моему телу, ощупывая руки, ноги, спину, грудь… Больно было везде, ссадины горели, как присыпанные солью. Но эти легкие, почти ласковые поглаживания гасили пожар боли, прохладные пальцы стирали капельки выступившей крови.
Ладонь Альки коснулась моей груди. Я отпрянула и с ужасом заметила, что майка не выдержала испытания асфальтом и безнадежно порвалась .
- Что такое? – встревожился он.
- Не трогай меня… так, - резко отвернувшись, я вцепилась в обрывки майки, сводя их на груди.
- Извини, - сокрушенно сказал Алька, голос его дрогнул от смущения, - я хотел убедиться…
Нет, правда! В его присутствии у меня напрочь отшибает мозги! Что я делаю? О чем, твою мать, я думаю? Надо бежать, бежать, искать скорее выход, пока еще можно.
Я поглядела на Альку, он сидел, тупо глядя в сторону. На квадратной пыльной плите лежал его мобильник, вернее, части от мобильника. Вряд ли он мог разбиться на мелкие кусочки от падения, если только не кидать его с высоты двадцатого этажа. А Алька не кидал, я точно знаю. Он проследил за моим взглядом.
- Я успел попросить бабушку вызвать спасателей.
- Надеюсь, она поверит тебе, - вздохнула я.
- Надо продержаться до их прихода, - сказал Алька, будто не услышал моих слов. Или не хотел слышать. Потому что другой надежды у нас не было.
Мы больше не искали выход. Разумнее всего было остаться на площади, здесь нас скорее начнут искать спасатели. Мы сложили большой костер из брошенных поблизости досок и разожгли костер бензиновой зажигалкой, найденной в строительном вагончике. Оставив, таким образом, метку, занялись поиском надежного укрытия.
Алька держал меня под локоть.
- Посмотрим здесь, - он указал на черный прямоугольник одного из выходящих на площадь домов. Я заледенело кивнула, страх горьким комком встал между ключиц, спустя пару часов пребывания в лабиринтах он стал почти привычен.
Под ногами скрипело битое стекло, обломки пластика и мелкие камушки. Алька запнулся о моток строительной пленки и непечатно выругался. А я и не знала, что он так умеет! Забавно, отстранено подумала я, как мало я знаю о человеке, которого считаю лучшим другом. Снаружи в помещение ворвался ветер, обдал влажным холодом.
- Дождь начался, - в пустоту заметил Алька. Я устало пожала плечами. Надо быть осторожнее с желаниями, они сбываются, порой таким нелепым и страшным образом.
В этом доме было тихо, хотя чувства безопасности все равно не возникало, уши ловили малейшие колебания звука. Мы с Алькой разделили обязанности: он смотрел вперед и направо, а я налево и назад. Так, вцепившись друг в друга, медленным шагом мы продвигались вглубь здания.
- Смотри, похоже на какой-то склад.
- И правда, - отозвался Алька, рассматривая помещение с забранным решеткой окном, где вдоль стен лежали листы гипсокартона и фанеры, а в углу – длинные рулоны разноцветного линолеума. Другой угол занимали металлические конструкции, из которых, видимо, собирают строительные леса. Под ногами снова путалась пленка, вперемешку с обрезками линолеума и обрывками скотча.
Алька развил бурную деятельность. Забаррикадировав вход листами фанеры, он подпер и укрепил их металлоконструкциями. Я помогала ему, чем могла, а он командовал, прикрикивая время от времени, чтобы я пошевеливалась. Все, что нашлось в складе, пошло на строительство нашего бастиона.
- Ну вот, - удовлетворенно вздохнул Алька, - теперь спать.
Место нашей ночевки было похоже на гнездо большой непутевой птицы. На скрутках линолеума мы разложили пленку и найденное пыльное тряпье, сооружение шуршало, и сидеть на нем было неприятно, но все же лучше, чем на голом бетонном полу.
Алька прислонился спиной к стене и, содрогнувшись от холода, протянул мне руки.
- Идем спать.
