Происходящее вокруг не менялось уже неделю. Может две... Всё тот же убогий интерфейс его комнаты, включавший стол, три стула, старый холодильник, со стоящим на нём старым музыкальным центром, книжный и под вещи шкафы, маленький журнальный стол, на котором стояли ноутбук, колонки и настольная лампа, и диван, с которого он не поднимался уже неделю... Или больше... В колонаках играют всего две песни. Это песни оттуда... Одна неимоверно грустная в миноре, уносящая его за пределы земной атмосферы, и вторая... Не сказать что весёлая - медленная с мягким вокалом и сентиментальной грустью в мажорных аккордах, сыгранных под аккомпанимент гитары... Он поставил их неделю назад... Или больше... И они являлись основным реальным, звуковым фоном всё это время...
Время казалось остановилось, и ассоциировалось с водой, стоящей в бассейне уже давно и от этого затхло пахшей ... Оно превратилось в неудобоваримое желе, обволакивающее всё что его окружало и его самого в липкие обьятья свои. Плотные шторы не пропускали свет, поэтому он не знал какое время суток на улице. Да и не хотел знать. Нет, не "не хотел", просто не думал об этом. Хотя может быть мысль об этом и мелькала в его голове, но отняв миллионную долю секунды от общего потока улетучивалась мнгновенно.
Мысли... Это даже нельзя назвать потоком. Это армада мыслей! Армада занимающая всё пространство водной глади до горизонта, и идущая неумолимо с постоянной скоростью, угрожающе и безжалостно! Армада, во главе с самым огромным авианосцем в мире, с многочисленными крейсерами и линкорами его сопровождающими, минными тральщиками, и атомными подводными лодками, снующими в глубинах его сознания! И на каждой боевой единице тысячи человек и у каждого тысячи мыслей, которые все до единой, всем свои количеством, сейчас, адской армадой проходили через его голову. Ко всему этому добавлялись голоса людей из прошлого и экран зрительных образов, поделенный на тысячи маленьких экранов для каждого образа свой. И он лежал на своём старом диване в позе эмбриона, частично укрывшись диванной накидкой и не сняв одежды, и даже на полминуты не мог остановить "закрытый показ", казалось разрывающий его мозг.
Мозг, с повсеместно зашкалившими датчиками, перерабатывающий терабайты инфы в сотую долю секунды, и одним кликом, поспешно передающий, конвертированое в формат чувств и эмоций "всплывшее", сердцу, по единственному, явно перегруженному каналу. Сердце, напрягая все шестерни и механизмы своих насосов, работало уже неравномерно, то останавливаясь практически, то работая на предельных оборотах, укладывая стрелку тахометра в красную зону. Тем не менее, сердце наверняка понимало, что кидать мозг в такой ситуации нельзя, и продолжало работать с ним в одной связке, сортируя и отправляя обратно на главный экран, как казалось ему, сердцу, сентиментальному критику, самое важное. В этот момент движущаяся картинка и звуковое сопровождение к ней становились доминирующими на главном экране, сдвинув всё остальное "на поля". И он лёжа на диване, в позе эмбриона, на боку, с поставленой недалеко от его лица банкой из под кофе в роли пепельницы, курил и смотрел эту несколькосекундную короткометражку, которую нон-стопом меняла следующая. Он не понимал, да и не старался понять, кто стенографирует его ощущения после просмотра, но он чувствовал, что сердце начинает сокращаться в размерах, сжимаемое невидимым щупальцами то ли тоски, то ли злобы. От этого становилось невыносимо больно, и становилось легче лишь тогда, когда железы глаз выдавливали мизерную порцию солёной влаги, а лёгкие, проснувшись, делали огромный хапОк кислорода с примесью табачного дыма, выпуская его обратно со скоростью воздуха, свистящего из проколотой ржавым гвоздём автомобильной шины. В эти моменты он успевал задать себе несколько вопросов, которые в свою очередь моментально обрастали новой плеядой мыслей и образов, и всё шло "по накатаной". Менялись песни в колонках, и от их перемены порой зависило каким будет следующий ролик в его сознании, и какого качества ощущения получит сердце от неизвестного стенографиста.
