Клиника неврозов

               


Пригородная электричка подходила к Москве и останавливалась уже на каждой станции. Анна сидела с закрытыми глазами, прислонив голову к оконному стеклу, вспоминая только что состоявшийся разговор со случайной попутчицей, сошедшей в Химках. Обе возвращались с дачи в город, но незнакомка торопилась успеть на ужин в неврологической клинике, где проходила курс лечения и откуда больных отпускали на субботу и воскресенье, а Анна направлялась в свою московскую квартиру.
 
Она не желала возвращаться туда… Ноги не несли ее в уютный, когда-то любимый дом. Хотелось остаться в вагоне, лечь прямо здесь, на лавке, вытянуть ноги и никуда не уходить. Так и болтаться между Москвой и Тверью, поселившись в электричке… Только бы не видеть его…

Лето закончилось, а отдохнувшей Аня себя не чувствовала, даже наоборот. Напряженные до предела нервы болезненно отзывались на каждый звук. Визгливый голос вагонной попрошайки, взрывы смеха молодежной компании за  спиной заставляли вздрагивать, покрываясь мурашками...


- Поверьте, таких мест теперь уже не осталось. Сейчас везде деньги, плати и плати, а там до сих пор советская власть! Все бесплатно! Это последний оазис для таких, как мы с вами – безденежных и безлошадных. И контингент соответствующий – одни бедные интеллигенты: сплошь учителя и врачи. Приличная публика, есть с кем словом переброситься, чистота, цветы повсюду, телевизоры в палатах…


 Закончился двухмесячный отпуск, а значит, снова на работу. А потом вторая смена и опять к станку - к плите,  пылесосу,  стиральной машине…
«Не хочу!» - Анна вздрогнула, явственно услышав истерический вскрик, и даже оглянулась вокруг. Но редкие пассажиры занимались своими делами, не обращая на нее внимания.
«Интересно, это в голове у меня или я все-таки заорала? Так и с ума сойти недолго…».

Владик появился в их доме на десятый год ее жизни с Андреем. Сын мужа от первого брака учился плохо. Про таких говорят: «в слове «еще» делает четыре ошибки», а он делал, кажется, пять. Прогуливал школу, ездил на тормозных площадках товарных вагонов, связался с местной шпаной, пробовал пить и курить.
Андрей переживал, но поначалу скрывал это. Он воспитывал сына по телефону, плотно закрыв дверь спальни, чтобы Ольга и жена не знали, как он расстроен очередной хулиганской проделкой пацана. Но Анна не раз слышала, как муж кричал на него в трубку, требуя прекратить безобразничать и взяться за ум…

Первая жена Андрея отличалась странностями. В доме комфортно чувствовали себя только кошки и собаки. Их она обожала, находила на помойках и свалках, тащила в дом. Для них не щадила сил и средств: выгуливала, убирала, варила в кастрюлях вонючую рыбу, не жалела денег на мясо и лакомства.  Муж и сын чувствовали себя дома, как в плацкартном вагоне. Перекусывали яйцами и бутербродами, пользовались сомнительной чистоты постельным бельем, а вечный чай заменял горячую пищу.

Терпение Андрея лопнуло, когда сын показал ему дневник за шестой класс. Там, изогнув лебединые шеи, плыли сплошные двойки.
- Надо поговорить с Сергеем. Пусть возьмет его к себе в гимназию. Парню пора браться за ум,  а то пропадет.
- В гимназию? Ты в своем уме, Андрей? Какой из него историк? – возмутилась Анна. – Да кто же возьмет его туда, милый  мой? Дотянет до девятого как-нибудь и прямой дорогой в ПТУ!

Но Андрей уперся. По его убеждению, ведь на что-то должна была пригодиться его дружба с кандидатом исторических наук, преподававшим в специализированной исторической гимназии?.
К ее удивлению Сергей другу в просьбе не отказал. Целое лето муж возил Владика на специальные дополнительные занятия, а в конце августа сообщил, что сын стал гимназистом и зачислен в седьмой класс…


- И еще, вы знаете, там водолечение! Вы любите воду? Плаваете? Там свой бассейн. Прекрасный бассейн! Кругом пальмы в кадках, вода голубая, чистая, комфортной температуры. И души! Самые разные, шарко, еще какие-то. В общем, рай! Очень советую попробовать! Не пожалеете! Это и есть основное лечение – вода!


