Вы, наверно, уже задаётесь вопросом: почему я повторяю слово «судьба»? Погодите немного, доберёмся и до этого. Если я не забуду, конечно. Хе-хе... С моей-то памятью!
А пока моя судьба притаилась за батареей отопления, вооружившись шваброй... Или нет, швабры не было: кажется, это я ей просто посоветовала. Неудачная шутка, но с чувством юмора у меня обстоит так же, как и с памятью. А ещё я ляпнула что-то про «уши – зеркало души». Уфф... Ну, лажа полная, конечно, что тут скажешь. Но если учитывать, что мою грудную клетку ещё жгла, медленно затихая, неведомо откуда возникшая боль, то можно сделать и скидку. Видок у меня был ещё тот, и в её широко распахнутые от ужаса глазищи можно было нырнуть, что я незамедлительно и сделала. И увидела там его, убийцу её сестры.
Нет, это не значит, что Лёля его видела. Но его видела её сестра, а проникнуть в сердце её тени через сердце тени Лёли мне не составило труда. Я не могу толком объяснить это, но могу сказать, что всё на свете связано между собой. И сердца теней – тоже.
Раньше я как-то не интересовалась ловлей маньяков и разного рода извращенцев. С помощью людям я на тот момент давно завязала, так как убедилась в их неблагодарности... Это сейчас я понимаю, что добро надо делать, не ожидая ничего взамен, но тогда я мыслила немного по-другому. Тут надо пояснить один момент... Если вы полагаете, что хищник – существо, не способное изменяться, застывшее в своём развитии, как физическом, так и духовном, то это просто стереотип, не имеющий с реальностью ничего общего. Впрочем, если вы знаете историю Авроры, то не нуждаетесь в таких разъяснениях. Если вы знаете её историю, вы поймёте, о чём я говорю.
Итак, о маньяках. Я не собираюсь здесь рассуждать, почему они такими становятся, и оправдывать их извращения различными бедами, потрясшими их психику в нежном возрасте – пусть об этом рассуждают психологи-криминалисты, это их профиль. Я же предпочитаю, встретив такого гада, просто раздавить его, хотя и сама не претендую на звание святой. Вполне возможно, кто-то захотел бы раздавить такую, как я. Но разница всё же есть: я убивала ради пищи, а он... Не знаю, ради чего.
Жила-была девчонка. Обычная, ничего примечательного. Смеялась, плакала, ходила в школу, ссорилась с соседом по парте. У неё была семья – мать, отец и сестра. Обычная семья, со своими проблемами, но в общем счастливая. И вот, однажды их жизнь пересекла полоса мерзкой слизи, оставленная этим существом – человеком его назвать язык не поворачивается. И семья недосчиталась одного члена.
Нет, вру. Двух. Мать сошла в могилу вскоре после смерти младшей дочери. Какое-то время осиротевшие отец и старшая дочь жили вдвоём, а потом пришла мачеха. Как её звали? Вот чего не помню, того не помню. Да так ли важно имя этой особы? Важнее то, что старшая дочь – та самая, которую я зову судьбой – держала фотографию сестры, и к её сердцу подступал сгусток боли. Она ещё не знала, что мне уже известно, кто это сделал. Я сказала «два дня», но на самом деле мне и не требовалось так много времени, чтобы найти его. Оно мне понадобилось для другой цели – чтобы собраться с мыслями и привести в порядок чувства.
Ведь не каждый день встречаешь свою судьбу, не так ли?
«Спи, малышка, баю-бай,
Поскорее засыпай...»
* * *
Неужели я купилась на всё это? На эту широкую кровать с пышным балдахином, золотыми кистями, резной спинкой из красного дерева и шёлковым бельём? Ведь мне не впервой было ночевать под открытым небом, в любую погоду, и не были мне страшны ни холод, ни жара – отчего же я прельстилась этой никчёмной роскошью? Или я поверила, что обладатель белых крыльев должен спать на мягкой перине, а медвежья берлога – ложе не по его бокам?
Нет, не думаю, что дело было только в перинах. Октавиан знал, в какую точку бить: он подверг сомнению мою избранность, вроде как мои крылья и не белые вовсе. Конечно, я могла бы послать старого хищника подальше с его проверками, но, во-первых, я была задета за живое, а во-вторых...
Этот чёртов Октавиан, гореть ему в аду, заронил мне в душу крупицу сомнения. А вдруг и правда – ошибка?
– Можно войти? – раздался знакомый голос. Обёртка – бархат, а начинка – ледышка.
