Тоска

Лев Якубов
            

         





         Авиатехник Иван Тамарин, по специальности «слон», понуро озираясь, зашел за угол грязного, насквозь прокуренного вагончика. В этом месте  бригадное лежбище сильно пахло мочой, рядом неистово росла трава, а чуть дальше, за взлетной полосой, выполнял свои подлые поклоны локатор. Иван вздохнул, так как голой шеей и всем недовольным телом почувствовал сырость. Сверху сыпались мелкие, теплые капли. Щуплый, не по годам состарившийся Иван сморщил лицо и сказал, обращаясь к собственной печени:
     - Стерва неоднократная!..
   
       Тем временем на посадочной прямой замаячил огнями «Туполев» из Москвы. Через несколько минут по всей округе прокатился реактивный рев, и сонливость нехотя пошла на убыль. Сейчас к самолету  потянутся те, кто заказывал экипажу колбасу, ну а водку дожидаются обычно из Харькова –там удобней взять. Настроение у Ивана меланхолическое оттого что вместо былого опьянения жизнью ноет располневшая печень и действительность, куда ни глянь, портит о себе впечатление. В последнее время его томит непростой вопрос: чем вообще люди живы? Спросил шофера спецмашины татарина по кличке «душман», а тому смешно:
    -Арак пьем, жену бьем, - бальде-е-ем!
   
       Разговаривал с уборщицей тетей Дашей; женщина пожилая, солидная, но и у ней, оказывается, нет проблем:
    -Ешь хлеб да молчи! Живем сейчас – умирать не надо! Куры, консервы есть, колбасу вот заказываем… Горбачев, он по ночам не спит, думает, как нас заставить работать, да боится, что его застрелють.
   
      К самолету Иван приближается с лаской, будто конюх к возвратившемуся в стойло мерину, гладит его по холодной обшивке. Пора готовить лайнер к новому рейсу, но вот опять сделалось Ивану нехорошо. По трапу спускались пассажиры, и все они вроде как горевали от назойливых дум, а некто с хилой грудью употребил бородатое лицо для выражения религиозных повадок. Однако благодати на нем не было никакой и особенную тревогу вызывали бледные, тонкие, как у ребенка, ручки.
   
     «Я сейчас заплачу, - ощутил внутри себя теплоту и слякоть Иван. – Оскудело все! Счастливые мужики на Руси уже не водятся…»
    Отягощенный тоскою авиатехник поднялся по трапу, вошел в утробу самолета. На креслах, беседуя и отдыхая от пассажиров, лежали  две молодые стюардессы.
    - С приездом! – сказал им для мелкого удовольствия Иван. Но не заметили «слона» небесные ласточки, поскольку щебетали о своем.
   
    - Алена, говорят, замуж вышла.
    - Да что ты! За того самого придурка?
    - Ну что делать! Любовь… Месяц назад встречаю ее с каким-то… Спрашиваю: «Алена, это твой?» - «Нет, говорит, мой лучше, мой страшнее, но он мне нравится».
Иван равнодушно побрел мимо них в пилотскую – узнать, нет ли каких дефектов. В тесном проходе надрывался с поклажей бортмеханик. Из пакета и сумок выглядывала колбаса, похожие на колбасу рулоны обойной бумаги.
   
    - Привет, Ваня! Передняя нога здесь вибрирует.
    - Все ясно, сломали, - осудил и слегка обиделся техник, всерьез же его сердила сама «слонячья» судьба, нисколько не расположенная к баловству. С мудрой физиономией Иван дергал за рычаги и ручки управления, заглядывал в носовую кабину штурмана, похожую на собачью будку, бормотал самолету  упрек:
    - Гробом уже пахнешь, а все летаешь…
   
    - Смотри, Вань, двигатели, п-планер, а я займусь ногой, - это появился и подал голос бригадир, нетерпеливый, заикающийся Шишов. Иван любит бригадира за его спартанскую душу и лысину как некий феномен, свойственный чрезвычайным людям. На лысину Иван всегда глядит с уважением и удовольствием, словно на глобус, а кроме того, воображает, что внутри лысины происходит полное отражение Вселенной, такие же катаклизмы и всякая диалектика. Однажды после замены тормоза озябший бригадир азартно предположил: «Эх, сейчас бы выпить!» А кто-то из техников ляпнул, кобенясь: «Бог подаст». И покраснела, грозной сделалась лысина.
   
