«Утро осени обычно приходит с опозданием. Юная гречанка Орисия проснулась привычно рано, чтобы отнести молоко воспитавшей ее тетушке, которая жила недалеко от северной стены Верхнего города Ольвии. Быстрые ноги девушки в кожаных сандалиях легко ступали по узким улочкам, вымощенным битыми черепками. Под утро терпкий запах диких трав с привольной степи, всю ночь царивший над уснувшим городом, вытеснялся морским ветром. Он поднимался от раскинувшегося внизу изумрудного лимана, пропитанного крепкой морской солью могучего Понта. Смелые греки любили море и верили, что всесильные боги помогут им выстоять в дальних странствиях и защитят от свирепых врагов, грозивших им на суше.
В прозрачном воздухе уже веяло запахом от домашних очагов. Город ремесленников, моряков и торговцев обычно просыпался рано. Но юной девушке в утренних сумерках было страшновато. Поэтому, бегом поднявшись по крутому подъему, она остановилась немного отдышаться. И ее взору открылась широкая степь, где струился дым многочисленных костров, которые согревали ночью скифов, воинов и кочевников-скотоводов. Бдительные стражники на укрепленной крепостной стене Ольвии, всматриваясь в степную даль, о чем-то негромко переговаривались. И хотя южная степь в предрассветной тишине дышала покоем, на сердце Орисии почему-то стало тревожно.
Девушка осторожно поставила амфору с молоком в небольшом внутреннем дворике дома любимой тетушки, старясь успокоиться после быстрой ходьбы и отгоняя свои ночные страхи. Орисия подумала, что в осеннем полумраке города-крепости страх навеяли ей вчерашние воспоминания. Вечером в торговой лавке отца она взяла в руки странную статуэтку, выменянную им у незнакомого скифа, привезшего в город сырые шкуры степных быков. Наверно, это было древнее божество воинственных кочевников – мрачная богиня, с небольшим зеркалом в руке, сидящая рядом со своим змееподобным предком. И теперь образ этого необычного предка никак не оставлял впечатлительную девушку.
Хотя она знала, что в одном из загадочных мифов было передано, что очень давно стойкий Геракл, совершая свои подвиги, растерял где-то в Полесье божественных коров, которых перегонял от самого Атланта, и потом никак не мог собрать их в одно стадо. В этом сложном деле ему взялась помочь прекрасная ехидна, которая жила в глубокой пещере. Она полюбила отважного героя и собрала его строптивых коров, за что он согласился пожить с ней, став любящим мужем. По преданию, от их любви у ехидны родились три сына, один из которых и был мужественный Скиф.
Впечатлительная Орисия побаивалась славян - кочевников и теперь старалась быстрее забыть о страшной статуэтке. Ведь в Ольвии надо было иметь силы жить в окружении врагов, не думая о войне. Она легко поднялась на крепостной вал, чтобы перед возвращением домой полюбоваться меркнущими звездами, которые уже собирала в свой рукав розовеющая Аврора, летящая с востока в своей золотой колеснице. Улыбнувшись утреннему светилу, юная гречанка отбросила от себя сумрачные страхи, вспомнив о мудрой сказке эллинов, учившей не бояться темноты. Ведь именно чернокрылая Ночь, богиня, перед которой трепетал даже Зевс, ответила на ухаживания Ветра и снесла во чрево Темноты серебряное яйцо мира. Помня эту сказку, Орисия верила в свое счастье. Девушка взмахнула рукой восходящему солнцу и побежала домой, радуясь морскому ветру, который всегда помогал кораблям возвратиться к родному берегу из дальних странствий».
***
Осеннние тяжелые волны гулко вздыхают, обнимая после долгой разлуки Ольвийское побережье, совсем как взмыленные после долгой езды быстрые кони. Наконец, добежав до берега, они пытаются прикоснуться своей белой пеной к высоким красноватым глиняным холмам, зияющим небольшими овальными пещерками. Сегодня на лимане вечерний прилив несется из широкого устья двух могучих рек – Днепра и Южного Буга, древние греки называли их Борисфеном и Гипанисом.
Утром здесь обычно побеждает мощное течение древнего Понта, величавого Черного моря, отливающего синей бирюзой, которая на фоне красноватых глыб высокого берега представляется бесконечным потоком воды - тяжелой бронзовой воды, памяти ушедших веков. Тогда верхние слои соленой морской воды своей синевой перекрывают нижние, зеленовато-желтые речные потоки. Но вечером крохотные речные водоросли поглотили всю акваторию лимана размытой зеленой акварелью. И создается впечатление, что это какой-то настырный художник решил перекрасить воду и белый песок на берегу Гипаниса в зеленый цвет.
Наступила ранняя осень, с ее еще жаркими днями и отрадными теплыми вечерами. Моя осень на древнем Ольвийском побережье, расположенном в часе езды от Николаева, совсем рядом с Очаковом. Сегодня от акрополя, в котором несколько тысячелетий жили люди, остались лишь узкие улочки с кладками строений. Уже совершенно разрушена агора, главная площадь с небольшим алтарем, и печально стоят полуразрушенные склепы. Руины Ольвии Понтийской, древнегреческой митрополии Милета, когда-то входящей в Афинский союз, теперь охраняются бдительными археологами. Большая часть домов древнего города была разобрана турками для укрепления крепостных стен Очакова еще во времена русско-турецких войн. И сегодня археологи торопятся собрать по крупицам историю жизни греческих поселенцев, ведь почти четверть города уже покрыта водами наступающего лимана.
С высокого берега на морском горизонте виднеется узкая полоса Кинбурнской косы, с тенистым реликтовым лесом и заманчивыми морскими заливами, кишащими разнообразными пернатыми. Совсем недалеко протянулась знаменитая Тендровская коса, которую в древности называли Ахилловым бегом, ристалищем мифического Ахилла. По преданию, его мать богиня сделала сына практически неуязвимым.