Я неловко придвинулась ближе, неожиданно оробев от его такого жеста. Он фыркнул, подтащил меня поближе за подмышки, так что пришлось снова лихорадочно стягивать порванную ткань на груди. Мы смешно стукнулись коленками, вжались друг в друга боками, сильные руки обхватили меня за плечи, и, наконец, сделалось тепло.
- Удобно тебе? – спросил Алька, горячо дыша мне в макушку.
Его трогательная забота одновременно злила и веселила меня. Будто я хрустальная статуэтка семнадцатого века. В таком его поведении виделось что-то надуманное, лишнее, словно мы чужие.
- Удобно, - вздохнула я, накрывая ладонью его локоть.
- Скоро спасатели найдут нас. Вот увидишь! – в голосе прозвучала фальшивая уверенность, и стало совсем тошно.
- Перестань меня утешать. Я не маленькая!
- Знаю, просто… подбодрить хочу, - Алька смущенно фыркнул, жарко дунул мне в ухо.
- Не надо меня подбадривать, я итак бодрая! И ничего, совсем ничего не боюсь.
- Ладно-ладно, больше не буду, - поднял руки Алька, лишая меня защиты. И уже второй раз за этот сумасшедший вечер я почувствовала себя ограбленной.
Я повернулась к нему на скрипнувшей клеенке, воровато облизнув губы, которые слишком хорошо помнили наш поцелуй. Запустила пальцы в его короткие колючие волосы.
- Может, это тебя следует подбодрить? Небось, твоя Николь вся извелась?
- Извелась бабуля, - добродушно усмехнулся Алька, - а Николь с отцом в Канаде, и звонить оттуда точно не станет.
Если бы любила тебя, звонила бы каждый день, подумала я. И тут же себя одернула: сама-то часто звонила?
И только сейчас заметила, что пальцы все еще перебирают колючий ежик на затылке. Рука соскользнула по впадинке за ухом, задев угол челюсти и коснувшись острого кадыка.
Алька отвел глаза и обхватил руками колени.
- Как ты думаешь, что это?
- Где что? – вздрогнув, я притворилась набитой дурой. Не хотелось мне, ох как не хотелось говорить о том, что мы видели снаружи.
- Здесь творится нечто странное, - разглядывая носки своих запыленных туфель, сказал Алька, - Кэти, ты же ходила по этому кварталу много раз, говорила, что знаешь все лазейки.
- Оказывается, не все, - пристыжено вздохнула я.
- Все равно, хоть что-то ты должна запомнить. Была прежде на этой улице?
Я крепко задумалась.
- Кажется, да. Эти витрины я помню, и даже очень хорошо. Пару недель назад я шла на речку, и возле притормозил лиловый фольксваген, очень солидный мужчина спрашивал, как проехать на эту улицу. Он подвез меня, чтобы я показала.
- И что дальше?
- Да ничего, показала и пошла своей дорогой.
Алька нахмурился, устроил подбородок на коленках и некоторое время молчал.
- А люди здесь не пропадали? – неожиданно спросил он.
Вопрос поразил меня своей нелепостью.
- С чего бы это? Родители отпускали детей поиграть в Стеклянных садах, здесь совершенно безопасно… ну, насколько безопасно может быть на стройке.
- Тогда что за шаги мы слышали в высотке?
После того, что я только что выпалила, глупо было идти на попятную.
- Шорох строительной пленки.
- А почему отказала связь и не видно башни?
- Здесь низина, и гроза собирается. А может, башня слилась с тучами, и ты ее не заметил.
- Хорошо, - насмешливо сказал Алька, - что скажешь про тупики?
- Стройка заморожена. Возможно, хозяин распорядился перекрыть входы в Стеклянные сады, чтобы не лазали дети и воры.
- Тебе не откажешь в сообразительности, - восхитился он, похоже, эта игра ему понравилась, - а по земле тебя протащил, наверное, порыв ветра?
Сердце екнуло, больно стукнувшись о ребра.
- Наверное, - нервно отозвалась я, сцепляя дрожащие руки, - а ты можешь придумать другое объяснение? Так давай, выкладывай!
