Александр ГЕРАСИМОВ
КОРАБЛЬ ДУРАКОВ
Глупость - дар божий, но не следует им злоупотреблять.
(Отто фон Бисмарк)
Хрен на хрен менять - только время терять.
(Экклисиаст)
1
Нанятый на лето теплоход весело рассекал волны Ладожского озера. На борту комфортабельного когда-то, а по нынешним меркам довольно уже пошарканного судна собралась цветистая разношерстная компания. Нанял дредноут заезжий в Россию по делам благотворительного бизнеса бывший американский шпион, специалист по странам Варшавского Договора, Лазарь Гудман. С пришествием на территорию Восточной Европы новых времян, он попал под сокращение штата, получил на руки выходное пособие в размере годового оклада и возможность подыскать менее опасное, чем работа шпиона, занятие. Строго говоря, Гудман не имел страсти к азартным играм и роковым красоткам, не скакал верхом на серебристом жеребце «Aston Martin» из Польши в Чехословакию и обратно, расстреливая на ходу обойму хромированного «Люгера». Он не имел ничего общего с выдумками покойного Яна Флеминга о великом и ужасном, отставном орнитологе*, агенте «007», Джеймсе Бонде. Лазарь трудился в Отделе пропаганды «читчиком». Обязанности его заключались в ежедневном штудировании восточно-европейских газет и выуживании из них полезной для Управления информации. Тем не менее, г-н Гудман был полноценным сотрудником и даже имел кодовое имя «Woodpecker».** Всегда в одном и том же черном пиджаке, серых в тонкую светлую полоску штанах, надетом на голову, для защиты подслеповатых глаз от яркого света, конторском козырьке и с вечно простуженным острым носом, он действительно смахивал на эту маленькую красноголовую птичку.
***
После того, как русские консервы удалось раскупорить и Великая Берлинская стена была распродана на сувениры, в образовавшуюся в еще недавно казавшемся незыблемым, неприступном «железном занавесе» брешь с обеих сторон навстречу друг другу хлынули застоявшиеся без дела разношерстные авантюристы.
Потерявший службу «дятел» был в их числе. Ему стало ужасно интересно, какого медведя завалили не без его, Лазаря Гудмана, участия. Он устроился в один из скороспелых гуманитарных фондов и под его эгидой прилетел в Город. Впервые в жизни пересекши границу страны, которую он, казалось, так хорошо знал, Лазарь был потрясен величием трофея восточно-европейского сафари. Создавалось впечатление, что муравьям повезло завалить слона, и теперь они не знают, что делать с грандиозной добычей. К тому же оказалось, что зверь не убит совсем, а смертельно ранен в голову. Но могучее сердце продолжало ровно и тяжело биться, наводя на охотников привычный им страх.
Поначалу вояжер добросовестно исполнял обязанности миссионера, распределяя присланное в голодающую страну гуманитарное пособие - греческие оливки, норвежскую тушенку, замороженные куриные ноги из США, датскую колбасу и германские, напечатанные на папиросной бумаге библии. Но очень скоро он понял, что в России за пару баксов и стеклянные бусы можно купить практически всё. Быстро сориентировавшись в ситуации, Гудман сообразил, что составить конкуренцию наводнившим страну проповедникам и жуликам покрупнее ему не удастся и решил окучивать русскую культуру. В стране была пропасть голодных артистов, художников, литераторов и другого гуманитарного планктона. Стоило на пороге появиться иностранцу, его принимали, как самого дорогого гостя, а почести оказываемые при том можно было сравнить с кровавыми, приносимыми к алтарю языческих богов жертвами.
Не трудно представить, с какой радостью был принят в мастерских рекомендовавшийся собирателем живописи и искусствоведом г-н Гудман. Перед ним запросто открывались двери модных салонов, его с удовольствием принимали коллекционеры и художники. Несведущие в действительном положении дел на западном креатином рынке творцы практически за гроши отдавали зарубежному «меценату» лучшие свои полотна. Гудман, не скупясь, сулил золотые горы и обещал самым замечательным образом обустроить будущее русских артистов за рубежом.
