Книга под названием «Песнь о моей Мурке» выходит в продажу, и на этот раз она просто обязана оказаться не в разделе научных или околонаучных трудов, а ближе к художественной прозе. Просто потому, что она содержит как исторические и «энциклопедические» данные, так и хороший литературный язык, изрядную долю мягкой иронии и периодические отсылки к нашей с вами народной жизни. Итак, мы берём интервью у автора книги - Александра Сидорова.
-Здравствуйте, Александр Анатольевич. Было бы логично спросить, прежде всего, о том, почему вас так интересует эта сторона фольклора. Но мы этого делать не будем, а несколько перефразируем: было ли желание углубиться в тему блатной лирики чем-то обдуманным, или когда вы впервые коснулись этой темы в трудах, она возникла случайно?
-Вообще-то я занимаюсь уголовно-арестантской субкультурой, что называется, по всем направлениям. Нельзя серьёзно судить о преступном мире России без как можно более глубоких знаний о его истории, быте, культуре (или, как принято это называть, - субкультуре). Начинал я, прежде всего, с жаргона уголовного мира и мест лишения свободы, поскольку получил в своё время высшее филологическое образование, а судьба забросила в штат газеты для осуждённых (тогда ещё – и лечащихся; в 80-е годы прошлого века существовала система ЛТП – лечебно-трудовых профилакториев) Ростовской области. В 1987 году я стал редактором этой газеты (переименовал её из «Голоса совести» в «Тюрьму и волю»), а вообще в системе исполнения наказаний проработал около 18 лет. И вот как раз с конца 80-х занимался исследовательской работой по субкультуре и психологии арестантов особенно серьёзно. И по сей день занимаюсь.
Но, если говорить прежде всего о «песенной» теме, первую серьёзную книгу написал в 2001 году, по заказу ростовского издательства «Феникс». Называлась она «Блатные песни с комментариями и примечаниями Фимы Жиганца» (Фима Жиганец – моя литературная маска). Это был очень солидный сборник уголовных, арестантских, босяцких и уличных песен, разделявшийся на «каторжанские» песни, классический старый блат, «картёжные», «судебные», «одесские» песни, песни Соловков и Беломорканала… Всё это снабжено обширным справочным аппаратом: рассказом о создании блатной песенной лирики, предполагаемых авторах, с кратким рассказом о времени и реалиях, отражённых в песнях, и особое место отдавалось толкованию жаргонной лексики, тем паче что в старых образчиках сего жанра встречаются термины и выражения из «старой фени».
Для своего времени «Блатные песни» явились очень серьёзным и, пожалуй, уникальным изданием. Не случайно, через несколько лет сборник был переиздан таким же 10-тысячным тиражом (правда, уже почему-то под названием «Русский шансон»), а в этом году в том же «Фениксе» вышло адаптированное издание «Лучшие блатные песни». Практически вся справочная информация распространилась по Рунету – правда, с указанием на авторство Фимы Жиганца. Однако справедливости ради следует заметить, что исследование моё было далеко от совершенства – и это ещё мягко сказано. Когда я начинал свою работу, были недоступны многие источники (в моём распоряжении не было даже замечательных книг Джекобсонов), в этом направлении трудилось очень мало авторов, и посему в «Блатных песнях» множество лакун, явных неточностей, ошибок, неверных предположений и т.д.
Кстати, вместе с книгой очерков «Песнь о моей Мурке» выходит новый сборник уголовно-арестантской и уличной фольклорной песенной лирики, где я постарался исправить все возможные «проколы» и представить на суд читателя уже выверенные комментарии.
-«Песнь о моей Мурке» - по существу – настоящее глубокое исследование блатной и дворовой песни. Почему вы решили выпустить его в столь лёгкой форме? Я имею в виду стиль передачи практически научных данных через несколько ироничную прозу.
