Сахалин - Ё-пэ-рэ-сэ-тэ

Анатолий Косенко
- Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! – радостно выдал появившийся в дверях Валерка Баранов. – Трудисся, Анатоль? А я Димке два дела спихнул! Молодец, скажи?

"Димкой" мы за глаза звали прокурора района Дранова, дядьку строгого, но спокойного, не повышавшего никогда на нас, следователей, голоса.

На город его спустили из области. В результате повезло всем. И областной прокуратуре, укрепившей не самое лучшее место в области опытным спецом. И городу, получившему в кои веки хорошего прокурора. И ему, увлекавшемуся рыбалкой. Река Поронай славилась на Сахалине летом красноперкой, осенью - шедшей на нерест горбушей, зимой – серебристой корюшкой, пахнувшей свежими огурцами: достаточно было принести с рыбалки десяток рыбех, и квартира благоухала в феврале-марте словно огуречная грядка. 

- Трудисся, говорю? - Валерка подошел, протянул руку.

Я пожал ее и продолжил печатать обвинительное заключение.

- Тружусь…   

- Молодец, оголец! – Валерка прошел по кабинету, засунув руки в карманы брюк, постоял у окна, после чего присел на подоконник. - Кончай! Сколько можно работать? Я фигею от тебя! Лижешь дела, лижешь! На выставку? Хе-хе…

Настроение у него было веселым. 

Я перестал печатать, сбитый с мысли.

- Чего?

- Что «чего»?

- Чего хочешь, не понял?

- Аа… - он пожал плечами и зевнул. - Ничего не хочу... Дела вот свои сдал Димке! Гуляю! Хе-хе…

- Какие дела? – посмотрел на него я. 

- А по мужику, помнишь, тетку изнасиловал на шахте новогодней ночью… И по отморозкам, что тырили по подвалам сгущенку, тушенку, шматье. Сорок четыре эпизода! Представляешь? По каждому сверял в показаниях склянки и банки! Чтобы разнобой в суде не пошел! Достали, стервецы! Собственными руками удушил бы, если б попались в лесополосе … - он зевнул снова, - Хотя, грязное это дело – душить.... Перестрелял бы! Медленно! Но больно... Как они надо мной издевались, Анатоль! Эти малолетки! Матка боска! - он замер, уставившись в какую-то точку, потом очнулся и расплылся в улыбке. – Перестрелял бы, точно. А так я человек хороший! Хе-хе…

Он потянулся еще раз. С наслаждением. Как могут потягиваться лишь изнуренные работой люди. Потом слез с подоконника и, подойдя ко мне, встал над душой.

- Домой иди, чудо! Отоспись, - предложил ему я. - Чего шарахается?!

Валерка зевнул вновь. Во весь рот уже. И помотал головой.       

- Кто ж в одиннадцать утра ложится? Вот до ночи дотяну и засну… 

Он выпучил глаза и, выгнувшись, закинул руки за голову.

- Ё-пэ-рэ-сэ-тэ… Действительно ломает... Словно неделю не спал... Эт бывает, когда сбрасываешь такие дела... Расслабуха начинается... Нет! Надо до вечера дотянут! Не мешаю?

Я посмотрел на него, усмехнулся.

- Видишь, обвинительное составляю. Ляпнешь что-нибудь! Впечатаю туда это... Димку удар хватит… 

Обвинительное заключение - главный документ уголовного делу, а потому когда доходишь до него – надо отбрасываит все и внимательно сверять каждую букву в нем. Потому что чуть что не так - вернут на доследование дело. Или прокурор. Или суд.

- Отоспаться, говоришь? - не унимался Валерка. – Да! Но - завтра! 

- Чего не сегодня? - поинтересовался я.

Баранов покачал головой.

- Сегодня - свадьба! С Гутькой идем. Подругу ее пропивать. Нарежусь! Хе-хе… - он хорохорился, но по его лицу, осунувшемуся за последние дни, усталость было видна невооруженным взглядом.

- За кого отдаешь? – переспросил его я.

- Кого? – не понял он. 

- Невесту свою? - переспросил я. 