Известно, что легендарного воина стало возможным поразить лишь в стопу ноги, так как богиня, окуная сына в священную воду, держала своего младенца за пяту. Удивительно, но с высоты птичьего полета эта коса действительно напоминает стопу ноги, пронзенную летящей стрелой. В эллинских преданиях именно эта коса считалась местом боевых тренировок этого независимого, русоволосого и голубоглазого скифского царя. История утверждает, что греческая Ольвия имела с кочевниками мирный договор, однако за почти тысячелетнюю историю ей приходилось часто обороняться и отражать набеги разных варварских племен. Мужественные греческие поселенцы смогли выдержать даже осаду войска злобного завоевателя Александра Македонского. Все это в далеком прошлом. Мне же прогулки по акрополю и некрополю исчезнувшего города навеяли этой осенью сюжет о красивой любви, которая когда-то подарила счастье проживавшим здесь ольвиополитам. Ведь известно, что Ольвия в переводе с древнегреческого языка означает «Счастливая».
***
Комфортно устроившись в легком шезлонге на вершине высокого холма, поросшего степной травой, перед ширью раскинувшегося внизу лимана, я сочиняю далекую историю любви. Потрясающе красивая водная панорама помогает мне беспредельно летать в творческой фантазии. Но сегодня я любуюсь водными красотами не одна. Скоротать вечер, слушая шум Днепро-Бугского лимана, пришла со мной Людмила Ивановна, приятная белокурая женщина. Она дачная соседка моей старшей сестры, у которой я нахожусь в гостях. Узнав, что я пишу рассказы и интересуюсь женскими историями, пожилой женщине вдруг захотелось рассказать мне о своей первой любви. Хотя она с улыбкой заметила, что с давно улетевшей юностью теперь ее сближает только банальная цифра двадцать лет, отделяющая ее от столетия. Меня сразу заинтриговал глубокий взгляд ее чуть прищуренных глаз, цвета небесной синевы. От мужа сестры, нашего краеведа Вячеслава Владимировича, я уже знала, что их соседка была латышкой, приехавшей в наши места с родителями еще после октябрьских событий. Она стала известной швеей, прославилась и имела высокие награды, поэтому привыкла к вниманию окружающих. И теперь ее лицо, смуглое от морского ветра, освещают еще очень живые глаза. Глядя в них, я подумала, что такие глаза могли зажечь ни одно мужское сердце. После теплого дачного дня, который она провела в своем небольшом саду, Людмила Ивановна отдыхала рядом со мной на стульчике, перебирая на коленях небольшой букет степных трав, с устоявшимся, терпким запахом горькой полыни, и молчала, изредка вздыхая о своем, как бы собираясь с мыслями.
Она попросила меня не обращать на нее внимания и спокойно сочинять свой рассказ о любви юной гречанки. На что я ей заметила, что теперь не просто собрать крупицы о древних событиях и быте ольвиополитов. Хотя после работы археологов потомкам удается узнать намного больше о далеких предках и даже избавиться от привычных заблуждений. Ведь теперь уже опровергнуто бытовавшее мнение, что скифы были азиатами, с раскосыми глазами. Раскопки их курганов и дальнейшее восстановление внешности захороненных воинов по останкам предъявило изумленным ученым вполне обычную европейскую внешность. Не зря, многие видные греки и Геродот гордились своим дальним родством с этим вольным народом, кочевавшим по огромным территориям среднерусской равнины. К первым векам нашей эры скифы или сколоты, как называют их некоторые историки, освоили пространство от Дона до Болгарии и от Кавказа до самого Нила. Скифами были и известный приазовский царь Курбат, со своим знаменитым сыном Бояном. Конечно, многие письменные источники навсегда утеряны в веках. Но люди даже на расстоянии тысячелетий очень похожи своими чувствами и житейскими заботами. И тысячу лет назад эта земля также радовала серебристой рыбой и богатым урожаем. До сих пор волны выбрасывают на берег черепки битых амфор, чернолаковой и красноватой керамики. Над нами шумно летали чайки, лебеди и утки, направляясь на привычную ночевку на Кинбурнской косе. Я же смотрела на зеленоватую воду, представляя ушедшие от нас человеческие судьбы, и зеленая акварель речных водорослей, рисующая на песке свои замысловатые узоры, звала меня в художественный мир фантазии, а разговорчивые волны шептали о забытых тайнах, хранимых древними водами Борисфена и Гипаниса.
***
«Погруженная в свои переживания, юная гречанка спустилась с крепостного вала и поспешила в дом своего богатого отца, не обратив внимания на внезапную тревогу бдительных стражников Ольвии. Всю ночь у стен города было неспокойно - в степной дали у скифских шатров горели зловещие костры, возле которых мелькали тени грозных воинов и слышались их возбужденные крики. Несмотря на мирный договор и прочные торговые связи, ольвиополиты всегда были готовы к нападению кочевников. В последнее время все большую опасность представляли воинственные сарматы, которые двигались от Урала, вытесняя скифов по всему побережью все дальше в сторону Крыма. В греческих поселениях пытались разъяснять враждующим соседям преимущества мирной торговли, ведь тут уже проходили торговые пути из Китая в Средиземноморье и в более развитый мир ближнего Востока, а это сулило всем народам новые товары и процветание. Но воинственные кочевники, поставляющие в Ольвийские мастерские даже рога северных оленей, никак не хотели прочной мирной жизни, и они не признавали рабства, которое уже было привычным у греков-торговцев. С северной стороны Верхний город был окружен неприступной городской стеной, и там проживали более бедные жители Ольвии. Перепад высот на плато города составлял более тридцати метров. И две природные глубокие балки создавали удобный ландшафт для обороны, однако ограничивали внутригородское строительство, поэтому участки в городе были в цене. Нижний город, раскинувшийся на южной стороне, был защищен высоким берегом Понтийского лимана, где была построена надежная пристань для кораблей, которые перевозили грузы в Грецию и по всему Черноморскому побережью. Неспокойная ночь в лагере скифов все же вызвала тревогу у сторожевых в греческом городе. Все были удивлены вспышкой внезапной враждебности кочевников, так как могущественный скифский царь Скил относился очень доброжелательно к оседлым соседям и даже построил для себя здесь дворец, в котором проживал по договору с Ольвийской коллегией, оставляя свою охрану за воротами города. Мужественные скифы, кочуя по обширным территориям континента, привозили в город зерно, скот и шкуры. Ольвиополиты теперь больше опасались свирепых сарматов. Во время их воинственных набегов за надежными крепостными стенами города спасались землепашцы со всех окрестных сел. Однако зловещие крики и яркие костры в скифском поселении могли предвещать неожиданную беду. И ночная стража поспешила предупредить о ней правящую коллегию города. Ведь в случае враждебного нападения, на защиту города призывалось все население.
