За старца брат меня молил.
А.С.Пушкин,“Братья разбойники”
Войдя в прихожую после прогулки по парку, где он слушал соловьев, Петр Андреевич, почувствовал, что в квартире кто-то есть или был совсем недавно. Запах чужого пота. Кроме того, его не вышел встречать маркиз Карабас, серый с рыжим кот с большой лохматой головой, большими янтарными очень умными глазами, пушистым хвостом трубой и хитрющей физиономией. Он, обычно, встречал его у входной двери.
Его, еще не маркиза Карабаса, а просто бездомного бродягу, Петр Андреевич встретил зимой. Он хромал - лапа была подбита, был тощий, шерсть свалялась. Душераздирающее зрелище. И только глаза, большие и умные, указывали на то, что под этим безобразием скрывается натура незаурядная. Именно за эти глаза Петр Андреевич выделил его из множества других котов и кошек, обитающих во дворе, и пригласил к себе, чтобы накормить. И хотя о вселении на постоянно речи не было, гость поел и решил на улицу не возвращаться. Что его побудило отказаться от вольной жизни? Хозяин, накормивший отпуза, или имя, которым он его наградил, маркиз Карабас.
К цивилизованному житью-бытью кот приспособился быстро: позволил извести блох, густо населявших его шерсть, и четко усвоил правила домашней гигиены. Не прошло и двух месяцев и сытая жизнь, и крепкое здоровье сделали свое дело: жалкий доходяга превратился в красавца кота, знающего себе цену.
Удивленный тем, что друг не встречает его как обычно, Петр Андреевич позвал. В ответ из-за ближней от него двери донеслось мурчание, но не приветливое и дружеское, как обычно, а тревожное и угрожающее.
- Что-то здесь неладно. Кот заперт в комнате. Я не мог его там оставить. Я хорошо помню, что он, как обычно, провожал меня, и мы расстались у выходной двери. Да и никогда я не закрываю дверь в эту комнату: и он может ходить, и в прихожей светлее, когда войдешь с улицы. А тут вдруг закрыта и еще какой-то чужой запах. Позову-ка я дворника, он как раз у подъезда на газоне прилаживает шланг для полива,- размышлял вслух Петр Андреевич, стоя в темноте прихожей. Свет он из предосторожности не включил.- Он человек разумный, может что подскажет.
С киргизом-дворником у Петра Андреевича сложились доверительные отношения после того, как он отдал ему кое-что из гардероба Филимона Фомича. При встрече тот его всегда приветствовал, а иногда помогал донести тяжелую сумку. Вообще-то дворник был человеком образованным, у себя на родине он окончил институт, но не найдя там применения, подался в Москву, в дворники.
Петр Андреевич уже собрался выполнить свое намерение, но его остановил знакомый голос, донесшийся из темноты коридора:
- Погоди кого-то звать. Проходи. Чего стоишь, как купленный? Будь как дома, но не забывай, что в гостях.
Он узнал голос одного из своих пасынков и удивился. Его удивило не столько присутствие в квартире постороннего, хотя и это тоже было странно, сколько содержание приветствия и тон, каким оно было произнесено. Так они с ним никогда не разговаривали.
- Здравствуй, Саша?- сказал он наугад.
- Алеша,- поправил голос и добавил многозначительно,- вообще то, для кого Алеша, а для кого Алексей Максимович.
- Здравствуйте, Алексей Максимович,- повторил приветствие Петр Андреевич, вкладывая в голос максимум почтения. А почему бы и нет? Человеку хочется, а ему ничего не стоит. - С чем пожаловали?
- А пожаловал я с тем,- отвечал пасынок,- чтобы сказать, что ты должен выселиться отсюда и чем скорее, тем лучше.
Петр Андреевич вспомнил, что давно следовало включить свет. Лампы дневного света осветили длинный коридор и направлявшегося к нему Александра Максимовича. Не широкий в плечах и худосочный, он, несмотря на свои тридцать с лишним, смотрелся подростком, а рыжие, как у матери в молодости и слегка вьющиеся волосы до плеч придавали его облику хипповость. На крутого, каким он хотел казаться, не тянул.
Слушая пасынка, он открыл дверь и выпустил разъяренного маркиза Карабаса. Оказавшись перед хозяином, тот умерил свой пыл, но не утратил боевого духа. Взгляд его горящих голубоватым огнем (при природном янтарном цвете) глаз был устремлен на гостя. Шерсть на спине стояла дыбом, тело вытянулось и прижалось к полу. Миг, и он ринется в бой. Таким Петр Андреевич его еще не видел.
- Успокойся, Карабас. Все хорошо. Иди к себе,- произнес хозяин как можно спокойнее и с опаской провел ладонью по вздыбленной шерсти. Кот принял более мирную позу, но не ушел, а остался рядом с хозяином.
- Ну и зверюгу ты завел. Думал - без глаз останусь. Еле смог отбиться закрыть его там.
Борьба с пришельцем видимо была не шуточной и стоила маркизу Карабасу подбитой лапы.
Слушая пасынка, Петр Андреевич прошел в комнату, где сидел кот взаперти. Это был кабинет прежнего хозяина – письменный стол, диван, книжные шкафы. В ней он обычно и обитал. Спал там же, на диване. Комната не самая удобная, но рядом с кухней, уборной и ванной. Да до входной двери недалеко. Сознайтесь, когда вам за семьдесят, это немаловажно. В остальные четыре комнаты он заглядывал редко.
- А на ту часть, которую ты унаследовал от матери,- продолжал гость,- составь дарственную на мое имя.
Он стоял в дверном проеме, с опаской глядя на кота, который запрыгнул на стол и оттуда бросал на него недобрые взгляды, всем своим видом давая понять, что с ним шутки плохи.
- А Александр? Он ведь тоже…
- Это не твоя забота,- от волнения, голос пасынка сорвался и зафистулил.- На меня и все! Я понятно выражаюсь?
- Понятней некуда. Квартира - вашей с Сашей мамы, вам и решать. Но почему вы, позвольте вас спросить, так со мной разговариваете?- возмутился Петр Андреевич.- По-моему…
- То ж по-твоему, а по-моему - тебе нужно выметаться отсюда к…
Пасынок матерно выругался.
“Дожил на старости лет, ничего не скажешь,- отметил Петр Андреевич с горечью.- Хорошо еще, что в Испании не остался. Если бы там меня выставили, пришлось бы в Пиренеях бомжевать. Давно нужно было перебраться к себе. Тянул, голова садовая, вот и получи коленом под зад.” Он представил себя Кисой Воробьяниновым, просящим подаяние на мадридской улице, и рассмеялся.
- Ты-то чё веселишься?- встрепенулся пасынок.- Я не прав?