       После осмотра двигателей Иван присел на корточки перед бригадиром.
    - Я, Гриш, не могу понять, кто мы такие во Вселенной и зачем изгадили все жизненное пространство? Ну по какому, скажи, закону мы развиваемся, если вместо гармонии кругом подлость и разруха, злые инстинкты и катастрофы? Живем в режиме ожидания Апокалипсиса.
   
    - Оно  и раньше так было, только не сообщали, - чутко и вместе с тем невозмутимо отозвался бригадир. – Я сам на лес падал из-за одного Шурика, второго пилота. Чуть п-покойником не стал.
    - Да что ты!
   
    - Мы тогда по тайге летали. Спецрейсы, фотосъемка, лесные пожары…  Сидишь, бывало, носом клюешь и вспоминаешь чего-нибудь, как д-девок щекотал, какие они были разные да забавные. А тут вижу второй пилот извертелся; оказывается, м-муха к нему пристала. Снял он потихоньку шлемофон и хлесть! – по лобовому стеклу. После этого, представь, Вань, тихо стало. Давление масла, обороты по нулям, и у меня, сам понимаешь, все что могло, опустилось, иссякла всякая потенция… Ну командир у нас был – кремень! «Спокойно, говорит, мужики. Это еще не полный п-п… конец! И вот, значит, пикируем. Я одурел, что-то такое блеял, а он меня по шее: «Чего сидишь? Пробуй запуск!» Ладно, пробую. Насосы работают, регулятор смеси в «Авто-нормально», винты крутятся, а запуска нет. И что характерно, Вань, командир, ведь предупредил: «Теперь, говорит, орлы, берегите зубы!» А я, п-подлец, только клювом щелкал… Потом наш доблестный «Ил» в лес заехал и д-дров наломал. Мы тоже повредились; командиру голову пробило, Шурик ребра сломал, а я себе половину зубов выбил. Вылезли, дрожим, как су-услики, хорошо пожара нет, система сработала. Рады, все-таки живы, бодримся, ну что, мол, сели?! «Сели, мать вашу в роги!» - осерчал командир; лоб у него в крови, с подбородка капает. Вечером нас вертолет подобрал. Комиссия потом выявила, что второй пилот, убивая муху, задел тумблер аварийного отключения зажигания и… привет всем четырем магнето. Дело замяли, поскольку без жертв, а самолет списали.
   
      - Да, - задумчиво согласился Иван. – Иной раз заметишь: незначительный таракан в супе плавает, и такая тоска возьмет, а тут могли погибнуть от насекомого… Но я про другое, Гриш, мне интересно понять, почему народ так глупо устроен. Смотри, когда-то в шкурах существовали – и ничего. Потом рабство изобрели, оружие, сколько крови утекло! А возьми автомобиль… Ты думаешь это кто? Это монстр. Белый свет от него черным делается. Понимаешь, с тех пор как в шкурах жили, мы сами по себе лучше не стали – вот что противно. Ну кому нужна такая эволюция?!
   
     Бригадир преданно посмотрел на Ивана и радикально заявил:
    - Чтоб нас всех похоронили стоймя!
    - Обрати внимание, что любое удовольствие на пути прогресса плавно переходит в зло. Сейчас уже и дураку ясно, что зря прогрессом называют всякие утехи. Что это за цивилизация, если мы в парнике задохнемся или от своих отходов умрем! Лучше диким в природе жить.
   
     - Обидно, В-Вань, - буркнул бригадир, берясь за кувалду, чтоб снять колесо с вибрирующей стойки. – Такая м-мелкая сволочь эти пчелы и муравьи, а порядка у них больше чем у нас.
    - Не знаю, Гриша, как ты, а я сейчас очень понимаю монахов и где-то даже завидую. Так хочется бросить все и одним духом существовать… Или диким стать. Эх, заменить бы печень!
   
      Помолчав немного, Иван вдруг сердечным голосом предложил:
    - Давай, Гриш, станем дикими!
    - А ты уже з-заменил себе печень? – оживленно вскинул лысину бригадир.
    - Тебе смешно, а я из-за нее гармонию перестал чуять.
    - Ну а закусить же нечем…
    - Найдем.