– Я вижу, что вас интересует мой глобус.
– О да, я никогда не видела такой вещицы.
– Хорошая вещица. Я, откровенно говоря, не люблю последних новостей по радио. Сообщают о них всегда какие-то девушки, невнятно произносящие название мест. (…) Мой глобус гораздо удобнее, тем более что события мне нужно знать точно. Вот, например, видите этот кусок земли, бок которого моет океан? Смотрите, вот он наливается огнем. Там началась война. Если вы приблизите глаза, вы увидите и детали.
М.Булгаков
А где Нью-Йорк – Нахичевань,
А что люди мы, а не бобики,
Им на это начихать!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И то я верю, а то не верится,
Что минует та беда...
А шарик вертится и вертится,
И все время не туда!
А.Галич
Упрямство, целеустремленность; осторожность, трусость; смелость, наглость... Трудолюбие, лень; любовь, ненависть; доброта, жестокость; самоотдача, эгоизм... Сколько всего намешано в человеческой душе! Сколько черт характера получено нами от природы и как это все во внутреннем мире сочетается? Запутанный клубок противоречивых желаний и стремлений... Как найти всему этому меру, верное соотношение?
Задача может превратиться в увлекательную игру. Игру на время. И вот, она начинается. Время пошло...
* * *
– А-а-а-а! – это я стою и кричу. – А-а-аа-аа!! – кричу еще громче, чтоб привлечь к себе внимание.
Я совершил открытие! Во мне появилась особая способность, нашелся – третий, четвертый, пятый? – глаз. И еще седьмое или восьмое (вечно путаюсь в цифрах), чувство. Вот какое: есть планета внутри меня.
Я вижу планеты, хотя не космонавт, не астроном и не сижу у трубы сутками, уставившись в дневную, прячущую в себе все самое интересное, небесную даль.
Надо объясниться? Пожалуйста. Я открыл, что есть планеты внутри людей. И сам я – планета. Вот новость, вот находка, уж открытие так открытие. Нащупал в себе что-то вроде почвы. Не сразу сообразишь из чего она (надо будет подвергнуть ее исследованию).
Первое что сделал, отправился на рентген. Все в норме, никаких, говорят врачи, шарообразных образований в вас не наблюдается. Чистенький – ни опухолей, ни грыжи, никаких других отростков в районе живота или груди.
Тоже мне, специалисты, я же ее чувствую, всем существом. Я через нее вдыхаю (все-таки надо будет взять пробу грунта, странное у него свойство – пропускать кислород). Но кто будет исследовать, если никто не верит?
Головоломка. Подумать только, сколько государств, всевозможных ландшафтов и существ в моем распоряжении. И вся штука в том, как управиться со всем этим хозяйством, как распределиться. Планета сама абсолютно пустая, лысая. А все что ее должно наполнять, дано мне отдельно. Да, да. Как в игре-головоломке.
Короче, я – дурак? Никоим образом. Сами они такие, те, которые утверждают, что планета обитаемая одна, общая, что есть Луна, Марс, Юпитер, солнечная система. Галактики, одна, две, и так до бесконечности... Я очень этому рад, но кто их видел, галактики? Кто бывал там, кто, в конце концов, управлял ими?! Спасибо космонавтам, убедили – Земля круглая. Но сам я, извините, в космос не летал и не видел ничего кроме дырочек, проткнутых в ночном небе. Даже более того, не только галактик, несущихся в бесконечных, каких и представить нельзя, просторах, а я не знаю ничего кроме стула – вот он передо мной, кровати (да и то половины, остальное загораживает шкаф) и куска тряпки, висящей на батарее. Вот и весь мир. Для меня то, что за шкафом – уже другое измерение, заоблачные миры. Какие уж там иные солнечные системы.
Итак, произведем подсчет: шкаф (цельный), полкровати, четверть тряпки. И того: 1,75 предмета. Не густо. Вот она, моя так называемая “объективная реальность”. Четверть, полчетверти... кто подсчитает все эти бесформенные куски и ошметки, из которых клеится (а, вернее сказать, “не клеится”) моя мелочная повседневность?