Алька поднял голову и смерил меня сузившимися глазами. Мы ссорились триста раз, я хорошо помню это взгляд, который часто сопровождался тычком или затрещиной.
- Не хватало нам только поругаться, - примирительно сказал он и похлопал рядом с собой. Я пододвинулась поближе, ощущая холод внутри. Алька прежний двинул бы мне локтем в бок и принялся отстаивать свою сомнительную правоту. Нынешний Алька трепетно прижал меня к себе, ненароком коснувшись обнаженных ключиц.
Я вздрогнула, стискивая обрывки дурацкой майки, поджала коленки. Мы сидели молча, потому что никому не хотелось ссориться, а лицемерно убеждать друг друга, что все будет хорошо, уже просто лень. Я слушала тихое, обманчиво спокойное дыхание Альки и старалась ни о чем не думать. Так усиленно старалась, что не заметила, как его рука соскользнула с моего локтя и безвольно свесилась вдоль бока. Алька уснул.
Он спал, откинув голову и чуть приоткрыв рот, безмятежный и беззащитный, как ребенок. Волосы разметались, серые от строительной пыли. Я почувствовала себя брошенной, будто Алька не уснул, а ушел. Где-то внутри груди зашевелился, расползаясь по венам, страх. Рискуя разбудить, я просунула руку под поясницу Альки, обхватила за талию, прижимаясь ближе, уместила голову на мерно поднимающейся и опускающейся груди. Сердце бухало под моим виском, ровный стук успокаивал и убаюкивал. И как только я перестала бояться, что не смогу уснуть, сразу провалилась в сон.
Меня разбудил холод. Мерзлые камни вдавливались в ребра выпуклыми боками, оставляя вмятины и синяки. Я перекатилась головой по твердому, дернулась и замерла. Стало так страшно, как никогда еще в жизни не было. Небо надо мной серое-серое, в обрамлении, как в раме, из бетонных стен. Я лежала на голой брусчатке тротуара, пришпиленная, нет, приклеенная, как муха к липкой ловушке, не в силах шевельнуться и даже дернуться.
- Кэти! – шепот-шипение Альки донеслось откуда-то сзади. Я попыталась увидеть его, судорожно выворачивая голову, и мне это удалось ценой вырванных клочьями волос. Он стоял у стены с намалеванными на ней алыми бессмысленными буквами.
- Что творится, где мы?! – взвыла я, расставаясь с еще одной прядью. К чему я так прилипла? Это краска или клей?
- Судя по тому, что я вижу, - так же шепотом ответил Алька, - в том самом тупике, откуда все началось.
- Отличный ответ! А в чем это я лежу? Это клей?
Алька не ответил. Ледяной ветер окатил меня с ног до головы, загремел вдалеке консервными банками. Я попробовала отлепить руку, но не смогла пошевелить даже пальцем.
- Черт! Что же это за штука, я не могу пошевелиться!
Алька хранил подозрительное молчание. Ветер шуршал пленкой. Складывалось впечатление, что до меня, распяленной на брусчатке, никому дела нет.
- Аль, что за шутки, помоги мне!
- Не ори! – неожиданно вызверился приятель, его шипение было таким угрожающим, что я сразу заткнулась. Вместо этого снова вывернула голову, едва не сломав себе шею.
Алька не мог мне помочь, потому что находился в таком же положении, что и я. С одной лишь разницей – он был распят на стене. Руки вытянуты в стороны, ноги широко расставлены и не касаются земли. Эта поза и алые буквы с двух сторон от его тела выглядели жутковато.
- Что происходит? – жалко пискнула я. Никогда еще я не чувствовала себя такой беззащитной, одинокой, голой…
- Кэти, - очень тихо, на грани шелеста ветра, прошептал Алька, - все плохо. Что-то разбудило духов этого места. И я… ничего не могу сделать…
Все-таки он бесподобен, мелькнула идиотская мысль, даже в такой ситуации ощущает вину, что не смог защитить. Повезло же этой поганке Николь!
