Одно краткое мгновение после последнего аккорда в зале консерватории стояла тишина. Следующий миг взорвал тишину аплодисментами. Зал поднялся и в едином порыве аплодировал стоя. Хлопки, звучавшие сначала в разнобой, непонятным образом слились в единый ритм. Впечатление было такое, что хлопает не тысяча, а один человек, сопровождаемый многократным эхом.
Трое студентов консерватории возвращались после концерта. Говорили о концерте и о молодом Максиме Ацуеве, восходящей звезде, который сегодня так блистательно играл Рахманинова.
"А кстати, видели, дед сидел слева от меня?" - худой долговязый первокурсник Лёша усмехнулся - "вот он кадр! Ладно не встал, ревматизм, наверное... Но даже не похлопал . Наверное, тёмный, не понимает ничего в классике. Зачем шёл тогда на концерт, непонятно".
"Вообще-то, это педагог Максима, ты что, не знал?", - удивлённо посмотрела на него Лиза.
Лёшка сконфузился. Так молча и шёл дальше.
Он понял всё. Педагог сам готовил с Максимом эту программу, он знал её изнутри. Он знал и слышал все ошибки и слабые места, не замеченные публикой. Он знал, сколько ещё предстоит работы над этой программой.
Вдруг пришла мысль: а ведь этот "дед", возможно, все свои силы вкладывает в Максима! И для Максима все аплодисменты зала значат меньше, чем его молчание .
Может быть, вот так же нашу жизнь, всю нашу подноготную знает Бог. И Он любит нас, и учит чему-то...
А мы так ведёмся на похвалу людей, хотя в концерте нашей жизни звучит столько фальшивых нот.
Впрочем, фальшь не всегда заметна публике... И в конце концов, это нам аплодирует зал...