Я – бумажка, со всех сторон обрезанная, кусок не-понятно чего на той большой планете, которую все называют единственно обитаемой из существующих. Фишка. Но кто играет в меня, и где пальцы, которые должны препроводить меня, бережно взяв, на положенное мне место? Ведь если я часть, то неотъемлемая, без меня разрушится красота. Быть может, я кусочек века или губ на прекрасном портрете, ресница или лепесток цветка, наконец, просто грибная шапочка в лесу?.. Кто мне ответит? Вы говорите прямо, я не обижусь, т.е. быть лепестком, или даже половинкой и шапочкой. Только бы вклеиться куда-нибудь, так чтоб ни с какой стороны не терло, и не надо было впихивать, соединять, склеивать то, что не впихивается, не клеится и не стыкуется.
И я сделал устное заявление, такое, что все ахнули:
“Не верю я в вашу большую планету и все тут. Нет ее, есть только обрывки, которые способны взять разом два глаза; порванные кусочки пейзажа, что ветер космический раскидал и перемешал”.
Куда прикажете податься, когда у меня со всех сторон все оборвано, а ждать, пока мы склеимся во всеобщую “историю” – осмысленную и завершенную – возможности нет. Я ведь не живу триллионы лет, даже сотни, я же не древний ящер. Пусть прекрасный рисунок ожидает в будущем удивленные, широко раскрытые глаза счастливцев, что доживут до “конца”. Пусть я окажусь веной на изображенном в разрезе человеческом теле, но вена эта сейчас оборвана, вырвана из чьей-то глотки; с живущими вокруг я не циркулирую.
Всего у меня по куску, не полностью – это и понятно, на что может претендовать обрывок? Ума чуть-чуть, воли – капля, физических сил – только-только, чтоб доползти до своих пятидесяти, а то и того меньше, чуть бодрее пропрыгав первые двадцать пять. Мне хочется бесконечности, а натолкаешь каплю знания в мозг и пищи в желудок – перегрузка. Захочешь заорать или зайтись соловьем, чтобы под каждым окошком до самого горизонта разлились сладкие трели и ободряющие боевые кличи; помечтаешь всех прохожих на улицах одарить как Санта Клаус, а голоса, даров и боевой силы едва хватит на двух-трех, живущих в радиусе полушага. А бывает, что и на сам этот обрывок, голосящий и желающий расщедриться, сил не хватает. Хочешь вместить в себя и выплеснуть бесконечность, а какое там “все”, когда даже после “чуть-чуть” медицинские приборы начинают по тебе петь заупокойную.
Зато на маленькой моей планете всего вдоволь, все под рукой. А чего не найдется – из внешнего мира подсоберу. Все что ни полезет в бедную двадцатисантиметровую голову, в малюсенькое, еле трепыхающееся перетружденное сердце; все, что на узкие плечи взвалить не получается, она, моя дорогая, поднимет и на себе разместит. На ней же места, сколько хочешь, она ведь какая никакая – планета. А насчет размера... больше нашей Земли, меньше, никто же не измерял диаметр, поскольку ни физика, ни химия, ни астрономия, ни биология, ни медицина, ни другая какая точная наука ее не признают и на зуб не берут. Да и не смогут – зубы сломаются. А я вижу ее без аппаратов. Вижу и все тут.
Перестань грезить, отвечают мне, планета обитаемая одна, на которой ты живешь, у нее есть история. Да кто когда, скажите, видел ее в лицо, “историю” эту? Кто с ней знаком? Это эти, кого-то когда-то завоевавшие, распределившие свои “свершения” строго по датам, которые невозможно затолкать в память? Это они-то история? Жизни их, в которых, кстати, тоже ничего не было кроме кусков стульев (или что там вместо них тогда было?), обломков лат, лошадиных хвостов и фрагментов изразцов на дворцовых окнах – у кого что?! На большее ведь не способно наше ограниченное зрение.