- За матроса какого-то... А девка – класс. Сам бы женился! Но Гутька не разрешит... Хе-хе… 

Гутька была его женой и матерье его малолетней дочери, которую он обожал и о которой рассказывал не переставая. Особенно любил рассказывать про помидоры. Выращивал их на подоконниках. Сахалин – не тропики: помидоры на нем днем с огнем не найдешь зимой! А потому он любил хвалиться ими. Нет-нет, да и выдаст: «Анатоль, фигею! МалАя подходит  утром ко мне и на ушко шепчет, чтоб разрешил помидорину снять - та, мол, уже покраснела. Отвел я ее к кусту. Она сорвала и спрашивает, делимся или не делимся помидором. Я ей – делимся... Ой, не могу... А мы делимся, знаешь как? Я – нюхаю, она - ест! Хе-хе!

Свадьба? Суббота?

Я просмотрел на висевший у дверей календарь.

- А как ты пойдешь на свадьбу? У тебя же дежурство в субботу. Твой день по графику...   

- Не... Сегодня свадьба, а не в субботу! Чем слушаешь? Тут под матроса делали свадьбу, под жениха... Когда судно придет… Когда судно уйдет... Какие субботы?!   

- Тогда живи... А то я думал, подменять тебя в субботу придется. ЗАГС, вроде, в будни не
расписывает? Получается, расписывает...   

Валерка пожал плечами.

- Хрен его знает. Мне до лампы! Будни - не будни! Было б весело и теток побольше! Спелых! Обожаю! Как у вас, хохлов: «Визьмэшь в руку - маеш вещь»? Хе-хе... Дурдом... Надо ж так придумать - и не выговоришь… - он прикрыл глаза от удовольствия. – Даа... Натанцуюсь... Гутька неделю домой не пустит!

Я заглянул в  Уголовный кодекс, отыскал нужную статью и, придерживая страницу одной рукой, другой принялся печатать ссылку на нее в текст заключения. 

- А ты что за дело кончаешь? - спросил Валерка.   

- Тоже изнасилование. Помнишь, в феврале у порта девчонка выбежала из дому голая? Которую люди на автобусной остановке отбили от догнавшего идиота.   

- От гитариста? Что пел: “Я гибкий и стройный, как кипарис»? Хе-хе...

- Ну...

Баранов пожал плечами.

- Что за люди, Толь?! Ну, хочешь загасить что-то  – крикни лишь! Девок - не меряно! Сами хотят! Такие ж как мы! Нет - лезут к тем, кто не хочет! Уроды! – он помолчал, потом добавил: - А зрелище было еще то! Представляешь? Метровые сугробы. Толпа у остановки. Мамки с колясками... И краля голая чешет стометровку по снегу! Эх, меня не было! Я б тулупчик-то ей с удовольствием отдал... Ё-пэ-рэ-сэ-тэ… 

- Ну да... тебе б так! – съязвил я.

- Не, меня не насилуют... – заржал Баранов. – Я не в их вкусе!

Он посмотрел на часы.

- Живут вроде люди вот... а на самом деле - убивают, грабят, насилуют! 

Он снял часы с руки, стал переставлять стрелки.

- Что за жизнь?! Я до работы тут на шахте был. Маркшейдером. Все по-другому! Набьем уголька, помоемся, выпьем, в дурака перекинемся, в домино, в выходные – порыбачим. Никогда не думал, что столько дерьма вокруг. Клянусь! А заставили сюда идти после вуза.. Ох, и насмотрелся я, Анатоль, на народ... Ох насмотрелся... Хе-хе…

- Да тот же, что и у тебя на шахте...

- Э, нет... Не скажи! У нас мужики - что надо! До городского маразма не доходят. Поселок ведь. Что там?! На людях все… Позору не оберешься! Ну, напьются… Ну, морды побью друг другу… А в остальном - нормальные все…

Мы помолчали.

Я продолжал составлять обвинительное заключение.

Он о чем-то своем думал.

За окном пуржило. Из стороны в сторону носило крупные хлопья снега, било ими о стекла. Из круговерти вырывались новые и новые хлопья. Едва видные в белой пелене крыши домов укрывали толстые уже снежные шапки.

В кабинете было тихо, светло, тепло.

- Да, влип по полной программе я! - произнес вдруг Баранов.

Я посмотрел на него.

