Множество озер, рассеянных между холмами, различались между собою, как человеческие лица. В них угадывались характеры, сходные с характерами жителей этих северных земель, сдержанные и глубокие, умеющие хранить свои традиции и тайны. Глаза озер, голубые в солнечные дни, меняли свой цвет на коричнево-зеленый и стальной, когда приходили дожди и ветры.
Вот безымянное озеро, постепенно превращающееся в болото. Его илистая глубина скрывает каменное дно. Поверхность изрезана отражениями камышей и осоки. В светло-серых глазах отражены скалистые выступы, с которых стекают тонкие нити воды – маленькие ручьи, пересыхающие в середине лета. Лицо озера подобно лицу старика, возможно того, что построил много лет назад избушку, крытую дерном, на краю луга. Каждые весну и лето луг пестреет цветами, и крыша покосившегося строения тоже белеет ромашками и розовеет клевером.
А это маленькое круглое озеро напоминает личико ребенка, немного сонное, иногда смеющееся, иногда обиженное. Бегущие по нему облака похожи на гроздья переливающихся мыльных пузырей, выдуваемых ветром.
Овальное зеркало воды, в обрамлении белых лилий, более всего похоже на лицо романтической девушки, скользящий по его поверхности лебедь только усиливает это впечатление.
Озеро причудливой формы, в которое с шумом сбегают ручьи по каменистым кручам, напоминает озорного зеленоглазого подростка, брызгающегося и смеющегося.
Птицы, глядя с полетной высоты, наверное, безошибочно различают озера, наделяя их узнаваемыми птичьими образами.
Все эти мысли скользили по поверхности сознания Ангелины, в то время, как в глубине его таилось безмолвное напряжение.
Иногда случается так, что поздняя православная Троица совпадает с днем летнего солнцестояния, в который западный христианский мир отмечает рождество Иоанна Крестителя.
Для Ангелины сегодня день начался простодушным открытием – она поняла, почему на Руси рождество Иоанна Крестителя именовалось днем Ивана-Купалы, и как только раньше ей не приходило в голову, что ведь Иоанн крестил, купая в Иордане! И этот день еще не кончился. Это внушало надежду – в такие дни должно происходить что-то значимое, пусть небольшое, малозаметное, но – обязательно. Такова была вера Ангелины, и она терпеливо и внимательно всматривалась в каждую минуту этого дня.
Ангелина приехала в эту страну со своим отцом, который нашел здесь работу. Ей было четырнадцать лет, и осенью ей предстояло начать учебу на чужом языке. Они приехали в апреле и сняли дом около моста через широкий ручей, сбегавший с каменистого холма.
Ангелина проводила одинокие дни, читая и обследуя окрестности. Во время прогулок она познакомилась с соседями, которые из-за невозможности говорить с ней, всегда старались угостить ее чем-нибудь. Соседский мальчик покатал ее однажды на лодке по озеру, но они всю дорогу молчали, только обменивались улыбками и жестами – далеко не все в этом уголке мира говорили на английском.
Счастье, что Ангелине не бывало скучно одной. Ее отец был человеком пути, он стремился к изменениям в себе, в образе жизни, и это помогало ему быть увлеченным и творческим. Или, наоборот, может быть он был изначально творческим во всем – Ангелина не знала. Но они всегда куда-то cобирались, переезжали, отец постоянно учился и много работал... И у Ангелины не было никого, с кем ей было бы так интересно, как с ним.
Солнце, стоявшее на самой долгой, летней вахте года, щедро рассыпало теплые лучи, скрываясь среди бело-дымчатых облаков. Ангелина присела на нагретый камень и задумалась, блуждая взглядом по кронам деревьев, поверхности воды, изгибам дороги...
Может быть, она и спала какие-нибудь несколько минут, трудно сказать, но ей показалось, что нет. Когда Ангелина повернула голову, справа от нее стоял человек в голубых джинсах и такой же рубашке, он явно что-то говорил ей, его губы шевелились, но девочка не слышала звука его голоса. При этом все другие звуки тоже отодвинулись, стали тише, но Ангелина продолжала различать шелест листьев и журчанье воды и какие-то дальние шумы, доносившиеся с дороги за холмом. Разноцветье, окружавшее Ангелину до этого момента, померкло. Как в черно-белом кадре дрожала серебристая вода и чернели стволы, окруженные листвой всех оттенков серого цвета. Только пронзительно-голубой цвет, в который был одет незнакомец, и тонкий золотистый отсвет, лежащий на его бледном лице, оставались ясными и яркими.