Я, видите ли, звено общей цепи... Но где другие звенья, ау, отзовитесь. Я потерялся, я оторвался от вас! А чего стоит извечный миф о “второй половине” (по половому признаку), где-то якобы существующей.
Нет, дорогие. Есть только обрывки, куски, тасующиеся, случайные, бессмысленные части. Никак не могу убедить этих спорщиков, что все остальное они воображают, дорисовывают, и в свой цельный внешний мир просто “верят”.
А вот я свою маленькую планету вижу, сразу и целиком. И не одну, она – в каждом, повторяю. Многие не заботятся о той планете (понятно, что если не знают, то и не заботятся). А коли о ней не хлопотать, может такое приключиться... Земля зарастет бурьяном, станет необитаемой, а может и взорваться, вместе с хозяином, разумеется. Каких только ужасов ни бывает у этих слепцов. Подзорную трубу им, что ли, приобрести, чтобы смотреть внутрь себя? А то ведь разлетятся на кометы.
Пусть хихикают надо мной, зато мне стал ясен тайный смысл бессмысленных поступков и логика нелогичного поведения моих собратьев по разуму.
Мучаемся, гадаем, что там, в чужой душе, которая потемки, как в нее ни свети, а все просто. Хоть многие и прячут планету, но по поведению ее хозяина все о ней может быть узнано.
Вот, например, человек покраснел, что-то его сильно раздражает; так пыжится, чуть дым ни валит из ушей. Я сразу смекаю: не иначе как один из двадцати вулканов заговорил, может, потухший, наконец, выспался.
Если очень сильно кричит обладатель планеты, и летят в окружающих предметы, считай, половина городов полегла под пеплом. Если кожа при этом покраснела – извергается вулкан на южном полюсе, если синяя – ближе к северному.
Глаза у кого-нибудь голубые и светятся, улыбается, аж слепнешь, значит на большей части территории погода хорошая, оттого солнце и реки украшают глаза отражением со всеми мыслимыми оттенками синего. Плачет кто-нибудь с прерывистым дыханием и стонами – подули северные ветры, зарядили затяжные ливни.
Бывает искорка такая в глазах, желтая внутри зрачка, это тоже знак – заколосилось поле, пора собирать урожай.
А бывает еще – ходит человек по врачам, всех обойдет, прощупает их руками каждый свой орган, а там порядок. Он же сохнет, худеет, просто тает на глазах. Душа завяла, на планете моровая язва, вся земля в трупах. Вот и мучается. И физические органы не при чем.
Кстати о населении. Это вопрос вообще весьма и весьма серьезный. Напустишь в себя всяких, будут ходить туда-сюда, всю внутреннюю поверхность сапожищами и всеми их размерами помнут. И ведь больно, планета не всюду каменная, есть девственные, неприкрытые места, там, где вода, например. Там нужно с осторожностью передвигаться, а они ведь не думают, эти поселенцы. Как заплывут, как нырнут в самую глубь... Выталкивай, ни выталкивай, бултыхаются где-то там в тебе, жемчуг ищут. Думаешь со злорадством: а вот вам водорослей вместо драгоценностей, и выныривайте отсюда, надоели.
Как определить всему подходящее место? В настоящей “головоломке” хоть образец есть – подсказка. Здесь же все наугад. Знаю теоретически: реки, вроде, должны впадать в моря, а сперва еще в них ручьи, а водопады падать с гор вниз, и люди ходить вперед с помощью ног, а не на голове. Но попробуй исполни, поди успей, игра-то на время. Планета останется крутиться, в одном виде или в другом, взрываясь и возрождаясь, но будет существовать всегда. А я ведь умру. Надо успеть оставить ее в полном порядке.
Но как угадать меру? Когда слишком сильное притяжение, и планетным жителям каждый шаг дается с трудом, становится тяжелым характер. А ослабить притяжение, все с планеты разлетается, в характере появляется неоправданное легкомыслие. В обоих случаях следствие – всеобщее вымирание, и никаких тебе “белковых форм”. Чуть что, баланс нарушается и, пожалуйста, сколько хочешь бегай по миру, так и будешь пустой, как ни крутись.