-Я вообще считаю, что научное исследование должно быть увлекательным и интересным, оно обязано нести печать авторского восприятия. Тем более если речь идёт об истории и литературоведении. Дело даже не в так называемой «научно-популярной» литературе. Научно-популярный – значит, упрощённый, или, как у нас в своё время говорили, «для средних умов». Я же имею в виду именно глубокие, полноценные исследования. В этом смысле своими духовными учителями и наставниками считаю Льва Николаевича Гумилёва – в истории и Валерия Михайловича Мокиенко – в языкознании, в лексикологии. Многие их книги не только глубоки, оригинальны – они блестяще, ярко написаны. Да мало ли таких образцов! Просто до сих пор никто всерьёз не воспринимал «блатную», «низовую» культуру маргиналов. Казалось, она интересна разве что в качестве отрицательного примера («не ходите, дети, в Африку гулять») или же как нечто «прикольное», на потеху «интеллектуальному бомонду».
Скажу более: оказалось, подобного рода исследования и экзерсисы могут здорово помешать исследователю в его работе на широком литературоведческом поле. Так, несколько лет назад я написал большое исследование по «Мастеру и Маргарите» Булгакова. Причём на две трети материалы там уникальны. Несколько очерков разместил в сети, и буквально через пару месяцев мне поступило предложение от одного крупного московского издательства заключить контракт и продать права на книгу. Что я и сделал. Но… прошло уже почти 4 года, а о книге – ни слуха, ни духа. Как объяснили мне доверенные лица в приватной беседе, якобы один «знатный булгаковед» прибежал в издательство и принялся стыдить редакторов за то, что они-де порочат великий роман, выпуская «пашквиль», написанный Фимой Жиганцом! Тем самым Жиганцом, который «перевёл» шедевры мировой поэзии на блатной жаргон! (Действительно, такой забавный пародийный сборник – «Мой дядя, честный вор в законе» - издавался дважды и пользуется огромной популярностью). И, несмотря на положительные внутренние рецензии, на то, что рукописью зачитываются умные, интеллигентные люди, редакторы… её, что называется, «похерили»! Испугались… Мало того: и сама рукопись бесследно пропала. Не удивлюсь, если материалы моего исследования всплывут по истечении пятилетнего срока исключительных прав в работах «знатного булгаковеда».
Так что многие у нас ещё руководствуются поговоркой «Простота – хуже воровства»…
-Расскажите, пожалуйста, о работе с источниками этой книги и ваших предыдущих работ. Возможно, были какие-то забавные или наоборот грустные случаи во время общения с людьми?
-Я всегда подчёркивал и постоянно буду подчёркивать: эта книга в её нынешнем виде не появилась бы на свет без таланта, усилий, трудолюбия многих десятков, а то и сотен людей. Это не значит, что они помогали непосредственно мне (хотя и такое бывало). Однако достаточно взглянуть всего лишь на краткую библиографию, прилагаемую в конце тома. Владимир Бахтин, Сергей Неклюдов, Игорь Ефимов, Майкл и Лидия Джекобсоны, и многие другие исследователи песенного фольклора русских уголовников и «сидельцев» - это по праву мои соавторы. Это же можно сказать и о менее известных Леониде Пушкарёве, Павле Шехтмане, Дмитрии Якиревиче… Да всех не перечислить. Это не значит, что моя книга – просто компиляция из разных источников (что само по себе тоже было бы неплохо). Нет, со многими приходилось спорить, обращаться к огромному количеству мемуарной литературы, исторических документов и исследований. Потому что речь в моей книге идёт не только о песнях «маргиналов» - речь идёт о нашей жизни, истории, по большому счёту – о нас с вами, а не о «жульманах» и «каторжанах».
Разумеется, особое удовольствие доставляет общение с носителями этой песенной культуры, среди которых, кстати, вовсе не все – уголовники или дворовые хулиганы. Блатной фолклор давно уже проник во все закоулки России, исполнялся в младших отрядах пионерлагерей, в школах, вузах – даже в детсадах! Мне присылают свои варианты песен представители рафинированной интеллигенции, очень серьёзные люди со званиями и регалиями, рассказывают какие-то случаи, связанные непосредственно с ними, делятся своими соображениями.