***
Город той поры был до предела замызган, обшарпан и утопал в мусоре. Присланные из-за рубежа, ранее невиданные цветастые целлофановые обертки из-под картофельной стружки, фантики от печенья, конфект и прочая упаковка сравнительно легко завладели улицами. Занятым дележкой гуманитарной помощи и устройством благотворительных балов Городским властям было не до чистоты улиц. Страна бродила по Европе с протянутой рукой. Сердобольные победители в Холодной Войне вспомоществовали кто чем мог. Перепадало и Городу. Как-то скоро в обиход вошло роскошное слово «презентация». Презентации с шампанским и икрой делались каждый Божий день. Днем оголодавшие учителя и инженеры приторговывали с лотков папиросами, ваксой и ботиночными снурками, а по вечерам из окон облупившихся дворцов звучала арфа и симфонический квартет - городская «элита» давала бал в честь завершения судоходного сезона на Неве, или в ознаменование прибытия в Город гостиницы-теплохода из Швеции, или по случаю прилета из Австрии специального самолета с армейскими одеялами и одноразовыми медицинскими шприцами, или просто, из полноты, так сказать, чувств-с…
***
Вообще говоря, прогулки на катерах и речных трамвайчиках снова вошли в моду. Тем более, что подобный вояж стоил сущие пустяки - что-нибудь около пятёрки с живой души. По Неве туда-сюда сновали наполненные забубенными компаниями разнокалиберные посудины. Само собой, что позволить себе такую прогулку мог далеко не каждый. Однако, во времена перемен множество нечистой на руку публики прибирало к рукам то, что плохо лежит. Тратить дуром доставшиеся деньги было некуда. Вот и носились по реке груженые водкою и шипучим вином «канонерки». Канонерками они звались от постоянных, подобных артиллерийской канонаде, хлопков открывающегося шампанского. До утра с воды раздавалось нестройное пение подгулявшего праздного люда.
Для предания своим речам большего веса и солидности Гудман арендовал небольшую пассажирскую лодку и организовал на ней «международный художественный симпозиум».
2.
Ладогу только принято считать озером. Нрав ее непредсказуем и капризен. Один лишь Бог знает, что взбредет на ум этой большой воде. Только что гладкая, словно бы на ней масло разлили, через минуту она недовольно морщится, и вот уже пошли по ровной было воде, набирая силы и высоту, серьезные морские волны.
Подобно пробковому поплавку, кораблик с художниками мотался по Ладоге. На борту собралась компания бородатых нечесаных гениев русского авангарда. Привлеченные на борт нехитрой закуской, изрядным запасом горячительных напитков, а так же щедрыми обещаниями г-на Гудмана райского бытия на земле Монтигомо и Гайаваты, артисты вольно расположились на двух палубах пассажирского судна «Борей». Сюрреалист-надомник, известный всему Городу хулиган, Василий Турбин сразу же предложил переименовать кораблик в «Титаник». Идея отчего-то показалась свежей и оригинальной. Все со смехом ее поддержали. Турбин было собрался лезть перекрашивать носовой титул немедленно. «Держите меня семеро!» - орал он и обматывался найденным в палубном рундуке канатом.
***
Во времена торжества всенародного идиотизма над разумом отдельно взятых граждан «левые» художники Города объединились в плотную, независимую от СХ группу, с тем, чтобы противостоять натиску официоза. Наравне с действительно сильными, но по разным причинам, неугодными властям мастерами, в Сообщество Творцов Свободного Изобразительного Искусства вошли и алкавшие славы, уверенные в своей гениальности и обиженные вниманием артисты. Всякий, кто умел хоть сколько-нибудь держать в руках кисть и резец, мог вступить в ряды нового творческого объединения и два раза в году выставить свои опусы на суд ценителей этого дела.
В те дни достаточным основанием для зачисления в «непризнанные гении» мог служить самый факт противостояния официальному искусству. Прощалось всё - нетвердость руки, не очень умелый рисунок, погрешности в композиции и колорите. Да и понятно почему. На выставки неофициального искусства зрители просто-таки ломились. Очереди были почище водочных. Изголодался глаз обывателя по «живым картинам».