Лёгок чёрт на помине!.. Хоть я и не была совсем нагой – мне здесь дали красивую (и, несомненно, дорогую) ночную рубашку с кружевом и вышивкой – но, заслышав голос Октавиана, я невольно натянула на себя одеяло. Дверь открылась, и на пороге появилась его фигура в красном кафтане до самого пола, подпоясанном вышитым золотом и бисером кушаком. Неслышно ступая по ковру, Октавиан приблизился к кровати и откинул прозрачную занавесь рукой в богато вышитой манжете. В другой руке у него была чашка с кровью. Я вздрогнула: неужели испытание? Нет, не может быть.
Старший магистр ответил на мою мысль:
– О нет. Ведь мы же условились: испытание – завтра. А это, – он взглянул на чашку, – просто кровь. Чтобы крепче спалось и в животе не урчало.
И со слащаво-клыкастой улыбкой он протянул мне чашку.
– Очень любезно с вашей стороны, ваше превосходительство, – пробормотала я, принимая её обеими руками – осторожно, чтобы не пролить ни капли на шёлковую постель. Кажется, я уже упоминала роскошный маникюр Октавиана? Да... Эти изнеженные руки аристократа, унизанные сверкающими перстнями, составляли резкий контраст с кряжистой мужественной мощью его фигуры и грубовато вылепленными чертами лица.
Я хотела поставить чашку на прикроватный столик, но Октавиан настоял, чтобы я выпила кровь при нём, и не сводил с меня взгляд, пока я пила. Потом, дотронувшись до моих распущенных по плечам волос, проговорил со страстным придыханием:
– Как хороша... Цветок Азии!
Я возмущённо отодвинулась от его руки, а он, прикрыв глаза веками, отступил.
– О нет... Нет, – сказал он, примирительно выставляя вперёд ладони. – Плохо же ты обо мне думаешь, если решила, что я пришёл, чтобы приставать к тебе. Я лишь хотел пожелать спокойной ночи и сладких снов, моя дорогая.
– И вам желаю того же, ваше превосходительство, – торопливо ответила я, давая понять, что пускать его к себе в постель не собираюсь. Ещё не хватало!
Октавиан отошёл ещё на шаг, откровенно любуясь мной.
– Столь очаровательное дитя, – проговорил он. – Даже жаль...
Оборвав себя на полуслове и не соизволив объяснить мне, чего же ему жаль, он нагнул в поклоне блестящую голову и покинул комнату. Шорох длинных пол его красного кафтана, стремительные мягкие шаги – и я осталась одна.
Да, вы верно поняли: я не всегда была такой жуткой, какой меня впервые увидела Аврора – тогда ещё Лёля. В моей жизни было не так много зеркал, и мой настоящий облик уже почти стёрся из памяти. Смутно, как отражение в запотевшем стекле, всплывает лишь миловидное личико с высокими монгольскими скулами и раскосыми тёмными глазами, обрамлённое чёрным гладким шёлком волос. «Цветок Азии» – так назвал меня Октавиан. Не стану спорить, может быть, и я правда была когда-то красива, но я этого почти не помню. Как я уже сказала, я не имела привычки любоваться собою в зеркале – очевидно, потому что по бедности не имела сего предмета, а глядясь в воду, можно составить о своей внешности лишь приблизительное представление.
«Спи, малышка, баю-бай,
Поскорее засыпай...»
* * *
Я могла бы сказать, что мой палец вдавил кнопку дверного звонка, но это было бы неправдой: я не любила ходить через двери. Как и сидеть на стульях. Можете считать это моим пунктиком.
Как и Лёле, ему тоже было жарко, и это ускорило нашу встречу. Вот именно, окно.
Когда я спустилась с подоконника, он ещё не подозревал, что его судный день настал. Кухню озарял свет из холодильника, а из-за дверцы торчал зад, обтянутый тренировочными штанами. Если вы думаете, что маньяки каждую ночь (или день, у кого как) рыщут в поисках жертвы, то ошибаетесь. Нет. Далеко не каждую.
Вот и наш маньяк сегодня вечером был дома и собирался выпить пива. В комнате работал телевизор. Да, маньяки тоже пьют пиво и смотрят телевизор. Почему бы нет?
Вынырнув из холодильника с очередной банкой в одной руке и упаковкой каких-то морепродуктов в другой, он увидел меня и застыл. Вы хотите знать, как его звали? А зачем вам его имя? Я не помню, честно. Да если бы и помнила, то не стала бы называть. К чему ему теперь слава? Впрочем, чтобы не повторять всё время «он», назовём его условно Васей.