Всем этим фишкам-жителям и всей природной утвари надо найти верное положение в себе самом. Но как?!
А тут вдруг мода у них пошла увеличиваться в размерах, просто беда. То ли, в самом деле, предметы самопроизвольно разрастаются, то ли не свое место занимают. Ведь когда в головоломке выстраиваешь все по порядку, куда-то один кусок картинки не лезет, где-то он – мал, а где-нибудь – в самый раз.
А какой тут порядок, если утром, только проснулся, глядишься в зеркало – мешки под глазами, желто-зеленые круги, дышать нечем, несварение в желудке, хотя с утра еще ничего не ел. А это – так я и знал – опять теща увеличилась в размерах и села прямо на луга, половину лесных массивов под своим тучным телом погребла и одной ногой на прямую кишку наступила.
Как-то директор мой решил прибавить себе внушительности, и так раздался, что куда ни посмотришь – везде его качающийся галстук размером с бамбук и серый распахнутый пиджак. Солнце затмил. (Как это ему удалось, на гору, что ли какую влез?). А у меня из-за него ни настроения приличного, ни зарплаты сносной. Все хочу его потеснить, загнать в угол картинки. Может вообще погнать его с планеты вон?.. Нет, нельзя. Не бывает лишних фишек в игре, целое из-за него не сложится. И решил я, пусть сидит в каком-нибудь дальнем лесу. Слишком много внимания я раньше ему уделял. Хватит ему во мне и одного пенька, хоть во внешнем мире он и привык занимать представительный кабинет и кресло такое же обширное, как его живот.
Да, ну и игра! А между тем время уходит, бежит, ускоряя темп, а разгадки все нет, и нужный рисунок никак не складывается.
Смущаются прохожие, никак не могут взять в толк, что я в них рассматриваю. Все люди как люди, уж если смотрят в глаза, то в глаза, на другие члены – так на другие, со всей откровенностью и непритязательностью. А я смотрю, ныряя под глазное дно, и на тело, будто в окно. И дивлюсь – что у них творится!
У одного приступы тоски случались каждый день в одно и то же время: оказалось, циркуляция воды нарушена, дожди бесперебойные…
За другим наблюдал: вся планета населена голыми. Сплошной нудистский пляж. Не жнут, не пашут, никаких профессий и занятий, как только голыми ходить. Хозяин планеты, тип “сексуально озабоченный”, имел тот же набор, что у всех. (Фишки стандартные в любой головоломке, только картинки получаются разные.) Так вот, эти самые фишки он в кучу посметал, расчищая место для своего странного населения. Решил: чего зря голову ломать, единственно возможный результат выискивать. Взял и смел все реки, горы, города, со всеми библиотеками и институтами в одну гору мусора. Все это по сравнению с голыми телесами у него итак сильно поуменьшилось, так что кучка получилась так себе, не очень большая. Натурально, планета вымирает, хоть и размножаются его поселенцы с бешеной скоростью. Обладатель планеты скоро навеки успокоится, хотя пока он еще не в курсе. Узнает, бедняга. Как начнут они друг друга есть – жить ведь как-то надо – почувствует. Сначала съедят все растительное, что появляется само собой, а как прикончат съедобную планетную поверхность, начнут глодать изнутри своего хозяина. Запрыгает тогда, заерзает: “Что случилось? Почему печень да кишки скрутило?”
Смотрю, почти никто на своей планете не может навести порядок. Все у всех приходит в разброд, не то что управлять, а простейшего – гору сдвинуть с места и переставить на другое, не способны.
Одного молодого человека в троллейбусе обругали, толкнули. И от внезапного толчка гора у него как свергнется в море. Бедняга аж задохнулся от обиды, а гору обратно поставить не может, и вот на весь день настроение испорчено. Как само настроение ни исправлял – не помогло.
Совершенно не владеем собой.
