Других собак мне не надо.
- Алё! Мам, всё нормально?
- Да. Я просто так звоню.
- Ничего себе! Я вообще-то на работе.
- Да здесь, в подъезде щеночек сидит, маленький совсем.
- Ты взять хочешь? Он же соседей затопит. Кто гулять-то будет и воспитывать его. Таньке, конечно, хочется собаку, но … Ей же только девять.
- Ну ладно, я просто покормлю.
- Только не дома. Домой приведёшь, уже нельзя будет выбросить.
- Ладно. Пока!
…..
- Алё.
- Это я опять. Всё. Его нет уже, видно, кто-то забрал.
- Хорошо.
…..
- Это опять я. Его не забрали. Он двумя этажами выше сидел.
- А тебя чего туда понесло-то, двумя этажами выше?
- Ну как, что? Посмотреть.
- Сидел? А сейчас-то он где?
- Вот он, на кухне. Кашу ест.
- Ну, мам, ты даёшь!
…..
По оценкам знатоков во дворе ему было тогда месяц или два от роду. Поэтому назначили мы ему день рождения, вычтя полтора месяца, 15 сентября.
Размером с крупного кота, спина тёмная, бока подпалые, живот белый, шарообразный после еды. Лапы толстые. Вислоухий. Шёрстка короткая густая и мягкая. На голове, между ушей, она такой и оставалась всегда до старости. Чешешь его, бывало, за ухом и вспоминаешь, какой был маленьким.
В то время показывали бесконечный американский сериал «Санта-Барбара», там был симпатичный герой Мэйсон. Мы своего так и назвали. Ну не мог быть он ни Шариком, ни Бобиком, ни даже Тузиком.
Пёс оказался очень смышлёным – всё схватывал на лету. Показали Мэйсону место – подстилку из старого детского одеяла. Он всё понял и лёг спать, а мы уселись на диван смотреть телевизор. Через несколько минут пришёл Мэйсон и стал карабкаться на диван, я вернула его на подстилку, приговаривая: «место, место». Потом ещё и ещё. На четвёртый раз Мэйсон причапал к дивану с аккуратно свёрнутым в несколько слоёв одеяльцем в зубах! Ну, с местом своим пришёл, раз уж это так важно для меня. Очень-очень умный пёс! Он и команды все усвоил моментально.
Месяца через два, выгуливая Мэйсона, слышу:
- Девушка, извините, щенок клубный?
- Нет, внеплановый, - вру я.
- Красивый. Порода сейчас редкая.
- ???!!!
- Гончак. Давно русской гончей не видел.
Со всех ног (и лап) несёмся домой, сообщить новость: наш подкидыш – русская гончая.
Позднее, когда Мэйсон вырос, я специально ходила на выставку охотничьих собак и очень внимательно рассматривала русских гончих. У них нет жёсткой чёрной овчарочьей шерсти на загривке и спине, как у Мэйсона, грудь шире и морда тяжелее, чем у нашего. Нет, конечно, он дворняга.
Хотя к нам на улице не раз подходили охотники и просили отдать «гончака» для охоты, даже пару раз телефонные номера оставляли, но разве могли мы родного пса под пули отдать? На мой вопрос об экстерьере один из охотников объяснил, что не надо шире и тяжелее, мол, чем суше, тем лучше. На самом деле, Мэйсон бегал быстрее всех знакомых собак. На стадионе, неподалёку от дома, он даже обгонял свою подружку, афганскую борзую Нору.
Хотела самое главное про Мэйсона рассказать, а оказалось, не могу решить, что же главное.
Своё последнее лето, два года назад, Мэйсон прожил у моего брата, за городом. Он уже не слышал и очень плохо видел. Бывало, испражнялся бесконтрольно.
Нам советовали его усыпить, но зачем? Он ведь не мучился, у него ничего не болело. Ходил вдоль забора по участку, устанет – на крыльце подстилка. На диван уже не мог залезть.
Дочка из Питера приезжала, попрощалась с Мэйсоном, а племянник мой (Мэйсон его боготворил), говорил, что похоронит его напротив отцовского дома на самой горе.
Но всё случилось как-то плохо. В начале сентября брат приехал с работы, смотрит: ворота распахнуты. Мэйсона нигде нет. Соседи утверждают, что ничего не видели и не слышали, искать помогали. Брат неделю по лесу бродил, его искал. В посёлке все переживали, тоже искали. Но кто-то ведь открыл ворота. Не хочется думать, что из него хот-дог сделали.
Неделю Мэйсон не дожил до своего пятнадцатилетия.