Выпускной бал

Людмила Нелюбина
 
 
                ВЫПУСКНОЙ  БАЛ               

Почему-то не получается у меня, как у всех. Девчонки  на выпускной пришли в белых платьях, мелькнуло одно или два розовых, я же пришла в темно - зеленом. У всех были белые туфли, а у меня черные. Но это отложилось только в памяти. Моя же голова кружилась от счастья: я впервые была в красивом платье, впервые стояла на каблучках-шпильках собственных туфлей, и впервые с прической.
Платье! За такое шикарное платье спасибо тете, это она щедро позволила мне самой выбрать ткань на мой вкус. Растерянность в специализированном магазине, куда они с мужем  меня привезли, от обилия шелков, бархатов, атласов, парчи, владела мной только первые несколько минут. Верочка с мужем терпеливо наблюдали за моим выбором. Они даже поспорили, способна ли я вообще выбрать хоть что-то в таком многообразии.  И удивленно посмотрели на меня, когда я равнодушно прошла мимо всех белых и розовых и голубых воздушных  шелков и направилась в ряд более тяжелых тканей. И тут я увидела ту, которая затмила все без колебаний. На ценнике было написано, что это чисто - шерстяной креп, Франция. И цвет изумрудно- зеленый. Но цена! Увидев стоимость за один метр ткани, равную месячной зарплате мамы, я просто опустила голову и молча стояла, поняв, что на выпускной бал пойду в школьной форме. Потому что другие ткани меня больше не интересовали. Но я так потрясла своим выбором родственников, что Евгений Алексеевич сказал: «Восхищен и готов оплатить!».
Трамвай был набит битком, но я чувствовала только свой сверток с драгоценной тканью.  А потом были поездки на окраину города в швейную мастерскую к портнихе, которую я тоже запомнила, потому что она мне говорила такие прекрасные слова! Я же не знала, что была красавицей, и страшно смущалась, и щеки мои постоянно горели. Не знала, потому что на мой вопрос о моей внешности мама всегда отвечала мне одной и той же фразой: «Не страшней атомной войны».
Туфли!  За них спасибо маме. Это тоже история. Когда было сшито мое по-французски простое платье, даже она поняла, что ей не отделаться покупкой тапочек из кожзаменителя - нужна модельная обувь. Мама  вздохнула и ушла греметь кастрюлями. Я не стала задавать вопросов. Обычно туфлями в театр меня выручала более обеспеченная одноклассница - тезка. Сняв черный школьный фартук  прямо в раздевалке театра, надев ее лодочки и бусы, которые мне давала староста класса, я выглядела вполне презентабельно. Тем более, что у меня была не коричневая форма, а синяя, которую  сшила из широкого подола предыдущей формы. Но вдруг те туфли Люся наденет сама?
Через час, проходя мимо, мама сказала:
- Завтра после обеда дают зарплату, приезжай ко мне на завод, а потом проедешь в обувной.
Мама отдала мне всю получку и три копейки на трамвай. У нее осталось тоже три копейки себе. Только в трамвае я поняла, что у меня может не остаться денег на обратную дорогу. И я решилась на невозможное! Я не оплатила проезд, потому что побоялась: вдруг трех копеек не хватит на туфли. Это был мой первый и предпоследний случай с не оплатой проезда, второй будет через сорок лет.
Все туфельки были прекрасны! Но мне не хватало на них денег. Ни на одни! Меня охватило такое отчаяние и жалость к себе, что в моих глазах появились слезы. Тогда продавщица не выдержала и сказала:
- Подожди, если у меня никто не взял немецкие лодочки…
Десять минут отсутствия продавца мне показались вечностью. И вот в моих руках черные ажурные сказочные туфельки на тоненькой шпильке с таким узким носком, что перехватило дыхание. Я надела их. Они были сделаны для меня. Это было счастье!
Прическа! В парикмахерскую в центре города мы классом заняли очередь в четыре утра. Точнее, заняла Светка, которая жила в этом доме, а мы подъехали, когда пошли трамваи.
Я все-таки отличалась невезучестью, потому что все попали к мастерам, а мне мастера не досталось, у меня был парикмахер мужчина, который недавно приехал из села, где стриг только мужчин и мальчиков. Он  неуклюже топтался около меня с виноватым выражением на лице и не понимал, что я хочу. И я заплакала. Было уже ближе к обеду, девчонки со счастливыми лицами  почти все упорхнули домой, а я все сидела и ревела. А парикмахер продолжал разводить руками. Тогда  парикмахерши по очереди подходили ко мне, и каждая делала что-нибудь. Мне накрутили волосы на бигуди, потом по очереди начесывали, последние штрихи сделала самая взрослая из всех мастеров. Она посмотрела на меня и сказала, что любая француженка позавидует моей прическе.  И что я …красавица!
Сейчас, спустя почти полвека, глядя на фотографию, сделанную в тот выпускной, я тихо вздыхаю: какая красавица, и как мало осталось от этого чудесного образа! Я сохранила благодарность ко всем этим людям,  позволившим мне впервые испытать чувство осознания собственной красоты.