Тихо войдя в свою комнату, с удобной нишей для ложа и богато украшенным теменосом, Орисия присела у небольшого зеркала. Ее густые, курчавые волосы никак не хотели вмещаться под черепаховый гребень оливкового цвета, который привез ей из Греции ее возлюбленный Бион. Уже несколько месяцев, тайно страдая, девушка ждала его возвращения. Бион еще в начале лета отправился в Милет с ольвийским товаром, чтобы выгодно его продать и попросить позволения у своего старого отца жениться на Орисии. Гречанка понимала, что их запретная любовь, вызывавшая гнев ее жестокого отца, может так и остаться мечтой. Ведь Бион не был богат и еще не стал полноправным гражданином Ольвии, хотя и подал прошение о Проксении, которая предоставляла все права гражданства и свободной торговли в городе-государстве, уже чеканившем свои монеты – ассы и дельфинии. Но отец Орисии, отказываясь внимать ее безрассудной любви, мечтал о более выгодном для нее замужестве, надеясь красотой юной дочери упрочить свое положение среди знати города. Он был богатым торговцем и владел небольшой гончарной мастерской. Поэтому их дом располагался в центре города, и покатая шатровая крыша была покрыта черепицей.
Вот уже месяц влюбленная девушка, прячась от строгого отца, тайком выбегает на пристань и с надеждой всматривается в лазурную даль лимана, ожидая появления со стороны моря долгожданного корабля, на котором должен возвратиться ее Бион. Ведь он обещал ей возвратиться в Ольвию после сбора урожая виноградной лозы. Орисия надеялась, что юноша прибудет с богатыми подарками для ее отца, и тот согласится отдать ее замуж за любимого. Но уже прошли веселые вакхические процессии, а корабля Биона все не было. Как все женщины, ожидающие моряков, девушка боялась гнева великих богов, которые могли потопить небольшой корабль в морской пучине. Ведь все в жизни людей зависит от прихоти всесильных богов. Томясь в одиночестве, Орисия молилась богам помочь ее счастью, вспоминая тайные встречи, голос, глаза и сильные руки любимого...
Они познакомились цветущей весной, когда на склонах холмов зеленели луговые травы. В тот день отец Орисии получил из Греции заказанный товар и доверил дочери принести небольшую амфору с дорогими благовониями. Девушка прибежала на пристань к просоленному морскими ветрами огромному кораблю. Она была в белой тунике, подпоясанной тонким пояском. Бион стоял на палубе и руководил разгрузкой товара. Глаза Орисии безразлично скользнули по мужским лицам и вдруг остановились на его загорелых сильных руках и встретились с ясным взглядом стройного юноши с волевым лицом, обрамленным густыми волосами, подвязанными темной лентой. Девушка немного растерялась от неожиданно гулко забившегося сердца. Она крепко прижала к груди амфору с драгоценным маслом и стала быстро подниматься вверх по узкой дорожке от пристани, пытаясь убежать от коварных стрел богов любви. Но вдруг налетел порывистый морской ветер и начал насмешливо трепать ее одежду. Орисия растерялась - явно вездесущий Зефир, западный ветер, заметил ее робкий любовный взгляд, брошенный на незнакомца, и решил над ней подшутить. Среди ее подруг часто звучали прибаутки о бесстыжем сыне Зефира – Эроте, который своими вольностями смущал даже важных Олимпийских богов. Юная гречанка могла бы удержать легкое платье руками, но она боялась при этом выронить и разбить дорогой керамический сосуд. Весенний ветер закружился вокруг нее, как бы обгоняя и преграждая путь от пристани, запутывая ее волосы и с озорством поднимая подол тонкого платья. С палубы корабля до нее донеслись восхищенные крики веселых моряков:
- Возвращайся к нам! Крепче держись за веревку, красавица! Берегись, не то ветер любви поднимет и унесет тебя на своих крыльях в морскую пучину.
Наверно, им было весело смотреть на ее изящную фигурку, которую на виду у всех пытался раздеть бесстыдный Зефир. Юная девушка вспыхнула от робости и досады, тщетно пытаясь одновременно удержать тонкую ткань платья и амфору с дорогим маслом. Она уже хотела опуститься на корточки, чтобы поставить амфору на землю, но вдруг кто-то мягко взял у нее сосуд, и она тут же плотно обернула легкую ткань платья вокруг себя. Щеки смущенной Орисии запылали от стыда, и даже расшалившийся ветер-обидчик не мог их остудить. Выступившие слезы мешали ей взглянуть в глаза своему спасителю, однако она сразу поняла, что это был он. Ведь это были его загорелые руки. Так весенний Зефир, призванный помогать влюбленным, все же соединил их. Теплый голос юноши сразу ее успокоил. И по его робкому волнению Орисия почувствовала, что его сердце тоже запылало любовью к ней:
- Не сердись и не плачь. Отпусти печаль, красавица! Ведь это просто морской ветер, разве на него сердятся? А смех мужчин, это просто смех счастливых моряков, возвратившихся из опасного плаванья на землю. Но ты не думай, что они смеются над тобой. Так они восторгаются твоей несравненной красотой. В тот день Бион проводил девушку до самого дома. И с этой первой встречи они уже не представляли себе жизнь друг без друга и поклялись навечно соединиться в одной судьбе.
Глядя на себя в зеркало, Орисия вспоминала, как им было легко и радостно вместе. Убегая тайком из дома, она гуляла с Бионом по узким улочкам Нижнего города, любуясь яркими звездами и слушая тихие напевы поэтов на обширной агоре у строящегося храма Аполлону Дельфийскому. Сильные пальцы юноши сжимали тонкие руки своей возлюбленной, а она, с замирающим сердцем от его нежного прикосновения, опьяненная весной и звуками лиры, предавалась мечтам о счастье рядом с ним.