Еще один так несся по улице, что все океаны и реки расплескались. Он в прохожего врезался, и как плеснет ему в лицо жижи из расходившегося болота. Болота не видно, только поток брани потек с обеих сторон. Но я-то видел как тот, что никуда не спешил, от тины отплевывался и лягушек из-за пазухи доставал.
А мальчик, отказавшийся учиться и ходить в школу?.. У других – давно культурные цивилизации с развитой торговлей и ремеслами, а у него – вечная мезозойская эра и птеродактили. Тяжело – они увесистые, ящеры эти, потяжелей небоскребов в городах, что ютятся группками, среди буйных тропиков и арктических льдов занимая скромное место.
Все эти люди не признавали наличие каких-либо невидимых миров, за что и поплатились. Потому как миры внутри нас хоть и не заметны глазу, но еще как дают о себе знать.
Пока владельцы их занимались длинною юбок и формами стрижек, пока рассматривали ссадины на локтях, вместо того, чтобы измерять вершины и впадины в самих себе; пока складывали под пыль ненавистные учебники, невидимый шарик крутился не в ту сторону и сходил с ума от головокружения. И путался, ошибался калейдоскоп, не желая складываться в узор. И мстила за себя маленькая, непризнанная и неухоженная недоросток-звезда.
Когда их настигнет смерть, и планеты оголятся, что откроется взору “потрясенного человечества”? Рога и кости давно вымерших ящеров и мамонтов – единственный результат многочисленных поездок в автобусах, завтраков, спортивных упражнений и высших школ?..
Но что их винить! У меня-то у самого... То всего чересчур, то недостаток, то недобор, то перегруз, то все слишком маленькое, то слишком увесистое. Оси – самого главного, на чем всему держаться – нет. В какую сторону раскрутиться – загадка. Да еще ведь и плоды когда-то давать надо, не только чередовать восходы с закатами, уже пора. Для этого всего понемножку придется в почву замешать, а потом еще и не перепутать куда что. В виноград – сахар, в лимон – кислоту, в морковь – соль.
Наконец, нашел я себе сродника, священник один. А за ним вослед отыскались и другие. Сначала мне показалось странным – планету вижу, а человека нет. Эффект такой, когда улитка рожки прячет или ежик лапки поджимает. Оказалось, есть священники, что признают наличие вечных планет, только вот руки-ноги лишние, говорят. То есть они так прямо не говорят, будто их надо отрезать, но к тому все у них сводится. А я до своего прозрения все удивлялся, почему это многие священники такие упитанные – этакие “шарики”, просто колобки ходячие. А это – движущиеся потусторонние миры, всего-навсего. Посюстороннее же, хотя и крайне разрастается в размерах, для них не важно.
Как начали они меня корчевать. Истребляют мои недостатки, а я смотрю, у того, кто мною занимается, планета совсем облысела. И не только живые существа сбежали, а леса выжжены, ни гор нет, ни впадин, одна пустыня сплошная, безрадостный пейзаж. И мне предлагают, что примечательно, сделать с собой то же самое.
Я сознаю, что у меня на планете все разлажено, но оттого, что где-то слишком много болот, совсем не следует, что воду вообще надо истребить. А они хотят, чтобы я стал этаким стерильным мячиком, луной, даже хуже, на ней хоть кратеры имеются для разнообразия. Зачем же исполосовывать характер, корчевать изъяны так, чтобы ничего не оставалось? Зачем выбрасывать нужные фишки из-за того, что куда не надо те не лезут?
Речь зашла об унынии, например. Так и есть: сижу весь в дождях, облаками укутанный, промокший, отчаявшийся и на всех обиженный. Так это значит, в одном месте тучи скопились и – ни туда, ни сюда, ведь так? А не то, что дожди вообще вредны и страдание мое не нужно, а надо только светиться, как солнышко, и прыгать идиотом без продыха.
Или разврат, слишком ветреный я, сказали. Я чувствую, они мне вообще ветер хотят отменить. Конечно, смерчи крутить, может, и не стоит, руша дома и поселения... Но ведь ветер бывает не только с грязью и песком, а с чистым морским воздухом. Те же тучи унылые без него не разогнать.