***
Усилиями капитана, двух матросов и наиболее трезвой части художников артистический порыв Турбина успешно купировали. Корабль отправился в плавание под своим прежним именем. Все пошли в кают-компанию на творческое собрание. Лазарь Гудман взобрался на украшенную гербом развалившейся страны трибуну и произнес речь. Он сказал:
- Приветствую вас на борту ковчега, друзья! Я не оговорился, назвав наше небольшое судно «ковчегом». Мы с вами, подобно избранным пассажирам библейского корабля, нарочно отделились от табуна застоявшихся в официальных конюшнях…
- Эт точно! - подал голос Турбин, — Нажремся, ровно кони, и станем ржать!
Более сознательные авангардисты призвали хулигана к порядку.
Далее агент, в который уже раз, в общих чертах обрисовал творцам прелести их будущей жизни на Западе, посулил счета в крупнейших банках Британии и Северной Америки, экскурсии по всему миру и в заключение раздал участникам «симпозиума» тоненькие буклетики издательства «Taschen» и одноразовые макетные ножички с отламывающимся лезвием . Буклеты успеха не имели, невиданному же инструменту художники обрадовались, словно папуасы, и попрятали для целости по карманам. Затем перешли к угощению. Водка «Gorbatchev», баночное пиво и оливки с анчоусами мирно сосуществовали на столе с балтийскими кильками, «краковской» колбасой и черным ржаным хлебом.
Художник абрактоструктуроалист Вадим Кулаковский поднял бокал за будущее сотрудничество с господином Гудманом и грядущую новую жизнь вообще. Он сказал:
- Это… в общем… хорошо, что мы с вами скоро… короче-е-е… выпьем, это… за перфомансы… на Луне!
Никто не возражал. Выпили за Луну. Почвенник-примитивист Сангин, потрясая прозрачной клочной бородой пообещал перепахать всю Америку, как Северную, так и Южную «одной левой».
- И тогда, — сказал он, — не будет голодных. Совсем. Все будут пахать и сеять. И я тоже буду… сеять и пахать.
- А как же картинки? — спросил его специалист по «обманкам» Сашка Панков, — Когда нетленки писать собираешься?
- А я и не буду писать! — пообещал Сангин.
- От это да! - одобрил начинание Панков, — Бросай это дурное дело прям счас. Все равно толку от твоих картинок никакого. Ни уму, ни сердцу.
Сангин полез было драться, но дюжий Турбин скрутил его, как котенка, и посулил позже лично набить морду Панкову.
- Щас, — успокоил он почвенника, — дай только выпью и закушу, как следует. А то драться на пустой желудок — это нехорошо.
Вечно голодные, а оттого страшно прожорливые, братья близнецы Гаврила и Семен Твердохлебовы по старой привычке, воровато озираясь, запасали харч впрок. Они делали многоступенчатые бутерброды, заматывали их в бумажные салфетки и совали по бездонным карманам рабочих комбинезонов — единственной на все случаи жизни братьев одежды. Искусствовед Щелкунов, проходя мимо, вполголоса пристыдил их:
- Не крысятничайте, мать вашу ети! Перед буржуем неудобно. Жратвы на всех хватит. Я видал, матросы ящики в трюм носили. Ядерную войну, если что, выдержим.
Но братья не успокаивались, и стащив с общего стола литровую бутыль с дешевым вискарём, понесли прятать ее в укромное место.
Идея «симпозиума» была не нова. Предполагался непродолжительный круиз по Ладоге с заходом на острова Валаам, Мантисаари и Коневец, с выставками на остановках. В самом же деле, Гудман таким образом намеревался малой кровью собрать с художников кучу картин. Для этого на корабль погрузили так много водки. Во хмелю практически все участники круиза подписали бумаги, передающие право на их творения, как ныне существующие, так и произведенные в течении последующих трех лет г-ну Лазарю Гудману. Упорствовал только крепкий на алкоголь Турбин. Его никак не удавалось довести до соответствующей кондиции. Сам Лазарь кушал водку наравне со всеми. Спасали от губительного опьянения накопленные за годы службы в разведке нейтрализующие действие этанола шипучие таблетки. Хоть «читчики» и не ходили «на холод», но шпионские пилюли им полагались по разнарядке хозяйственного отдела Управления.