- Ты только послушай, о чем он поет, - горячо шептали ей его желанные губы, -ведь это древние песни Дионисии о создании земли.
Орисия вспомнила звучание лиры и тихий голос старца: в мерном гекзаметре он пел стихи об отважном боге Дионисе, примчавшем на себе из черного космоса луну, красавицу Селену. Однако влюбленная девушка с грустью поглядывала на ночное небо – ведь величавая луна уже вовсю светилась своим полным счастьем над самой агорой, затмевая далекие звезды. Но Орисия не радовалась ей, потому что луна, плывущая над самой головой, обозначала время ее расставания с любимым. Нежно простившись с Бионом, девушка торопливо убегала домой к строгому отцу, который в любую минуту мог разгневаться, обнаружив отсутствие непослушной дочери. Когда Бион ушел в море, Орисия, томясь в одиночестве и прислушиваясь к каждому шороху большого дома, шепотом возносила свои тайные молитвы богам у домашнего теменоса, чтобы сбылось ее сокровенное счастье. Перед ней в богато украшенной нише были расставлены красивые фигурки древних богов Эллады. Но из всех богов влюбленная гречанка выбрала небольшую терракотовую статуэтку священной Кибелы, с львенком на коленях. Прижимая ее к сердцу, девушка тихо молилась, чтобы ее Бион возвратился с добрыми вестями, и боги вознаградили их долгожданным счастьем.
Она тревожилась не зря, потому что на вакхической процессии, в которой принимал участие даже скифский царь Схил, Орисию приметил старый вдовец Клеоп, похоронивший свою больную жену почти год назад. Он был владельцем нескольких кораблей и неоднократно избирался народным собранием в коллегию, правящую Ольвией Понтийской. На веселом празднике, где Орисия в цветах и лентах танцевала и пела вместе со своими подругами, знатный вдовец не скрывал от окружающих своего восторга красотой свободной гречанки. И теперь отец Орисии постоянно говорил о выгодном родстве, возлагая большие надежды на замужество юной дочери. Скорее всего, он рассчитывал, что благодаря влиятельному зятю, ему удастся заполучить новый участок земли в центре города для строительства еще одной торговой лавки. Устремления и мечты Орисии о любви и счастье были совершенно не понятны скуповатому отцу, для которого прочное богатство было единственным смыслом жизни. Накануне юная гречанка увидела вещий сон, что долгожданный корабль скоро подойдет к пристани, и Бион спасет ее от старого вдовца. В отчаянной молитве слезы надежды катились по нежным щекам, орошая статуэтку всесильной богини, которую прижимала к груди влюбленная девушка. Она верила, что добрая богиня поможет их счастью, ведь все на свете создано для радости и счастья...
В доме уже все проснулись, и в зеркале вздрогнули блики от огня домашнего очага. Заботливые руки прикоснулись к волосам Орисии – это служанка Гермиона бесшумно вошла в комнату и стала утешать ее, бережно причесывая густые волосы хозяйки и укладывая их под черепаховый гребень. Юная госпожа была благодарна молодой женщине за сочувствие к ее страданиям. Гермиона ждала ребенка, и поэтому Орисия уже месяц помогала ей носить воду. Каждый день она сопровождала ее по мощеным битыми черепками улочкам в Нижний город к каптажам и колодцу. Там девушка на время оставляла служанку и тайком бежала на берег лимана к пристани, прячась от знакомых, которые могли рассказать ее отцу об ее настойчивом ожидании корабля из Милета. Пытаясь разгадать вещий сон Орисии, Гермиона подбросила хворост в очаг, и в комнате сразу стало уютнее. Умная Гермиона никогда не говорила о плохих приметах в чутких снах впечатлительной юной хозяйки. Служанка тут же вспомнила несколько старых преданий, которые потверждали, что корабль под прочными парусами вскоре прибудет в Ольвию. Быстро собравшись, женщины взяли сосуды и направились в центр города. Сегодня они выждали момент, когда строгий хозяин занялся торговыми делами со знакомым скифом-скотоводом, привозившем ему сыровыделанные шкуры для продажи. На этот раз хитрый грек нанял еще нескольких работников, чтобы они более тщательно обработали кожу – ведь качественный товар поднимется в цене в несколько раз. Ускользнув из дворика без строгих напутствий хозяина, женщины прошли по необычно пустынным улочкам к колодцу. Оказалось, что в центре уже собралось множество людей, особенно с верхней части Ольвии. На центральной площади города, у белой коллонады толпились также жители и землепашцы с ближних селений. Обычно сдержанные ольвиополиты были очень возбуждены. Однако влюбленная Орисия, не вникая в городские новости, оставила Гермиону с сосудами для воды у колодца и помчалась к пристани. Девушка долго всматривалась в лазурную даль морского горизонта, но и сегодня на зов ее тоскующего сердца отозвались только мелькающие над волнами белые чайки.
На пристани стоял все тот же потрепанный штормом корабль, который чинили работники богатого Клеопа. И Орисия печально побрела к храму Аполлона Дельфийского, покровителя всех моряков и торговцев. К счастью, возле алтаря никого не было. Войдя в каменную ограду и тихо шепча молитву, она склонилась над алтарем в форме огромного креста, затем уколола свой палец булавкой и капнула на камень каплю жертвенной крови. В девушке жила надежда, что всесильный Аполлон все же услышит с небес и внемлет ее мольбе. Ведь только могучий бог может быстрее домчать корабль ее возлюбленного через бурные моря, чтобы он успел к ней до сватовства старого Клеопа. Когда Орисия подошла к каптажу, у которого ждала ее Гермиона с сосудами, уже наполненными водой, она наконец услышала страшную весть. Оказалось, что брат скифского царя Октамасад рассказал в племени об участии степного царя в вакхических процессиях ольвиополитов и поднял бунт против него в лагере кочевников. Они не простили царю Скилу принятие чуждых обычаев греков и подстрекаемые коварным Октамасадом отрубили ему голову. Теперь правление города выставило дополнительные военные отряды для обороны и предупредило жителей о возможном нападении скифов, хотя спешно принимались все меры для ублажения нового варварского царя, чтобы сберечь мирную жизнь Ольвии. Взволнованные тревогой женщины, взяли сосуды с водой и пошли домой.
