Если раньше Любке просто было не по себе от всего этого, то теперь ею овладела самая настоящая паника. Да такая, что она готова была вскочить с постели и бежать, сломя голову, куда глаза глядят, из этого непонятного, а потому и страшного для неё места. Вот только сил на это не было и ей ничего не оставалось, как от ужаса вжаться в подушку и постараться никак не звучать. Видимо женщина заметила или даже почувствовала это. Во всяком случае, оставив прялку и отложив неутомимое веретено, она словно с царского трона величаво поднялась со своей скамеечки, и подошла к постели, на которой лежала Любка.
- Я же молвила, не страшись. Ни беды, ни обиды тебе здесь не будет. - с мягкой укоризной сказала она, положив на лоб девушки сухую прохладную руку, еле пахнущую травами. – Вот испей-ка. Это снадобье. А как хворь отпустит, тогда и потолкуем. –
Голос таинственной хозяйки был спокойным и ласковым, певуче баюкал и обволакивал, как тёплый уютный плед. Она плавно прошла к печи и опять же то ли с припечка, то ли из воздуха взяла небольшую, расписную криночку и не спеша, поднесла девушке. Растерявшуюся, испуганную Любку не пришлось долго уговаривать. При виде рубинового цвета жидкости с пряным ароматом в ней проснулась мучительная жажда. Поборов в себе страх, Любка залпом выпила напиток, напоминающий по вкусу настоянное на травах вино и вдруг, сама того не сознавая, успокоилась. И лицо хозяйки, и сама комната неожиданно расплылись и померкли. Девушка медленно закрыла глаза.
-Вот и славно. Теперь почивай. Утро вечера мудренее.-
Эти слова, Любка слышала уже сквозь стремительно обволакивающий её сон. Она уснула так быстро, что даже не успела этому удивиться.
Сон был тягучим и крепким. Любка не помнила, сколько она так проспала. Просто возникло лёгкое ощущение ясного тихого утра, и она проснулась. Когда надоедливый солнечный зайчик запрыгал по лицу, нахально пытаясь забраться под ресницы, сон ушёл окончательно. Любка села, мотнув головой, и удивлённо замерла: она была абсолютно здорова! От боли не осталось и следа!!! Снадобье!!! Ничего себе напиточек! Уснувшие вместе с ней, страхи снова нахлынули, как всё сметающая на своём пути цунами.
Безотчётно подчиняясь им, девушка испуганно огляделась вокруг. Она находилась всё в той же комнате, что и накануне, но на этот раз в полном одиночестве. Впрочем, комната сегодня разительно переменилась. Она уже не производила такого таинственного впечатления, а благодаря солнцу и витражам, украшавшим оконце, наполнилась ласковым янтарно-медовым светом, казалась светлей и намного меньше. Её правильнее было бы назвать на старинный лад светёлкой, а не комнатой. В остальном же всё осталось по-прежнему: и женщина, и питьё, и таинственный Заградный посад сегодня выглядели ещё непонятней. Вдобавок, сколько Любка не осматривалась, не увидела ни одной своей вещи. Поблизости не оказалось ни платья, ни туфель, ни сумочки, хотя её-то она могла и выронить в суматохе. К тому же девушка была одета в длиннополую, тонкую рубашку явно с чужого плеча. Все эти открытия отнюдь не придали Любке храбрости. Девушка забилась в угол кровати, лихорадочно соображая, в какую ещё историю она умудрилась влипнуть на этот раз. Что лучше сделать сначала: бежать к окну и выпрыгивать, или проверить; заперта ли дверь и что там за ней. Вот только как-то глупо убегать неизвестно куда и неизвестно от кого, да ещё босиком. Пока Любка ломала голову над этой проблемой, всё решилось само собой. Дверь из тяжёлых дубовых плах отворилась и вошла та самая женщина. До этого Любка видела её сквозь горячий больной туман и не особенно рассмотрела, зато сейчас разглядела свою таинственную величавую хозяйку, в полной мере. Женщина была невысока ростом, но гибка и тонка в талии, а прямая, в струнку осанка и придавала ей прямо-таки королевскую величавость, не смотря на невысокий рост. Тонкое чистое лицо с непроницаемыми глубокими глазами не то карего, не то чёрного цвета никак не выказывало возраста незнакомки. Ей с равной долей вероятности можно было дать и двадцать, и пятьдесят лет. Так казалось от того, должно быть, что тонкий светлый платок скрывал волосы. Он обрамлял чуть надменный подбородок и спадал на плечи свободными складками. Одета женщина была в светлую расшитую сорочку и коротенькую душегрею, отороченную узкой полоской тёмного меха. Из украшений только узенький витой обруч из серебра, поддерживающий платок.