- Ты о чем?

- Да о том, что говорил себе, придурку, что не мое дело это – следователем быть! – он покачал головой. – Год уже тут, в прокуратуре, а не могу... Нормальным человеком ведь был! А связался с вами... с дурдомом...

- Эээ… - поднял на него глаза я. - Осторожней, сэр! Думай, что говоришь....

Баранов словно и не слышал меня. Потом неожиданно ответил.

- Я не о тебе... И не о Казакове... И не о Витьке Косыреве... Тем более, не о Димке... О системе всей... Раньше счастлив был. Работа, семья, нормальные люди. А тут – королевство кривых заркал... Одни уроды, убийцы, насильники, воры... Это жизнь, что ли?! Ну, да ладно...

Он не первый раз жаловался на судьбу. Приходил ко мне, самому молодому здесь, изливал душу... Вот и сейчас, принялся вновь прохаживаться по кабинету, засунув руки в карманы брюк... переживать...    

Я продолжал печатать, не обращая внимания на его болтовню.

- Анатоль! – вернул он мое внимание к себе.   

- Что?

- Кончай работу! Давай говорить!

- О чем? – спросил я, продолжая печатать.

- О жизни!

- Чьей?

- Нашей…

- Начинай… - этот полусерьезный язык у нас прижился давно. После суток молчания он помогал сбрасывать напряжение: зайдешь к коллеге, перекинешься парой таких фраз и расслабишься, отвлечешься... Я и сам так делал... Правда, не с такими веселостью и успехом как Валерка... 

- Кто «начинай»? - удивился Валерка. – Я «начинай»? Тогда поручение тебе! Позвони в одиннадцать вечера мне и вызови на происшествие! Как бы на происшествие... Понял?! Это если Гутька подымет трубку... А если я – я сам ей скажу, что на происшествие вызывают.

Я перестал печатать.

- Что за происшествие?

Он хохотнул.

- Так на свадьбу идем с нею же, а там будет деваха одна! Цимус! Я и так к ней, и так! Хочу закадрить! А как смыться? Вот и придумал! Под видом вызова на происшествие! Умный? Хе-хе…

Еще этим я не занимался…

- Скотина ты, Валер! Знаешь ведь, я всю ночь в леспромхозе на убийстве был... Думал приду раньше, лягу, отосплюсь! А ты…

Валерка засмеялся.

- Какие твои годы, Анатоль! Отоспишься еще! А тут - редкий случай! Свадьба! Понял?! И деваха там будет! Она не против, кажется, я мосты наводил уже! Осталось лишь договориться! Так, мол, и так, на чашечку кофе загляну! Как товарища прошу! Не к Димке ж идти, прокурору, за этим?!

Раз, два, три, четыре, пять...

Вышел зайка погулять…

- Ладно, - бросил я. - Чеши! Отвлекаешь действительно меня ты…

Валерка развел руками.

- Какие вопросы, Анатоль? Когда я мешал? Ё-пэ-рэ-сэ-тэ... - и остановившись в дверях, бросил. - В одиннадцать! Обещал...



День прошел как обычно. Работа затянулась до девяти вечера.

Вернулся домой я вымотанный донельзя.

Поужинал.

После чего больше часа сидел, ожидая одиннадцати часов, чтобы выполнить просьбу Баранова. Наконец, выполнил и ее, будь она неладной! К телефону подошла Валеркина жена Гутя, и я передал ей, что его вызвают на происшествие, после чего рухнул в постель и проспал до утра... 



Утром, явившись на работу, я засел за бумаги. Наконец, решил сделать перерыв, пройтись по кабинетам. Заглянул к одному, другому коллеге, перекинулся несколькими словами с секретаршей в приемной прокурора, наконец открыл дверь в кабинет Валерки, узнать о его подвигах.

Он сидел помятый, с бледным лицом. Видно, перебрал на свадьбе. Это был первый случай, когда я видел его таким, а главное - молчавшим.

- Что, голубь? – ласково спросил я. – Перебрали-с?

Валерка поднял глаза и кивнул.

- Худо, Анатоль...

- Что так?

Он выставил перед собой руку, словно отгоняя меня.

- Не трогай...

Еще чего?! Не трогать!