В конце концов, устав каждый вечер до тошноты напиваться дешевым германским шнапсом и всерьез опасаясь за свое здоровье, Лазарь выложил карты на стол. Он сказал Турбину:
- Ты, Иван, хороший человек, - немного поразмыслив, он добавил, - Очень хороший… И ты нравишься мне больше других собравшихся здесь художников. Все уже подписали со мной контракты. Но с тобой, Ваня, у нас будет договор особый. Эксклюзив! Я, Турбин, сделаю тебе имя. Ты не пожалеешь, что встретил меня на жизненном пути.
- Нах, - вяло реагировал на шпионские комплименты русский художник.
- Нет, Иван! Ты подумай, не спеши! Я предложу тебе такие условия, что ты не сможешь отказаться! Фильм «Крестный отец» смотрел?
- Неа, - мотнул головой Турбин, - Я кино не смотрю… Я - сам кино!
- Ты - настоящий сюрреалист, Иван! Что само по себе очень ценно. Таких, как ты, людей в стране по пальцам можно пересчитать. Эрик Булатов, Юрий Жарких да Иван Турбин - вот три кита, на которых держится русский сюрреализм!
Иван довольно осклабился. Ему льстило сравнение со знаменитым московским живописцем Булатовым, хотя сюрреалистом того можно было назвать с большой долей приближения. Жарких же он недолюбливал, считая, что живопись его женсковата - слишком текуча и неоформлена. Иван налил два стакана водки и сказал тост:
- За свободное искусство вообще, и за Сальвадора Филиппа Яхинто Дали и Доминик, в частности!
Турбин считал себя наместником Дали в Восточной Европе. И мечтал встретиться с мастером на его вилле в Фигерасе. Еще он мечтал отбить у знаменитого сюрреалиста его жену и музу Галу. Или, на худой конец, хотя бы завести с ней интрижку. Ивану было как-то невдомек, что почтенной матроне, если бы она была еще жива***, в этом году исполнилось бы девяносто пять лет. Выпили. И Гудман снова завел свою шарманку. В конце концов он хлопнул на стол пачку листов двустороннего соглашения и выпросил у Турбина автограф.
Как только Гудман получил последнюю подпись, «симпозиум» потерял для него всякий интерес. «Борей», направляясь к Шлиссельбургу, бодро рассекал озерный свинец. Погода портилась. Безоблачное недавно еще небо заволокло плотными, похожими на раздутые коровьи кишки тучами. На волнах появились белые барашки - верная примета близкого шторма. Капитан и команда сделались суровы и деловиты, матросы борзо носились по пароходику, не обращая внимания на выстроившихся вдоль фальшборта, блюющих за борт пассажиров. Более других от качки страдал потомок древнего дворянского рода, певец обнаженного женского тела, Андрей Карпович-Валуа. Его просто-таки вывернуло наизнанку. Он объяснял это повышенной утонченностью своей натуры и благородством кровей.
Художник-эзотерист Максим Поплавский успокоил публику, посулив, «как два пальца об асфальт», переменить погоду в лучшую сторону. Он добыл из рюкзака расшитый символами четырех стихий банный халат, достал алюминиевую рамку, надел на голову выкрашенную «бронзянкой», исписанную тайными знаками строительную каску и начал камлание. Он закатывал глаза под лоб, брызгал слюной и вертелся волчком. Получалось очень забавно. Но шаманские пляски Поплавского, если и подействовали, то только ухудшили положение дел. Ладога разошлась не на шутку. Капитан по громкой связи посоветовал пассажирам не маяться дурью, разойтись по каютам, надеть пробковые жилеты и ознакомиться с правилами поведения в случае чрезвычайной ситуации.
Посчитав объявление капитана разумным, проблевавшиеся художники, шатаясь от стены к стене, отправились в кают-компанию лечиться единственным мыслимым русскому человеку средством, водкой.
Тем временем небо окрасилось черным и фиолетовым, волны усилились, начался нешуточный шторм. «Борей» бросало так, словно бы он был не двухпалубным теплоходом, а вырезанным мальчишками из коры и отправленным в плавание по бурному весеннему ручью корабликом.
