Агон Элла
Последний лист той осени.
Черный кот лежал, свернувшись калачиком на подоконнике. Нет, он не спал. Иногда он открывал свои зеленые глаза и поглядывал на улицу сквозь стекло, мутное от скатывающихся по нему холодных мелких капель. А за окном ничего не изменялось. Все то же серое небо, все тот же бесконечный дождь, да одинокий старый клен.
Заблудившейся в каминной трубе ветер, завывал свою песню.
Настенные часы отбивали ход неутомимого времени.
Человек , поднялся с кресла, держа в руке недочитанную газету. Скомкал и сунул ее в камин. Чуть тлевший доселе огонь, с жадностью начал поглощать бумажные листы.
- Ну, что, Крысолов, пошли обедать! - Голос прозвучал неожиданно громко. Человек взглянул на кота, ухмыльнулся, и уверенными шагами направился в сторону кухни.
Кот, услышав свое имя, нехотя повел ухом, и снова взглянул в окно. Все та же унылая картина. Только листьев на клене поубавилось. Тот стоял, раскачиваясь, как какой-то немыслимый , сильно подвыпивший, полуодетый часовой.
«Крысолов! И кто только придумал это имя»! - О крысах, этот кот имел представление весьма абстрактное. Что-то большое, страшное, серое в клетке. Там, за стеклом витрины зоомагазина. Однажды, это было еще тогда, когда цвела сирень. Этот аромат витал повсюду, кружил голову, а по ночам звал гулять по крышам. Черный кот стоял неподалеку от витрины зоомагазина, ожидая Мими. «Ах, Мими! На какие хитрости ей приходилось идти, что бы незаметно убежать из дому! Такая игривая и нежная... Белая и пушистая! О, Мими! Ты была не из тех, кто поднимает хвостик перед кем попало… Да, мяу… Она называла меня Мьер». Мими, опаздывала, как всегда. А он, слоняясь, томимый бесконечным ожиданием, разглядывал проходивших мимо, вечно спешащих куда-то, ничем не занятых людей. И, вот тогда …, этого он никогда не забудет …, вот тогда, он почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Кот обернулся, и увидел те пронизывающе глядящие на него глаза. Крыса в клетке. Он никогда до этого не видел таких тварей, но сразу понял, что там была она. И тогда, он, впервые в жизни, учуял опьяняющий запах охоты. Когти обнажились, шерсть поднялась дыбом. Они стояли и пялились, друг на друга через стекло, излучая нечем не объяснимую, не имеющую при данных обстоятельствах никакого смысла, ненависть.
…..
А потом, этот визг тормозов. И Мими на асфальте. Ее белая шубка быстро окрашивалась красным. И от нее больше не пахло желанием, а в некогда прекрасных синих глазах, поселился цвет бесконечной ночи. «И кто это придумал, что у кошек семь жизней? Наверно, человек».
- Крысолов!
«Ненавижу имя свое! Крыс ненавижу! Если бы не та крыса! Если бы я тогда смотрел на дорогу… И, почему? Почему, Мими бежала в тот день с другой стороны улицы? Ненавижу крыс»!
- Крысолов! Сколько можно тебя ждать!
«Да, мяу, надо уметь прощать. Кто это сказал? Кажется, какой-то очень умный кот. И, что он знает о любви! А, ведь у нас тогда была любовь! Наверно».
Кот поднялся, спрыгнул с подоконника, и лениво поплелся в кухню. И тут же, запах свежей рыбы, заглушил его не веселые воспоминания.
- Ну, что, Крысолов, явился, наконец, лежебока!
«Да, мяу. Надо уметь прощать»….
А потом они сидели в кресле у камина. Человек опять разглядывал белые, испещренные маленькими мушками листы бумаги, время от времени поглаживая, лежащегося у него на коленях, черного кота. От человека неприятно пахло табаком, но за то, он приятно чесал за ухом. И еще, он следил за порядком в доме, и всегда во время подавал еду…
Утро было холодным и серым. Крысолов выбрался из своей круглой кроватки, и, проскользнув сквозь приоткрытую дверь своей комнаты, начал обходить дом. Человек спал. Он лежал на спине в большущей кровати, и издавал смешные звуки. Кот обошел кровать, и вышел из спальни. Спустился по лестнице на нижний этаж. В гостиной, под массивной ножкой обеденного стола валялась резиновая мышка. Кот подошел, немного поиграл, потом отшвырнув ее в сторону остывшего за ночь камина, направился в кухню. Там, у плиты, стояло блюдечко, наполненное молоком.
……
«Этот дом становится слишком большим, для одного кота и одного человека»,- думал он, взбираясь на подоконник в гостиной.
Марта, брела по холодному тротуару, старательно обходя лужи. Ее тощие бока прикрывала серая, потертая шуба, а вечно тяжелый живот, свисал так низко, что, едва не касался земли. Все коты в округе знали Марту, и прибегали к ней, когда становилось одиноко. А она всех жалела, и никому не отказывала. Кошка жила одна, в подвале полуразрушенного дома у реки. И вместо круглой кроватки, там у нее в углу валялся кусок старого, кишащего блохами, одеяла.
Крысолов, лежа на бархатной подушке, наблюдал, как она, с трудом цепляясь за гладкую поверхность, взбирается на мусорный бак, и исчезает в его зеленых недрах.
«Интересно, когда она в последний раз пила молоко? Может нужно позвать ее к себе и накормить? А, впрочем, нет. Не стоит. Повадится еще! И будет у дверей караулить. Лучше не приучать. Пускай остается все, как есть».
Марта выбралась из бака, и уныло поплелась в сторону реки.
А клен за ночь распрощался со своей листвой. Только один единственный лист, как безумная, висящая на хвосте, раздавленная окровавленная крыса, болтался, на ничем не прикрытом дереве.
«Зацепился, мяу! Он думает, что победил! Что присохнет, и до весны дотянет! Эх, суета все это, мяу! И, как бы ты за ветку крепко не держался, ты, старый лист, никогда уже не станешь нежным зеленым листочком».
Часы проснулись, и начали громко отбивать время. И слышно их было, даже в самых отдаленных уголках большого холодного дома.