Шорох приближающихся шагов заглушил голос Альки. Раз, два, три, четыре. Что же это? Ветер налетел порывом и донес тяжелое дыхание и запах мокрой собачьей шерсти. Запах псины.
Резкий скрип раздался совсем рядом, буквально в сантиметре от моих пальцев, которые я даже не могла собрать в кулак. Асфальт лопнул, словно корка перезрелого арбуза. Я зажмурилась и истошно завизжала, предчувствуя боль. Мозг отказался искать объяснения происходящему, остался лишь страх, иррациональный, безумный, напрочь отшибающий разум.
Ветер забрался под скудную одежду, сковал холодом ожидающее чего-то жуткого тело. Но больше ничего не произошло, и я заткнулась, осторожно приоткрыв один глаз. Серое небо надо мной все также клубилось тучами, я перевела дух в облегчении. И тут сердце подскочило до ключиц: небо закрыла самая ужасная рожа, какую я когда-либо видела. Это был старик, его морщинистую насквозь пропитую физиономию окружали острые седые патлы, мытые еще в прошлом столетии. Одутловатые багровые щеки свисали бульдожьими брылами, нос торчал над оскаленным ртом шелушащейся помидориной, из-под опухших век сухо и совершенно трезво блестели злые маленькие глазки. Но не безобразная рожа алкаша вызвала приступ панического ужаса: на скуловой дуге урода виднелись белые колючие костные выросты, похожие на наружные зубы. В следующую секунду рожа исчезла, но хрипы и странные хрюкающие звуки подсказали, что урод не убрался, а просто переместился левее. Я увидела краем глаза, что на плечах и спине жуткого старика тоже торчат острые костяные шипы, а потом в глазах потемнело от резкой боли на запястье. Так бывает, когда кожу не режут, а рвут.
На мгновение я оглохла и ослепла, в сознание меня привел истошный крики Альки:
- Не трогай ее, скотина!
Стало тихо, я застонала от боли – когда в голове прояснилось, она сделалась невыносимой, пальцы занемели и не чувствовались. Шаркающие шаги раздались совсем близко, раз, два, три, четыре – посчитала я про себя. На этот раз почти радуясь неожиданной передышке.
Ко мне подошла женщина, там самая, в красной шали, которую мы с Алькой уже не раз видели. Я не видела ее лица, только длинную серую юбку и болтающиеся, как обрубленные пальцы, кисти шали. Помогите, - хотела крикнуть я, но женщина вдруг занесла надо мной ногу в пыльном старомодном ботинке, каких не наденет даже моя бабушка, и уперла каблук мне в грудь. Это было чертовски больно.
- Бесстыдница! – проговорила она. – Явилась в сад нагишом!
Каблук с силой вдавился мне в грудину, я вся заледенела от страха. Что она собирается делать – проломить мне грудную клетку?
- Негодная воровка! – снова обличила меня женщина в красной шали, и я вдруг узнала ее: это жена сторожа, того самого гнусного старика, который охранял вишневый сад. Сад выкорчевали, на его месте заложили дома, а что стало с четой сторожей, никто не знал.
Хрюканье и сопение донеслось откуда-то из-за головы, давление каблука ослабло, и вообще исчезло вместе с башмаком. Я почувствовала, что лежу на чем-то мокром, скосила глаза и минуту боролась с головокружением – лежа, меня вертело, будто на американских горках. Подо мной была лужица крови. Моей собственной крови из разорванной, нет, разгрызенной вены.
Меня мутило, звуки отдалились от меня, брусчатка подо мной качалась, будто желала подняться на дыбы. Тучи на небе вращались, сошедшие с ума. Яростный крик Альки вернул мне чувство реальности.
- Так нечестно! А желание?
Пока я пыталась осмыслить его слова, между Алькой и двумя маньяками завязался диалог.
- Догадался? – в некотором замешательстве спросила сторожиха.
- Вы не можете обескровить меня, пока не выполните самое сокровенное желание, это закон сохранения вида.
- Он прав, - произнесло кошмарное существо с костяными шипами.