Чаще всего сердце в сотрудничестве с мозгом, выдавали ему изображение, на котором была она... Она... Кадры замелькали перебивая друг друга, в надежде быть первыми на этой премьере... Момент их первой встречи... Первой... Первого числа нового месяца... Пересечение траекторий их взглядов и едва заметный в этот момент разряд электричества в его теле... Дальше набережная, с празднующими людьми, прогулка, разговоры ни о чём но с улыбкой, автомобиль их общего знакомого, и они у неё дома... Бутерброды и кофе, разговоры о насущном и не очень, с курением на балконе, плавно перетекшие в ночь... Ночь, после которой он стал человеком в котором поселилось нечто такое от чего вырастают крылья... От чего в последствии он будет бемолвно лежать, не вставая практически, и курить на своём "закрытом показе", поглощая после каждой сигареты пару глотков воды, из стоящей возле дивана, пластмассовой бутылки... Что такое пища он забыл... Он слушает две песни оттуда, играющие фоном, и смотрит мысли... Проектор снова щёлкнул и череда движущихся слайдов потекла дальше... Вот она повернулась к нему на кресле, оторвав взгляд, полный скачущих бесенят и счастья, от компа, и улыбаясь ему своей белоснежной улыбкой, спрашивает его о чём-то... Суть вопроса замывается шквалом звуков с армады, но он слышит её голос. Такой родной и ставший любимым за короткое время... Вот они вместе на балконе курят в окно, а он при этом пьёт кофе. Они непринуждённо болтают, и в какой-то момент он обнимает её, пытаясь согреть от холодного дыхания осени. Следующим кадром она спит с ним рядом... А он нет... Он рассматривает её лицо и изредко нежно целует, пытаясь не разбудить и мысленно желая ей сладких снов... Камера памяти скользит по её маленьким, без сережек, ушкам, с падающими на них светлыми локонами. По нежным, слегка улыбающимся, губам и тонкой шее... Картинка меняется, и вот она уже что-то рассказывает ему пылко, и мягко жестикулируя руками... Он улыбается в ответ, и ловя каждый её жест и мимику лица слушает, слушает, и нет его счастливей в это момент... Декорации её квартиры подробно прорисовываются на заднем плане, на переднем же она - главная героиня его арт-хауса... Его жизни... Сердце в моменты таких демонстраций переводит дух, и это чувствуется... Оно наполняется нежностью и силой, будто понимает что передышка очень скоро закончится и придётся вкалывать вдвойне... Стараясь продлить свой релаксационный кайф, оно подкидывает ему подобные картинки, от которых тепло разливается по его телу, расслабляя и давая передохнуть всему что поддерживает его физическое существование... На экране снова она, она снова улыбается, говорит и целует его обняв за шею, перед огромным зеркалом в её прихожей... Они дурачатся, принимая различные позы перед ним, со смехом строя рожицы и показывая языки, впиваются взглядами в глаза друг другу, и сдабривают всё это нежными и страстными поцелуями.... Они любят друг друга... Они счастливы... Проведённые вместе несколько десятков часов никогда не сольются в корзину как ставший ненужным файл... Это стало невозможным, после того как он сам добавил всё это "в избранное", ограничив право на удаление даже себе...