Я прошелся кабинетом и остановился перед ним.

- А в двух словах хотя бы... Как свадьба?

Он кивнул.

- Была…

Я засмеялся.

- Никогда б не подумал по твоему виду! Точно была?

Баранов скривился: громкий голос мой, видно, был ему не по душе.
 
- Огурчик! – съехидничал я. - Надо ж иметь здоровье, чтоб так свежо выглядеть!

- Анатоль… - выдохнул он. 

- Что? – теперь уже над ним потешался я. - Бо-бо?

- Слушай… - взмолился он.

Я засмеялся.

- А я хотел услышать тебя… О свадьбе… О похождениях... 

Баранов уставился на меня.

- Каких... похождениях? .

Наступила очередь удивляться и мне. 

- Ааа... Мы еще и бессовестные... Ну-ну... Глазки делаем вместо «спасибо»... Какой настоящий товарищ! Без пяти минут друг, можно сказать…

Баранов с трудом пытался сообразить, о чем речь.

- Что-то случилось? – поднял на меня глаза он.- Вишь, худо... Не соображаю…

- А как же ты ночью «работал» в таком состоянии?

- Я? – тупо посмотрел на меня он. – Работал? Я дома... Спал...

- Дома? – присел на край стола я. - Один поганец просил вчера позвонить в одиннадцать вечера, вызвать на происшествие. Как бы на происшествие. Я позвонил! А он – такой–сякой, у них так водится, у таких-сяких - даже «спасибо» не сказал седни! Представляешь? Обидно! Пришел посоветоваться, что с ним делать... Простить или пристрелить? Медленно, но больно...

Во взгляде Валерки появилась осмысленность. Его лицо вдруг расплылось в подобии улыбки и он тихо засмеялся, подрагивая плачами.   

- Ё-пэ-рэ-сэ-тэ…   

- Неужели? - съехидничал я.

- Анатоль…

- Что?

- Извини…

Его плечи мелко-мелко тряслись в смехе.

- За что? Не исполнил мужской долг? – спросил я весело: было б странно, если б он в таком виде побывал у той девицы и стал победителем.

- Хуже… - замотал головой Валерка.

Он затрясся в смехе, закрыв глаза. 

- Я ж перебрал вчера, ё-пэ-рэ-сэ-тэ… Пришел домой, лег спать, когда Гутька будит вдруг: «Вызывают на происшествие!» 

- Ну и? – съехидничал я.

Валерка дернулся от смеха.

- А я ж пьяный... Забыл о просьбе! О девахе той! Встал... Одел ватные штаны, тулуп, валенки... Взял следственный портфель... И почесал в отдел милиции, откуда выезжаем на происшествия! Пьяный в доску...

- А они?

Он развел руками. 

- А они удивились... Прихожу к ним, в дежурку... Так, мол, и так - вызывали? Нет, говорят... Как – нет?! Что за шутки?! Звонили только! А они – не звонили! Хе-хе... – он вытер глаза. – А я ж в дымину! Издеваются менты! Ну и завелся! Мать-перемать... И как  началось так... Ха-ха... Всех поименно перечислил... Концерт, короче...

- Ну и? – забеспокоился я.

- Что «и»?! – он вытер глаза. – Вовка Харский, начальник угрозыска, расцепил... Пришлось домой идти за пузырем, чтоб помириться... Я рядом с ментовкой живу... Принес, выпили... Поржали все над чьей-то «шуткой»... Над звонком этим...

Он посмотрел снизу вверх на меня.

– Я ж забыл, что тебя попросил! Хе-хе… Короче, обошлось, ё-пэ-рэ-сэ-тэ.. Дежурный потом отправил еще своих за водкой... Добавили... Домой пришел после трех…

Он зевнул.

- А чо не пить?! Кто в три часа ночи на морозе будет шарахтаться в нашем Провоняйска*?!  Не Москва ж... Пусто...

Он помолчал и выдал свое любимое.

- Со мной не соскучишься? А? Ё-пэ-рэ-сэ-тэ... 



* Провоняйск - шутливое название г.Поронайска на Сахалине, данное ему местными жителями. Из-за выбросов с городского целлюлозно-бумажного комбината атмосфера в нем была сродни шутливому наименованию...