Потом, как всегда бывает, в самый неподходящий для того момент заклинило руль. Корабль стал неуправляем. Команда задраила все люки, радист передавал «S.O.S.» Как в песне поётся - «в нашем колхозе беда за бедой» - прямо по курсу в озерных водах образовалась гигантская воронка. Ковчег несло прямо в нее.
3
Воронка, в которую затянуло теплоход «Борей», оказалась не совсем обычной. Конечно, во всяком водоеме случаются водовороты и другие природные явления. Но в нашем случае корабль вместе с экипажем и путешествующими на нем пассажирами втянуло в пространственно-временную воронку. Пёс его ведает, как это могло приключиться. Может действительно эзотерист Поплавский наколдовал, или еще какие-нибудь, неведомые доселе силы завернули пространство таким необыкновенным образом, но только факт остается фактом - наши герои в полном составе оказались на другом конце света, в озере Уиннипесоки, крупнейшем водоеме северо-американского штата Нью-Гемпшир. Для путешественников это стало полной неожиданностью. Больше всех удивился Лазарь Гудман. Уж кто-кто, а он никак не рассчитывал на подобное развитие событий. Когда изрядно потрепанный штормом «Борей» пришвартовался у пирса одного из небольших прибрежных городков, капитан построил команду, застегнулся на все пуговицы и, соблюдая формальности, сдался властям США. Местный шериф абсолютно невозмутимо, будто бы такое явление у них в городке самое обыкновенное дело, принял коллективную заявку на политическое убежище.
ЭПИЛОГ
Всякий человек мечтает о лучшей, чем он имеет, доле. Кажется, что судьба-индейка незаслуженно обидела его. Вот, не родись он, скажем, в Твери, Воронеже или Жмеринке, а в Париже, Бонне или, к примеру, в Люцерне то жизнь повернулась бы иной, более выгодной стороной. Но недаром говорят, что там хорошо, где нас нет.
Несмотря на мистику и получившуюся пространственную круговерть, судьбы попавших в Америку таким необыкновенным образом русских художников устроились не лучше, но, в общем-то, и не хуже, чем на родине.
Почвенник Сангин и впрямь стал работать на ферме и забросил живопись. Трудится он с утра до ночи в штате Джорджия на полях принадлежащих семье тридцать девятого президента США Джимми Картера, выращивает земляной орех и клянет на чем свет стоит республиканцев и судьбу, забросившую его в Америку.
Андрей Карпович-Валуа устроился на подхвате в итальянской пиццерии в центре Манхеттена. Живет он с похожей на Венеру неолита фиолетовой афроамериканкой, корпулентной величественной дамой. Жена нарожала ему кучу ребятишек и постоянно корит за крошечную зарплату. Карпович научил супругу материться, так что ругаются они по-русски, чтобы не испортить детей.
Макса Поплавского, в прежнем его халате и каске по уик-ендам можно видеть у развлекательного центра на Рендапп-Айленде. Он раскидывает палатку и гадает желающим по руке и на картах. Гадания носят сугубо позитивный характер - «Вам непременно повезет в следующую среду» или «Опасайтесь соседа брюнета. Он к вам неравнодушен», поэтому пожилые американские тетушки охотно подают ему доллар-другой за такие трогательные предсказания. Халат потерся и махрится на швах, но хозяин носит его аккуратно и рассчитывает, что костюм прослужит ему еще лет несколько. Личная его жизнь - тайна для соотечественников. Говорят только, что он появляется в китайском квартале в компании курильщиков опиума.
Лазарь Гудман прогорел на торговле живописью, влез в темную историю и загремел в каталажку за аферу с ценными бумагами.
И только непотопляемый Иван Турбин зацепился за профессию. Работает художником в небольшом рекламном агентстве. Акварельными красками делает проекты для особо важных клиентов. Это что-то вроде сигар ручной скрутки - экзотика. И если бы не пристрастие к алкоголю, карьеру бы сделал нешуточную.
*Ян Флеминг назвал героя своего нашумевшего романа именем автора подвернувшейся под руку книжки о пернатых обитателях Карибских островов, орнитолога Джеймса Бонда.
**Woodpecker (англ.) - дятел
***Гала (Елена Дмитриевна Дьякова) умерла в 1982 году и была погребена в замке Пуболь (Испания).
Спб, Сентябрь 2010 г.