Это не было страшно, но как-то парализующе-удивительно. Ангелина закрыла глаза и, стараясь найти внутреннюю опору, задержала дыхание. Из безмолвной глубины ее существа выплыло ключевое слово «ангел», оно повернулось в невидимом замке и открыло ее сознание – девочка услышала голос, подобный веянию тихого ветра, повторяющий фразу – «Иди к морю». Сквозь сомкнутые веки Ангелина видела на том месте, где стоял человек, столб голубого света, по которому пробегали золотые блики. Когда она открыла глаза, никого не было рядом с нею, зеленый летний день клонился к вечеру, небо лишь слегка поблекло, и Суннева уступала место ярким краскам долгого заката, предшествующего белой ночи.
Некоторое время Ангелина сидела неподвижно, успокаивая сильное волнение, наводнившее грудную клетку. В вышине кружили ласточки, незамедляющие полет на поворотах, складывающие крылья и ныряющие вертикально вниз, невесомые. С раннего детства, проведенного у южного моря, ласточки привлекали ее внимание. В яркое солнечное небо всматриваться трудно – глазам больно, но они там, в его вышине, и их свиристящие клики почти не слышны. Зато вечернее небо непрерывно оглашается ликующим свистом. Ее отец однажды заметил: «У всех маленьких птиц есть веселая и грустная песня. Ласточки – исключение, когда им грустно, они молчат». В этом образе – золотой купол неба и кружение ласточек – для Ангелины был источник живительной энергии, присутствие духовной силы, и ей самой было удивительно – почему? Может быть, потому, что этот образ связывал ее с детством, прикасаясь к которому каждый человек чувствует приток жизненных и творческих сил? Или, если верить теории о множестве рождений, в одной из прежних жизней эти птицы были как-то причастны ее судьбе? Ей представлялось, что, умирая, она могла бы следить полет ласточек в гаснущем небе, и мир наполнял бы ее душу. Иногда Ангелине казалось, что из неведомой древности этот образ пришел в ее сознание, и она только совместила его с реальностью.
Покачнувшееся душевное равновесие восстановилось, Ангелина снова была «здесь и сейчас».
По тому, как неловко этот человек сидел на велосипеде, легко было догадаться, что опыт владения двухколесным транспортным средством он оставил в далеком детстве. Ангелина проследила его извилистый путь до поворота пустынной дороги, по которой сама любила бродить между озерами, поднялась с камня и отправилась в сторону моря.
Идти было далеко, то вниз, то вверх, она скоро устала и пошла медленнее. Но и время словно замедлилось. Закатные краски не таяли, а продолжали пылать, алые облака сгустились вокруг сияющего глаза солнца, и сквозь них пробивались снопы лучей. «Как золотые ресницы», – Ангелине часто приходили поэтические сравнения, но стихов она не писала. Зачем? Если даже знаменитых поэтов никто не читает! У всех стоят на полках томики стихов, как дань интеллигентности – или претензия на нее, неважно, Ангелина не видела смысла делать то, что никому не было нужно. Впрочем, сама она иногда читала стихи.
Вдоль озера, в синей воде которого плавало фламинговое облако, неторопливо прогуливалась пожилая пара, явно за семьдесят. За ними короткими перебежками следовал черный кот, выдерживая дистанцию и иногда усаживаясь на обочине передохнуть. Как только им удалось так выучить своего кота? Ангелина была немного знакома с этими людьми. Они жили в доме у поворота дороги и часто по вечерам гуляли со своим котом. Сейчас они двигались в сторону моря, и Ангелина шла позади них, постепенно их нагоняя.
Затем мимо нее пронеслась на мотоциклах группа молодежи в ярких шлемах – со страшным грохотом и воем моторов. После них осталось густое облако выхлопных газов, медленно растекавшееся и таявшее над дорогой.
Ангелине подумалось – если бы ехал один человек, он был бы мотоциклист, а компания в кожаных куртках на мотоциклах – уже «байкеры»...