Однако дома все было спокойно. Навстречу к ним вышел неожиданно радостный отец Орисии и позвал дочь в свою комнату. Он подвел ее к теменосу с божествами, освещенному яркими светильниками, и торжественно показал ей богатую одежду и подарки, доставленные от Клеопа. Старый вдовец все же объявил отцу о своем желании жениться на ней. Молча склонив голову, девушка выслушала строгого отца, глотая слезы и не смея ему прекословить. Когда же он вышел, она с громкими рыданиями упала на постель и забылась в горьких слезах, отказавшись от вечерней трапезы. Только после заката солнца она тихо вышла во внутренний двор, глядя с укоризной, в тихое, освещенное счастливой луной небо:
- Где же ты, коварный Зефир, не ставший попутным ветром моему возлюбленному, и ты, моя любимая Кибела, покровительница женской судьбы? Неужели мои слезы не тронули ваши божественные сердца? Ведь мне лучше умереть, чем стать женой старого Клеопа!
Герпиона пыталась утешить ее, говоря, что теперь она будет очень богатой госпожой и быстро привыкнет к старому мужу. Но девушка плакала и шептала, что ни за что не изменит своей любви, и что ей противны дряблая кожа и лысый череп мерзкого Клеопа. А старый муж будет все жизнь только ненавидеть ее, постоянно чувствуя себя еще более старым рядом с ее цветущей юностью. И она даже готова убить себя, только бы не стать его женой. Следующий день Орисии прошел в тумане печали. Но на закате солнца девушка все же вышла из своей комнаты и вдруг услышала от работников гончарной мастерской, что в порту поспешно заканчивается выгрузка судна, прибывшего из Милета еще рано утром. В этот раз ольвиополиты торопились с разгрузкой, опасаясь внезапного нападения скифов. Совершенно забыв о грозном отце, отчаянная гречанка тут же побежала к пристани, чтобы встретиться со своим долгожданным возлюбленным. Когда она ступила на дощатую пристань, Бион выбежал ей навстречу - ему уже рассказали о намерении старого Клеопа жениться на его невесте. Он нежно успокоил девушку и увел ее на центральную Агору Ольвии. Там у алтаря бога Аполлона он попросил Орисию стать его женой, вопреки воле ее жестокого отца. Юноша рассказал, что к радости влюбленных, его старый отец, узнав об их нежной любви, одобрил желание сына жениться. Он передал Орисии в подарок красивое ожерелье с изображением Геры и просил ее переехать жить в Милет, где Бион теперь будет сам вести торговые дела семьи.
- Ты моя радость и счастье, и все боги Олимпа хотят, чтобы ты стала госпожой нашего дома!
Кричал счастливый Бион, подхватив ее на руки на высоком холме и весело кружа над шумящим лиманом. И на рассвете наступившего дня окрыленная радостью Орисия, не простившись с бессердечным отцом, тайком прибежала на отплывающий корабль, чтобы навсегда оставить родную Ольвию. Юная гречанка уже поняла, что для каждой женщины город счастья там, где она будет жить со своим любимым».
***
Закрыв блокнот и с легкой грустью простившись со своими героями, я взглянула на берег и увидела красноватый осколок ольвийской амфоры, выброшенный большой волной, которую разрезал огромный сухогруз, выходящий из устья Южного Буга в Черное море. Мне было любопытно поближе рассмотреть обломок древней посуды, но следующая сильная волна отбросила его еще дальше в прибрежный песок. И я решила спуститься на берег чуть позже, чтобы не прерывать сидящую рядом собеседницу. Увидев, что я закрыла блокнот, она начала трогательный рассказ о незабываемой любви своей юности.
Провожая синим взглядом уходящий в море корабль, Людмила Ивановна немного смущенно сказала:
- Понимаете, Наточка, почему-то дачная жизнь возле лимана теперь постоянно возвращает меня к началу моей женской судьбы. А может быть, так бывает со всеми, когда заканчивается жизнь, то почему-то вспоминаешь и ворошишь в себе все ушедшее? И потом оно начинает постоянно шуметь и звучать в тебе, волнуя досадой и грустью, как эти зеленые не затихающие волны моря.
- Да, наверно, волны памяти, самые неугомонные, - поддержала я ее, с улыбкой показывая на черепок древней амфоры, отшлифованный солеными морскими волнами.
- Мы часто пытаемся из мелких осколков воспоминаний сложить и оживить ушедшее, спрятанное где-то в глубине. Осознав, наконец, что именно оно и было нашей жизнью.
Людмила Ивановна с какой-то затаенной тоской посмотрела вслед кораблю, освещенному слабыми лучами заходящего осеннего солнца. И неожиданно во мне с грустью отозвалась открытая рана ее разрушенной женской судьбы. Удивительно, но ей, как и мечтательной Орисии в моем романтичном этюде, было суждено испытать восторженную любовь в своей ранней юности. Но она поступила не так, как моя героиня, и опрометчиво отказалась от своего счастья.
- Я только после замужества поняла, что мое женское счастье разбито в черепки. Хотя мне некого в этом винить.
Эти слова старая женщина произнесла без слез, но я поняла, что утрата любви принесла ей много страданий. Ее руки в волнении теребили высушенные солнцем растения. А я посмотрела на натруженные женские руки, которые аккуратно перевязали нитками букетики степных трав, и мне стало как-то неловко, что она вдруг так беспощадно осуждает свою женскую судьбу, получившую всеобщее заслуженное признание. Тем более что Людмила Ивановна не была одинока, жила в прекрасной семье. Теперь сын и внук продолжили ее дело в швейном бизнесе. Окружающие всегда считали ее счастливой. Но оказывается, что всю жизнь ее не отпускала не отзвучавшая любовь, оставшаяся в далекой юности.