Пряди редких засаленных волос прилипли к его блестящему от пота лбу, подбородок потемнел от щетины, а глаза напоминали два куска холодца – такие же мёртвые и студенистые, только вместо мясных волокон в них застыли отнятые им жизни. Вот так он и жил – со студнем из жизней в глазах. Каждый день Вася смотрел ими на людей, но люди ничего не видели и не знали, кто едет рядом с ними в автобусе и вежливо передаёт деньги на билет, стоит следом в очереди в кассу в супермаркете или улыбается, глядя на очаровательного пухлого младенчика («Сколько ему? Ух ты, уже восемь месяцев! Скоро ходить начнёт!»). Вася был как все, со среднестатистическим лицом, фигурой и одеждой. И это делало его невидимкой.
Он не отличался мощным телосложением, да ему это было и не нужно: он выбирал жертв гораздо слабее себя – таких, как сестра Лёли. Он весил семьдесят пять килограммов, а она – сорок пять. Впрочем, дело в конечном счёте, конечно, не в весе: когда мы с Васей стояли лицом к лицу на кухне, разница была что-то около двадцати пяти килограммов в его пользу, но это не дало ему никаких преимуществ. Исход нашей встречи вам известен.
Нож был тупой, увы. Видимо, Вася не имел привычки поддерживать кухонную утварь в рабочем состоянии – точить, время от времени покупать новую и так далее. Этим ножом нельзя было толком даже селёдке голову отрезать, не то что человеку. Ни пилы, ни топора в хозяйстве у этого товарища не нашлось – ну, не любил он, видно, режущие предметы, отдавая предпочтение тупым и тяжёлым. Но прежде чем испытать на себе отвратительное качество собственного кухонного инвентаря, Вася оценил отличное качество моих кулаков, а также зубов. Когда костяшки моих пальцев встретились с его глазницей, раздался характерный хруст: треснули лицевые кости. От удара Вася отлетел, стукнулся затылком о дверцу холодильника, сполз на пол и затих.
Неужели он был такой хлипкий, что с одного удара из него дух вылетел вон? Жаль, а я-то намеревалась покуражиться!.. Присев на корточки, я всматриваясь в его лицо. Нет, мерзавец был ещё жив, просто без сознания. Ну, значит, веселье должно было состояться. За неимением других инструментов прихватив с собой уже упомянутый нож, я взвалила бесчувственное тело на плечи и вылетела в окно, под начинавшийся дождь.
Лёжа под дождиком на подстилке из прошлогодней хвои, Вася вскоре очнулся: свежий воздух, видно, подействовал. Очухавшись, он тут же начал задавать вопросы:
– Кто вы?.. Что вам от меня надо?.. Где мы вообще?
Синяк у него уже расплылся на пол-лица. Держась за пострадавшую сторону физиономии, Вася тихонько постанывал и раскачивался из стороны в сторону. Вместо ответа я подняла его на ноги и угостила кулаком ещё раз – в нос. Удар был не таким сильным, как первый, и Вася не потерял сознание, но на ногах не устоял – снова растянулся на хвое.
– Какого хрена? Что происходит? – всхлипывал он, размазывая кровавые сопли по лицу.
– Пришла пора платить по счетам, – сказала я.
Не думайте, что он не сопротивлялся. Рыпался, и ещё как – жить страсть как хотелось. Вот только потягаться со мной он не мог, силёнок не хватало, хоть и весу в нём было на двадцать пять кило больше, чем во мне. Но, как я уже говорила, дело не в весовой категории: человеку против хищника не устоять, это аксиома. Всё кончилось судорожным подёргиванием конечностей и отвратительной вонью: Вася обделался. Тапочки слетели с его ног, хвоя прилипла к штанам, а пальцы скрючились. Мои зубы вонзились ему в глотку, и он захрипел. Через миг хрипеть ему было уже нечем: я выплюнула его гортань на землю.
Нож никуда не годился, но я всё-таки кое-как отпилила им голову Васи. Вернее, наполовину отпилила, наполовину оторвала. Вы говорите, могла бы и отгрызть, коль зубы оказались лучше ножа? Может, и могла бы, да только кровь его с некоторым содержанием алкоголя была не слишком приятна на вкус. Когда я выгрызала ему гортань, её струйки протекли мне в горло, вызвав спазмы тошноты... Нет, зубами я однозначно делать это не буду, решила я.
Если вы сейчас что-то жевали – приношу свои извинения за испорченный аппетит. Я не смакую жестокость, просто рассказываю, как всё было.
Ну, а дальше вы знаете. Лёля увидела смерть своей сестры его глазами, когда я приложила её руку к отрезанной Васиной голове. У девочки действительно были способности, нужно было их только открыть, подтолкнуть, что ли. Она, ещё будучи человеком, уже была обречена...
