Заканчивался последний день февраля. Город обыденно погружался в ночную тьму. Под ногами хлюпало мокрое месиво, а с неба падал мокрый липкий снег. Я шёл по знакомой улице домой. Боясь провалиться в мокрую жижу, я двигался медленно и осторожно. Через какое-то время мне пришлось остановиться перед очередной грязной лужей. Я поднял голову и в метрах в десяти впереди себя увидел сгорбленного старика с тростью.
В одной руке старик держал замызганный целлофановый пакет набитый чем-то, а в другой, палку с небольшой серой котомкой. Палка или трость в руках старика всё время скользила по мокрому снегу. Пожилой человек никак не мог на неё опереться. Он трясущейся рукой осторожно искал твёрдый грунт. Удостоверившись, что нашёл опору, он медленно продвигался вперёд, останавливался, а затем повторял свои осторожные действия с тростью. Прежде чем сделать следующий шаг он опять останавливался, прощупывал впереди себя дорогу, выставлял левую ногу вперёд и неуверенно делал шаг. Двигался дедушка медленно, а погода между тем портилась.
Через несколько секунд я поравнялся с ним, и уже обогнав его, услышал позади себя голос: «Молодой человек, можно вас попросить?».
Я обернулся и подошёл к старику.
- Да. Вам нужна помощь? – отозвался я.
- Если вам будет не трудно, доведите меня до дома, где почта. Знаете где это?
- Да, знаю. Пойдёмте.
Я попытался взять старика под руку, но старый целлофановый пакет, чем-то набитый под завязку, мешал мне это сделать.
- Давайте пакет мне, - обратился я к дедушке и уже попытался взять тяжёлую ношу в свои руки. На мою попытку взять поклажу пожилой человек отреагировал нервно.
- Нет, нет. Не надо! – сказал он и испуганно потянул пакет изо всех сил на себя.
Пожалев старика, я всё же попытался помочь ему, держа его под руку. Дедушку немного потрясывало, но он шёл уверенно оперевшись на мою руку.
- Это недалеко. Тут сразу за почтой, - ещё раз повторил дедушка.
- Хорошо, - успокоил я его.
- Не торопитесь. Я уже не так молод, как вы. Это не займёт много время, - добавил он.
- Ничего. Я никуда не тороплюсь, - сбавив шаг, ответил я.
Мы медленно двигались по улице, стараясь обходить многочисленные лужи. По дороге старик шевелил губами, но не произносил ни звука. Он молча передвигал ноги, а я шёл и размышлял: « О чём мог думать старик, и что у него в этом пакете?».
Создавалось впечатление, что старик спрятал в него всё своё состояние. Очевидно, он боялся того, что я выхвачу это достояние из его рук и убегу. Я вдруг представил себе, как живёт он совершенно один, а в своём грязном пакете, скорее всего, несёт купленные продукты на целую неделю. Не бог весть какое сокровище, но для старика эта поклажа могла быть вопросом жизни и смерти. Потеряв продукты сейчас, он вполне мог не дотянуть до своей очередной пенсии.
Дедушка был совершенно дряхлым, но по его разговору и поведению было видно, что он находится в здравом уме и твёрдой памяти. Увядающее тело старика уже отказывалось повиноваться ему, но разум со страхом всё ещё не хотели покидать его тщедушное тело. Казалось, старик с жадностью пытался держаться за последние несчастливые минуты своей жизни также отчаянно, как крепко держался он за мою руку. Его лицо было грустным, но глаза живые и цепкие, бегали взад-вперёд, замечая всё вокруг себя.
- Вот здесь за углом надо повернуть, - сказал дедушка, вцепившись в мою руку.
- Хорошо. Осторожнее, здесь ямки! – предупредил я его.
- Да, да! Я вижу! – совершенно не глядя под ноги, ответил старик.
Мы обогнули дом и подошли к зелёной железной двери.
- Вот мой подъезд, - сказал старик и остановился.
- Подождите, мне надо вынуть ключ. Вы знаете, что такое домофон? – спросил он меня.
