Мои подружки Раиска и Нефертя записались в пенсионерскую самодеятельность и теперь упражняются - одна в пении, другая в подтанцовке. В подтанцовке, конечно, Нефертя, а Раиска с ее вокальной грудью и низким голосом у них за Бабкину. Как хороши мои подружки на сцене! Любо-дорого смотреть. Особенно на Нефертю, когда она крутится, и ее юбка легкомысленно взмывает вверх.
- Ты бы еще балетную пачку надела, - посоветовала я.
- Не годится. Смешение жанров, - с чувством профессионального достоинства ответила Нефертя, а Раиска, вздохнув, добавила:
- Ходишь к нам, ходишь, а балет от сальсы отличить не можешь.
- Почему это не могу? Могу! Сальце – это ты, а Нефертя – балетный дефицит.
- Зато лучшей хлопальщицы нам не найти, - поспешно ввернула Нефертя, чтобы увести Раиску от взрывоопасной темы.
Хлопальщица – это я. Моя задача в их самодеятельности – смотреть на них из зала, громко хлопать, кричать «Би-и-и-с-с!» и, расталкивая локтями воображаемых поклонников, протискиваться к сцене с жухлыми цветочками, которые они сами для себя покупают по дешевке.
Сегодня у них дневной перфоманс – так они называют свои выступления, - и артистки потребовали, чтобы я непременно была на посту, то есть в зале. Так не хотелось мне вылезать из теплой квартиры в осеннюю хмарь. Да еще ехать вместе с ними, опасаясь каждую минуту, что Раиска устроит «перфоманс» досрочно, еще в пути.
Так оно и случилось. Вошли в метро, народу в вагоне немного, но все места заняты. Ехать нам всего-то две короткие остановки, и я скромно осталась стоять у входных дверей. А Раиска, тяжело дыша и приволакивая совершенно здоровую ногу, прошла на середину вагона. Нефертя, радикулитно согнувшись, последовала за ней. Раиска оглядела сидящих пассажиров и двинулась к намеченной жертве.
Жертва - молодой симпатичный парень - мирно сидел, никому не мешая, под надписью «МЕСТА для ПАССАЖИРОВ С ДЕТЬМИ, ИНВАЛИДОВ И ЛИЦ ПОЖИЛОГО ВОЗРАСТА». В руке он держал жестянку, из которой со вкусом отхлебывал пивко, из ушей вились провода с музыкой, ноги циркулем раскинулись до середины прохода, и одно колено весело дрыгало в такт песенке. Сидел, ловил кайф – жизнь прекрасна! И вдруг перед ним обрисовались две старухи, одна другую толкнула в бок и густым контральто пропела:
- Слышь, Маврикевна! Ты в очках? Прочти, чтой-то там за спиной у молодого человека написано.
Нефертя-Маврикевна вытянула гусиную шею и тоже громко, на весь вагон сообщила:
- А то написано, Авдотьюшка, что места эти - для пожилых и инвалидов.
Вот зловредные старухи!
- Ой, Маврикевна, так это ж для нас с тобой, - обрадовалась «Авдотьюшка». – Мы и пожилые, и инвалидки.
- А чего тогда он на нашем месте умостился? – капризно спросила Нефертя.
- Так он, наверное, тоже инвалид.
- Инвалид-головка болит?
Нефертя поскребла висок кончиком указательного пальца.
- Может быть, - согласилась Раиска.
- Давай спросим его?
- Давай!
Раиска ткнула пальцем-сарделькой в плечо молодого человека и пробасила:
- Инвалид?
Парень стрельнул в нее злым взглядом и отвернулся. Лишь коленка запрыгала еще сильнее.
- Не слышит, - разочарованно сказала Нефертя. – У его уши, вишь, заткнуты.
- Разоткнем, - пообещала Раиска и дернула за проводок.
- Ты чё, блин, охренела? – вздернулся симпатяга, ловя падающий наушник.
- С вами дама разговаривает, - вежливо укорила его Нефертя.
- Дама! С дуба рухнуть!
Он хотел вернуть проводок в ухо, но Раиска ловко перехватила его и намотала на палец.
- Инвалид? – в упор спросила она.
- Ты чё на!? Я не понял! Борзометр на пределе!?
Парень вскочил и угрожающе двинулся на Раиску. Нефертя, пользуясь моментом, юркнула на его место и, угнездившись, дернула его сзади за курточку. Парень обернулся.
- Спасибо, молодой человек! – сказала она, ласково улыбаясь ему, и в знак благодарности приложила руку к сердцу. – А то говорят, молодежь у нас невоспитанная, - обратилась она к соседям. - Воспитанный, уступил.
Парень затравленно озирался, совершенно сбитый с толку, и было неясно, что он предпримет дальше. Что угодно, судя по его лицу.
К счастью, поезд остановился у платформы и открыл двери.