Нет. «Обречена» – не то слово. Ей было СУЖДЕНО стать их лидером. Авророй. Великим Магистром.
Хотя, может, и обречена тоже. Неоднозначно это всё...
Почему я сказала «их лидером», а не «нашим»? Так ведь теперь я кошка, верно?
«Спи, малышка, баю-бай,
Поскорее засыпай...»
* * *
Сияющая дева стояла на древних развалинах, поросших травой. Складки её белых одежд туманом струились на каменный постамент под её ногами, просачиваясь в щели, а волосы живым плащом окутывали фигуру. За спиной виднелись две едва различимые, призрачные пары белых крыльев.
«То есть... всего этого кошмара не было?» – удивлённо спросила я.
Она обратила на меня перламутровый взгляд из-под ресниц, словно покрытых мерцающей пыльцой.
«Смотря что ты называешь кошмаром».
Ну разумеется, я имела в виду этот проклятый испытательный напиток. Я думала, что у меня кишки взорвутся! Октавиан, будь он трижды, нет, четырежды неладен, подносил его мне, словно это был нектар... Хорошее пойло, нечего сказать! Ощущения были такие, словно кто-то пускал фейерверки у меня в животе: нутро жгло невыносимо, а потом... Потом я перестала что-либо чувствовать и очнулась здесь, в этом удивительном месте.
Кстати, что это было за место? Горы... Зелёные склоны, извилистая древняя дорога. Закутанные в облака вершины. Какие-то развалины. Старые камни. Взгляд девы плыл, перламутрово переливаясь, по этим загадочно молчащим вершинам.
«Там, в Цитадели, сто семьдесят семь жуков ждут своих достойных, – проговорила она. – Жаль, ты не будешь одною из них».
Я в немом изумлении слушала её, зачарованная переливами её взгляда, ничегошеньки не понимая и стараясь уследить, не упадёт ли крошка искрящейся пудры с её неимоверно длинных ресниц. Какие жуки? Какие достойные? И почему я не буду одной из них? Хоть и непонятно, но обидно...
«У тебя другая стезя, – ответила дева на мои удручённые мысли. – Не менее важная. Ты должна найти мою наследницу, которая придёт в этот мир и перевернёт его... Сложность в том, что она родится среди людей, а не среди хищников, но ты почувствуешь её. Ты, имеющая, как и она, белые крылья, узнаешь её из тысяч. Отныне твоя единственная задача – найти её и привести из мира людей в мир хищников, а всё остальное – забудь».
Она сказала «забудь». Наверно, с этого момента и начались мои нелады с памятью. Я действительно забыла всё...
Мы долго сидели в этом дивном месте, и дева с перламутровым взглядом поведала мне ещё много вещей. Я слушала её с чувством, близким к экстазу... Да, с трепетом, с окрыляющим восторгом, и её слова журчали сквозь меня, оставаясь почти не понятыми, но при этом что-то делая со мной... Изменяя меня. Что она творила со мной? Не знаю. Она говорила как будто и не со мной вовсе, а с какой-то частью моей души, глубоко запрятанной и никогда раньше не подававшей голоса. И эта часть, в отличие от остального моего «я», кажется, понимала эту журчащую речь. Мне даже представлялось, как она согласно кивала головой... Хотя какая могла быть голова у души – а тем более, у её части? Но она была, причём явно не принадлежала ни человеку, ни хищнику. Кошачья голова. Да, дева говорила с кошкой внутри меня, выманивала зверя из меня наружу, и мне, поверите ли, вдруг захотелось прыгнуть к ней на колени и свернуться клубком... Стоило мне захотеть, как я тут же осуществила это!
И я свернулась у девы на коленях, мурлыча от восторга, и её лёгкая рука гладила меня, а маленькие изящные уста шептали ласковые слова мне на ухо. И мне было хорошо...
О, как ужасно было после этого возвращаться... Куда? Я даже не сразу поняла, где я и что со мной.
Тело было слабым и совершенно меня не слушалось. Безвольное, как тряпка, оно лежало на чём-то жёстком, окружённое полной темнотой.
Когда глаза немного привыкли, я начала различать кое-что. Сквозь крошечное отверстие в потолке падал лучик света – нет, не солнце, просто дневной свет. Он озарял чьи-то ноги. Босые и высохшие, как у мумии.
Не знаю, сколько времени я смотрела на эти ноги. Они были первым, что встретило меня в этом мире... Хорошенькая встреча, нечего сказать. А главное – радушная!
Но с костлявыми ногами не поговоришь и не выяснишь, что это за место. Неразговорчивый мне попался сосед, это верно. Так как тело отказывалось выполнять повеления разума, мне ничего не оставалось, как только лежать и смотреть на эти ноги... пока свет не потускнел и совсем не исчез. Видимо, снаружи настала ночь.