- К вам это, Алексей Максимович, не относится. Я, конечно, подарю вам с братом то, что вы сказали. Не вопрос. Но мне потребуется время на то, чтобы привести в порядок свою квартиру,- сказал Петр Андреевич, хотя знал, что после таких речей не задержится в этой квартире ни одной лишней минуты. Только бы пасынок поскорее ушел. Он не хотел при нем суетиться со сборами.
- Это, папаша, твоя головная боль. Раньше надо было думать. Даю тебе месяц на все про все, а потом выкину к ... вместе с твоими цацками. Время пошло!- сказал он и посмотрел на часы.- Что не твое, оставь на месте. Пока тебя не было, я все осмотрел и запомнил.
Он посмотрел на ноутбук, лежавший на столе под охраной кота:
- Твой?
- Мой, но если хотите, я его вам подарю. И давайте перейдем на ВЫ.
- Оставь себе,- Алексей пренебрежительно махнул рукой.- А с дарственной не вздумай крутить.
- Не беспокойтесь, дорогой Алексей Максимович. Оформлю все в лучшем виде. Не сомневайтесь,- ответил Петр Андреевич с издевкой в голосе.
- Смотри мне,- сказал пасынок с угрозой в голосе.- Это Сашка у нас либерал: “Пусть живет. Что мама сказала бы?” Старая маразматичка, пригрела такого же, как она старого маразматика. А ты и рад, раскатал губы на дармовщину.
- Зря вы так, Алексей Максимович. Вам еще стыдно будет за эти слова.
Пасынок смущенно замолчал, будто задумался, но затем продолжил с жаром:
- А чё мне стыдиться, не чужое требую, свое. И котяру своего не забудь.
Схоронив Натали, Петр Андреевич не захотел оставаться жить у пасынков в Н. “Чужие ведь мы, как ни крути. Не я их вырастил,- рассудил он.- А что мать, овдовев, вышла за меня, так это их не интересует”. И он вернулся в Москву.
Его квартира, которая и раньше не блистала, после того как в ней несколько лет жили чужие люди пришла в состояние, непригодное для проживания. Нужен был ремонт, хотя бы косметический: покрасить потолки и окна, сменить обои, отмыть и покрасить пол – он был дощатый, крашенный. Поэтому он и поселился в квартире Натали, той, что отошла ей по завещанию Филимона Фомича. Там они несколько месяцев жили перед отъездом в Испанию, пока Петр Андреевич оформлял загранпаспорт и визу. Она уговаривала его, даже настаивала на том, чтобы он свою квартиру подарил своему внуку, а саму прописался у нее. Он не возражал, но для этого нужно было решить целый ряд имущественно-правовых проблем, а время подпирало. Вот они отложили это хлопотное дело на потом. Так и жил он в чужой квартире на птичьих правах, собираясь со дня на день заняться ремонтом собственной. Вот и дождался, что указали на дверь.
- Для оформления дарственной я пришлю своего юриста. И еще: не забудь заплатить за телефон и электричество,- продолжал тем временем пасынок.
- Всенепременно, Алексей Максимович,- продолжал ерничать Петр Андреевич.- Все будет исполнено в лучшем виде. Квитанции я вам вышлю по почте.
После этого гость удалился.
- Какой-то он жалкий был, нервный. Ты не находишь?- спросил хозяин у кота, который принял прежний вид, расслабился. Кот не ответил, только сапнул носом и, прихрамывая, побрел к своей миске. Голод, он ведь не тетка, а тут еще такие передряги.- Такой день испортил.
Петр Андреевич накормил кота, сам напился чаю, обдумывая и раскладывая по полочкам, что произошло, и не заметил, как яркий солнечный свет за окном сменился сумраком. Выглянув во двор, он увидел мечущийся по асфальту вихорь, вбиравший в себя тополиный пух, и киргиза-дворника, сворачивавшего поливальный шланг, не нашедший в этот раз применения.
- Гроза будет. Сильная гроза,- сказал он, закрывая окно.
Только он это сказал, как сумрак разрезала яркая вспышка, и вслед за ней раздался сухой трескучий удар грома, и сразу же во дворе завыло, замяукало – сработала охранная сигнализация стоящих там автомобилей.
Хлынул ливень. Вода сплошным потоком стекала по стеклу, сделав его непрозрачным. Но летние грозы с ливнями скоротечны. Туча, так внезапно накрывшая дом, из которого Петру Андреевичу предстояло срочно съехать, и ближние к нему окрестности, была тучей местного значения. Сверкнув несколько раз молнией, громыхнув громом и обрушив в одночасье массу воды, по колено залившей дворы и улицы, она уплыла в сторону площади трех вокзалов, попутно послав огненные приветы встретившимся на ее пути высоткам. И дальше, дальше, поливая дома и улицы Восточного района столицы. До Гальянова и Лосиного острова добралась, вероятно, лишь кучка белых облаков, которые как барашки разбрелись по небу.
День опять стал солнечным, а небо - голубым. Открыв обмытое дождем окно, Петр Андреевич услышал веселое пение птиц и голоса соседей, а посмотрев вниз, увидел там озеро, в котором плавали сбитые ливнем листья, обломанные ветки деревьев и какой-то мусор.
Маркиз Карабас, который при первом ударе грозы забрался под один из шкафов, теперь выбрался из своего укрытия и важно расхаживал по коридору.
- Что, Аника-воин, перетрусил. То-то же. Это тебе не с Алешкой сражаться.
Посмеявшись над котом, Петр Андреевич позвонил дочери, застал ее дома и, без предисловий, сказал, что ему нужна помощь, чтобы перебраться к себе. Причем сделать это нужно сегодня. На вопрос, к чему такая спешка, он отвечать не стал, только добавил, что если они ему не помогут, он справится и без них. “Договорюсь с дворником. Заплачу, и он мне поможет,”- подумал он при этом.
До этого не дошло. В тот же день вечером зять Анатолий (у него был старенький жигуль-копейка) перевез его с пожитками в его законное жилье. Там они на скорую руку привели в порядок одну из комнат, чтобы можно было спать, и кухню – есть ведь тоже надо готовить. Дочь привезла кое-что из посуды и постельные принадлежности. С прежнего места он ничего из такого не взял.
На этом они сочли свою миссию законченной и убыли. Дочь не звонила, он тоже. Занятый наукой, заботу об установлении отношений с семьей дочери он переложил на жену. Она помогала им организовать быт, первое время, наверно, и материально помогала. Когда родился внук Петя, активно включилась в процесс его выращивания. Всякие там подарки и поздравления тоже лежали на ней. Стыдно признаться, но он не помнил, сколько точно лет его внуку.
После смерти Тамары, особенно после того, как Петр Андреевич женился на Натали, что они посчитали дуростью несусветной, отношения с семьей дочери стали вообще формальными, не считая, конечно, аренды его квартиры, плату за которую они получали исправно. После смерти Натали и возвращения в Москву, он попросил их освободить его квартиру от постояльцев, поскольку сам собрался там жить, что, конечно, не улучшило отношения к нему.