- Выходим!! Быстро!!! – крикнула я и первой выскочила из вагона.
Нефертя и Раиска, оставаясь в своих ролях – одна - радикулитной больной, другая – хромой и запыханной, - потрусили следом. Двери чиркнули по Раискиному заду и закрылись. Поезд тронулся.
- Так это же не наша станция! - воскликнула Нефертя, распрямляясь. – Не доехали еще.
- Ты это нарочно!? – набросилась на меня Раиска.
- Скажи спасибо, - ответила я. – А то с фингалом бы пришлось выступать на сцене. Если бы вообще живой доехала.
- Я тебя просила?
Раиска раскраснелась и беззвучно открывала и закрывала рот, не находя подходящих слов, чтобы выразить свой протест.
- Эх, ты! Сорвала ей урок этики! – упрекнула меня Нефертя.
- Урок этики! – фыркнула я.
- Перекрыла адреналин! – не унималась Нефертя.
– С этим адреналином она когда-нибудь доиграется – останется без зубов. Я хотела сказать, без протезов.
- Подумаешь, без протезов! Без протезов она проживет, а вот без адреналина ей никуда. Без адреналина она, как жаба осенью, - в спячку впадает. А сейчас смотри, какая розовенькая, тепленькая!
Мы обе посмотрели на Раиску, но она нас не слушала: нахмурила бровки, поджала губы и, рубя рукой воздух, отчеканила:
- Надо, надо заниматься воспитанием подрастающего поколения!
Раиска в детстве мечтала стать учительницей. Но не стала. Видно, бог пожалел подрастающее поколение и отправил девушку в плавание по другому руслу. Однако мечта не сдалась, затаилась в складках Раискиной души, и когда женщина вышла на пенсию, прорвалась, как вода сквозь дырявую плотину. Бедное подрастающее поколение! Его попсовое воспитание никак не укладывалось в Раискины представления и понятия, сложившиеся под влиянием Тимура и его команды. Бывшая тимуровка, приученная не оставаться в стороне от общей беды, добровольно взвалила на себя груз исправления ошибок современных новомодных воспитателей.
- Что он у тебя про какой-то измерительный прибор спросил? Который на максимуме стоит? – прервала я Раискины размышления.
- А! Барометр! Я не поняла, к чему это.
- Не барометр, а борзометр, - поправила Нефертя, не упускавшая возможности продемонстрировать отсутствие у нее склероза.
– А что это за борзометр? – поинтересовалась Раиска.
- Вот видишь! Ты их языка не понимаешь, а берешься воспитывать. Сначала выучи молодежный сленг, тогда и занимайся воспитанием.
Нефертя сказала и забыла, а Раиске эта идея общения с молодежью на понятном им языке понравилась. Стала она изучать сленги и премного в этом преуспела. Вот идут они однажды с Нефертей мимо лавочки, на спинку которой, как птички на провода, уселись подростки. Сидеть на узкой спинке неудобно, спинка врезается, сами знаете, во что, но так – модно, а мода сильнее разума. Раиска мимо такого непорядка, как ноги на сиденье, пройти, конечно, не может. И сразу – к ребятам.
- Дети, по фене ботать понимаете? - спрашивает их.
Детишки недоуменно переглянулись и пожали плечами.
- Вы почему ногами на скамейке балду пинаете?
- Мы не пинаем, мы контрольную обсуждаем, - с вызовом ответил один из подростков.
- Пуанты кидать в меня не рекомендую, - строго выговорила ему Раиска.
«Птички» захихикали:
- Ваще босяво!
- Босиком не босиком, а скамейку так сломать недолго, - назидательно сказала Раиска и потребовала:
- Слезайте, шелупонь, чмо, гнобики мелкие! Живенько! Отстой!
Ребят такое обращение обидело:
- Что мы вам сделали? Что вы ругаетесь?
- Шнурки в стакане на диване, а вы – дерзить! В бубен схлопотать или милицию позвать? А?
«Птички» взъерошились, разом зашумели, загудели. Нефертя пришла Раиске на помощь:
- Вы что, ребятки? Не видите? Она же своя! Она же по-вашенски разговаривает! Вы уж ее примите в свою компанию. Подвиньтесь, она рядом с вами сядет.
Нефертя раздвинула сидевших на спинке «птичек», освобождая место для Раиски.
- Садись! – подтолкнула она подругу и стала помогать ей занести тяжелую ногу на сиденье скамейки.
И тут вдруг «птички» завизжали, вся стайка мигом снялась и улетела.
- До свидос, амигос! – растерянно пробормотала Раиска.
С тех пор Нефертя и Раиска постоянно дискутируют о том, что эффективнее для воспитания подрастающего поколения: слово или действие. Нефертя считает, что действие, вызывающее испуг, а Раиска настаивает, что сначала все же было слово, и упорно продолжает совершенствовать свой молодежно-бандитский сленг.