— Есть не хочешь? Может, в пиццерию? — Андрей, накинув на бедра край простыни, потянулся за сигаретами.
— Поздно уже, — Аля потянулась.
— И долго это будет продолжаться? — спросил несмело, глядя в пол и всё чиркая впустую зажигалкой.
— Меня пока всё устраивает, — она погладила его по спине, подтолкнула слегка. Отодвинулся.
Аля скользнула мимо него – пахнуло духами и щекотнуло по щеке. Задребезжала по дну ванны вода. Присоединиться к Але не хотелось, он всегда считал водные процедуры делом сугубо интимным, ну, по крайней мере когда эти процедуры сугубо гигиенического характера.
Она, прикрыв грудь и лобок руками, сказала:
— Отвернись. — Глупо, конечно, но стеснительность всегда просыпалась в ней несколько запоздало. Он уставился в окно.
— Как у Кирюхи в школе?
— Нормально. Бесится – учителя стонут. Ты б поговорил – мы с мамой уже устали бороться. Хоть тебя слушает.
— Ну да, поговорю. Он ко мне на выходные собирался. В воскресенье во сколько обратно отправлять?
— Смотри, как тебе самому удобно. Или…
— Давай не начинать, — он повернулся к ней. Аля расчесывала волосы, склонив голову набок.
— Одевайся, — сказала она и подняла с пола его джинсы.
Да плевать на запах, не тот романтически воспеваемый аромат любви, а именно запах, животный запах, который останется, и который учует та, что ждет дома, и устроит истерику, и он будет подыгрывать, пока она не усомнится в своих подозрениях, или сделает вид, что усомнится, потому что так удобнее и спокойнее, и он уйдет спать в другую комнату, заявив, что его достала беспочвенная ревность и вообще устал как собака и хочет тупо посмотреть телевизор, а не напрягаться неинтересными новостями с ее работы, а утром проснется от шума её фена и той суеты, что вроде бы и не будит нарочито громкими перемещениями по квартире, но из сна вырывает с ощущением не сожаления, а злости…
— Всё у тебя будет хорошо… — она смотрела на него снизу вверх, и ему хотелось бы верить, что глаза её блестят от наворачивающихся слез.
— Да почему у меня?
— Ну, у вас… - она завозилась с замком.
Они молча спустились в лифте, на улице она взяла его под руку. Таксист мчал, и хотелось бросить ему «попридержи», но Андрей смотрел в окно и опять проклинал себя за то, что вновь повёлся.
— Звони, если что, — бросил ей вслед, и она кивнула, и, конечно, не позвонит, а наберет ее он сам, и было стыдно от того, что будет звонить, якобы интересуясь делами сына, а сам исподволь узнавать, как она сама, а она опять ничего не расскажет, и он будет мучиться незнанием, с кем она сейчас, и испытывать жалость к той, что ждёт дома, и опять будет ждать встречи и обоюдного желания, и снова мечтать и мучиться, и сравнивать с нынешней, и сожалеть о прошлом.