Всю следующую неделю Петр Андреевич отдыхал, отходил от пережитых волнений и внезапного переезда. По ходу он отмыл ванну, холодильник, запасся продуктами и обдумывал, как ему приступить к ремонту. Решал также, какую мебель следует сменить, а какая еще послужит. За этим занятием его и застал один из пасынков.
- Здравствуй, Батя,- сказал тот, из чего Петр Андреевич заключил, что пожаловал Александр.- Принимаешь незваных гостей?
Маркиз Карабас гостю не обрадовался: принял воинственный вид: выгнул спину, вздыбил шерсть на спине и угрожающе зарычал. Гость опасливо попятился. По реакции кота Петр Андреевич понял, что пришел тот, кто его обидел и кто предложил ему очистить квартиру, но решил подыграть гостю, и свою догадку не показывать.
- Карабас, разве так можно? Иди на место, дорогой.
Кот, недовольно ворча, забрался на кушетку, и оттуда через открытую дверь наблюдал за визитером. Только убедившись, что нападения на гостя не будет, Петр Андреевич поприветствовал его:
- Здравствуйте, Александр Максимович. Добро пожаловать. Извините за беспорядок. Мы с котом немного прибрались, а вчера здесь такое творилось.
- Какой я тебе, Батя, Александр Максимович. Сашка я для тебя во веки веков.
- Хорошо, Александр Максимович, то есть Саша. Ты не обращай на него внимания,- Петр Андреевич кивнул за кота.- Он у нас добрый. А на тебя сердит за Алексея. Тот его сильно обидел. Он тебя за него принял. Вы… ты за дарственной пришли? Не успел я еще оформить ее. Понимаешь, суета с переездом, уборка опять же,- сказал он, оправдываясь.
- Совсем не за этим. Я пришел просить у тебя прощения за Алешку. Прости его, Батя, и меня заодно. Недоглядел. Это же надо такое учудить.
- Бог простит,- холодно ответил Петр Андреевич и добавил:- а за электричество и телефон я заплатил, как обещал. Утром сегодня сходил в сберкассу.
- А это еще почему?- спросил Александр и густо покраснел. На его, доставшейся ему от матери белой коже, это было особенно заметно.
- Так Алексей Максимович сказали-с,- ответил Петр Андреевич язвительно.- Вот и квитанции имеются.
- Не ожидал я от него такого.
- Да что мы стоим в прихожей. Проходите. У меня, правда, пока и сесть не на что. Вот только кушетка,- засуетился хозяин.
Кушетка, на которой восседал грозный маркиз Карабас, гостя не привлекла. Он бегло осмотрел запущенную квартиру отчима и спросил:
- А на что ты живешь?
- Как на что? Пенсия, какая ни какая. Может скоро книга выйдет…
- И сколько ее, пенсии то?
- Около десяти тысяч.
- Десять тысяч баксов?- состроил пасынок.
- Рублей, конечно. Ты что забыл, в какой стране живешь?
- Шучу, шучу, не маленький. И ты на них умудряешься жить?
- Не в дворники же идти,- развел руками доктор технических наук.- Вот и верчусь. Экономлю, где получается. О театре и кино забыл. Телевизор за них отдувается. Книги тоже стали кусаться.
- Не разгуляешься – это уж точно,- согласился пасынок.
- А деликатесы?- продолжал по инерции свой рассказ Петр Андреевич,- так я и раньше без них обходился. Предпочитал простой харч. Из одежды донашиваю остатки с былых времен.
Александр огляделся:
- Квартирка твоя ремонта не видела лет двадцать, если не больше. А знаешь что? Давай мы устроим ей евроремонт.
- Я уже договорился о ее ремонте, косметическом,- соврал Петр Андреевич, чтобы закрыть тему.- Другой здесь и не нужен. Обои сменить, окна покрасить и еще кое-что по мелочи.
- Откажись. Завтра пришлю прораба. С ним все и обговорите. А может, тебе лучше вернуться туда? С Алексеем я все уладил. Больше он не будет возникать.
- Спасибо, Саша. Мне здесь спокойней будет. Родные стены. И с ремонтом не надо беспокоиться. Я как-нибудь сам, своими силами и средствами.
Александр посмотрел на часы:
- С ремонтом мы, Батя, решили. Прораб тебе позвонит, как договорились. А теперь мне пора. Хотел только зайти, извиниться за Алешку, а тут, оказывается дел полно.
- У меня к тебе просьба, Саша: покидая ту квартиру, я забыл там свою трость. К сожалению, она бывает иногда мне нужна. Не сочти за труд, если еще соберешься ко мне, привези. Сам я туда ехать не хочу.
- Завтра же я пришлю. Ты дай мне свой телефон...
- И еще,- продолжал Петр Андреевич.- Давай, все-таки оформим дарственную. В моем возрасте…
- Да что ты, Батя, успеется.
- … в моем возрасте всякое может случиться. А такие вещи всегда происходят неожиданно.
- Хорошо. Я подумаю. Только не сегодня,- согласился пасынок.
- Как скажешь, но, пожалуйста, не затягивай. Да, чуть не забыл, вот, возьми ключи от той квартиры. Мне они больше не понадобятся.
На следующий день позвонил телефон и женщина, назвавшаяся Юлей, сказала, что по поручению Александра Максимовича ей нужно передать ему одну вещь, и что она готова приехать к нему в любое удобное для него время.
- А может, мы встретимся где-нибудь, чтобы вам не тащиться ко мне на окраину?
- Не беспокойтесь. Я на машине. Лучше я сама заеду к вам. Завтра, в первой половине дня вас устроит?
- Конечно,- ответил Петр Андреевич.- Жду вас к двенадцати.
Почти сразу позвонил прораб. Ему нужно было зайти и определиться с фронтом работ по ремонту. Договорились, что он зайдет через час.
Карабас принял прораба спокойно, только не оставлял одного ни на минуту. Ходил по пятам.
Прораб оказался дельным человеком. Там замерил, там почесал в затылке, там крякнул и тоже что-то записал. Осматривая стенной шкаф, он спросил:
- Для одежды хотите или как?
- Давайте сделаем для одежды. Он большой – в одной половине можно полки, в другой - вешалки. Тогда этот гроб с музыкой,- Петр Андреевич показал на старый гардероб,- можно будет отправить на свалку, а на его место поставить книжные полки.
- Выбрасывать? Это же настоящее дерево. Бук. Не то, что теперешнее ДСП. И работа старинная. Мы его почистим, лачком пройдемся, и станет он у вас как новый. Залюбуетесь. Так же поступим с книжным. Глядишь, и полки не понадобятся.
- Полки все равно нужны. В шкаф книги не помещаются. Лежат, где попало.
- Тогда мы полки пристыкуем к шкафу, сделаем их ему в тон. Будут за одно целое с ним. Не из бука, конечно, но похоже, не отличите. Обещаю, будет хорошо.
- Уговорили. Но от холодильника, плиты и тахты, да, еще от этой никелированной кровати я все-таки хочу избавиться.