Сначала Владик ездил в гимназию сам, добираясь туда больше часа из своего отдаленного района. Маленький невыспавшийся мальчик в переполненном метро с тяжелым ранцем за плечами стоял у Анны перед глазами. А потом долгий обратный путь голодного усталого ребенка в час пик. А ведь гимназия совсем недалеко от их дома…
Она сама предложила Андрею, чтобы Владик переехал к ним.

В этом году парень заканчивал школу. Он жил с ними уже пятый год. Последний, как она надеялась. Но именно он, казалось Анне, и сведет ее в могилу, угробит окончательно...
Она не хотела больше жить так, как эти последние четыре года. Не хотела выходить на любимую работу и возвращаться с нее в свой дом. Не хотела больше видеть его…

Она уже забыла, как прекрасно жили они с Андреем до появления в доме этого странного подростка, немногословного, всегда вежливого, никогда ей не противоречащего, выполняющего любые домашние поручения четко и в срок. Но Анна никак не могла понять, как она, живая и общительная, имеющая миллион друзей и знакомых, легко находящая общий язык со своими домашними, со студентами и коллегами, так и не смогла пробиться к нему. Глухая стена отчуждения, возникшая между ней и пасынком с первого дня, казалось, стала за эти годы еще выше и толще. А его холодные голубые глаза вызывали в ней дрожь до отвращения. Анна не знала, о чем он думает, чем живет, чем интересуется, ни разу не смогла растормошить его, поговорить по душам.

Да и отношения с Андреем изменились не в лучшую сторону и оставляли желать...
Он больше не обнимал ее, когда по вечерам они сидели на диване у телевизора, а Владик и Ольга располагались рядом в креслах. Не целовал в кухне, тихо подкравшись сзади и испугав внезапным появлением. Не торопил ее, слишком увлекшуюся домашними делами, указывая смеющимися глазами на дверь спальни, изображая нетерпение и делая потешные зверские  рожицы.
Все эти милые пустячки и привычные шутки казались неуместными в присутствии Владика, время от времени вскидывающего неприятный пристальный взгляд на отца и Анну.

 Сам мальчик к ней почти не обращался, а на ее вопросы отвечал скупо и односложно, стараясь поскорее закончить беседу. Он торопливо удалялся в комнату, закрыв за собой дверь, будто боясь, что Анна последует за ним.

Однако с ее дочерью парень находил общий язык. Оля искренне любила Андрея и относилась к нему, как к родному отцу. Она была старше Владика на пять лет и уже училась в институте.  Анна не раз слышала, как они оживленно болтали о чем-то, закрывшись в комнате.
- О чем ты с ним разговариваешь? – порой ревниво спрашивала она у дочери.
- Да, ни о чем, мам. Владька ужасно остроумный. Он мне про училку по литературе так смешно рассказал, ухохочешься. Такая грымза!

С появлением нового члена семьи муж взял на себя многие домашние обязанности и стал больше помогать Анне по дому. Сына он держал в строгости, проверял уроки и требовал неукоснительного соблюдения семейных правил и установлений: не задерживаться из школы, общаться с друзьями в отведенное для этого время, следил за тем, чтобы все поручения Анны выполнялись по первому ее слову. Владик никогда не противоречил отцу и подчинялся требованиям безоговорочно.
 
Андрей, не имеющий отношения к педагогике, оказался прозорливей Анны. Парень выровнялся в учебе, много занимался и по-настоящему заинтересовался историей.
Преподаватели гимназии и Сергей были довольны им. Они дружно нахваливали исключительную память Владика, его прилежание и рвение к учебе и профилирующему предмету.
    Анна выделила деньги из небогатого семейного бюджета и наняла репетитора по русскому языку. Андрей записал сына в платную секцию восточных единоборств, где парень тоже делал успехи.
   Но отношения с ним у Анны не развивались. Будто замерзли на какой-то начальной стадии первого знакомства. Холодная вежливость и ни капли человеческого тепла. Только после еды парнишка немного оттаивал, ненадолго сократив дистанцию между ними с помощью незатейливой фразы : «Спасибо, тетя Аня». В этих дежурных словах заключался апофеоз их близости и приязни. А все остальное время она чувствовала на себе скрыто враждебный взгляд, будто сканирующий ее по всем направлениям, контролирующий каждый ее шаг, оценивающий слова и поступки…

«Не хочу! Не могу больше! Не буду! Хватит с меня!» - болезненно билась в виски бунтарская мысль.