После моего придуманного рассказа о счастье молодых эллинов я вдруг опять попала в водоворот страстей, которые не дают покоя живой душе моей современницы. Давно распрощавшись с юностью, она не смогла забыть потери своей первой любви, и волны памяти постоянно возвращают ее в предвоенные годы, когда она еще выпускница - школьница вдруг влюбилась в военного моряка. Они встречались четыре месяца, но семья и одноклассники осуждали ее, убеждая, что военный корабль скоро уйдет из города, а на ней останется позорное клеймо брошенной девушки. Мягкий голос проникновенно звучал над затихающей степью:
- Как же я была глупа, Наточка! Я думала, что любовь приходит и уходит, как в кино. В юности я вообще считала, что сегодня тебе может понравиться один парень, а через время - полюбишь другого. А вот у меня так уж случилось, что только раз в жизни я полюбила и летала, окрыленная своей любовью. Судьба все же свела меня с единственным суженым, чтобы дать мне истинное женское счастье, сердцем к сердцу. Но тогда я этого не поняла, и сама так глупо от него отказалась. Однако больше никого в жизни не смогла полюбить. Моя женская природа ни одному из мужчин никогда больше не отозвалась…
Людмила Ивановна говорила спокойно, и я поняла, что эта не отзвучавшая любовь на всю жизнь задержала сердце женщины в прошлом. Мне почему-то очень захотелось представить ее белокурой, синеглазой девушкой семнадцати лет, но я не знала, как была одета молодежь в предвоенные годы.
- Ведь тогда еще не было войны, - откликнулась Людмила Ивановна на мои размышления. - Обычно летом, молодежь города теплыми вечерами собиралась на танцплощадке в яхт-клубе, который был на просторной набережной Южного Буга. Ведь мы танцевали под грампластинки. Знаете, Ната, в те годы были особенно популярны песни Леонида Утесова и Изабеллы Юрьевой, но я очень любила романс «Утомленное солнце». Его пел Ежи Петербургский. Эта песня так и осталась звучать во мне, как память о том вечере и последнем взгляде моего едиственного в жизни любимого...
Вечернее солнце прикоснулось к золотистым волосам моей собеседницы, с белесой сединой над синими глазами. По ее взволнованному голосу я поняла, что ей очень дано хотелось рассказать кому-то свою сокровенную историю любви. Так уж случилось, что перед уходом корабля военный моряк захотел с ней попрощаться и пригласил прийти в яхт-клуб на танцы. Но по совету подруг растерянная девушка вдруг ему сказала, что никак не сможет с ним встретиться. А вечером неожиданно собралась большая компания ребят со двора, и они веселой гурьбой буквально привели ее на танцплощадку. И вот когда одноклассник стал с ней танцевать легкое танго, и прозвучали роковые слова романса: «В этот день вы признались, что нет любви», - глаза Людмилы внезапно встретились с осуждающим взглядом полюбившего ее моряка. Наверно, он был поражен обманом и подумал, что легкомысленная девушка его не любила. Юная школьница была настолько смущена происшедшим, что не осмелилась подойти к нему и объясниться. Поэтому, расстроенный моряк быстро ушел из яхт-клуба, не попрощавшись с ней. Так они потеряли друг друга навсегда.
- Всякое было в моей жизни - и горе, и радость, но любви больше не было, хотя с мужем мы прожили дружно, и я была ему верной женой. Ведь я была очень красивой, и фигура – загляденье. Бывало, на работе или где-нибудь на отдыхе, иду по улице – все мужики шею сворачивают. Может быть, это и стыдно рассказывать, но я даже в брачную ночь с мужем думала только о своей первой любви и вспоминала те единственные глаза мужественного моряка. И потом, когда в долгих муках родила сына, то в роддоме почему-то сразу подумала, какая бы была мне радость, если бы от него...
И вот, Наточка, в конце своей жизни я часто приезжаю сюда, подолгу смотрю на волны лимана и постоянно вспоминаю его последний взгляд и тот старый романс на танцплощадке. Как оказалось, это самое дорогое, что звучит во мне до сих пор. Если бы не встретилась с ним в свои семнадцать лет, то думала бы, что врут люди, и любви вообще не бывает на свете. Но, как говорят, Бог свел нас, а я сама отказалась от своего счастья. Возможно, в тот вечер он подумал, что я предала нашу любовь, и не простил мне, даже письмо не прислал...
Потом-то я опомнилась и долго ждала его, даже после страшной войны.
Как же я была легкомыслена, решив, что любовь уходит и снова приходит, как морские волны! Ведь сколько раз я потом пыталась полюбить кого-то, однако меня больше ни к кому так и не потянуло. Он так и остался моей единственной любовью. Другие мужчины были мне безразличны. Вы обязательно напишите, Наточка, что врут те, которые говорят о первой, второй или какой-то гламурной любви. Это глупые выдумки. Настоящая любовь бывает только одна или не дается вовсе. Это как награда, как волшебный подарок с небес.
Для каждой женщины бывает только один мужчина, которому по-настоящему отзовется ее женская природа. Только к одному женщина испытывает страстное влечение, любит его голос, принимает его и радостным, и грустным, и даже сердитым. Как говорили в старину - и на коне, и пешим. Только его одного она будет ждать годами и десятилетиями, только для одного него она будет петь душой, хотеть уюта в доме, хотеть детей, потому что только с ним одним женщина будет чувствовать себя женщиной. Обязательно пишите девочкам, чтобы они не торопились замуж и искали свою истинную половину. А я вот прожила без любви, как-то так серо, как бездушный автомат. Ничто, никакое благополучие не может восполнить близость родной души и желание любить.
Прожив долгие годы, я заметила, что некоторые женщины легкомысленно ищут в жизни комфорта и живут с мужьями, так и не раскрыв своего сердца, да и мужчины теперь редко бывают искренними. Как горько - смотришь, живут вдвоем, но без родства, совершенно одинокие, как чужие. Как будто между двумя людьми возведена глухая перегородка. Страшно, но потом в случае беды они запросто предают друг друга. Я в своей семье всегда была терпеливой - старалась хорошо работать, растила детей, была хозяйкой, хотя так никогда и не испытала женского счастья. Только скрытое горе, что сама лишила себя любви.