Как и во всём происходящем, в облике женщины не было ничего угрожающего, а тем более отталкивающего, но Любка прямо-таки онемела от страха. Хозяйка остановилась у порога, и пристально посмотрев, на сжавшуюся в комочек, испуганную Любку, приветливо спросила.
- Хорошо ли почивала милая, отошла ли хворь? -
- Спасибо…отошла. - сдавленно отозвалась Любка, всё ещё разглядывая подошедшую к ней незнакомку во все глаза.
- Вот и славно. - спокойно ответила та и, наклонившись, легко коснулась рукой лба девушки.
- Где я? И кто Вы? - увернулась от ласкового прикосновения Любка. Решив прямо сейчас, раз и навсегда разрешить мучавшие её вопросы. Женщина отвела руку, выпрямилась и недоумённо повела плечом.
- Так говорила уж: в Заградном посаде, а я здешняя ведунья. Добродея именем. Это для равных, а тому, кто помоложе, почтения для, матушка. Так и зови. - ласково пояснила она, степенно кланяясь. В Любке, от этого жеста поутих страх, но зато проснулся дух противоречия.
- Ничего себе! Вы – наверное, секта какая-нибудь. Матушка, нашлась! – грубо выкрикнула она, готовясь в любой момент сорваться с места и защищаться хоть зубами, если понадобиться. Хозяйка на это только укоризненно покачала головой и по-прежнему спокойно, но непреклонно ответила.
- Ай, как неладно, старшим-то дерзить. Кто такая Секта мне неведомо. Сказано уж было, что не страшись. Помнишь ли? -
- Я помню, что мне всё объяснить обещали, а сами и не думаете! Платье моё куда дели?! И вообще с меня хватит! Я домой пошла! - в отчаянии выпалила Любка. Она быстро вскочила с постели, всё ещё пытаясь грубостью прикрыть свой страх и смятение. Женщина со странным именем Добродея, только печально вздохнула, мягко, словно раскапризничавшегося ребенка, усадила её на место и сокрушённо вздохнула.
- Увы, мне милая. Сряду твою выбросить пришлось. Обтрепалась непотребно. Дом же твой гораздо далее, чем ты разумеешь. Ты милая не в чужом дому и даже не в дальнем граде неведомом. –
Она присела на краешек постели, в глазах впервые мелькнули сочувствие и сожаление.
- А где же? – машинально спросила встревоженная этим взглядом Любка, мгновенно растеряв весь свой пыл и охоту к сопротивлению.
- Ты в Заградье.- спокойно глядя в глаза девушки, ответила ведунья.
- А что это такое?– прошептала Любка, упавшим от ужаса голосом. Теперь, она уже не боялась своей собеседницы, наоборот даже прониклась к ней доверием. Ведь она пока единственный человек, отвечающий на её вопросы. К тому же девушка поняла, что сейчас ей нужно бояться чего-то или кого-то неизмеримо более страшного, чем эта женщина, называющая себя ведуньей.
- Щит это, милая. Щит для всего сущего. Есть то, что в памяти, есть сущее, есть то, что в чаяниях. Про то всем ведомо, а вот то, что есть место, в котором они сходятся, не всякий даже разумеет. Так вот это самое место Заградьем и зовётся. Если приключается беда или зло в сущем, они стократным эхом неотвратимо отзываются в памяти и рушат чаяния, проникают всюду, как ночная мгла, разливаются, как река в половодье, а после этого возвращаются в сущее и рушат его с удесятерённой силой. Много беды и непокоя через сие. Вот чтобы того не случалось, Заградье на рубеже щитом встаёт, а мы, волхвы, да ведуньи-хранительницы, этот щит держим. Вот сама посуди: разратились, скажем в твоём сущем, люди. Руда да слёзы рекой, сироты, вдовицы долю свою клянут, сеча одним словом. Доходит она и до нас, а уж тут волхвы наши на страже. Здесь нашу заградскую сечу любым способом замиряют. Где лаской, а где и таской приходится. Не без того. Как только наша сеча замирилась, то и в твоём сущем покойно становится. А отступись наши волхвы на беду, так сеча может и не замириться, покуда хоть одна душа жива. Про твоё же сущее молва идёт, что злое оно, беспощадное в такой беде. Так-то милая. - она замолчала, давая Любке осознать услышанное. Девушка несколько секунд сидела ошарашенная и раздавленная всем обрушившимся на неё и, наконец, растерянно спросила.
- А как же я? Мне домой нужно…. У меня же занятия завтра. – пролепетала Любка невольно побледнев. По спине пополз противный холодок. Добродея нахмурилась, горестно вздохнула и развела руками.
- Отныне твой дом здесь, а про своё сущее - забудь. Туда тебе путь заказан. –
Продолжение следует .