- Если вы не возражаете, я увезу все это добро к себе на дачу,- сказал прораб, оглядев названные вещи.
- Конечно. О чем речь,- обрадовался хозяин.- Только после того, как будут новые.
- Естественно, как же вам жить. Вы, выберите, закажите, скажите мне где, и мои ребята все привезут и установят в лучшем виде. Завтра мы привезем материалы и оборудование, а к работе приступим послезавтра с утра. Так что вы, пожалуйста, в эти дни будьте дома.
- Дорогой …?
- Матвей Сергеевич,- подсказал прораб.
- Дорогой Матвей Сергеевич, вы не сказали мне главного – во что ваш ремонт мне влетит.
- Нивочто, дорогой Петр Андреевич. Его заказал Александр Максимович. Я составлю калькуляцию и отдам ему. Он оплатит. Мне сказано, никаких денежных разговоров с вами не вести. Так что вы, пожалуйста, к нему.
После этого заявления Матвей Сергеевич откланялся, уточнив, что придет на следующий день после обеда.
Юля оказалась миловидной женщиной ближе к сорока, однако сообщить свое отчество отказалась. Просто Юля. Невысокого роста, подвижная, пухленькая, вся из сфер и полусфер, не фотомодель, но очаровашка. Ее маркиз Карабас принял восторженно. Он ходил около нее кругами, терся об ноги и громко мурлыкал. Дамский угодник!
Она привезла Петру Андреевичу его трость, но ушла не сразу, а обошла всю квартиру, заглянула во все шкафы и даже на балкон выглянула. Предложение сходить в магазин или сделать что-нибудь по дому Петр Андреевич отклонил с благодарностью.
Прошел месяц. Отремонтированная квартира заблистала свежей краской, новой плиткой, сантехникой, ослепительно белыми пластиковыми окнами и паркетом. Петр Андреевич был в восторге, но с тревогой думал, хватит ли ему тех денег, что ему заплатила Натали, чтобы рассчитаться за ремонт.
На следующий день после ухода бригады пожаловал Александр.
- Здравствуй, Батя. Вот зашел посмотреть, как тут у тебя,- сказал он с порога.
- Здравствуйте, Александр Максимович.
- Опять ты за свое. Мы ж договорились.
- Знаешь, Алеша, отношения между людьми создаются долго, а разваливаются мгновенно.
- А я-то здесь причем?
- Согласен - непричем, но понимаете, понимаешь,… во мне что-то переменилось после того случая. Прости меня старика.
- Мама любила тебя, считала святым, а она для меня закон.
- Ну, ты, брат, и загнул. Святой. Я не верю, что так сказала твоя мать, и, тем более, не верю тебе, что ты так считаешь.
- Хочешь, я стану на колени, чтобы замолить грех брата?
- Не нужно. Мне тебя не поднять. Стар я уже. И маркиз Карабас все еще на тебя дуется. Он не отделяет тебя от своего обидчика.
- Какой еще маркиз Карабас?
- Да вот он. Забыл, что ли?- Петр Андреевич показал на кота, настороженно и зло смотревшего на гостя.
- А этот,- Александр пренебрежительно посмотрел на животное и по-хозяйски, не дожидаясь приглашения, прошел в другую комнату.
Маркиз Карабас тоже своего отношения к гостю не переменил и все время, пока тот присутствовал, следил за ним недобрым взглядом.
- А на Алексея я не в обиде,- продолжал отчим, следуя за пасынком.- Сам виноват. Давно нужно было убраться оттуда. Все откладывал, вот и получил коленом под зад. Поделом…
- Совсем другое дело,- пасынок пропустил мимо ушей излияния отчима.- Ато жил в свинарнике. Стены, окна, потолок, пол… Все путем. Может кондиционер поставить?
- Ни к чему. Только простужаться. Мне и без него хорошо.
- Как знаешь. Смотри, мне не сложно.
Они пришли на кухню.
- Чайку или кофе? Заодно и поговорим. У меня и тортик имеется, и лимончик,- предложил хозяин.
- Лучше чай,- ответил пасынок.- Мой отец говорил: “Чай не водка, много не выпьешь”. Мировой был мужик, царствие ему небесное. Он только говорил так, но водку в рот не брал. У нас ее в доме никогда и не было. Потому, наверно, и гостей не принимали. Какие в России гости без выпивона. Он пил чай, кофе мама любила. Мы с братом впервые попробовали водку лет в четырнадцать. Когда отец узнал, выдрал нас, как сидоровых коз. На этот раз первым оказался я. Что лучше – получать порку первым или дожидаться своей очереди... не скажу, но экзекуцию я перенес молча. Алешка же завопил после первого шлепка: то ли родитель вошел в раж, то ли у брательника кишка оказалась тонковата. Скорее, второе. Было это в первый и в последний раз. Будь дома мама, она бы не позволила. Непедагогично! Но по делу.
Пока они пили чай, кот запрыгнул на подоконник и взирал на гостя оттуда недобрым взглядом. Даже торт есть не стал.
- Мне неудобно, Саша, что я внес раскол в ваш дружный тандем,- сказал Петр Андреевич.
- Никакого раскола нет и быть не может. Успокойся и не бери в голову. Я уже все уже уладил.
- Как тебе удалось? Уж он так распалялся. Так кипятился.
- Когда я узнал о его походе к тебе, у нас с ним был крупный разговор, и мне удалось убедить его в том, что он не прав. Он тебе не звонил?
- А он не смог бы. Я в тот же день съехал, а телефона сюда у вас нет.
- Алешка младший из нас и привык меня слушать,- сказал пасынок, помешивая чай.
- Как младший? А всегда считал вас близнецами,- удивился Петр Андреевич
- Близнецы, но он появился после меня. Был очень слабый, думали, что не выживет. А когда выжил, то родители надышаться на него не могли. Мы, дети, для родителей всегда были на первом месте, что для мамы, что для отца, но Алешка для них был первее. Я понимаю, что они поступали так неосознанно. Дает, например, мама нам есть – первая тарелка Алешеньке. Ему она, как мне казалось, и кусочек получше выбирала. Не специально, но получалось так. Идем в кино идем. Нам покупают мороженое. Одинаковое, но первому он дает Саше. А если розочка окажется смятой или стаканчик надломленным, то они достанутся мне. Через секунду я слизывал розочку и надкусывал стаканчик, но обида оставалась. И так - изо дня в день, не один год.
В голосе его чувствовалась обида.
- Я рано пристрастился к чтению. Еще до школы. Стал брать книги в библиотеке. Родителям это нравилось, но когда книжки появились в руках у Алеши, они в один голос принимались уговаривать его не увлекаться – глазки можно испортить.
Мы и сейчас с ним похожи, а в детстве вообще были неразличимы, поэтому экзамены в школе за него сдал я. В институте тоже было не без этого. Мама – знала о наших проделках, но помалкивала. В результате наш Алеша знаниями не перегрузился. Когда же родители поняли, что вырастили невежду, было уже поздно.