И это касается не только песен, но и примет эпохи. Например, о знаменитой Вапнярке мне поведали любопытные подробности сразу несколько человек. Вапнярка – та самая станция, за которую сражались «красные» бандиты Мишки Япончика. Именно она запечатлена в знаменитом «Одесском кичмане»:
В Вапнярковской малине
Они остановились,
Они остановились отдохнуть…
Поэт Борис Тимофеев, переделывая «классический» текст для спектакля Якова Мамонтова «Республика на колёсах» (1928), переставил Одессу и Вапнярку местами:
С Вапнярского кичмана
Сбежали два уркана…
Почему? Ну, прочтёте книгу – узнаете… Вообще множество любопытнейших деталей, которые, казалось бы, не имеют отношения к песенной лирике, приходилось выяснять. Например, когда переименовали Садовые улицы в Одессе и Ростове. Как во время борьбы с «религиозным дурманом» на месте снесённых храмов строились пивные. Как изменялся образ шпиона в советской идеологии в 20-е и 30-е годы. Как велась патентная и беспатентная торговля во времена нэпа и т.д.
В общем, моя новая книга – это результат долгой, кропотливой работы, можно сказать, в чём-то даже близкой работе следователя. Во всяком случае, очерк о песне «Постой, паровоз» написан в жанре «документального детектива».
-То, что блатная песня сама по себе популярна до сих пор, мы все знаем. Как вы относитесь к современной моде на схожие вещи, вроде «Радио Шансон» и стереотипного репертуара маршруток? Эти приметы времени часто выставляются нашей интеллигенцией в непотребном виде.
-Сейчас понятия «шансон» и «блатная песня» совершенно девальвированы. И нельзя сказать, что это несправедливо. На самом деле хорошая песня в любом жанре – товар штучный. А 99 процентов сочинений, которые транслирует «Радио шансон» - откровенная халтура, барахло. И дело не только в том, что пишут о жизни преступников и арестантов прохиндеи, которые, как говорится, нар не нюхали. Это бы ещё полбеды. Высоцкий никогда не «чалился», а создал замечательные образцы жанра. Ну что с того, что за гитару берутся «барды» с пятью сроками, ежели эти певцы-сочинители двух слов связать не могут – даже и с матом? Или есть среди них настоящие мастера разговорного жанра – но в прозе. А это – разные вещи. Раньше я тоже слушал «Радио Шансон». А сейчас просто загнал его на дальнюю кнопку. Зачем нервы себе тиранить?
Была потрясающая передача Успенского и Филиной – «В нашу гавань заходили корабли». Поклон земной создателям, им бы памятник при жизни поставить. Такие песни им несли, такие варианты, такие истории! Но теперь я о ней говорю в прошедшем времени. Даже представить не мог, что столь благое дело можно так нещадно скурвить…
Я лет пять уже мечтал о книге «Песнь о моей Мурке». И название тогда же было придумано. На манер испанского эпоса «Песнь о моём Сиде». Потому что блатные песни это наш российский эпос. Вот это я и хочу показать. Вот поэтому хочу пробудить настоящий интерес и любовь к этим произведениям.
-Что вы можете сказать о вашей читательской аудитории? Небольшой портрет вашего читателя. И сразу другой вопрос: покупатель приходит в магазин и видит на стенде вашу книгу. С какими мыслями он должен обращаться к вашей книге, чтобы не было разочарования? Должен он воспринимать её как энциклопедический очерк, или же лучше, чтобы он относился к ней просто как к интересному чтиву?
-Я думаю, с какими бы мыслями и с какой бы целью читатель не взял мою книгу в руки, он точно не разочаруется. Это – книга не только о песнях, но и о стране, её культуре, истории, менталитете людей. Это – книга, которая не заставит вас скучать. Возможно, вы её не проглотите залпом, как дорожный детективчик. Но, если даже отложите, то обязательно в голове будет свербить мысль: надо срочно вернуться!
-Наравне с историческими данными, вы приводите и некоторые пародии и стилизации на те песни, о которых пишете. Что вы хотели этим показать? К примеру, пародия «Сурка», собственно, ни блатным, ни дворовым фольклором не является.
-Почему же? «Сурка» (в других вариантах также – «Хаська») как раз является именно блатным и дворовым фольклором. Многие не знают текста «классической» «Мурки», но уж строки –
Раз пошли на дело я и Рабинович,
Рабинович выпить захотел,
они-то вертятся в памяти буквально у каждого. Со знаком плюс или минус, дело другое – но вертятся!
Да, я привожу другие варианты блатных песен, которые не относятся к собственно блатному фольклору. Скажем, знаменитый «С берлинского кичмана», который исполнял Леонид Утесов:
Ах, Геббельс малохольный,
скажи моёй ты маме,
Что я решил весь мир завоевать.