Июньский день угасал, невидимые птицы распевали в сумерках ветвей, шумели ручьи, впадавшие в озеро. Когда Ангелина думала о старости, о пожилых людях, она словно примеряла неведомый ей опыт бытия. Для того чтобы познать жизнь через все возрасты души, людям дается долгое время. Впрочем, обычно оно кажется слишком кратким. Воображение детства рисует мир красками фантазий, юность пробует свои силы, взаимодействуя с энергиями мира и сопоставляя мечты с реальностью. Зрелость способна творить свой мир, противопоставляя его окружающему или сотрудничая с ним. Постепенно человеку открываются законы природы и социума, и, познавая себя, он научается понимать других. Наконец, ему открываются границы его возможностей, а затем – полнота осознания конечности его жизни. Эта отрезвляющая истина ударяет в сердце, и оно болезненно гудит колоколом в груди. Наверное, некоторые сердца не выдерживают и разбиваются...
Ей было трудно разделить – где кончались ее рассуждения, где начинались мысли, почерпнутые из бесед с отцом. Начиная примерно с пяти Ангелининых лет, они полюбили беседовать по вечерам, и теперь к этим беседам прибавились утренние рассказы снов.
Однажды отец сказал Ангелине своим особым тихим голосом, которым он обычно говорил о важных для него вещах: «Если бы не существовало индивидуальных границ возможностей и времени, жизнь человека была бы подобна бесконечной дороге, ведущей из начальной точки по поверхности планеты. И когда-нибудь она оплела бы своей паутиной всю землю, а человек продолжал бы пробовать все новые занятия или упорно продвигаться в избранном. Но все это происходило бы на поверхности бытия, и у него не было бы шанса выйти за плоскость».
После этого разговора Ангелина полюбила читать Библию, хотя нередко вспоминала чьи-то слова, сказанные о ее бесконечной сложности: «Ни одна другая книга не свела с ума столько людей».
Вздохнув и оглянувшись вокруг, Ангелина увидела возможность сократить путь – вскарабкаться по крутому склону холма и спуститься с другой стороны, минуя, таким образом, крошечный городок, состоящий из одной улицы, но с собственной островерхой церковью на тихой площади.
С вершины холма она увидела байкеров, стоявших полукругом рядом с мотоциклами и без шлемов. Их лица были обращены к знакомой Ангелине голубой фигуре. «И байкеры поедут к морю», – поняла она и начала спускаться. На середине холма Ангелина остановилась, держась за куст, – новая мысль пришла ей в голову. Она залезла на высокий уступ и стала искать глазами пару своих пожилых соседей с котом. Точно! Они медленно двигались в сторону моря, и, слева от старика, шла его высокая, строгая жена в такой же, как у него, куртке, а справа – человек в голубом, о котором Ангелина знала, что он – ангел.
Приближаясь к песчаным дюнам, поросшим невысокими соснами, Ангелина все явственнее слышала нарастающий гул. Сначала гул казался хором волн, набегающих на каменистый берег, скрытый за дюнами, но вскоре она стала различать шум множества голосов, который то сливался с морским прибоем, то выступал отдельным мощным и нестройным хором.
Много машин и велосипедов стояло вдоль обочин и просто на траве, людей встречалось все больше, и, наконец, Ангелина вышла в толпу, заполнившую каменистый берег.
Над волнующейся поверхностью залива возвышалось несколько каменных островков, и на них горели костры. Этот обычай сжигать остатки дерева, ветви и остальной древесный сор на каменных островах в море или озерах, имел простое объяснение. Дома местных жителей от века строились из дерева, и пожары были нередким бедствием.
Ночью, накануне Иванова дня, зажигалось огромное количество подобных костров, люди с песнями плавали на лодках вокруг, собирались на берегу и совместной едой и танцами отмечали христианско-языческий праздник.
В эту белую ночь десятки костров были видны в тонком сиреневом тумане, плывущем над морем. Но собравшиеся на берегу люди не участвовали в приготовленной трапезе и не танцевали. Они молча смотрели на человека, который, стоя на прибрежном камне, помогал одному за другим спуститься в воду и быстро выйти. Их голоса не были слышны, жесты слабо различимы в сумеречном свете – но Ангелина вдруг поняла – он крестит людей! Какой-то человек взял на себя роль Иоанна Крестителя!