- Думаю, да, - шутливо ответил я.
- Я вам дам сейчас ключ. Там есть такая кнопочка, в которую вы должны вставить ключ.
- Хорошо. Не торопитесь!
Дедушка передал мне трость с котомкой, а сам стал рыться в кармане. Другой рукой он всё также крепко держал целлофановый пакет. Покопавшись немного в своих карманах, он достал ключ и трясущейся рукой передал его мне.
- Вот, вставьте сюда, - сказал старик, указывая пальцем на маленький пятачок на двери.
- Да. Я знаю.
Я отворил дверь и попытался пропустить его, но пожилой человек заволновался, отказываясь проходить.
- Ключ. Дайте ключ,- с волнением в голосе произнёс старик, и подставил под дверь свою правую ногу.
- Вот, возьмите.
Дедушка взял ключ и немного успокоился. Трясущейся рукой он медленно стал прятать его куда-то в потаённый карман. Совершенно не обращая на меня никакого внимания, он долго потом ещё застёгивал пальто на все пуговицы. После нескольких томительных минут ожидания я довёл старика до подъездной лестницы. Он взял трость, котомку и остановился.
- Спасибо, молодой человек, дальше не провожайте. Я сам дойду, - решительно сказал старик и уже самостоятельно стал подниматься по лестнице.
Я задержался на секунду, чтобы посмотреть, как будет он подниматься по порожкам. Уверенно поднявшись на второй лестничный проём, старик, совершенно не глядя на меня, грустно бросил сверху фразу: « Молодой человек! Дай бог и вам дожить до такой же глубокой старости! ».
Я немного не понял, что это было: юмор старого человека или что-то ещё? Ответить мне было нечего, и на этом мы расстались.
Прошло больше месяца. Я в очередной раз возвращался знакомой дорогой домой. О старике я почти забыл. Снег к этому времени уже сошёл, а тротуары просохли. На небе сияло яркое апрельское солнце. Уже отойдя немного от дедушкиного дома, я заметил во дворе у подъезда ПАЗик с похоронной процессией. Мне вдруг стало любопытно, и я подошёл поближе, чтобы проверить свою интуицию - мне почему-то сразу вспомнился дедушка.
Около подъезда собралась небольшая группа людей. Немного в стороне от них стояли две толстые пожилые женщины. Они оживлённо обсуждали что-то между собой. Я подошёл поближе к ним в надежде услышать от них какие-нибудь подробности. Как оказалось - совсем не напрасно. Они действительно говорили о похоронах. Та из женщин, на которой была красная вязаная шапка, тихо говорила о покойном. Я прислушался.
- А покойник то был кобель ещё тот! У нас в доме его почти никто не любил, - говорила она другой женщине с большим носом и толстыми ногами.
- Да ты что? А с виду такой милый дедуля!
- Это он последние десять лет таким милым казался. Он же в своё время большим начальником был. Жена у него с сыном была. Хорошая женщина. А этот Артём Петрович закрутил роман с тридцатилетней пигалицей из деревни. Она у него секретаршей работала, так он бросил жену с ребёнком и стал жить с этой молодой пассией. Развёлся со своей женой. Купил им где-то квартиру, а сам с этой вертихвосткой стал жить.
- Ай, ай, ай! Никогда бы не подумала! А где же она эта вертихвостка? – удивлялась женщина с толстыми ногами.
- Да кому он нужен то? Этот старый хрен. Он как на пенсию вышел, так она его и бросила. Продали машину, дачу. Кончились деньги, а без денег кто со стариком жить то будет? Ободрала она его, как липку! Эта девка не промах была! Лет пятнадцать прожили. Она же с ним без регистрации жила. Грех один! Деньги выкачала, да и бросила.
- Ох, ох, ох! Ну и ну! Поделом же ему! Мне таких совсем не жалко! Ой! Грех только о покойниках так говорить. Прости меня Господи! - испугавшись своих мыслей, тихо пробормотала женщина с большим носом.