- Да это и не клиника вовсе. Это – настоящий санаторий в самом лучшем смысле! Последний оплот совдепии! Представьте: тихая лесная зона на окраине Москвы, большие деревья, старые сосны и асфальтированные дорожки с лавочками по обеим сторонам. Можно спокойно посидеть, почитать в тишине. Очень неплохая библиотека…
- А врачи?
- Чудные просто! Чуткие, внимательные…

 
Тишина, уединение, покой – вот, что ей сейчас необходимо. Вот, куда ей надо, а не в аудиторию к галдящим студентам и не на опостылевшую кухню, где под неотступным внимательным взглядом совсем чужого и неприятного ей парня она пассирует заправку для первого.
- А мама обычно жарит лука и моркови столько, чтобы хватило мне на бутерброд. Вкусно-о-о…
Что-то издевательское слышится в этом «вкусно-о-о».
Анна молчит, повернувшись к плите, помешивая в сковородке, а с языка готово сорваться: «Это когда же в последний раз твоя мама жарила для тебя морковку с луком? Уже четыре года ты ешь исключительно в моем доме. И с большим аппетитом!».
Анна едва справляется с раздражением.
- А я жарю всегда ровно столько, сколько необходимо для супа. У нас никто не любит такие бутерброды.

Зачем она говорит ему это? Можно было бы промолчать. А зачем он  бубнит про любимую маму, сбагрившую ей своего вечно голодного отпрыска? Да еще и нахалку, год назад вдруг подавшую на Андрея в суд на алименты. И это вместо того, чтобы помочь им прокормить ее сына. Хотя бы поинтересовалась, как и на что живет семья и как сводит концы с концами? А уж поблагодарить их с Андреем за все, что они делают для ее ребенка, и речь не идет.
Хорошо, судья оказался с сердцем и головой…


- А как можно попасть в эту клинику? Кто дает направление?
- Врач, конечно. Если надо, назначит обследование…
- О-о-о! Это не для меня. Могу себе представить! Анализы, заключения специалистов… Терпеть не могу болтаться по врачам. Да и времени это отнимет уйму, а у меня его нет.
- Да. Это проблема. Но знаете, есть еще способ! Два раза в неделю – в пятницу и субботу туда можно приехать без направления. Только пораньше, часам к девяти. Ровно час, с девяти до десяти там принимают свои специалисты. Если есть показания, они возьмут вас и так. Только бы было место. А если мест нет, то они запишут вас и позвонят, как освободится.
- Ждать? Нет! Ждать я не могу! Мне надо сейчас, срочно! Я с ума сойду…
 
Женщина с сочувственным интересом смотрит на Анну, на медленно ползущие по щекам слезы, на ее дрожащие руки, нервно бегающие в сумке в поисках платка. Она неуверенно добавляет:
- А вы попробуйте. Послезавтра как раз пятница, а дома никому ничего не говорите. Если сразу возьмут, позвоните своим прямо из клиники. Мол, положили в больницу.
- В пятницу начало учебного года. Я должна хотя бы появиться на работе, предупредить…
- Никому вы ничего не должны! Больные - мы никому не нужны, ни дома, ни на работе. Согласны? Посмотрите на себя, в каком состоянии ваши нервишки! Я не врач, но и так вижу, что вам там самое место. Уверена, вас обязательно возьмут. Думайте прежде всего о себе, а не о других, и уж конечно не о работе!
- А что, действительно не надо никаких бумаг, направлений? Может, что-то все-таки нужно?
- Только паспорт! Паспорт с московской пропиской. Вы ведь москвичка?
- Разумеется. И это все?
- Все.
- Точно?
- Совершенно точно. Берите свой паспорт и летите стрелой, к девяти ноль ноль. Пишите адрес...