Это поразило ее. Некоторое время Ангелина стояла вместе со всеми и смотрела на происходящее. Затем, волнуясь, стала пробираться в сторону действа. Ей хотелось поближе увидеть лицо этого человека. Возможно – это шоу, но даже мокрый, голый по пояс человек, тем не менее, выглядел величественно. Его голос заглушало море, и различимы были только жесты, в которых чувствовалась уверенная сила. Неважно – актер ли играет Иоанна Крестителя, или это какое-то невероятное духовное явление, но именно мокрый человек около костра на высоком камне придавал своими действиями смысл праздничному собранию на берегу.
Когда Ангелина приблизилась, спокойное приятие опустилось на нее. Она подошла совсем близко. Группа из десяти человек спустилась в пенящуюся у камня воду, затем они по одному влезли на камень, и человек перекрестил и поцеловал каждого из них.
После этого, совершенно неожиданно, он прыгнул в воду и очень быстро поплыл вдаль, возможно, к другому костру на камнях, еле различимому в сумерках залива. От его ли прыжка, или это просто совпало, но высокая волна поднялась и обрушилась на берег, окатив пенистой влагой стоящих в первых рядах. С волос Ангелины закапала вода, но ее заполнило такое глубокое радостное состояние приобщения к чуду, что она не обратила на это внимания.
Толпа зашевелилась, люди разом и громко заговорили, послышались смех и голоса детей. Все начали есть и пить, праздник пошел своим чередом.
Камни, покрывавшие берег, были круглыми или овальными, как большие головы троллей, высунувшиеся из-под земли. Окропленные волной крестильной воды, языческие сущности выглядели мирными и ручными. На одной такой «голове» примостилась влюбленная пара, не обращавшая внимания на толкущихся вокруг людей.
Ангелине все еще было не вместить происшедшего, какая-то ее внутренняя часть оставалась под сильным впечатлением виденного.
Поэтому она бродила между людьми, не ожидая встретить знакомых, которых просто не могло здесь быть. Ей протягивали стаканчики с колой или сидром, домашнее печенье – она благодарила, иногда брала, и шла дальше. Постепенно задумчивость овладела ею и окончательно отделила от простых радостей окружающих.
Все разъехались, а Ангелина все ждала чего-то или просто устала от долгого дня летнего солнцестояния. Берег опустел, люди увезли с собой праздник, поехали отдыхать, собрав весь мусор. В чистоте и прозрачности наступал день Пятидесятницы, Троицы.
Сидя в укрытом от ветра уголке за влажным валуном, она всматривалась в рассветную дымку над морем. Громкие голоса отвлекли Ангелину от мечтаний.
На берегу стояла группа людей – байкеры, встретившиеся ей на пути вчерашним вечером, пожилая пара, велосипедист и влюбленные, обнимавшиеся на «голове тролля». Они переговаривались и смеялись, и у Ангелины на мгновение возникло чувство принадлежности к этой общности случайных попутчиков.
Она подошла, сказала «хай», и ее включили в круг. Ангелине не мешало то, что она почти не понимала речи говоривших, она улавливала отдельные слова и интонации. Смысл был ей понятен – все присутствующие были поражены происходившим на берегу и оставались в замешательстве по этому поводу. Чувство недосказанности чего-то очень важного заставило этих людей остаться в ожидании рассвета на берегу.
Ветер был холодным и резким, и, казалось, постепенно усиливался. Один из байкеров дал Ангелине свою черную кожаную куртку. Она была ему очень благодарна.
Постепенно разговор иссяк, люди стояли молча, ссутулившись и спрятав руки в карманах. Ангелина побрела вдоль кромки воды, рассматривая мокрые камешки под ногами. Акварельные краски утра отсвечивали в плоских волнах, дробящихся у ее ног, превращая окатанные кусочки гранита в самоцветы. Порывы ветра пронизывали ее насквозь. Совершенно незаметно для себя, Ангелина отошла на порядочное расстояние и-таки промочила ноги, после чего повернула и пошла обратно, невольно ускорив шаги.
Вдруг всякое движение воздуха остановилось. Смолкли крики чаек, и разлилась тишина. На горизонте возникло светящееся облако, приближавшееся к берегу с невероятной скоростью. Никто не успел сказать ни слова, не пошевелился – Ангелина замерла и превратилась в зрение – облако постепенно накрыло сначала семерых байкеров, стоящих рядом, затем обе пары – молодую и старую и затем неприкаянного велосипедиста. В светящейся облачной матовости над головами людей дрожали вспышки ослепительно-белого света. Многозвучный звон вибрировал в воздухе – одно мгновение, и облако рассеялось. Затем тихое веяние ветра облетело лицо Ангелины, и кто-то словно подтолкнул ее в спину.