Он открылся ей полностью... Полностью вывернув наизнанку свою душу и обнажив изорваное, от принятия всего близко к нему, сердце... Хоть и даже тогда не считал, что состояние это продлится вечно... Тогда он об этом не думал долго... Он восстал из мёртвых, живущих в сером вакууме людей, и жизнь его попала таки на ослепительной белизны полосу, и не пошла по ней - полетела! Он находился в нирване своих самых нежнейших,самых искренних чувств, на которые только мог быть способен. Тысячу лет был одинок, и считал, что он потерян для подобного рода, ослепляющих вспышек своего нутра. Но оказалось запасы этой бешеной и всепоглощающей энергии были законсервированы где-то на чердаке его восприятия, и просто ждали удобного момента. А может просто произошла утечка... Это не важно... Важно, что это изменило его, раскрасив мир его окружавший давно забытыми цветами красок... Он буквально взлетал по ступенькам на её этаж, чтобы сэкономить минуты и секунды на время, которое он проведёт с ней... Тогда, его мозг и сердце так же работали в авральном режиме, но это была совсем другая деятельность этих органов... Тогда, работая на всю катушку они умудрялись петь! Они пели дуэтом прекраснейшую песню, солируя в хоре подпевавших им каждой клеткой других частей тела, и в целом это составляло гениальнейшее произведение, способное растрогать даже истуканов на острове Пасха! Да... Тогда он ЖИЛ... Именно ЖИЛ, а не механически двигался с работы домой и обратно, улучшая свои показатели... ЖИЛ, а не тупо поглощал пищу в ресторанах и спиртное в клубах, сдабривая это постоянной сменой дессерта, в виде новых женщин, по-сути идентичных резиновым. ЖИЛ прекраснейшим чувством, и ощущением нужности кому-то! Белая... Белее света белого полоса была под ним, и он мчался по ней задыхаясь от встречного потока чувств, и позитивнейших эмоций! Он ЖИЛ! А сейчас он эмбрион... Кокон с сомнительным внутренним содержанием, кутающийся в мебельную накидку, от проникающего через открытую створку, и выныривающего из под плотных штор, холода... Ненужный... Забытый... И не живой...
Смена мажороной песни на свою печальную соседку не прошла для него незамеченой... Снова он в космосе... Через некоторое время, через безжизненное пространство, начинают доноситься радиоволны его переговоров с ней по мобильному... Они бесконечно много говорили по телефону... Настолько много, что казалось при нечастых встречах своих они разговаривали друг с другом меньше... Это и взбесило его однажды, заставив определить себя как не всегда востребованный аксессуар в её имидже деловой женщины... Может бы всё и прошло лесом, и они продолжали бы созваниваться и изредка встречаться, но в момент звонка, мысли его, подогретые на спиртовой горелке замутнённого алкоголем сознания, материализовались в расплавленный поток кипящей лавы, вылитой в микрофон его трубки... О как он об этом пожалеет в последствии... Он даже не помнил о чём говорил тогда, настолько сильна была его потребность высказаться... Высказался... После этого они уже не увидятся... Никогда... Эфир ещё какое-то время будет впечатывать в свои анналы их разговоры и текстовые сообщения, со словами прощения и признания вины с его стороны, и всепонимающие отказы встретиться, по некоторым причинам с её... В итоге он улышит, что она долго думала, что не хочет больше придумывать причины не встречаться с ним, что он самый лучший человек в её жизни которого она встречала, что он очень чувствителен и духовно развит, и что именно поэтому ему не желают лОмок своего есстества под неё, что они разные и она тоже не готова к ломке... Поэтому... "У нас ничего не получится"... Дальше последние слова извинений перед друг другом, пожелание удачи и счастья, и его слова о том, что она может звонить в любое время и по любому поводу... Всё... Не позвонила... В эфире тишина... Всё...