Владика дома не было. Он вернулся с дачи на день раньше Анны и, видимо, уехал за учебниками, как и собирался. Муж и Ольга будут дома после шести, так что времени у нее полно.
Анна вынула из шкафа чистую ночную рубашку и халат. «Сумку брать не буду, пакета вполне достаточно. Да и спрятать его легче".
Она тщательно сложила вещи, туалетные принадлежности, запихнув пакет между стеной и спинкой кровати. «Там его никто не найдет, а паспорт возьму в пятницу утром».

Если хотя бы во время летнего отпуска она имела передышку, может, и не пришлось сейчас партизанить в собственном доме. Получалось, что именно с пасынком, а не с родной дочерью и мужем, она вынуждена проводить двадцать четыре часа в сутки без выходных и проходных. Но Андрей был принципиально против детских летних лагерей, а мама-кулинарка и не собиралась забирать к себе любимого сыночка даже на один летний месяц.

Пятница наступила неожиданно быстро, хотя Анна думала, что последний перед  побегом день будет тянуться бесконечно. Она наварила огромную кастрюлю бульона и поставила его в холодильник. Нажарила котлет, начистила картошки, залив ее холодной водой. Сходила в магазин и забила морозилку продуктами.
 
Ложась спать, повесила на видное место рабочий костюм, в котором читала лекции. Ни Андрей, ни Ольга не должны ничего заподозрить. Владик интересовал ее меньше всего. Он-то уж точно не расстроится по поводу ее исчезновения. Папа будет в полном его распоряжении почти месяц, срок, на который, как сказала женщина из электрички, она может твердо рассчитывать.

Утро пятницы получилось суматошным. У Ольги и Владика начинался учебный год, и было необходимо собрать их в почти парадном варианте. Андрею предстояла местная командировка на подмосковный объект, и он вышел из дома, когда все еще спали.
 
В восемь ноль пять квартира опустела и наступила долгожданная тишина. Дорога до клиники должна была занять около часа, и Анна немного опаздывала. «Ничего, возьму такси. К девяти успею».

Она достала из тайника спрятанный пакет с вещами и, дрожа от нетерпения, выдвинула ящик секретера. По заведенному в семье порядку там хранились документы...
Паспорта не было.
Она еще раз пересмотрела содержимое ящика, но результат был тот же.
Анна вывалила на кровать все, что было в ящике, лихорадочно перебирая бумаги.
Паспорт отсутствовал.
Сколько она себя помнила, она убирала его туда почти автоматически, как только необходимость в нем отпадала. А сейчас на кровати лежало все что угодно, только не ее паспорт…
Она вскочила и бросилась в прихожую. Перерыв все карманы и сумки, на всякий случай заглянула в рюкзак, с которым возвращалась с дачи.
Ничего похожего на паспорт не было и там.
Она вбежала на кухню, зачем-то выдвигая ящики рабочих столов, проверила карманы халатов в ванной, еще раз вернулась в прихожую и прощупала подкладки всей верхней одежды на вешалке. Даже кожаную куртку Владика, от которого, как считала, можно ожидать чего угодно…

Стенные часы показывали без четверти девять. «Все! Опоздала! Даже если паспорт найдется прямо сейчас, такси уже не поспеет к сроку».
Но он не находился…


Она лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и плакала горько, как в детстве, не сдерживаясь и никого не стесняясь, понимая, что не попадет в эту клинику неврозов не только сегодня, но вообще никогда... В этой райской обители, где царит мир и покой, ей нет места. А внимательные и чуткие люди в белых халатах с добрыми улыбками на лицах будут склоняться над кем угодно, только не над ней...

 Правда, оставалось еще завтрашнее субботнее утро. Но что она скажет Андрею? Ольге? Чем объяснит свою слабость, свою женскую и человеческую несостоятельность? Ведь никто из них и понятия не имел, что происходило с ней в эти четыре года. Она никогда не жаловалась мужу, не сознавалась в своей нелюбви к его сыну. Что он подумает, сможет ли понять и простить ее? Вряд ли… Он разочаруется в ней, перестанет доверять, разлюбит…
И дочь, подружившаяся с этим неприятным подростком, перестанет уважать собственную мать…