- Тогда мне не понятно, почему он плохо относится к матери, если она так его холила и лелеяла. Казалось должно быть наоборот,- удивился Петр Андреевич.
- Из чего ты взял, что он плохо к ней относится?
- Из последнего разговора с ним.
- К сожалению это так, а почему – мне тоже непонятно,- вздохнул Александр.- А недавно он пристрастился к игре в казино. Стал просаживать все, что получал на личные нужды, и, в конце концов, оказался на мели, залез в долги. Тогда-то и пришла ему в голову идея продать московскую квартиру. Она находится почти в центре Москвы, в кирпичном доме. И не какая-нибудь, а квартира крупного чиновника. Это же целое состояние. Но в ней жил ты. Прямо как в анекдоте, когда один тип нашел на улице хороший костюм, только из него кое-кого нужно вытряхнуть.
- Это старый анекдот. Его еще мой дед рассказывал,- вставил Петр Андреевич.
- И попер он на тебя, как на буфет. А ты и лапки кверху, сразу сдался. Когда юрист объяснил ему, что единолично он продажу квартиры провернуть не сможет, он пришел ко мне. Так я узнал о том, что случилось между вами, и сразу к тебе. Хорошо еще адрес удалось найти в старой маминой записной книжке.
- Ты напрасно беспокоился. Мне все равно нужно было съезжать оттуда. Алеша меня только простимулировал.
- Хорош стимул, нечего сказать.
- Какой уж был.
- Я вот что думаю об этом,- продолжал пасынок:- если исходить из современных отношений между людьми, то Алешка ничего крамольного не сделал. Подумаешь, пожилого человека оскорбил и выгнал. Не на улицу же. А что творится вокруг: родные дети за комнату в коммуналке, не говоря уж об отдельной квартире, отправляют своих стариков в дома престарелых и психушки, сживают со свету. И не детки алкашей, о таких могут и не узнать, дети известных артистов и военных. А рыба, как известно, с головы гниет, с государства. Оно первое начало гнобить вас, стариков. Взять, например, тебя. Твоя пенсия – это же издевательство. Уверен, ты сделал для этой страны намного больше, чем какой-нибудь Вася-водопроводчик, всю жизнь сшибавший с жильцов трёшки и находившийся в состоянии постоянного похмелья. А он получает, наверно, столько же. Меньше просто некуда.
- Ты прав, но оставим этот разговор. Государство знает, что делает. Рассуди сам, если мне не заплатить, я смолчу, а бывший вечно пьяный пролетарий Вася-водопроводчик вылакает очередную бутылку паленой водки и выкатит с запасного пути свой бронепоезд – “булыжник – орудие пролетариата” и тогда, как нынче говорят, никому мало не покажется. Не спасут ни охрана, ни высокие заборы. Кто успеет укрыться на Канарах или будет на нарах – выживут, а остальных, как в детской считалочке, “кто не спрятался – я не виноват”. Всех, кто прилично одет, от кого не несет сивухой – на фонари. Вот потому их и прикармливают за счет таких, как я.
- По-твоему получается – что нары, что Канары – один черт.
- Дело вкуса и везения.
- Я не стану продолжать. И так все ясно. Алеша наш оказался современным. А та квартира – ты прав, Бог с ней. Зачем тебе одному такие хоромы? Здесь согласись, получилось очень даже ничего. Завтра я попрошу зайти к тебе специалиста, и вы с ним обсудите, чем и как ее обставить.
- Может не надо, Саша. Я и за ремонт могу… У имеются есть кой-какие деньжата.
- Надо, Батя, надо. А потом – это не мои деньги. Мамины. Расходы прошли, как благотворительность: ремонт квартиры одинокого пенсионера. А сбережения попридержи. Мало ли что… Пусть это будет тебе от нее подарок.
- Ты читал, Саша, “Собачье сердце” Булгакова,- решил сменить тему Петр Андреевич и, как оказалось, не совсем удачно.
- Это где старый чудак, вроде тебя, кобелю сделал операцию, что-то отрезал, что-то пришил, и тот стал человеком? По телеку смотрел.
- В общем, то так, но не совсем,- продолжал отчим.- Там профессор Преображенский не просто сделал операцию, он пересадил псу Шарику гипофиз и яички погибшего пролетария Клима Чугункина, вора и музыканта - играл на балалайке в трактирах. Пролетарий чистой воды. Если мне не изменяет память, этот Клим был трижды судим. Два раза его оправдали за недостатком улик и за пролетарское происхождение, а в третий раз – он получил пятнадцать лет каторги условно. В результате той операции несчастное животное превратилось в подобие Клима.
- К чему ты мне все это рассказал?- с тоном непонимания спросил пасынок.
- К тому, Саша, что, как мне кажется, вы с Алексеем являетесь продолжениями разных генетических линий. Пролетарские гены отца в основном достались тебе. Алеша же пошел по линии мамы. Помнится, папа твой был потомственным рабочим, из пролетариев, а мама… Лучше бы было, если бы об этом вам рассказала сама Натали.
- Какая еще Натали?
- Мама твоя. Когда я ее узнал впервые, она требовала, чтобы ее звали только так. И в паспорте у нее так записано. Ваш дед, ее отец назвал ее, в честь своей матери. Если бы у него были сыновья, то первого бы звали Алексеем. Так было испокон веков. Она вам не рассказала, думала, рано. Ваш папа тоже не знал. Она и сама узнала только тогда, когда Алексей Алексеевич, ваш дед умирал. Ты помнишь ее перстень? Он старинный, фамильный.
- Где-то лежит. Нужно найти,- как бы сам себе сказал пасынок.- Кучу денег, поди, стоит.
- У меня лежат записки ее умершей подруги Маргариты,- продолжал отчим,- там об этом рассказано со слов твоей мамы. Натали попросила меня подготовить их к изданию. Я сделал. Она собиралась отдать в издательство подготовленный мной вариант, но, видимо, что-то не сложилось.
- У меня есть знакомый издатель. Я покажу ему, может, заинтересуется.
- Когда я разберусь со всем этим,- он показал на картонные коробки с книгами,- найду диск с теми записками, то дам тебе. Прочитаешь. Тогда и решишь, стоит ли их издавать.
Петр Андреевич решил на этом закончить свой рассказ, но, увидев досаду на лице пасынка, добавил:
- Я не собирался бросить тень на вашего отца. Уверен, он был отличным человеком, иначе такая женщина, как Натали, не связала бы с ним свою жизнь. Но ведь были и деды, прадеды…
- Если принять твои рассуждения за основу, то выходит, что Сашка, то бишь я, Шариков, его еще как-то смешно звали.
- Полиграфом Полиграфовичем.
- А Алешка – принц датский?- сказал он зло.- Может у него и замок имеется?