Он тоже не звонил... Он прекрасно понимал, что если он это сделает, то превратится в одного из тех, кто звонил ей в его присутствии и просил, а может и умолял о встрече. Но её лицо в такие моменты выражало лишь раздражение, и скормив пару-тройку однозначных ответов, она не дождавшись пока с ней попрощаются прерывала звонок. Он этого не хотел, наивно полагая, что может быть она позвонит сама... Может быть ей так же плохо сейчас как ему и она позвонит... Он выслушает её, и сломя голову помчится в её город в любое время суток! Он пойдёт пешком, он будет бежать без остановки, дишь бы скорее добраться до её квартиры! Он влетит по ступеням на пятый этаж в десять, нет - в сто раз быстрее чем обычно! Но нет... Она не позвонила... И не позвонит... Они разные... У них разная жизнь и взгляды на неё... У них разные мозги и разные сердца... Она не позвонит... Почему так? Зачем? Что он сделал такого? Что он сделал неправильно? За что его так наказывает жизнь?! За что ОНА его так наказывает?! Ведь он любил её больше своей жизни, больше закатов и восходов, на которые ему было плевать если рядом была она! За чтооо?!! За то, что он не скрывал от неё своего прошлого и настоящего?! За то, что раскрылся перед ней как оригами, обнажая свою истинную сущность, полностью отдавшись на суд её, и надеясь на благосклонность?! Нет благосклонности... Нет любви и прочих девайсов с ней связаных! Их не будет! Никогда и ни от кого!!! Останутся только эта армада мыслей, бомбардирующая его сознание всеми своими орудиями и боеголовками!!! Вырвете мне мозг!!! Вырвете эти никому не нужные и ничего не решающие мысли!!! Избавьте меня от этой муки, в сравнении с которой муки ада это лёгкое головокружение!!! Избавиться... Избавиться от армады, от "закрытого показа", от радиоперехватов, избавиться вообще от всего!!! Снести всё, уничтожить и стать свободным навсегда или начать ошибаться заново!!! Белая полоса кончилась, её сменила гуталиново-чёрная, бликующая латексом на мощном теле ярости!!! В его глазах на мнгновение мелькнули искры, и тело в момент почувствовало прилив дьявольской силы... Всё раздавить и уничтожить!!! Освободись от всего!!! Здесь!!! Сейчас!!! Камера!!! Мотор!!! Нааачали!!!
Он в долю секунды перевернулся на другой бок, и со всей силы ударил ногой по настольной лампе. Не успела она долететь до противоположной стенки, как следующие два удара руки отправили в полёт обе колонки. Минор и мажор больше никогда не будут звучать в них, по причине полной их непригодности. Следующим стал ноутбук, половина которого осталась лежать на столике от удара по нему, выплюнув как выбитые зубы, разлетевшиеся веером кнопки клавиатуры. Вторая половина, на долю секунды ощутив жар его рук, полетела в старый, сто лет не включавшийся телевизор, пробив экран, который в последний раз вспыхнул озаривего зверинный взгляд и оскад белых зубов. Дальше наступила очередь прикроватного столика, который он когда-то делал сам, и делал с любовью. Сечас столик пробивал двойное стекло оконных рам и ударившись в решётку упал обратно в комнату превратившись в кучку дров. Он вскочил на ноги. Пред глазами стоял сервант, в котором лежали его вещи и стоял телевизор. В одно мнгновение оказавшись сбоку серванта, он с неимоверной лёгкостью, не напрягаясь, повалил его на пол, огласив комнату яростным криком. Он кричал, и крик его надпоминал нечто среднее между звуком запускающего двигатель авиалайнера, скрипом и лязгом перемалывающей кости на скотобойне мясорубки, и рёвом сирены воздушной тревоги. С сервантом не было покончено. Бедному шкафу пришлось ощутить на себе всю тяжесть его тела и кинетику ударов его ног, пробивавших его стенки насквозь, и цепкость его пальцев, которыми он вцеплялся в дверцы и отшвыривал их в разные стороны. Настала очередь холодильника. В два прыжка он оказался возле него и хотел было свалить его ниц, схватившись за ручку дверцы, но она отлетела с петель от резкого рывка, и вскользь задев его, смялась от ужасного по силе удара о противоположную стену. Холодильник к тому моменту практически упал, вываливая из своей утробы всё содержимое на ковёр. Одна мысль осталась в его голове. Мысль о разрушении всего что его окружает, всего о чём память хранила ещё информацию на своих винтах. Оон продолжал. Продолжал крушить и ломать всё, что попадалось под руку. Некоторые вещи были экзекутированы не единожды, он не видел их только тогда когда они превращались в то, за что нельзя уже схватиться. Он метался по комнате как мечется буйный сумасшедший в камере с обитыми подушками стенами. Он орал, не кричал - орал, пытаясь выплюнуть, выблевать то, что сидело в его голове, хотя и не думал он в этот момент об этом. Мысль, точнее не мысль, а основной инстинкт был направлен лишь на одно - всё вдребезги! Вдребезги!!!