Да и вообще не могу представить себя без шторма, не зловредного, топящего корабли, а лихого, раздольного, свободного, без его порывов. Один такой давил,
давил в себе порывы, так начались такие подземные толчки, вырвались такие цунами, что города посметало. Как же можно так с природой обращаться? Она мстит за себя, с ней надо по-хорошему договариваться. Уничтожь совсем толчки эти вместе с вулканами, и где творческое горение, где огненное вдохновенье, где темпераментная самоотдача?
Вот ведь задачи, значит, у меня какие – всему найти свое место. Если воду, куда нужно переместить, она перестанет быть болотом. И недостатки могут стать достоинствами, без всякой ломки себя, если их подправить, то есть переместить и уравновесить.
Это я понял, но пример бы найти. Не с тех же его брать, кто вообще планет не видит, и у кого неразбериха. Бывает, правда, что интуиция сама все расставляет по местам, но редко. Логичнее смотреть в сторону признающих невидимые планеты. Я и смотрю на “колобков”. Отдался им в руки, а эти “помощники” и кроят меня под себя.
А у самих все наоборот. К кому надо проявить милосердие, к тем суровы. К тем, кто верит в духовные планеты и должен за них отвечать, излишне мягки; к тем, кто вообще о них не ведает, к кому надо проявить снисходительность – со всей строгостью. Где чуть-чуть свободы надо дать, привязывают; а где помочь прямой подсказкой, отдают на волю ветру.
Конечно, чужая душа потемки. Вслепую ведь помогаем. Но я думаю, весь вред происходит от неразберихи в собственных владениях. Наклонится, скажем, к тебе человек водички попить, а ему в лицо шибает песком; тянется погреться к теплым сердечным местам, в тропики, а упирается лбом в северный полюс, разбивается об айсберги. Мечтает отдохнуть на мягкой травке – руки ломаются о камни; ищет опереться на что-то незыблемое – проваливается в лопухи и размокшую глину, или реку, не позволяющую дважды в себя войти.
Один “колобок” объяснил мне, что порядок на моей планете зависит от благопристойности моего поведения. Чем я лучше буду относиться к окружающим, тем меньше во мне самом будет взаимного пожирания, болезней, смертей и катастроф. Понятно объяснил. И у него самого устроено все достойно. Благопристойная, аккуратненькая, милая такая планетка, только ничто глаз не радует.
Красота для него излишество, а важно, чтобы царило добро. Вот я и гляжу, что у него дома теплые, добротные, и урожаи на полях ко времени. Однако дома эти больше смахивают на сараи, одним словом жилье – не дома, окошки подслеповатые, и снежок на полях серенький такой.
Да, ничего, он же все равно влагу дает, снег, озимые питает; жилье пригодное, удобства на месте, какая ж разница? Окна не резные, ну и ладно. Речки кривенькие, убогенькие, но ведь вода пригодна для питья.
Я не знаю, как живут поселенцы в его городах, насильно он их пригнал туда, что ли? Но только я бы не согласился жить там, где глазу не на чем отдохнуть. Будь эта вода тысячу раз подслащенная – хоть вином стань – лучше уж засохнуть от жажды. Если красота излишество, то тогда и запахи надо отменить, и ощущение вкуса ни к чему, пища ведь и так переваривается.
Зачем мне тогда что-то налаживать и выстраивать? Из эгоистических соображений?.. В самом деле – что мне, больше всех надо? Пусть царит анархия, как у прочих.
Конечно, эта странная способность вещей и людей разрастаться от сильного и длительного внимания, мешает, на горло иногда давит какая-нибудь разросшаяся девушка, или того хуже, машина или дача… Или что, из альтруизма стараться?.. Чтоб ближние не получали песок в лицо вместо воды? А вдруг я хочу совершенного устройства и гармонии просто так – ни для чего, ни для кого? Так ведь бывает.