Анна перевернулась на спину и лежала, глядя в потолок, не вытирая слез. А они все текли и текли по щекам, промочив подушку.
Близился полдень, а сил подняться с кровати не было.
Внезапно Анна почувствовала, что слез больше нет и она выплакалась до конца, будто что-то прорвалось в ней и, излившись полностью, утихло. Она сидела на кровати и говорила вслух, обращаясь к солнечному лучу, пробившемуся сквозь зашторенные окна:
- Господи! Я все поняла! Я поняла, что мне не светит эта клиника неврозов. Ладно. Пусть. Пусть, так и будет. Если мне суждено умереть, выполняя чужой долг, я согласна. Я умру, если ты считаешь, что так будет лучше для всех. Ничего другого мне не остается.  Пусть!..
 Обещаю тебе больше никогда не пытаться убежать от моих и чужих обязанностей, если такова твоя воля. Клянусь, что и завтра даже не буду пробовать оставить боевой пост. И завтра, и никогда больше. Клянусь!
Но, Господи, пожалуйста, скажи, где мой паспорт?

Она вновь легла на спину и закрыла глаза.
Сначала пронеслось мимо нее желтое поле со спелыми, золотящимися под утренними лучами солнца колосьями овса вдоль дороги, ведущей на дачу. Выплыл откуда-то из серебристой дымки большой голубой дом, окруженный террасами. Пунцовые розы надменно кивали прохожим тяжелыми  распустившимися бутонами за ажурной сеткой забора. А вот и ее любимая терраса с короткими голубыми шторками на окнах, скрипящие ступени крылечка, старая тюлевая занавеска в дверном проеме... На видном месте рюкзак... притулился у ножки стула…
Вот и она, Анна. Собирается в дорогу. Проверяет кошелек, ключи от квартиры, ремешками пристегивает к поясу плоскую белую сумочку… Стоп!

Анна вскочила и бросилась к стулу. Со спинки, спрятавшись под халатом, свисала на тонком ремне почти до пола белая сумка. Стыдливо краснея, из-за расстегнутой молнии выглядывал уголок паспорта…



Прошли годы. Вадик давно не жил в семье отца. Он закончил гимназию с отличием и был зачислен в университет по результатам выпускных экзаменов.  На четвертом курсе женился, а через год развелся. Таким он и появился на юбилее Марины - младшей сестры Андрея,  повзрослевшим и немного разочарованным в жизни.
Анна вышла покурить на балкон, неплотно прикрыв дверь. Кто-то вошел в комнату, но свет не зажег. Из темноты послышались негромкие голоса. Она узнала голос Владика и его тетки-юбилярши. Анна невольно подслушала родственный разговор.
- Владюша, что же все-таки произошло у вас с Настей? Вроде, хорошая девочка.
- Тетя Марина, понимаете, это не семья у нас с Настеной получилась, а черте что. Каждый сам по себе. Кто в лес, кто по дрова. Не нужен я ей, и мамке рОдной не нужен. Шесть кошек у нее сейчас и собака, еще одна сдохла недавно. А у Насти вместо кошек сто друзей и подружек. То они у нас с утра до вечера, то она у них. Вот у отца с тетей Аней, знаете, как было? Все путем, все, как следует быть, всему свое место, свой чин и порядок. По субботам и воскресеньям мы обирались за семейными обедами. В будни - ужинали в гостиной у телека. Потом пили чай, болтали, смеялись, обсуждали новенькое, то да се. Смешно, интересно, прикольно.
А знаете, в последний год школы по выходным я с утра ездил в «историчку». Знали бы вы, как я летел оттуда к четырем часам, чтобы не опоздать на эти семейные обеды! Тетя Аня ведь ужасно вкусно готовит. Как я боялся, что начнут без меня. Но, правда, ни разу не начали. Ждали, даже если сильно опаздывал.
А тут? Все впопыхах, на ходу, никому ничего не надо. Даже теща ест, стоя у холодильника. И так во всем. Каждый дует в свою дуду. А Настя одобряла все это. Говорила мне, что я неисправимый консерватор и законченный зануда. Что счастье не в этих семейных посиделках, а в любви… А разве это любовь, когда никто никому ничего не должен?

Анна затушила сигарету и дождалась, когда разговор племянника с теткой закончится. С балкона уходить не хотелось. Хотелось расправить руки и полететь…