Ангелина подбежала ко все еще неподвижным людям и заглянула в лицо ближайшего к ней юноши, одолжившего ей свою куртку. В свете утреннего солнца, поднявшегося над сине-золотой равниной моря, она едва узнала его, и это лицо показалось Ангелине прекрасным.
Она переходила от одной постепенно оживающей скульптуры, к другой, вглядываясь в изменившиеся лица. Через несколько мгновений все задвигались и заговорили. С улыбкой каждый обращался к другому, – но говорили они на разных языках! Ангелина была уверена в этом, потому что знала звучание некоторых из них. Удивительно, что все понимали друг друга.
Пожилая пара сидела рядом и тихо разговаривала. Женщина с просветленным лицом что-то торопливо говорила своему мужу по-французски, прижимая его руку к щеке, он же отвечал ей на каком-то совсем непонятном языке – китайском? – об этом можно было предполагать только по интонациям, слышанным Ангелиной в кино. Влюбленные шептались на неизвестных ей языках, но точно, что звучали они различно... и они понимали друг друга, как прежде.
Другие – кто стоял, кто бродил, но все неумолчно говорили, словно пробуя языки, которыми они были только что одарены.
К Ангелине подошел велосипедист. Он сказал ей что-то, но его голоса она не услышала, и он своего, похоже, тоже. Какие-то неведомые слова зазвучали прямо в голове Ангелины – как тогда, когда с ней говорил ангел. Лицо велосипедиста было счастливым и немного растерянным. В самом деле, что он будет делать с таким даром? Ангелина поняла, что он предлагает проводить ее домой, подвезти на велосипеде. Раньше она подумала бы, что это не совсем безопасно, но не теперь.
Она вернула куртку байкеру, помахала всем на прощание и пошла вслед за велосипедистом между камней, скользя и спотыкаясь, как он.
И что теперь будут делать с дарами все эти разные люди, оказавшиеся случайно на этом каменистом берегу рядом с холодным утренним морем?
Возможно, – подумала Ангелина, – каждый год в различных местах этого мира Святой Дух дарует людям ведение языков, чтобы они служили с их помощью добру и любви. Эти двенадцать – случайно встретившиеся люди, которых объединяли в эту ночь ожидание и вера в чудо, оказались удостоенными духовных даров на глазах Ангелины... Впрочем, перед лицом Высшего нет случайного.
Мысли Ангелины устремились к отцу, который, конечно же, волновался о ней. Велосипедист взглянул на нее понимающе. Похоже, что они с ее отцом примерно одного возраста, и он поможет ей выглядеть убедительно, когда Ангелине придется что-то говорить в свое оправдание. Но тут же она спохватилась – этот человек просто расскажет ее отцу на ангельском языке все, как есть.
Они ехали по дороге, петляющей между озер, и, сидя на багажнике велосипеда за спиной необыкновенного человека, Ангелина была способна слышать и понимать их язык. Озера узнавали ее, обращались к ней – и их голоса, действительно, были голосами старика и ребенка, девушки и веселого подростка...
Наверное, каждый год кто-то один получает в дар способность понимать сердца людей, на каком бы языке ни говорили их уста, и таинственные голоса природы. Но сам дарованный язык – неслышимый в этой реальности, звучание которого подобно вибрациям атомов и созвездий... Как говорить на таком языке, к кому обращаться?
– На это есть ответ... – это прозвучал другой ангельский голос. Рядом с велосипедом, не касаясь земли, скользила голубая фигура ангела.
Возле дома на дороге стоял отец, Ангелина молча слезла с велосипеда и обняла его. Некоторое время велосипедист и ангел стояли рядом. У Ангелины было так много чувств, что она ничего не слышала и не понимала. Потом они с отцом пошли в дом, а двое других исчезли за поворотом.
– Я так хочу с тобой поговорить, папа, – промолвила Ангелина, глаза которой слипались, – такой необыкновенный день... – и неотвратимый сон накрыл ее своим крылом.