- Почему бы и нет. В записках говорится, что у прадеда вашего был дом на Арбате, и имение где-то имелось.
- Выберу день, скорее всего воскресенье, отключу телефон, приеду к тебе и почитаю.
- Только предупреди заранее.
- Но не надо нас делить,- вдруг вспылил Александр.- Мы оба и то и другое – продолжение своих родителей.
- В этом ты пожалуй прав. Комплекцией, как я полагаю, вы похожи на отца. Лицами? На Наташу вы точно не вышли. А вот огненно-рыжие волосы ее. Видел бы ты, какая у нее была роскошная грива в молодости. Пожар московский. И белая, не поддающаяся загару кожа с веснушками у вас тоже от нее.
- И Алешка не такой глупый, каким он тебе показался,- продолжал защищаться Александр.
- А я разве сказал, что он глупый. Если хочешь знать, я даже не совсем уверен, что он говорил то, что думал. Но может быть хватит об этом?
- Когда мы создавали свое дело,- не унимался пасынок,- учредителей было трое. Мама и мы с братом. Отец наотрез отказался. “Нафига попу гармонь,- заявил он.- Надеюсь без куска хлеба вы меня, старика, не оставите.” Ты, полагаю, знаешь, что деньги мама получила от Филимона Фомича, царствие ему небесное.
- Кстати, Филимон Фомич – отец Маргариты,- вставил Петр Андреевич.
- Я не знал об этом,- буркнул Александр и продолжил:- Мама при составлении учредительных документов обставила все так, чтобы никто из нас не смог распоряжаться основным капиталом. Каждому устанавливалась зарплата и бонусы. Были предусмотрены всякие там накладные и непредвиденные расходы. И все. Свою долю в капитале она завещала кровным, законным внукам. Внебрачные и усыновленные в расчет не принимаются. Если же оных не окажется, то передать ее в Детский фонд.
- А вы с Алексеем женаты?- поинтересовался отчим.
- Пока нет,- коротко ответил пасынок.
- Так откуда же тогда внукам взяться?
- Еще не вечер,- Александр посмотрел на часы.- Однако засиделись мы с тобой, а у меня скоро поезд. Утром нужно быть в Н. Одно скажу тебе, положа руку на сердце,- по каким бы линиям мы с Алешкой не пошли, я все равно его люблю и готов за него жизнь отдать.
- Я бы удивился, если бы было по-другому,- сказал Петр Андреевич, довольный тем, что удалось уйти от мрачного окончания встречи. И все же после ухода Александра он чувствовал себя расстроенным, корил себя за то, что затеял разговор.
- Зря только бисер потратил,- ворчал он, закрыв за гостем дверь. Он теперь часто разговаривал вслух сам с собой или с котом, обсуждая самые насущные вопросы.- “Чай не водка, много не выпьешь.” Национальная идея, ты не находишь, Карабас? Он прав – они с братом - два сапога пара. Послушай, дружище, тебе не кажется, что я превращаюсь в ворчуна. Молчишь, значит согласен. Буду исправляться.
Александр не позвонил и никого не прислал. Петр Андреевич своими силами и средствами освоил свое капитально отремонтированное жилище. Сам бы он, конечно, на такой ремонт не отважился. Прикупил кое-какую мебель, кое-что приспособил из старого, и зажили они с маркизом Карабасом душа в душу.
Кот был удобным собеседником, Он с умным видом слушал рассуждения хозяина, неважно какие – о росте цен на продукты питания, курсе доллара или идее написать статью. Он даже что-то говорил, может и по существу, но хозяин его не понимал. Еще ему нравилось сидеть у хозяина на коленях, когда тот работал на компьютере. Как-то во время дневного сна (после обеда Петр Андреевич час спит), он был разбужен странным пощелкиванием. Проснулся и видит Карабаса: ноги на кресле, лапы на столе, и одной из них он стучит по клавишам. А еще любил кот наблюдать за хозяином, когда тот брился: сидел и следил за движением бритвы по намыленному лицу, однако предложение быть побритым самому решительно отклонил. Нравилось ему наблюдать, как хозяин принимал душ. Чтобы не оказаться за закрытой дверью, он приходил заранее и ждал, начала. Ели они рядом – миски кота стояли на подоконнике, близ стола. Во время трапез в основном и проходили их беседы. Ели они практически одно и то же, с некоторой разницей. Карабас ел кашу с колбасными обрезками, а хозяин – с маслом или молоком. А в остальном – никакой разницы, за исключением того, чего коты не едят вообще: лука, чеснока, лимонов, острого перца.
Внимательный и ласковый, он, конечно, тапочки не подавал. Не синьорское это дело. Но когда хозяину недомогалось, сидел рядом и громко успокаивающе мурлыкал. Если же у хозяина болела спина, он укладывался на больное место животом, и боль затихала.
Не зная, чем занимаются его пасынки, Петр Андреевич как-то покопался в интернете и обнаружил, что Александр (возможно однофамилец, но совпали и имя и отчество) возглавляет какой-то фонд с мудреным названием, находящийся в крупном городе на Волге. Чем тот фонд занимался, не говорилось. Когда же через неделю он повторил попытку, в надежде получить хоть какую-то информацию, то ни человека с Ф.И.О. Александра с Алексеем, ни самого фонда в сети не оказалось. А вскоре после этого – звонок:
- Петр Андреевич – это я, Юля. Я была у вас, палку привозила.
- Помню, Юленька, помню. А что стряслось? Голос у вас какой-то расстроенный. Вы откуда звоните?
- Из Н. Беда у нас… С Алешей, с Алексеем Максимовичем.
- Что стряслось? Не тяните.
- На машине разбился,- ответила она запинаясь.
- Как он? Жив?
- Живой. В реанимации. Бредит. Вас вспоминает. Александр Максимович просит, чтобы вы приехали. Сможете?
- Конечно, смогу. Не вопрос. Сейчас узнаю, когда поезд и … Вы дайте телефон, чтобы я смог вам позвонить.
- Не нужно. Я уже послала за вами машину. Она в Москве. Собирайтесь. Шофер позвонит, когда будет у вашего дома. Он знает, где вы живете.
- Вы хотите, чтобы я ехал в автомобиле? Может лучше поездом?
- Об этом я не подумала. С сейчас посмотрю расписание. Так-так-так. Есть ночной поезд. Отходит в одиннадцать вечера. В Н. прибывает рано утром. Заказываю вам купе в вагоне СВ. Устроит?
- Можно и проще. Я не гордый. А спать мне все равно где.
- Я скажу шоферу, чтобы он заехал за вами в 9-30 вечера. Он и билет на поезд привезет. Платить ничего не надо. Все будет оплачено.
- Тогда я начинаю собираться.
