Он пришел ночью, как приходили и до него.
Раздвинул завесу сна, глянул настороженно и недобро…
Он не был таким, как все.
…Идеальные в своей неправильности лица, огромные слепые глаза, Знак на шее…
…Крылья за спиной, паскудные усмешки, мечи и когти…
…Острые уши, неровно обкорнанные волосы, смешливая ирония улыбок…
Он не был таким.
Он единственный был изуродован.
Все начиналось с одного шрама, закончилось же жуткой сеткой сшитых лоскутьев кожи и тонким шрамом на шее.
Он смотрел без насмешки или упрека. В выражении его лица смутно угадывалась лишь легкая горечь и привычка существа, во всех глазах читающего отражение себя.
…Они всегда молчали, не решаясь заговорить, как бы сильны не были, какая бы издевка не была им присуща. Трудно обращаться к создавшему тебя человеку первым.
Потому пришлось неловко улыбаться, пряча вину и предложить ему чай.
Это уже была традиция, всегда изумлявшая Сотворенных, пришедших в первый раз. Они ждали арок и мостов, седьмого неба, преисподней, огня, водопадов – чего угодно, но не тесной кухоньки и не чайника, кипящего на огне. Многие из них долго, очень долго не могли признать, что Творец может запросто пить чай, болтать ногами и быть почти ребенком. Кому же хочется думать, что тебя создало подобное мне?..
Он только пожал плечами. Лицо его перекосилось, треугольнички кожи дернулись… И до меня дошло, что в его варианте это означает улыбку.
Стало стыдно.
Сидели за столом, молчали. Он неторопливо прихлебывал зеленый чай и упорно отводил взгляд от висящего рядом зеркала.
…Зачем Сотворенные приходят к Творившему?.. Скорее всего потому, что не имея ни родни, ни семей, подсознательно ждут тепла и правды от того, кто дал им начало. Кто-то ищет смысла, кто-то ищет правды, кто-то просто не умеет быть с кем-то… Кому-то просто любопытно. Сложно видеть разочарование и объяснять, что все это лишь для того, чтобы они были и ни для чего больше.
Ведь Жизнь уже чудо, так?..
Они никак не хотят этого понять.
Он не спрашивал ни о чем. Молчал, пил чай и смотрел в стол.
Каждый из приходивших в снах проходил перед этим долгий путь. Где они воплощались, в котором из миров, как искали путь, как добирались до цели?.. Они редко объясняют.
Да я и не спрашиваю.
-О чем ты мечтаешь?
Он вздрагивает, поднимает взгляд. Он не ждал вопроса, но я знаю, что он ответит.
-О крыльях – голос тихий, глухой. Почти мертвый.
Я дала ему только лицо, только эту жутковатую маску, но он все равно смотрит с легкой надеждой. Или мне кажется?..
-Что ты готов отдать? – они редко приходят с просьбами. Но если приходят – я всегда спрашиваю так.
-Мне нечего отдать.
Многие отвечают так. Но ему правда нечего – у него нет ни союзников, ни друзей, нет песен, нет даже настоящего лица… У него есть только эта мечта. И вера в её осуществимость. Это отнимать в плату нельзя.
-Я не смогу дать крылья – он вздрагивает, втягивает голову в плечи, будто под ударом. Видно, как ярко вспыхивает страх и ломающаяся вера. – Но могу подарить полет. Хочешь так - полет без крыльев?
Он кивает, неуверенно улыбается. Господи, зачем я рисовала совсем юношу?!
Горечь…
Над городом парил огромный воздушный змей.
Обычно таких змеев называют прямоугольными. Конвертами.
Видно было, что делала змея неумелая и неуверенная рука. Обычные оконные штапики, обои, вместо непромокаемой ткани. Неказистый хвост…
Змею было все равно.
У него было небо, был ветер, взъерошенный пушистый хвост полоскался сзади и даже леска – постоянная тоска и постоянная уверенность каждого змея не слишком сильно тянула его к земле.
А с обоев, с обшивки змея, смотрело в небо жуткое, почти живое лицо. Несоразмерно большие глаза, острый подбородок, клочковатая неровно подстриженная челка… Лицо можно было бы назвать красивым, если бы оно не было исполосовано страшными шрамами. Когда-то давно его сшивал почти из лоскутов искусный маг. Теперь же больше всего оно походило на лоскутное, очень аккуратно скроенное одеяло.
Дул ветер, змей трепетал будто живой и лицо тоже двигалось. Шрамы пульсировали, треугольнички кожи наползали друг на друга, глаза смотрели без особых эмоций, но где-то в глубине плескалась беззвучная огромная радость.
Так было.