И даже перед мужем чувствовала себя виновной. Ведь всю жизнь во мне звучал другой голос. Оказывается, без любви – жизнь ничто. Все остальное, как будто не для тебя, а для других. Вот так и я - не жила, а прошла где-то по обочине жизни. Хотя, нет. Все же я жила, жила те самые счастливые четыре месяца, встречаясь с единственным любимым…
Когда Людмила Ивановна закончила повесть о разрушенной любви, меня обжег немой крик отчаяния от невозможности возвратить потерянное. Ведь потеряно было самое большое чудо - счастье. Пряча свои слезы, я быстро спустилась на берег к уже потемневшим волнам и подняла отшлифованный осколок древней глиняной амфоры. Вряд ли он мог заинтересовать археологов, но еще мог служить небольшой вазой для сухих трав. И я отдала его моей грустной собеседнице, которую уже вовсю звали к ужину ее веселые правнуки.
***
Ветер над водой почти затих, и волны успокоились. Некоторое время я сидела в одиночестве с чувством невесомости вблизи опустившегося вечернего неба. Казалось, оно слилось с потемневшей водой лимана. Прозрачный осенний воздух лишь изредка вздрагивал от шума крыльев возвращающихся на берег чаек.
- Смотри, утки-гагары летят, огромная стая и таким ровным клином! – Закричала подбежавшая ко мне с полевым отцовским биноклем старшая сестра.
Некоторое время мы наблюдали за красивыми северными птицами, с красными грудками и ярким, черно-белым оперением, которые провели лето рядом с нами на Кинбурнской косе и теперь совершали прощальные круги перед дальним перелетом. Сколько их возвратится сюда весной?
Короткие сумерки отступили перед приблизившейся ночью, и морской воздух стремительно устремился ввысь, напитывая легкие и кожу солоноватой влагой. Теперь мы сидели вдвоем над притихшим лиманом, ожидая первые звезды. Сестра немного ревниво спросила меня о разговоре с соседкой, намекая, что та может рассказать много интересного о своих трудовых достижениях.
- Не только, - уклончиво ответила я ей, сообщив, что этим вечером все же дописала свой романтичный этюд об Ольвии.
- Жаль, что я опоздала, - сестре не терпелось рассказать мне о своем путешествии по городам Европы. – Было бы превосходно связать твою любовную историю со среднеземноморской Массалией. Ты знаешь, у меня потрясающие впечатления от поездки в Ниццу. Ты ведь помнишь, что в эллинские времена Ницца была Массалийской колонией и называлась Никая?
Дымка опустившейся ночи скрыла мою улыбку. Я прекрасно поняла ее уловку. Ей очень хотелось выплеснуть мне свои впечатления о знаменитом курорте. Потому-то она и ждала, пока ее соседка оставит нас вдвоем на нашем любимом месте на холме. Но для меня ее описания были не новы. Все обычно. И приличное обслуживание, и опытный французский гид из бывшей дворянской семьи, и уже привычная замкнутость отдельных «странных супружеских пар», и даже то, что почти все женщины, попрощавшись с мужьями, сразу же, как «с цепи сорвались». Воистину примитивная суета – о, времена! О, нравы…
- Ты же знаешь, что мне все это не очень интересно, - мягко прервала я ее, сожалея, что волнующий осенний вечер может закончиться такими банальными разговорами. – Ну, вспомни, что-нибудь необычное, что могло бы заинтриговать. Лучше подумай и представь, что могло бы и меня заинтресовать, если бы я была там вместе с тобой.
- А ты знаешь, такая интригующая история, действительно, произошла в Ницце, -немного помолчав, сказала сестра. – Ты бы ее назвала «Таинственная белая комната».
В ночном небе стали выпячиваться золотые звезды, по странному первенству – близости к нам, постепенно проявляя придуманные в древности созвездия. Мы закутались в теплые пледы и тихо разговаривали уже в невесомости приближающегося к нам космоса. В ее рассказе о белой комнате присутствовал какой-то осенний шарм французского шансона, который прозвучал для меня прощальным аккордом вечерних историй о любви.
***
Они с подругой жили в турецкой гостинице на третьем этаже в старом районе Ниццы, примечательном очень узкими улочками. Поэтому, когда в первый день открыли свое окно, увидели в жилом доме напротив, почти рядом, очень большую богатую комнату, изысканно обставленную белой мебелью в стиле рококо.
В ней было несколько изящных столиков с роскошными вазами, в которых каждый день появлялись букеты свежих цветов. Примечательно, что стены, воздушные занавеси, подушки на огромном диване, стоящем посредине комнаты, тоже были ослепительной белизны. Загадка была в том, что целую неделю, уходя и возвращаясь из города, женщины никого в этой комнате не видели. Они даже стали загадывать о ней шутливые истории.
Сначала они придумали, что эта комната подготовлена для молодоженов или просто счастливых влюбленных. Через пару дней они уже шутили, что, скорее всего, комната ждет тайную любовницу богатого бизнесмена или кого-то из золотой богемы искусства.
- Для нас это уже стало привычным ритуалом – утром и вечером бросать взгляд на пустую белую комнату. А вдруг там уже кто-то задернул белые шторы?
И все же в последнюю ночь перед их отъездом в роскошной комнате, наконец-то, появился странный хозяин. Однако он шторы не закрыл.
- Конечно, это не совсем прилично рассматривать чужого человека. Но он оказался настолько чужим, понимаешь, Натка, чужим для всех людей вообще!?
И мы были этим настолько ошарашены, что несколько минут буквально пожирали его глазами.
Сестра вспоминала о странном случае, а я почему-то размышляла о надуманном отчуждении между людьми, которое даже с развитием техники, увы, все больше усугубляется. Оказывается, белая комната принадлежала очень старому человеку. Подруги увидели его поздним вечером одиноко сидящим на диване перед огромным экраном домашнего кинотеатра.
- Понимаешь, нас поразила его старость, - увлеченно рассказывала сестра.
- Нет, это не обычная старость прожившего жизнь человека. Так может проявиться истинная сущность, когда человек не думает, что его кто-то видит со стороны. Он как бы оголяется перед всем миром, как будто снимает все маски, которые привык носить в обществе. И вот представь, сняв с себя все маски, он оказался никем. На его старом лице не было ни одной живой черточки. Мы сразу поняли, что он совершенно не реагировал на происходящее на экране. В нем даже не было обычной брезгливости пресытившейся роскоши или ощущения немощи своей дряхлой старости. Мне тогда даже подумалось страшное, что он был мертвым всегда. Неподвижное лицо манекена не выражало ничего человеческого.