- Чего ты хочешь? – в раздраженном шипении женщины явно чувствовался голод.
Я вывернула голову, чтобы увидеть происходящее собственными глазами. Несмотря на головокружение, мне это удалось, и новая волна ужаса прокатилась от макушки до пяток: сторожиха держала Альку за плечи, приблизив лицо к его шее так близко, будто обнюхивала. За этим собачьим жестом, неожиданно ярко представилось мне, последует перегрызание сонной артерии моего приятеля.
- Да, чего ты хочешь? – просипел костяной уродец, в котором с трудом опознавался старик-сторож. Он был одновременно смешон и жуток. С чудовищным горбом, он казался карликом и едва доставал до пояса жены, поэтому ему приходилось забавно подпрыгивать, перескакивая с ноги на ногу. Так вот почему меня уложили, а Альку подвесили! Тощей и длинной, как жердь, сторожихе удобнее лакомиться стоя.
- Мне нужно минуту подумать, - нахально объявил Алька, - это же самое сокровенное желание, вдруг я ошибусь и пожелаю не того.
- Даже не надейся обмануть нас, - с мрачной угрозой прорычала сторожиха, - выторговать жизнь себе или своей подружке все равно не сможешь. Вы оба станете нашей кормушкой.
Алька бросил на меня быстрый взгляд, его глаза тоже были расширены от страха, но он неплохо держался. Мне вдруг стало так его жалко, что на глаза навернулись слезы. Нам не вырваться из этого кошмара, мы умрем вместе. Но ничего романтичного тут нет, на глазах друг у друга нас будут рвать два монстра, а мы будем смотреть и ненавидеть себя и друг друга за то, что ничего не можем сделать. Волна дурноты снова накатила, застилая глаза черной простыней, теряя сознание, я услышала:
- Все, я придумал…
Очнулась оттого, что кто-то тормошил меня за плечи. Так энергично, будто обтрясал толстенную грушу.
- Кэти! Да просыпайся, чтоб тебя!
Я лежала на чем-то мягком и теплом, еще не открыв глаза, поняла, что это короткая травка на прогретой летним солнышком лужайке. Неужели я задремала, и мне приснился тот чудовищно длинный и реальный кошмар. Томно приоткрыв глаза, я узрела Альку, встревоженного, грязного Альку с размазанной по лицу кровью. Над нами шумели темно-зелеными кронами тонкоствольные прямые вишни. Целый сад.
Тот самый сад!
- Ну, слава Богу! – Алька порывисто прижил меня к себе и тут же отстранил. – Давай, Кэт, вставай, надо торопиться!
- А в чем де…
Я замерла, пытаясь сосредоточиться на своих ощущениях. Левой руки я совершенно не чувствовала, удивленно поглядела вниз – рука наличествовала, туго перетянутая рукавом алькиной рубашки.
- Бежим, дуреха!
Алька больше не церемонился, рывком поднял меня на ноги и дернул за собой. Мы бежали по широкой аллее, между двух ровных рядов деревьев. Как в детстве от сторожа, вспомнилось мне, все такое же: запах стриженой травы, теплый сладкий воздух в лицо, шелест кров и приятная духота сада, где спеют ягоды. Сердце вознамерилось выскочить из груди, я вырвала руку у Альки и остановилась, спиной прижимаясь к шершавому стволу.
- Больше не могу, иди один, - с трудом выговорила я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не осесть на траву.
- Вот уж нет, - сердито рявкнул Алька, упираясь рукой в ствол над моей головой, - вместе влезли в это дерьмо, вместе и расхлебывать будем.
Я прижала руку к губам, казалось, взбесившееся сердце выскочит изо рта. Понадобилось несколько минут, чтоб оно успокоилось до состояния «ускоренного сердцебиения».
- Это было твое желание? – спросила, Алька кивнул.
- Самое сокровенное?
- Да, да, чего пристала, - буркнул он, напряженно оглядываясь по сторонам.