А ночью и произошло всё самое интересное.
Сначала были шаги. Одного... нет, двоих. Кажется, кто-то шёл сюда. Моим первым порывом было зашуметь, привлечь к себе внимание, чтобы меня вытащили наконец отсюда, но какое-то чутьё вдруг проснулось и подсказало – молчать. Я прижмурила глаза.
Послышался скрежет отворяющейся двери где-то наверху, и звук шагов стал громче и чётче. Сюда спускались двое хищников с фонарём.
– Где тут она? А, вот.
Пауза.
– Мда... Что спячка делает! Пара недель – и мама родная не узнает.
У меня что-то с внешностью? Не превратилась ли я в кучу костей, обтянутых кожей? Не исключено... Да, судя по состоянию ног моего соседа, я тоже должна была выглядеть не лучшим образом. Спячка, если вы не поняли, – это анабиоз, проще говоря. Этим умным словом отсутствие признаков жизни у хищника стали называть не так давно, а раньше это состояние называлось спячкой. И, если верить словам этого типа, я провела в нём две недели.
Меня ткнули в бок носком сапога.
– Дохлятина, – сказал один.
– Дохлятина, – согласился второй. – Я пойду, гляну на соседних.
Он вышел куда-то. Вскоре раздался его возглас:
– Эй, Дориан! Подь сюды, глянь! Очухался, кажись, доходяга.
Тот, кого назвали Дорианом, пошёл на зов своего напарника. В оставленную открытой дверь веяло холодом и свободой... Сейчас или никогда.
– Ну что, отпаивать будем?
– Ну давай... Особые указания были только насчёт этой девки, а остальных велено отпаивать, коли очухаются. Иди, тащи кровь.
– А что я-то? Сам и иди.
– Слышь, ты... Не выделывайся мне тут. Кто из нас начальник?
Пока они пререкались, кому идти за кровью, я думала: оказывается, насчёт меня были особые указания! Интересно, какие? Впрочем, некогда раздумывать, пора делать отсюда ноги.
Один из хищников наконец сходил за кровью, и они принялись приводить в порядок очнувшегося беднягу. Ну, тело, не подведи меня... Это мой единственный шанс!
И мне удалось-таки сдвинуться. Я перевалилась на бок, уткнувшись в чьё-то костлявое плечо...
Ещё чуть-чуть...
Вспомнив поглаживания рук сияющей девы, я почувствовала прилив сил.
Ступенька... Ещё одна ступенька.
«Бу-бу-бу», – слышались за моей спиной голоса. Ровный, деловой тон, без ноток беспокойства. Значит, моего исчезновения ещё не заметили. Отпаивают доходягу.
Я ползла по каменной лестнице вверх, к двери. И я её достигла.
А за ней была трава... Пожухшая, схваченная инеем. Потом ветки царапали мне лицо, и на них оставались пряди моих волос, а луна насмешливо смотрела на меня сверху. Я просто линяла на глазах... Запустив пальцы в шевелюру, я потянула, и в руке остался огромный клок. Волосы отделились от головы легко и безболезненно. Да... Похоже, я превратилась в воронье пугало.
Вдруг передо мной возникли чьи-то ноги. Всё, приползла. Поймали...
– Кто ты? Что с тобой? – Нет, это другой голос, незнакомый и не враждебный. В нём прозвучало искреннее беспокойство и желание помочь. Воистину, бальзам... Мой спаситель.
– Как твоё имя? – Сильные руки уже переворачивали меня лицом вверх.
Я собралась с силами, и из моего напряжённого горла послышались мертвенно глухие звуки...
– Эйне.
Это что, мой голос?.. Чудовищно... Кажется, мои связки начали разлагаться, не иначе. А незнакомец потрясённо воскликнул:
– Эйне! Ты пришла в себя! Какое счастье, что я тебя нашёл!
Не успела я моргнуть, как он уже держал меня на руках. Лица его я не могла рассмотреть, но голос был молодой и приятный.
– Меня послал Оскар, – сказал мой спаситель.
В груди разлилось блаженное тепло... Облегчение.
– Оскар? – переспросил этот чужой, мёртвый голос.
– Да. Теперь всё будет хорошо, не волнуйся!
Крылья подняли меня в небо. Не мои – мои сейчас не смогли бы и пером шевельнуть. Всё... Теперь расслабиться. Оскар всё уладит.
«Спи, малышка, баю-бай,
Поскорее засыпай...»
продолжение http://www.proza.ru/2010/10/26/145