Силы покинули его через полчаса... Он пошатываясь стоял посреди комнаты в груде мусора когда-то бывшим мебелью, телевизором, пищей, ноутбуком... Даже старый диван уже небыл диваном, и представлял из себя убиенное, лежащее в неестественной позе животное с вывернутыми наружу внутренностями... Он стоял пошатываясь, по-колено в этом винегрете из дерева стекла, железа и много чего ещё... Вещи, книги, аудиокассеты и диски всё было смешано в одну массу, ставшую ненужной за короткий период времени. Оттолкнувшись с места, и разгребая ногами хлам, он подошёл к стене и опершись на неё медленно сел на что-то... Он не видел на чём сидит, поскльку все до единой лампочки в доме тоже попали в опалу, и висели теперь замерзая без своей тонкостенной ауры, но он этого не видел... Он видел что ветер с улицы задувает в его комнату снег... Первый снег... А может и не первый уже... Он не знал, ведь он так давно не выходил на улицу... Он вспонил, что когда он погружался "в спячку" была осень... Осень не принесшая ему ничего хорошего как обычно... А теперь видимо зима... Он думал об этом сейчас и казалось всё кончено... Армады нет, а его киномеханик уснул и продолжения показа нон-стоп не будет... Всё хорошо... Покури... Нащупав в кармане зажигалку он достал её и чиркнул колесом о кремень... Как по заказу рядом валялся блок с двумя пачками сигарет в нём... Он, распечатав одну из них в темноте, и вставив сигарету в зубы, снова чиркнул зажигалкой и прежде чем подкурить увидел кусок отставших от стены обоев... Кусок этот давно мозолил ему глаза и он сто раз говорил себе что надо его приклеить, но так и не сделал этого... Сейчас, увидев колыхавшуюся от холодного возуха обоину он забыл о сигарете во рту... Вот оно! Поднеся зажигалку к настенной бумаге, он стал наблюдать. как огонь лениво начинает поедать пропитаную клеем и покрытую липким слоем табачного запаха обоину... Огонь не торопился. То ли он был не столь голоден, то ли был в предвкушении чего-то большего. Первые запахи дыма защекотали ноздри и вызвали таки в его мозгу картинки связаные с огнём. Это были и пожар в школе, и пионерский костёр в лагере, и приготовление шашлыков с родителями и братом на даче, и огонь в топке бабушкиной печи, в которую он подбрасывал поленья... В тусклом свете пламени он заметил порваную книгу... Взяв её в руки он стал отрывать по одному листу, поджигать их от "обойного" пламени, и складывать рядом с собой... Огонь повеселел. Сухая и тонкая бумага была ему явно по вкусу. Он как будто заглядывал в глаза своему кормильцу и просил ещё и ещё, одаривая того своими отблесками в глазах. Сигарета так и не была прикурена. Он подкидывал в разгорающееся пламя всё что могло гореть. В итоге он встал с места и в отсветах огня стал собирать и складывать в костёр книги, вещи, плотные шторы и даже пластмасу... Пламя уже не просило - пламя веселилось и плясало, увлекаемое то туда, то сюда порывами ветра снаружи. А он всё кидал и кидал этому всепожирающему зверю всё, что могло гореть. Комната наполнилась дымом, который подхваченый ветром снаружи улетучивался из помещения туда... Далеко... В космос... Адская пляска пламени достигла своего апогея, и огонь упершись в потолок, выбеливал большое пятно на нём, оставляя право едкому дыму, окантовать эту окружность своими чёрными красками. От разгоревшегося пламени ему стало жарко, и он сбросив с себя всё, отдал это всё на сьедение своему зверю которого он взрастил зв несколько минут. Смотря на бесноватый танец огня, он начал улыбаться, и вспомнил ту мажорную, исполняемую под гитару песню, которая радовала его и тогда, когда он был с ней, и тогда когда небыл, и которая почему-то именно сейчас пришла ему на ум... И он запел... Улыбаясь одними кончиками губ, он напевал знакомый текст, и смотрел на плавящиеся в огне фотографии, остатки ноута и кожаной куртки... Ещё одна мысль прочно засела в его голове вместе с музыкой... Свобода. Теперь он свободен от всего. Свободен как ветер, ибо нет у него ничего, а стало быть и терять нечего боле... Вот она белая полоса. Чистый белый лист, на котором можно нарисовать, написать, всё заново... Сызнова... Снова...