Первым делом Петр Андреевич сходил к соседке и договорился о Карабасе. Решили его не переселять. Он просто оставил ей ключ от квартиры, чтобы она его кормила и убирала. Ее кот знал и относился к ней нормально, даже позволял гладить. Уже подъезжая к вокзалу, он вспомнил, что за сборами забыл сообщить дочери с зятем о своем отъезде и посетовал об этом вслух. Шофер, не отрываясь от дороги, протянул ему свой мобильник.
Несмотря на удобное двухместное купе, которое он занимал один, Петр Андреевич всю ночь не смог уснуть, ворочался, сидел, вставал. Не давало покоя, как там Алеша. Собрался он за час до прибытия поезда в Н.
Было раннее утро, но Александр встретил его у вагона. На вопрос об Алеше он ответил:
- Пришел в себя. Первые его слова были о тебе. Отдохнешь, и поедем к нему.
- А что случилось?- нетерпеливо спросил Петр Андреевич.
- На скользкой дороге… В дерево врезался. Машина - в дребезги, в металлолом, сам – едва жив остался. Опасались, что не выживет,- отвечал пасынок, глядя на дорогу.
По скупости выражения Петр Андреевич чувствовал, что тот что-то недоговаривает, но допытываться не стал, решил, что разберется по ходу.
- Может прямо к нему,- сказал он, как только они покинули привокзальную площадь.
- В такую рань туда не пускают,- был ответ.- Позавтракаешь и поедем. Я заказал для тебя номер в гостинице.
- А почему в гостинице?- удивился Петр Андреевич.
- Так лучше,- ответил Александр.
Алешу лечили в больнице, что не для всех, без названия на входе. Охранник оценивающе осмотрел Петра Андреевича, почтительно раскланялся с Александром, открыл ворота, и они въехали во двор. В отдельной палате (с охраной у входа) было тихо: только шуршание кондиционера, да жужжание мухи, как-то попавшей туда, и которая билась о стекло наглухо закрытого окна.
У Алеши были забинтованы грудь и голова. Одна рука была в гипсе. “Спит",- подумал Петр Андреевич и решил, не беспокоить. Он опустился на стоявший рядом с кроватью табурет и приготовился ждать. Однако Александр стал проявлять нетерпение. Он взял за кисть, лежавшую поверх одеяла здоровую руку брата, и принялся ее трясти:
- Алеша, проснись. Батя к тебе приехал. Ты хотел его видеть.
Больной не пошевелился и не открыл глаза.
- Оставь его, Саша. Пусть спит,- вмешался Петр Андреевич.- Мне спешить некуда. Подожду.
- Лучше сейчас,- ответил Александр и опять затряс руку брата.
Больной шевельнул пальцами и спокойно произнес, пытаясь отнять руку:
- Ну чего трясешь. Слышу. Не глухой. Здравствуй, Батя,- он замолчал, собираясь с силами.- Прости… нас, Батя. Саша, … ты сделал, что обещал?
- Я, братуха, все сделал, как обещал. Ты помолчи. Тебе нельзя много разговаривать,- перебил его Саша. Петр Андреевич решительно отстранил его и взял Алешу за руку. Она была холодная, безжизненная.
- Алеша, дорогой мой,- сказал он, чувствуя, что готов заплакать.- Мне не за что тебя прощать, сынок. Я люблю тебя. Выздоравливай. Приедешь ко мне, тогда и поговорим.
Но Алеша уже его не слышал. Отключился.
Горло Петра Андреевича перехватило, сердце забилось учащенно, он опустился на стул, еле сдерживая слезы. Очень жалко ему стало пасынка. Он понял, что этот беспомощный, едва живой человек, ему дорог так, как никогда не был дорог до этого. Присутствовавшая при этом медсестра предложила ему воды и успокоительное. Он воду выпил, но от таблетки отказался.
Когда Петр Андреевич успокоился, они зашли к лечащему врачу.
Разминая пальцами сигарету, врач говорил путано, порой бессвязно, вставляя непонятные медицинские термины, явно боялся сказать лишнее. Из того, что он сказал, следовало, что опасности летального исхода уже нет, но выздоровление будет долгим и следует опасаться осложнений. “Никакая это ни автомобильная авария, что бы мне ни говорили. Уверен, у него огнестрельные ранения,”- заключил Петр Андреевич, но ничего не сказал.
Посещение больного и его жалкий, беспомощный вид потрясли Петра Андреевича. Он понял, что навсегда теряет этих ставших ему дорогими ему людей, и произнес, обращаясь к Алексею:
- Полагаю, Саша, что на этом моя миссия окончена, и мне здесь больше делать нечего. У тебя и без меня забот предостаточно. Поэтому мне лучше уже сегодня отбыть восвояси. Это возможно сегодня?
- Конечно,- согласился пасынок.- Я сейчас закажу для тебя билет. Он достал мобильник, соединился с кем-то и произнес всего несколько слов. Видимо, все уже было предусмотрено.
- Все в порядке. Поедешь в том же вагоне,- сообщил он и добавил,- Вижу, что ты все понял.
- Давно,- ответил Петр Андреевич.- В Москве, вместе с маркизом Карабасом. В первый твой приход я еще верил, что это Алеша такой-сякой меня унизил и выставил из квартиры, а ты его урезонил, на место поставил. Но во второй – извини. Да и сказка про казино прозвучала как-то не убедительно.
- Не думал я, что ты меня раскусишь, по крайней мере, не так быстро.
- И раскусывать-то было нечего. Все было ясно, как дважды-два, да и кот узнал тебя, а он ошибиться не мог. Но я говорил тебе тогда, повторяю и сейчас: передо мной вы с братом ни чем не провинились. Да и кто я такой, чтобы прощать? Пусть Бог прощает.
- Причем тут Бог?
- Такая у него работа.
- На Бога надейся, а сам…
- А ведь это не мне, тебе нужно прощать,- продолжал отчим.
- Кого и за что, позволь тебя спросить,- встрепенулся пасынок.
- Ты не можешь простить брату то, что мать с отцом любили его больше, чем тебя, не так ли? А ты забудь.
Александр и ничего не ответил, только побледнел.
- Вы такие, какие есть, какими ОН вас создал,- Петр Андреевич показал в осеннее небо.- И другими не станете, как бы ни старались.
- Шариковы?- спросил пасынок.
- Я так не считаю. Полагаю, что все не так просто. Однако давай прекратим этот разговор. Ни к чему хорошему он не приведет.
По тому, как пасынок напрягся, Петр Андреевич почувствовал, что еще немного, и тот скажет: “Шел бы ты, старый хрен, со своими мудрствованиями куда подальше.” К тому, видимо, и шло.
- Это может показаться тебе блажью,- продолжал он, беря пасынка за руку, точно так, как за несколько минут до этого держал за руку Сашу. Рука Алексея была горячей и нервной, но я хочу увидеть дом, в котором жила подруга твоей мамы Маргарита. Я тебе говорил о ее записках. Ты скажи, как пройти туда отсюда. Я знаю, что от вокзала туда ходил какой-то трамвай. Дом тот за его длину Великой китайской стеной прозвали. Еще в первую пятилетку построили.
