…Он сидит у окна и невидящим взглядом смотрит в небо. В руке зажат бокал с вином, так похожим на кровь, костяшки пальцев побелели.. Он смотрит и не видит. Черные волосы аккуратно расчесаны, спускаются волной, лицо искривлено в мучительной больной гримасе и в остановившемся взгляде пляшет пламя. Левая рука лежит на подлокотнике кресла, то сжимая гладкое дерево, то снова расслабляясь. Он думает и бокал с вином подрагивает в тонких холеных пальцах…
…Русоволосый юноша, удерживающий руку мужчины, замахнувшегося на женщину… Женщина сжалась за спиной у негаданного защитника, лицо залито слезами, волосы спутаны и взгляд абсолютно безнадежный, затравленный. «Никто не придет, никто не поможет» и это её правда и она знает, что и этот мальчик отступит в сторону, склоняясь перед силой… А юноша держит кулак мужчины обеими руками и смотрит ему в глаза – безумные, расширенные зрачки, лицо красное и бьется на виске жилка… Юноша говорит, лицо его побелело, он взбешен, но к его бешенству примешивается недоумение, совершенно детское, несчастное – «как?.. Как можно так делать?!» и на щеках проступают редкие красные пятна…
…Тот же юноша, смеющийся с детьми. Малыши липнут к нему, лезут на колени, теребят за одежду, самый маленький мальчик засунул в рот пуговицу от воротника юноши и увлеченно её сосет. А тот смеется, радостно, открыто, гладит детей по головам и что-то рассказывает – взахлеб, радостно – совсем как они, учит их новой игре... Окончательно увлекшись, разводит руки, показывая что-то и начинает чертить в песке острой палочкой. Дети приходят в восторг и разбегаются, чтобы уже через несколько минут собраться вновь с нужными вещами. Глаза их горят гордостью и восторгом. Они делают змея.
…Юноша, почти летящий по улице. Он почти танцует, двигает руками в ломаном ритме и что-то напевает… Рядом выступают бродячие музыканты и он смеется, пробивается сквозь толпу поближе… Ему хорошо, он обязательно извиняется, задев кого-то и скоро он уже хлопает в ладоши и свистит в самом первом ряду…
…Двое молодых людей друг против друга. Юноша смотрит открыто, испуганно... Второй что-то говорит – отрывисто, резко, разворачивается на каблуках… Юноша горбиться, плечи его опускаются. Он почти плачет, слезы закипают в уголках глаз, но он гордо вскидывает подбородок, не давая им вытечь и старательно делает безразличное лицо… Больно и друзья не предают? Он верит в это и сейчас и именно поэтому не плачет.
…Свеча, освещающая страницы книги. Страницы тонкие, исписанные витиеватым скачущим почерком, украшенные затейливыми вензелями и росчерками. То и дело встречаются пометки чернилами другого цвета… А на книге, положив голову на скрещенные руки, спит юноша. Лицо у него детское, мягкое, он улыбается во сне и вовсе не старается сжаться в тугой клубок, как делает большинство людей. Он не боится удара.
…Стакан с тихим стуком выпадает из пальцев сидящего. Он даже не поворачивает головы, чтобы посмотреть. На лице его страдание, он кусает губы и хмурится… Зрачки суженные, пляшут.. И он произносит, тихо-тихо, с едва заметным хрипом
-Так будет лучше.
И прикрывает рукой глаза, с тихим, почти неразличимым смешком повторяет – Да. Так будет лучше.
-Так будет лучше.
Сверкает вытащенная из ножен шпага. Острый росчерк стали, рука отведена от тела и вся поза – не угрожающая, но такая, из которой легко атаковать.
У юноши белеет лицо. Он трясет головой, расширенными непонимающими глазами смотрит на учителя. Он не понимает и не сможет понять, за что его собираются убить.
-Так будет лучше – повторяет человек и легко скользит вперед – Ты сломаешься, а это хуже смерти. Так лучше.
Юноша делает шаг назад. До него начинает доходить – вытащить оружие, ударить – значит разбить в себе свою правду и свой смысл. Позволить себя убить – оставить без помощи всех тех, кого он собирался защитить…
«Никто не придет и никто не поможет..»
-Так будет лучше.
У тебя чистые глаза.
Ты и сам чистый и наивный. Осколок неба, так и не выросший и не обросший цинизмом.
Ты веришь во все, что достойно твоего доверия, ты играешь во все игры, ты хочешь быть рыцарем…
Помнишь, как ты защищал ту девчонку на базаре? Ты её просто загораживал собой от толпы, удерживая уже замахнувшегося мужчину, в два раза шире тебя в плечах… У тебя было совершенно белое лицо. Белое и яростное. Ты кусал губы и отчаянно пытался достучаться до людей, заставить их услышать. А девчонка просто плакала у тебя за спиной, сжавшись и размазывая слезы по щекам. Она явно не была виновата ни в чем, просто оказалась не там… И ты её отстоял, увел за собой, удерживая за руки, а люди разошлись и им была странной твоя отвага и бешенство… Они сами так никогда не делали.
Помнишь, как ты играл с детьми? Их всегда вокруг тебя много, лезут на колени, просят покатать, научить новой игре… И ты смеешься, ты такой же как они, учишь, катаешь, играешь… вы кажетесь ровесниками, а ведь ты старше их всех раза в два-три… И все равно веришь в чудеса.
Помнишь, как оплакивал свое первое предательство? Тихо, чтобы никто не слышал, мотая головой и отчаянно стыдясь своих слез… Ты всегда верил, что дружба – навеки, что друзья не предают. И продолжил верить и быть таким другом – настоящим, навсегда.
Помнишь, как смотрел на звезды, запускал змея, засыпал за книгами?
Ты странно спишь, знаешь? Обычно люди стараются закрыться во сне, свернуться, опасаясь удара… А ты растягиваешься на всю длину кровати и улыбаешься во сне, обнимая подушку и скидывая одеяло… Так спят дети.
Вот только знаешь, наш мир не терпит таких, как ты. Они ломаются, смешиваются с грязью. Или испугом, или сломанной верой ранят себя до крови, мечутся и изменяются. Приходит время – и они уже не помнят неба и смотрят настороженно, не веря ни в дружбу ни в любовь… Они становятся сломанными куклами с потухшими глазами, готовыми на все.
Так не должно быть.
Ты не должен сломаться.
И потому – я достаю шпагу. Сразимся, юный Светлый. Честная дуэль и не мотай головой. Тебе больно, я понимаю, но так нужно. Шаг, разворот.. Я правда хочу, чтобы ты умер. Такие должны уходить молодыми и я поспособствую этому. Шаг, замах….
Так будет лучше.