Разочарование подруг было действительно потрясающим. Поэтому, уезжая домой после экзотических впечатлений знаменитой Ниццы и тщетных фантастических догадок о тайне белой комнаты, они даже в дороге пытались представить странную судьбу таинственного субъекта - призрака. Может быть, это была квартира какого-то крупного банкира или совершенно пресытившегося рантье, или банального владельца казино, да мало ли сегодня в мире опустошенных праздной суетой.
- Вот ты Ната, неплохой психолог, так скажи, что такое могло случиться, чтобы еще до смерти так заживо омертвить человека? - Стала допытывать меня сестра. - Может быть, он просто устал от жизни?
- Глупая фраза, - попыталась отшутиться я от нее, - «Устал от жизни», - как будто она повторяется! Представь, вот так однажды вдруг сказал себе: «Немного отдохну без жизни, то есть умру, наберусь сил, а потом еще тут поживу».
- А может быть, его когда-то посетила роковая любовь? - Растерянно сказала сестра, в который раз удивляясь чему-то далекому от нашей привычной жизни.
- Хотя, вряд ли он мог страдать о ком-то. А вдруг, он все же когда-то любил и страдал, а потом умер в себе от горя безвозвратной потери?
- Трудно предполагать, хотя можно попытаться. - Я знала, что беда в том, что человеческие миры наглухо замкнуты друг от друга. - Но понимаешь, лучше размышлять об этом абстрактно, без упоминания о том конкретном человеке.
Мне вдруг все же захотелось представить лицо омертвевшего призрака, описанного сестрой, который сам давно забыл себя на снятой маске. Однако я сразу же отбросила ее предположение о какой-то роковой любви, вспомнив совсем молодые глаза Людмилы Ивановны.
- Нет, если бы он даже когда-то страдал или сгорал от любви, то что-то живое все же отпечаталось бы на его лице, - улыбнулась я неугомонной фантазерке. Мы воспринимали друг друга как в детстве, когда еще верили во что-то таинственное. - По твоему описанию, он бездушно соответствовал физиологии человека, постоянно угождая окружению, приспосабливаясь и меняя маски. Возможно, в его жизни у него их было так много, что он потерял самого себя. Я бы назвала твою историю «Лицо, забытое на снятой маске». Хотя, бывают и такие, которые за всю жизнь вообще не приобрели никакого своего лица. На каждый случай им достаточно иметь просто удобную маску.
- Вот здорово, это точное определение того старика, показавшегося нам безвидным призраком. Попробуй, напиши о нем что-нибудь мистическое. - Сестра всегда старалась привлечь меня к популярному литературному жанру.
- Вряд ли стоит вообще писать что-то мистическое. Да и что такое мистика? Так, сгусток мрачной фантазии, на минуту отвлекающей от зависших проблем.
Я думаю, что все же лучше писать о вечно звучащем мгновении жизни, чтобы не воспринимать ее серой и прагматичной.
- Это так. Но, увы, мы все же осознаем, что все в этой жизни закономерно приходит к своему концу.
Сестра стала рассматривать в бинокль уже близкие к нам ярко-желтые звезды.
И я поняла, что у нее осталось предубеждение от случайного столкновения со странным персонажем. Впрочем, она слишком впечатлительная, и ей лучше о нем поскорей забыть. Поэтому я плавно перевела разговор в сугубо женское русло:
- Да, но только у всех людей это происходит по-разному - смотря когда к нам приходит конец. Чаще, это становится бесконечным началом и продолжением в творчестве и учениках. Особенно, в любимых детях.
Ведь что же такое наша молодость? Вот в чем вопрос, волнующий во все времена всех, особенно нас, женщин. Вряд ли стоит считать, что наши годы жизни просто забирают банальные обороты земли, и вряд ли мы привязаны своей жизнью к количеству таких оборотов. Наверно, молодость женщин все же зависит от силы чувств, рождающих теплый свет. Ведь не зря говорят, что люди, созданные из музыки и света, вообще никогда не стареют, так как некоторые, которые становятся вялыми и омертвевшими уже даже в тридцать или сорок лет.
- Да, ты права. Особенно молодящиеся мужики, после встречи с fashion girls, - легко согласилась со мной сестра, передавая мне бинокль.
- Посмотри, вон в том секторе неба очень хорошо видно созвездие Весов, оно очень привлекало древних греков. Считалось, что вечные боги именно на этих весах когда-то отмеряли судьбу и количество дней каждому человеку.
Я с удовольствием вдохнула запах морских водорослей и очертила глазами далекие звезды, на которые тоже смотрели проживавшие здесь ольвиополиты несколько тысяч лет назад. Может быть, именно через звезды и возможно общение людей разных времен? Ведь именно эти звезды видели счастливые глаза уплывающих из Ольвии Орисии и Биона и тот отчаянный взгляд военного моряка на старой танцплощадке в довоенном яхт-клубе, да и тот тусклый, уже отрешенный от всего земного, взгляд одинокого старика.
Осторожно ступая в темноте по узкой тропинке к дому, я уже совершенно серьезно старалась отвлечь сестру от воспоминаний о белой комнате и быстро промелькнувшей юности:
- Ты представляешь, недавно астрономы открыли именно в созвездии Весов планету, похожую на нашу Землю, только в несколько раз больше. Предполагают, что там есть и вода, и такой же воздух. Только эта планета настолько огромная, что год на ней длится всего тридцать семь дней.
- Как замечательно, тридцать семь дней – и год прошел! Так это значит, что там очень даже неплохо было бы жить. Уж люди бы точно тогда не привязывали свой возраст к оборотам планеты и почти не старели! Ты права. Наверно, реальный возраст человека уж точно не в количестве прожитых дней или лет.
- Да и надо ли их считать? - Засмеялась я, и побежала с ней на перегонки, как в далеком детстве. - Тем более, говорят, что и наше солнце прожило почти половину своей жизни. И ведь ничего - прекрасно светит! И каждый наш день приходит к нам с чем-то интересным, с какой-то своей изюминкой, хоть иногда и с кислинкой. Самое главное, чтобы мы каждым утром все же замечали, что наше солнце взошло.
06.10.1010 г.