Мозг был рад сложившемуся положению, поскольку мысль была одна, о свободе, а мп3 исполняемый человеком, он знал. Поэтому всё это вместе можно было поставить на повтор и отдохнуть по-человечески после затяжной бомбардировки армады. Он отзвонился сердцу узнать не нужна ли помощь, но сердце ответило что никогда ещё не работало в таком спокойном режиме как сейчас. Ибо на данный момент оно исполняет только свои прямые обязанности по перекачке жидкости не более...
Огонь становился невыносимым. Разбушевавшись он уже не жалел того, кто подкармливал его не так давно, взращивая из маленького щенка огромного неадекватного монстра. Он вынудил своего родителя подойти к окну и вцепиться руками в решётку, перегородив ему путь к двери. Человек стоял у окна... Человек пел улыбаясь одними уголками губ... В потускневшем взгляде человека запечатлилась пожарная лестница, лицо пожарного и вылетающая наружу решётка...
Его подобрали менты на федеральной трассе в пятнадцати киллометрах от города. Он шёл абсолютно обнажёный, с посиневшей улыбкой на кончиках губ, измазаный сажей и запекшейся кровью... К тому времени он был сбит грузовиком, проходя перекрёсток, и избит каким-то водилой, которому не понравился его внешний вид... Водила сбросил его в овраг на обочине и уехал, но он выкарабкался оттуда, и не чувствуя боли, как и в случае со сбившим его грузовиком, снова вышел на свою белую полосу посередь дороги и продолжил свой, никому больше не известный путь, напевая мажорную мелодию посиневшими губами... Он не сопротивлялся, когда его забирали, но стоило блюстителям порядка ослабить свою хватку, как он устремлялся на проезжую часть, вставал на белую полосу и продолжал двигаться по своему маршруту... Удары ментов, которыми они пытались его вразумить, не доставляли ему боли... Как и удары санитаров психиатрической лечебницы в которую его привезли представители власти, не желая с ним возиться. Он улыбался краешками губ... Он тихо пел... Он пытался вставать и идти... Где го белая полоса? Где она?
Доктор пытавшийся его разговорить, в итоге сказал что-то о полной амнезии и ещё каки-то медицинских терминах, после чего его уложили на кровать, накрыли белой простынёй и перетянули поперёк пятью рядами ремней, дабы он никуда не смог уйти из этих пут, из этой лечебницы, из этого мира... Но он продолжал улыбаться и петь... И даже не смотря на ремни сковавшие его колени, он двигал ступнями, уперши взгляд в белый потолок... Он улыбался... Он пел... Он ЖИЛ...
На утро сердце, то ли от излишней расслабленности, то ли устав от пережитого в недавнем прошлом кошмара уснуло... И остановилось... Мозг проспавший это событие так же не проснулся боле... А он лежал под белой простынёй, в отсветах снега искрящегося на солнце, и посылающего ему свои блики, сквозь двойные рамы стёкол... Видимо последней картинкой увиденной им на его экране была белая полоса по которой он шёл... Бесконечная белая полоса... Белая-белая... И наверное поэтому он и сейчас улыбался... Открытыми глазами... И одними кончиками губ...