Меня всегда поражали горы на большой Земле. Они величественные для чего? Никто ведь мог бы до них не добраться, в глуши стоят. Человек мог не пройти мимо склона или ледника и не ахнуть от восхищения. Значит, они красивые “просто так”, “для себя”. Всегда красивые (горы не прихорашиваются перед зеркалом, перед тем как нам показаться).
И я хочу сделать, чтоб было прекрасно не для пользы, не для восхищенных глаз, а просто. Пусть будет стройно и великолепно всегда и все – закаты, восходы, океаны, цветы – даже если никто не видит. Красота – это ведь бескорыстие добра.
* * *
Однажды, уже разочарованный во всем, не надеющийся на идеальную картинку, среди бессмысленных ходячих шариков я увидел звезду. Среди прочих она сияла так ярко, что была заметна даже днем и на большом расстоянии. О человеке, внутри которого она жила, я услышал вдалеке от того места, где он сам находился. Е г о планета светила почти как солнце, хотя мы все – только отражающие.
Она поражала на расстоянии и еще больше поразила, когда я прикружился к ней поближе. Сколько же на той планете-звезде оказалось живых существ!
На большой Земле в одну единицу времени помещается ограниченное количество людей, почему они и должны быть вытеснены другими и умереть. А на этой уместилось бесчисленное их множество из всех пространств и времен. У кого-то на их астероидах помещаются разве что кухня, пара знакомых и винный магазин, а ведь места гораздо больше, куда девается остальное?
Но попробуй на этих гигантских пустотах посели одних великих людей всех времен – не влезут. А этот человек-планета взял из внешнего мира только самую суть. Даже в жизни замечательных людей (не говоря об остальных) много лишнего и не нужного. Главному же места требуется совсем немного, вот все и ужились у н е г о в полной гармонии и ладу.
И все так хорошо развилось и размножилось, что стала невольно выливаться эта тайная гармония во внешней мир. Когда он говорил, вылетали из глаз птицы – при этом глаза его как-то особенно и внезапно раскрывались. Вырывалась из голоса сила грома, плесканье воды, шум прибоя. Смотришь на такого человека – будто в море купаешься или по лесу гуляешь, словно съездил на дачу и отдохнул на природе.
Великие деятели, олицетворяющие целые эпохи, когда о н про них рассказывал, перед изумленными слушателями оживали, ступали из е г о внутреннего мира на большую планету, проживая за час с небольшим заново всю свою жизнь со всей интенсивностью. Планета е г о крутилась во все стороны – в любом направлении, куда хотел хозяин. Он вращал ее, чтобы взять с поверхности то, чем можно было одарить пролетающие мимо шары. И вращение происходило вокруг невидимого Солнца, все как надо. А от верного направления размеры вещей сами выравнивались.
И черты характера уравновешивались. Никто не мог радоваться с таким правом и искренностью, как о н. Ни у кого так безбоязненно не сияло солнце, потому что оно было сбалансировано тучами, которые плакали, страдая за всех своими бескрайними океанами. Ни у кого не гремели так яростно не причиняющие живым существам вреда откровенно гневные вулканы. О н имел право на их извержение, потому что ни у кого не было и таких мягких успокаивающих ароматами трав.
Я так нервничал – кто знает, сколько времени осталось до конца моей игры, которая может кончиться внезапно и в любое мгновенье… А тут, насмотревшись на его планету, стал я так ловко крутить свой шарик, что все начало получаться.
И как это легко оказалось! Называющие меня ненормальным выдумщиком пыжатся, пытаясь переделать большой мир, реки вспять поворачивают, “спасают человечество”. А ведь так можно надорваться, и толку не будет никакого. Муравью не справится с упавшим дубом. А на малой планете и речушки маленькие, легкие, и все под рукой, и дубы-березы для хозяина планеты легче иголочки, мизинцем можно поднять. А, перевернув собственный маленький шар, легко перевернуть Землю.