Я откинула голову и прикрыла глаза, жадно впитывая запахи того забытого, давно прошедшего лета. Значит, и Алька был счастлив так же, как я. Это грело, да, грело…
Я протянула руку к его встрепанной шевелюре, но передумала и сорвала с ветки пару вишен на сдвоенном черенке. Сочные, темно-бордовые, почти что черные, они теплыми комочками легли на язык. Вкусно. Я выплюнула косточки и посмотрела на Альку. Тот вздрогнул, резко отступая от меня, присел на корточки. В его пальцах появилась какая-то белая горошинка.
- Смотри сюда, - осипшим голосом позвал он, - твоя косточка.
Сначала я не поняла, что его напугало. Лишь когда мне в ладонь опустилась горошинка, меня передернуло от ужаса и омерзения – это была не косточка, а кость. Отдернув руку, я согнулась в спазме, долго отплевывалась от проглоченных вишен. Мне все казалось, что на языке вкус крови.
- Я бы не отказалась от твоих мятных леденцов, - жалобно простонала я, обхватив здоровой рукой ствол вишни.
Алька не слушал меня, подозрительно вглядываясь вдаль. Широкие междурядья были пронизаны солнечным светом, пели птицы и шумели кроны. В саду полная идиллия.
- Из-за тебя мы потеряли много времени, - Алька говорил сердито, и в то же время умоляюще, - идем, пока не поздно.
- Куда?
- Ничего не спрашивай, просто делай, как я говорю.
- Хорошо.
Мы снова побежали, но уже не так быстро. Впереди уже виднелся забор, когда нас настигли. Алька предупреждающе крикнул, а на меня обрушилась желтоглазая псина, вцепилась в загривок, но вопреки опасениям, не стала вгрызаться в горло, а предупреждающе рванула остатки майки и использовала меня в качестве трамплина, чтобы подобраться к Альке.
Того уже повалил костистый карлик, Алька завопил, когда шипы со всей силы вонзились в его тело. Его крик придал мне сил, я рванулась вперед, боком врезаясь в сторожа, локтем угодив в скулу. Получилось глупо и больно, но мне удалось на миг ошеломить противника, и Алька успел пнуть псину ногой. Сторожиха взвизгнула, снова прыгнула, Альку впечатало в забор.
Сторож поднялся с шипастых колен, с угрожающей медлительностью отряхивая мохнатую безрукавку. Желание Альки они выполнили, больше мы ничего не можем им противопоставить.
Костяной урод забормотал что-то, Алька громко застонал, прилипая к забору, на светлых не ошкуренных досках проступали кровавые демонические символы.
- Неееет! – завопила я, повинуясь порыву отчаяния. – Возьми мою кровь, не трогай его!
Жуткая рожа в безмерном удивлении уставилась на меня. Я сделала шаг, не чувствуя ног. Что я творю? Это самоубийство! Я наклонила голову, подставляя шею.
Зрачки кровожадной нелюди алчно задергались, псина возле забора рычала и бесновалась, Алька вскрикивал, отбиваясь из последних сил. Карлик не дочитал свое заклинание или, господи боже, что это у него было. Он прыгнул на меня, как одержимый, я слышала, как клацнули и заскрипели его желтые старческие зубы. Меня рвануло, как куклу, боль в который раз ослепила черной пеленой. Я провалилась в забытье, и тут же оно кончилось, возвращая боль в плече и ощущение тяжести на груди.
Я слышала ужасный вопль, какого никогда не могло бы истогнуть человеческое горло. Неужели у Альки получилось? Я закричала от боли и ярости, на миг они победили слабость от кровопотери и удушающий страх перед неведомым существом. Дернулась в сторону, карлик, приникший ртом к вене где-то под мышкой, от неожиданности потерял равновесие и скатился с меня, шипастым костяным мячом.
Алька возник над ним, с перекошенным лицом, весь в крови, таким страшным я его еще не видела. Он ударил сторожа вырванной из забора доской. А потом еще и еще, он обрушил на старика целый град сильных ударов, которые уже переломили бы хребет обычному человеку.