- Что-то не припомню такого. Может водитель…,- ответил Саша.- Зачем трамвай. Он отвезет, вот только разузнает, где это.
- К чему такие хлопоты. Мне все равно нечем заняться. Вот и проедусь на общественном транспорте. Заодно и город посмотрю. Я ведь здесь никогда не был.
- Нет уж. Ты мой гость, да и отпускать тебя одного в незнакомом городе…,- решительно прервал его рассуждения пасынок, и добавил:- Извини, что я не выбрался к тебе, чтобы почитать те записки.
- Ты же тогда сказал, что еще не вечер. А давай я перешлю их тебе по Интернету? Почитаешь, когда будет удобно.
- Как я сразу не подумал, голова садовая. Ты мне дай свой электронный адрес?
- Я пришлю записки Маргариты, и он будет там.
- Да, конечно, так даже лучше. Вот моя визитка. Там он есть. А сейчас прости, у меня дела. Машина с шофером - в твоем распоряжении до вечера. Он отвезет тебя туда, куда скажешь.
- Мне так долго не нужно. Всего час-другой. Только к тому дому. А потом мне нужно будет отдохнуть. Устал я, переволновался, да и в поезде не спалось.
- Час у меня найдется,- передумал Саша.- Пожалуй, я проедусь с тобой.
Ему очень не хотелось оставлять отчима наедине с шофером. Неизвестно, что тому удастся выспросить у парня.
Шофер тоже не знал, где находится нужный ему дом, но когда Петр Андреевич упомянул “Шанхай”, то оба поняли, о чем речь. “Раскусил меня старый хрен,- думал Саша, сидя в машине рядом с отчимом.- Задумал я тогда многоходовую операцию, а он пожертвовал качество и выиграл партию. Гроссмейстер. Но с меня достаточно. Больше я этого старого пердуна видеть не желаю. Мне наплевать, что об этом сказали бы мать с отцом. Она хотела, чтобы я содержал его до конца его дней. Завещание составила, но узаконить не успела. Хорошо, Алешка не знает. Нытьем доконал бы. А дед-то, вон еще какой здоровяк, нас переживет. Провожу вечером и дорогу к нему забуду.”
Дом еще стоял, но явно рушился: был в трещинах и с обвалившимися балконами. Многие окна были заколочены досками и кусками железа. Из некоторых дымили трубы “буржуек”. На месте же “Шанхая” разросся городок двух и трех этажных коттеджей, огороженных от мира двухметровыми бетонными заборами.
- Рублевка наша. Как в Москве, только труба пониже и дым пожиже. Депутаты, прокурорские и милицейские чины, не самые высокие, ну и, конечно, бандиты, действующие и ушедшие напокой и прочая шушера. Элита наша. Это место и теперь называют “Шанхаем”.
- А вы разве не здесь…?- удивился Петр Андреевич.
- Конечно, нет,- ответил Алексей брезгливо.- Ты же был у нас.
- Быть-то был. А что я видел? Забор вокруг и везде на машине. Да и не до того мне было.
Автомобиль остановился у подъезда гостиницы.
- В ресторан не ходи. Закажи обед в номер,- порекомендовал Саша.
Однако Петру Андреевичу есть не хотелось. Ему бы поскорее добраться до постели. “Не надо мне было сюда ехать,- думал он, укладываясь.- Ни к чему мне это в чужом пиру похмелье. Но, и отказаться я не мог. Не тот случай.”
Он долго не мог заснуть. Ему было жалко Алешу, ранил цинизм Саши у постели полуживого брата. Алексей в момент разговора о выселения из той квартиры находился где-то рядом, возможно сидел на скамейке во дворе или в припаркованной неподалеку машине. Он видел, как Петр Андреевич вернулся с прогулки и по мобильнику известил об этом брата, находившегося в квартире. Наушник от телефона, скрытым длинными волосами, оставался включенным все время, пока они там препирались, поэтому Алеша слышал их разговор.
Когда Петр Андреевич и Александр подошли к вагону, до отправления поезда оставалось более четверти часа. Они вошли в купе.
- Ты мне ничего не хочешь больше сказать обо всем этом?- спросил Петр Андреевич, глядя пасынку в глаза.
- А что говорить? Ты ведь и так все понял.
- То, что произошло с Алексеем - это серьезно?
- Более чем,- ответил пасынок.- Большие деньги и большие люди за этим.
- И для тебя?
- Боюсь, что на его месте должен был я находиться.
Они помолчали.
По внутренней трансляции поезда объявили, что до отправления осталось пять минут, и попросили пассажиров занять свои места, а провожающих выйти из вагонов.
- Бросьте вы все это, ребята,- сказал Петр Андреевич.- Жизнь дороже. Поживите в Москве, а еще лучше – в Испании. Там вас точно искать не станут. Полагаю, что деньги у вас для этого найдутся. А когда все уляжется, вернетесь.
- Сначала нужно Алексея на ноги поставить,- ответил пасынок.
- Что же такое вы сотворили, что на вас так ополчились?
- В двух словах не расскажешь, а на большее – времени не осталось. Да и не к чему тебе это знать.
- Как говорится, меньше знаешь, лучше спишь,- с горечью согласился Петр Андреевич.
- Может и так,- ответил пасынок и направился к выходу. - Прощай, Батя. Не поминай лихом нас непутевых.
- До свидания, Саша. Будете в Москве, заходите,- сказал Петр Андреевич вслед заторопившемуся к выходу пасынку.- Помни, чтобы ни случилось, я вас люблю и, пока жив, буду любить, как своих детей. Береги Алешу.
Поезд тронулся. Растроганный Петр Андреевич прильнул к окну, но сквозь запотевшее стекло ничего не увидел кроме проплывавших мимо фонарей. Когда он протер его, платформа уже была позади. Потянулись заборы и мрачные здания без окон. Вскоре и они кончились, и за окном встала темная стена леса.
Петр Андреевич еще долго стоял в темном купе, прислонив горячий лоб к холодному и влажному стеклу окна. Мысли его путались, набегали одна на другую, и, не оформившись, пропадали. По его щекам текли слезы, слезы старого маленького человека, маленького и одинокого в этом огромном запутанном мире.
Простояв так с полчаса, он успокоился, мысли его упорядочились, приняли привычный ход. Он разделся, умыл лицо, попил воды из стоявшей на столе бутылки, лег в постель, и быстро заснул...
Светило знойное индийское солнце, от которого ему было совсем не жарко. Он был молод и счастлив. Была Марго, величественно-красивая, неприступно-холодная и равнодушная к нему. И ему это было совсем не важно. Он любил ее и был этим счастлив. Была Натали, яркая, искрометная, взбалмошная. Ее он тоже любил. Он и сам не знал, кого из них он любил больше. Все они были счастливы, сами того не ведая, и впереди у них была долгая и, как оказалось, такая короткая жизнь.