- А мне всё равно. Это же, правда! Я сплетен не собираю. Говорю, как было. Был бы он порядочным человеком, так я разве такое сказала бы? Он бы и сейчас был бы жив, если бы жену с ребёнком не бросил. Это расплата за грехи его.
- А кому же квартира теперь достанется?
- Да уж не пропадёт! Там в квартире сын его и куча дальних родственников. Никогда их не видела. Откуда только взялись? Я и сына то раза два за десять лет видела, а больше никто и не приходил к нему. А тут нате, явились!
- Да, вот дела! Чудно! – удивлялась женщина с большим носом.
Между тем из подъезда вышел толстый человек. Подойдя к толпе, он обратился ко всем:
- Мужики! Тут такая вот ситуация. Мы бы сами всё сделали да по обычаю не положено, чтобы родственники гроб выносили. Кто-нибудь помогите снести. Тут всего то второй этаж. Только снести. Я не обижу.
Мужчин в толпе было не так много и желающих помочь оказалось только трое. Двое небритых парней и ещё один, который сам был почти стариком. «Небритые» согласились с энтузиазмом. По-видимому, такие дела они делали не впервой. Пожилой мужчина согласился, скорей всего, из добрососедских чувств. Потребовался ещё один человек, и «толстый» обратился ко мне: «Молодой человек, пособите!».
Отказываться было неловко, и я согласился. «Толстый» стал что-то нам рассказывать, а я краем уха слушал разговор «правдивых» женщин.
- Кто это молодой в очках? Никогда не видела его здесь, - имея в виду меня, спросила одна.
- Кто? Небось, очередной алкаш!
- Да брось! Непохож!
- Непохож! Они все сейчас такие! А за стакан самогонки не только гроб снесут, а и зарежут за милую душу! Не гляди, что в очках! – с видом большого знатока в таких делах говорила женщина в красной шапке.
- Это правда! Сейчас нормальных то и не осталось. Теперешнее поколение совсем не то, что мы! Ни чести, ни совести! – поддакивала носатая женщина своей подруге в красной шапке.
Мы поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. Она вся была завалена различным мусором. По всей квартире валялись пивные бутылки и банки. Везде стояли картонные коробки. В дальнем углу стояла трехлитровая банка с мутной жидкостью. Воздух был спёртым. Находиться в квартире было неприятно, и мне сразу же захотелось выбежать из квартиры.
- Давайте мужики, берите, - начал «толстый».
- Виталий, подожди! Убери тумбочку с прохода, – оборвала его такая же толстая женщина.
Как я понял, «толстый» был сыном старика, а женщина его женой. Мужчина стал стаскивать коробку с тумбочки и чуть её не уронил.
- Осторожней! Не подери полировку! – запричитала женщина.
- Какая полировка! Тут всё уже давно уделано. Рухлядь одна! – брезгливо возразил «толстый».
Он снял коробку и попытался оттащить в сторону тумбочку.
- Да не тащи ты так! Пол покарябаешь! – опять завелась женщина.
- Какой пол? Ты посмотри на него! Его уже ничем не испортишь! – раздражался толстяк.
- Ну да! Не испортишь! Давай, ломай теперь всё подряд! – пилила его женщина.
- Перестань, Надежда! Опять ты за своё!
- Да, за своё! А ты как хотел?
- Прекрати! – стыдливо успокаивал её Виталий.
В женщину как будто вселился бес. Она, ничуть не стесняясь посторонних людей, продолжала визгливо читать нотации мужу.
- Да ты сам такой же, как твой отец! Если бы ни я, то всё бы разбазарил. Папаша то твой, какие деньжищи имел, а посмотри на его хоромы! Как бомж умер. И смех и грех!
- Прекрати Надя, - тихо цыкал на неё муженёк.
- Прекрати, прекрати! А что прекращать? Теперь вот из нашего кармана приходится его хоронить. Мы что, миллиардеры?
- Ничего Надя! Он же мой отец!