Скуля и зажимая рукой рану, я отползла в сторону и увидела сторожиху. Она лежала, раскинув руки, возле окровавленного забора, с торчащей из бока доской. Сторож сам затачивал их до остроты, Алька это знал.
Он поднял меня на ноги, привалив к забору. Рвал остатки своей рубахи, крепко перетягивал мою рану, и все это время смотрел на меня жгучим злым взглядом.
- Зачем ты это сделала?
- Потому что у тебя было больше сил, чтобы дать тебе время отбиться от сторожихи, - ответила я. Ну кому дело до истинной причины, и чем плоха эта?
- Дурочка! – припечатал он. – Пойдем.
Он снова меня куда-то тащил, я с трудом перебирала ногами, в глазах двоилось и плыло.
- Ты же их убил…
- Их нельзя убить в их же собственном доме. Они – это сад.
Так вот на что рассчитывал Алька! В дальнем углу сада, примыкающем к дому супружеской четы, с незапамятных времен стоял дико раритетный Ровер сорок восьмого года, дряхлый, как сам сторож, но все же на ходу. Алька кинулся к пенсионеру автопрома, его руки дрожали от волнения, когда он сливал дизельное топливо в подставленную канистру.
- Что делать мне? – упираясь руками в ржавый капот, спросила я.
- Внутри должны быть тряпки, ветошь какая-нибудь, достань, - не глядя на меня, велел он.
Я с силой дернула дверцу и полезла в вонючий пыльный салон. Тряпки нашлись, изрядно промасленные, они отлично подходили. Мы намотали их на деревянные колья, выломанные из забора. Алька разобрал почти весь забор с одной стороны сада, сложил доски накрест, как для костров, их получилось четыре. Это мероприятие отняло у нас почти целый час. Потом Алька чиркнул зажигалкой и поджег факелы.
Мы оба испытали ни с чем несравнимое наслаждение, когда сад занялся огнем. Костры, политые соляркой, полыхали весело, но молодые, полные сил и соков деревья занимались неохотно, долго дымились синеватым удушливым дымком. Листья скручивались от жара, темнели, ягоды лопались, разбрызгивая кровь.
- Вот и сгорела твоя сокровенная мечта, - отрешенно глядя на полыхающий сад, сказала я.
- Твоя тоже, - ответил Алька.
Кто-то положил мне руку на плечо. Я резко обернулась, успев испугаться: «Ну вот, опять», и увидела высокого человека в синей с красной полосой форме спасательного отряда.
Алькина бабушка все-таки вызвала их.
Алька спал на животе, обняв подушку так крепко, словно это было его главное сокровище. Я сидела рядом на низком мягком стуле и смотрела на него, спящего. Мне самой не спалось. В больнице медики зашили мне раны, накачали успокоительным по самые уши и отпустили домой.
Но я пошла к Альке. Я боялась, что он уедет, пока я сплю.
- Кэти, ты? – Алька сонно потер лицо ладошкой. От этого трогательно-детского жеста сердце сжалось от нежности.
- Я.
- Все хорошо?
Я кивнула. Все хорошо, просто хочется забыть вчерашнее, все-все, без исключения.
- Как ты догадался о желании?
Алька сел на кровати, свесив ноги, с подушкой не расстался – положил на колени и упер в нее локти.
- Я не собирался тебя целовать, - серьезно ответил он, - я не должен был, и в тот миг…
В желудке стало холодно, словно снова на спор съела три порции мороженного.
- Ты не хотел?
- Кэти, не обижайся, - он схватил меня за руку, сжал, - но ты же мой друг. А друг – это… это другое.
- Понимаю.
В конце концов, его догадка спасла нас, и это не может не радовать. Жаль только, что счастье досталось какой-то дурочке в бикини.
- Знаешь, бабушка наотрез отказалась ехать в Париж, - сказал Алька, - придется кому-то из нас все время быть с ней рядом.
Интересно, подумала я, прислушиваясь к своим чувствам, это хорошо или плохо? Внутри у меня все поблекло, но уже не болело. Главное, мы еще увидимся с тобой, Алька. И, кто знает, может, однажды твое сокровенное желание совпадет с моим.