С танкою в рукою,
С отмычкою в другою
Я буду все народы покорять…
И таких примеров много. Мне хочется показать, насколько живучи. Популярны эти «низовые» песни, как они впитывают дух новых времён, иронически переосмысливают их. Потому и не могу пройти, скажем, мимо «Техасского кичмана» Михаила Китайгородцева, или приглашаю обратить внимание на то, как «Жемчуга стакан», написанный в ссылке питерским филологом Ахиллом Левинтоном, породил целый жанр псевдопатриотических издевательских песен о проклятых «западных» шпионах, которые пытаются совратить и подкупить советских граждан всех мастей («Коктебля» Владлена Ефимова, «Пародия на плохой детектив» Владимира Высоцкого и т.д.).
А фронтовые переделки песни «Гоп со смыком» - «Граждане, воздушная тревога», «Жил-был на Украине парнишка», «Драп со смыком» и проч.? Всё это – наша великая история, связанная с низовой уголовной культурой. А та, в свою очередь, связана с культурой общенародной, о чём я тоже рассказываю в книге.
-Вопрос скорее лингвистический: скажите, что послужило причиной отделения языка блатного, уличного, арестантского от простого русского языка? Всё-таки, там оперируют совсем другими понятиями, а многие выражения, значащие в городской жизни одно, на жаргоне неожиданно меняют значение. Почему и как появился этот язык в языке?
-Да ничего сложно и загадочного здесь нет. С одной стороны, речь идёт о профессиональном жаргоне. Есть же морской жаргон, жаргон врачей и т.д. Собственно, первоначально арестантский жаргон и пополнялся за счёт так называемых «тайных» языков российских ремесленников и торговцев – офенского (он же афинский, аламанский), кантюжного, языков шерстобитов, лирников, мастырников и т.д. Люди создавали такие жаргоны для того, чтобы сохранить профессиональные секреты. Во второй половине 19 века, когда огромную роль в российском преступном мире стала играть Одесса, в арго российских уркаганов появились уже две струи – «славянская» и «еврейская». Это уже в то время отмечали добросовестные исследователи. Скажем, король киевских репортёров, писатель-новеллист Григорий Брейтман, создавший замечательную книгу «Преступный мир» (1901). Скажем, взломщика сейфов «славяне» называли медвежатником, евреи – шниффером. Специализации у этих профессионалов. Впрочем, отличались: если медвежатники грубо взламывали сейф, то шнифферы вырезали отверстие специальными приспособлениями. Позднее разница этих значений «замылилась».
Огромное влияние на жаргон оказывал живой русский язык, который изучал в своё время Владимир Иванович Даль. Преступники шли на каторгу и в арестантские роты из разных уголков России и несли лексику, прибаутки, присказки своей стороны. Так в местах не столь отдалённых смешивались говоры и диалекты живого русского языка. Многие люди городских сословий даже не догадывались об этом и диалектизмы считали жаргонизмами. Во многом это характерно и для словаря «Жаргон тюрьмы» (1908) Василия Трахтенберга, на который опираются и до сих пор многие горе-исследователи как на «библию арго».
Расцвет российского жаргона пришёлся на эпоху сталинизма, когда лагеря стали уже пополняться организованными «наборами». В копилку обогащения блатного жаргона внесли свою посильную лепту и представители «бывших» (белые офицеры, интеллигенция, купечество), и священники, и казачество времён расказачивания, и крестьянство времён раскулачивания, и рабочие времён «борьбы с вредителями», и ещё Бог знает кто… Поэтому столь богатого и разнообразного языка уголовного «дна», как в России, нет ни в одной стране мира. Так ведь и истории такой ни у кого нет…
-Хотелось бы задать один действительно серьёзный вопрос, но, честно говоря, даже не знаю, как к нему подступиться. Как вы правильно заметили в книге, у нас есть два противоположных мнения относительно подобного фольклора: либо негативный – страшная примета страшного времени, либо позитивный, причём последний, скорее всего, основывается на эмоциях слушателей. Вы старательно избегаете оценок явления блатной и уличной песни, но всё же хотелось бы выслушать ваше общее мнение. Что же такое блатная песня? Как к ней относиться?