- Да вот только что отец, а то бы…, - женщина хотела что-то добавить, но замолчала.
Двое небритых парней что-то шептали друг другу, косясь на трёхлитровую банку в углу с мутной жидкостью. Тот, который был поменьше, всё время подталкивал другого в бок, стараясь подвигнуть товарища на какие-то действия. Сын, взглянув на них, сразу всё понял.
- Потом, потом мужики. Сначала вынесите, - успокоил он их.
Небритые взбодрились.
- Давай Семён, берёмся за этот конец, а вы беритесь за другой, - сразу сказал один из небритых, обращаясь к своему напарнику и ко мне с пожилым мужчиной.
Мы подняли гроб и стали его выносить. Гроб был довольно лёгким. Мы безо всяких приключений снесли его к подъезду и поставили на стулья. Стоявшие у подъезда люди в последний раз с любопытством посмотрели на усопшего. Старушки что-то прошамкали своими впалыми губами. Некоторые даже всплакнули. Сын старика через несколько минут, словно с облегчением, произнёс:
- Ну, всё, давайте мужики, заносите в автобус.
Мы подняли гроб и затолкали его в задние створки ПАЗика. Шофёр закрыл за стариком в последний раз заднюю дверку и все присутствующие, словно отдав старику последний долг, немного повеселели.
- Пойдёмте мужики, - сказал сын старика, обращаясь к нам. Я замешкался и «толстый», почти совсем не глядя на меня, как когда-то делал его отец, сказал:
- А вы, молодой человек, что же не идёте?
- Да, нет, спасибо. Мне нельзя. У меня дела, - ответил я, пытаясь пропустить процедуру поминовения усопшего. Пить по среди рабочего дня мутную самогонку, мне совсем не хотелось.
- А, ну да! Конечно. Понимаем. Идите, идите. Студент, наверное? Идите, пишите свои диссертации, - язвительно бросил «толстый» с какой-то затаённой обидой.
- Да, ладно, пусть идёт, - поддакивал сыну один из небритых, очевидно в надежде на то, что им больше достанется мутной жидкости.
Вся компания отправилась в квартиру, а я, удовлетворив своё любопытство, тоже отправился по своим делам. Проходя мимо «правдивых» женщин, я поймал несколько фраз:
- Я же говорила, он не алкоголик. Непохож ничуть! – шептала женщина с носом.
- А чего же он тут ошивался? – недоумевала женщина в красной шапке.
Я покинул место действия с каким-то неприятным ощущением. По дороге я шёл и думал: «Может это я такой странный? Вроде ничего не делал, чтобы обидеть людей, а они обижаются. Сделай им доброе дело, а потом ещё виноватым окажешься».
Очевидно, во мне все разочаровались. Одни за то, что я оказался не алкоголиком, а другие за то, что не вписался в их имидж «плохого молодого человека», который любого зарежет за стакан самогонки. А ведь действительно, странность - вещь относительная! Если ты не толкаешься в переполненном автобусе локтями, то ты невольно привлекаешь внимание людей к своей персоне воспитанными манерами. Как говорят – с волками жить, по-волчьи выть.
Людям, которые погрязли в жадности и мелких бытовых войнах за имущество, сохранить здравый смысл очень трудно. Быт засасывает, как чёрная дыра. Иногда смотришь на ребёнка, какой пытливый, интересный человечек растёт! Проходит время, и он под грузом бытия превращается в очередного «толстого». Почти никого не было жалко из этой компании, только может быть, немного старика, который по не непонятным причинам пожелал мне дожить до глубокой старости.
Я вдруг представил себе своё будущее. Может слова старика окажутся пророческими? Однажды таким же ясным апрельским днём я буду идти с палочкой, а две такие же правдивые женщины будут чихвостить меня в хвост и в гриву: «А старик то был кобель ещё тот!».
А потом ещё добавят: «Сейчас порядочных людей то и нет. Ни чести, ни совести! От старого доброго поколения ничего и не осталось! Таких, как мы, уже и не сыщешь!».