Я решил расселить свое население так, чтобы не кучковались, не раздражались, чтоб всем хватало природы. Сам изменился в размерах, раньше был то слишком большой, давил собственные посевы, то крошечный – три дня с камушка на камушек перебирался, пытаясь взлететь, как божья коровка, когда один шаг в моем нормальном росте был до ровной дороги. Теперь стал пропорциональным.
Раньше чаще всего я застревал где-то на севере. Заходя внутрь себя, жил на самой холодной части шара, и настроение замерзало. А остаться-то можно на лучшем из материков, не рассиживаясь на северном полюсе, заходя туда разве что погостить и взглянуть на диковинного белого медведя. А я еще удивлялся, почему замерзает любое чувство и произрастает все необыкновенно неповоротливо и не спешно.
И так хорошо стало! На большой планете живу в каменной клетке, в городе, зажатый четырьмя стенами и углами квартиры. А на собственную планету выйду – места для меня сколько хочешь (планета не комната, хотя и не Юпитер). Океаны ласкаются, пятки щекочут; рощи шумят, ветерком обдувают, успокаивают.
Во внешних событиях кручусь как белка в колесе, всегда цейтнот, нехватка секунд; а отправлюсь на нее, время по дороге становится космическим, и секунды растягиваются на века. Или чернота в событиях, но стоит только на планету переместиться, светит солнышко. Я с него тучи снимаю, как шелуху с луковицы, и сияю, никто не может понять, в чем причина.
Постепенно все фишки расставил по местам: работу, личную жизнь, друзей (неправильно ведь чтоб жена, как ни люби, занимала места больше чем ядро и цитоплазма).
Но не спрятаться, не запереться же в своем маленьком, теперь уже гармоничном, мирке, не упиваться же единоличным счастьем, когда вовне столько путаницы, неразберихи и всеобщая неприкаянность.
У того человека почему птицы райские пели в голосе, и солнце светило из глаз? Да просто рай е г о планеты был открыт.
Как просто, действительно – не переделывая большого мира, переделать свой маленький и открыть его на всеобщее обозрение. Они сами подравняются, большие реки, и повернутся куда надо. И другие наведут у себя порядок по твоему образцу, не придется никого насильно переделывать. Всем захочется. Мне вот захотелось же!
Несмотря на одинаковые составляющие в головоломке, картинки должны получиться у всех разные, значит, должен быть кто-то, у кого имеются образцы. Я вдруг заметил, что человек-планета сам куда-то все время смотрит. И тут до меня дошло – планета, которая мне встретилась и обогрела, человек, который мою жизнь обратил в музыкальную гармонию, взял пример с мира внешнего. Но не с обрывочной реальности с кусками стола и тряпки, а с достроенной до конца, с дописанного идеального полотна. Как о н предугадал результат огромной головоломки? Откуда это воображение будущего?
Однажды я наблюдал за художником, который рисовал точками. Было это так: отойдет на расстояние, чтоб увидеть весь холст, подойдет, поставит точку, и опять уходит и наблюдает. Внутри него что-то происходит, кипит, а окружающие в полном недоумении, понять, что получится, не могут. Интересней всего было смотреть на самого художника, который только один и знал, чего хотел. Только для него все эти “беспорядочные кляксы” с самого начала что-то значили.
И человек-планета смотрит не на мир, а на Того, Кто его рисует, составляя из живых фишек. С Ним он знаком. А как еще судить о смысле обрывочной мозаики внешнего мира, если он не достроен и не готов? Как брать пример с картины, которая находится в процессе изготовления, а вся – только в голове у мастера? Вот о н и наблюдает за Ним, мало того – не просто смотрит, а изучает Его специфический почерк, стиль, личные качества, характер. В конце концов, доверяет Ему в том, что получиться должно хорошо. Весьма.
И я хочу смотреть. Я не буду больше кричать, привлекать к себе внимание. Если хотите, смотрите и вы. Но меня, пожалуйста, не отвлекайте.
– Тихо. Тсс-с...
(Части 3. Глава 1. Из книги о протоиерее Александре Мене "И вот, Я с вами...",
иллюстрация Натальи Салтановой)