-А как, скажем, относиться к сталинской эпохе? Или, по большому счёту, ко всей советской. С одной стороны, репрессии, тоталитаризм, подавление свободы мысли и прочее. С другой – великолепное всеобщее образование, эпоха поистине великих свершений, до которых нынешней эпохе – как до Китая раком… Подходить надо диалектически. Нельзя выкинуть из оркестра барабан и тромбон на том основании, что скрипка звучит нежнее. Это – редкостная дурость. Как и неуместное возведение низовой культуры в абсолют.
Ну, изучаем же мы русское народное творчество, былины, гордимся ими и восхищаемся. А вы почитайте того же самого Киршу Данилова с его фольклорными записями! Там же мат несусветный, такие фирули, что у смольных институток в мозгах пробки вылетают.
-А какую музыку слушает сам Александр Сидоров?
-Всякую. Из классики Вивальди люблю, Моцарта, Чайковского, Шопена. Ну, кто ещё? Бах, Бородин, Россини, Бизе… Обожаю классический балет, «Ромео и Джульетта» Прокофьева поразила меня ещё лет в шесть. Но вообще-то я - консерватор. В классической музыке предпочитаю «высокий поп» .
Из противоположностей – какие-то рОковые вещи. Но опять же – без фанатизма. Скажем, ливерпульскую четвёрку вообще к року не отношу. Скорее, это даже популярная музыка. Потому и люблю. Далее Лед Дзеппелин, Юрай Хипп, Дип Пёпл, Криденс, Саймон и Гарфункель, Певцы леса Хэмфри – на латиницу терпения не хватает. «Криденс» с теплом вспоминаю – по сравнению с нынешним хэви-металлом это были песенки Санта-Клауса…Помню, какое чудовищное потрясение испытал от такой, казалось бы, по нынешним временам нехитрой композиции, как «Джулай монинг» «Юрай Хипа». «Иисус Христос – суперзвезда» - вот это для меня классика на уровне «Кармен».
Отдельные исполнители – Марлен Дитрих, Эдит Пиаф, Мирей Матье, Патрисия Каас, Шарль Азнавур, Сальваторе Адамо, Джо Дассен. Да мало ли хорошей зарубежной музыки – Стинг, Джо Кокер, Селин Дион, Милен Фармёр…
Люблю народные русские песни, «ямщицкие», русские романсы. Среди исполнителей – Фёдор Шаляпин, Изабелла Юрьева, Вадим Козин, Пётр Лещенко. Позднее – лучшие песни советских композиторов, например, на стихи Алексея Фатьянова, Николая Доризо. «Когда весна придёт, не знаю», «Огней так много золотых»…
Из эмигрантов Юрий Морфесси, Ида Кремер, Надежда Плевицкая, Пётр Лещенко и ряд других эмигрантов-исполнителей. Некоторых, к сожалению, не слышал, например, знаменитую когда-то Ольгу Янчевецкую – супругу нашего известного писателя Василия Яна (Янчевецкого). А Вадим Козин, Ляля Чёрная!
Среди исполнителей классического уголовно-арестантского шансона – Аркадий Северный, Дина Верни, Михаил Гулько, Борис Ребров, Борис Рубашкин, Алёша Димитриевич, Константин Беляев, братья Жемчужные.
Среди авторов шансона – конечно же, несравненный Михаил Танич.
Вообще в ряду авторов-исполнителей – такие титаны, как Александр Вертинский, Владимир Высоцкий, Булат Окуджава.
Люблю еврейские, прежде всего на идиш – сёстры Бэрри, Маша Иткина и т.д.
Джаз обожаю (хотя это – понятие широкое, границы жанра бескрайние), спиричуэлс.
Нравится чистая инструменталка – скрипка, саксофон, испанская гитара.
Люблю послушать бардовские песни, но хорошие сборники, лучшие вещи Никитиных, Леонида Сергеева, Олега Митяева, Александра Городницкого, Юрия Визбора, Ивасей и других.
В общем, это – тема особая. Я достаточно всеяден. Главное – уровень таланта и профессионализма, а не жанр.
Пайкес Антон
(с) С сайта "Группа быстрого реагирования. Гид по отечественной культуре"