Есть такие люди, которые красиво описывают самоубийство.
Ваше бледное, обескровленное тело лежит в воде, алой от вашей крови, а волосы хаотично разметались по плечам. Вы прекрасны, и вы мертвы... а рядом собрались люди, которые вас оплакивают.
Так вот это ***ня полная.
Катрин поняла это когда вены начали жутко болеть. Кровь смешивалась с водой, а самой женщине становилось дурно. Эффект от крэка проходил, оставляя острую как лезвие реальность.
Женщина попыталась выбраться из ванной, что бы доползти до телефона и вызвать скорую, но не смогла. Ее тело не слушалось, пальцы соскальзывали, а вспоротые вены болели еще больше. Плюхнувшись обратно в воду, Катрин закрыла глаза. Умирать оказалось так страшно. Чувствовать, как она приближается, а ты ничего не можешь сделать просто, ждать. Так глупо умирать.… С макияжем, размазанным по лицу, глупым выражением лица, среди своей крови и дерьма, которое потом выйдет наружу, потому - что после смерти все мышцы расслабляются.
Черт, почему такие мысли приходят именно сейчас?!
Катрин резко открыла глаза. Еще рывок,… но… нет. Женщина задрожала. Или это были судороги? Как бы ни было, но ее тело колотило. Страх охватывал каждую клеточку тела, пробирая.
Почему то сейчас все стало так ясно, слишком ясно. Громко. А потом.… Все закончилось. Навечно.
* * *
Грета Шульц, хозяйка квартиры, которую снимала Катрин, уже 15 минут безуспешно пыталась попасть внутрь. Та задолжала ей оплату за два месяца, ссылаясь на проблемы с работой. Грета догадывалась, что за работа у Катрин, и что та наркоманка, но, тем не менее, разрешала снимать ей квартиру, помня свою молодость с травкой и валиумом. В какой- то степени ей было жалко девушку, и к тому же та всегда исправно платила. Но не в эти два месяца.
Устав дожидаться когда Катрин соизволит открыть дверь, женщина воспользовавшись своими ключами, открыла дверь. В квартире было тихо. В гостиной никого. На кухне бардак. Бутылка водки, остатки крэка и отсутствие Катрин. Грета ошарашено оглядывала кухню. В ванной послышался всплеск воды. Женщина заглянула туда. И закричала от испуга – в ванной лежала Катрин. Ее руки были изрезаны, вода перемешалась с кровью, и чем то еще, Грета не разглядела, ибо ее взгляд был прикован к мертвым глазам Катрин, блестящим, как стекла. Зажав рот рукой, женщина выбежала из ванной, захлопнув дверь, и вызвала скорую, истерическими возгласами объясняя дежурному, что у нее в ванной труп самоубийцы.
Через несколько минут Катрин выносили два санитара, на носилках, закрыв тело белой простыней, на которой даже не выступила кровь – почти вся была в ванной. Госпожа Шульц рыдала, вцепившись в молчаливую медсестру - так ее шокировала эта картина, которая позже мучила ее в кошмарах на протяжении двух лет. Квартиру женщина продала, ей не хотелось иметь с ней что- то общее.
* * *
ХОСПИС.
Большая такая табличка над дверью, а внутри умирающие люди, которым каждый день зубоскалят врачи, и накачивают обезболивающим, лишь бы облегчить их остаток жизни. На улице проходят люди и стараются не смотреть на это здание, будто его нет. И людей живущих тоже нет. Но здание стоит, и люди существуют.
В одном из таких хосписов лежала Ноэль, на своей кровати, прижимая к своей костлявой груди худые, острые колени. Прошло несколько лет со смерти Хизер, а та все не выходила из ее мыслей. Отпечаталась как выжженное клеймо в мозгу, в сердце, в венах. В тот вечер она нашла пакетик кокаина. Попробовала. В ее голову пришла мысль, что это хоть как то приблизит ее к Хизер. Глупейшая мысль. Но… Ноэль не смогла найти сил жить дальше. Помогал только кокаин. Но со временем… перестал. Требовалось что то посерьезнее. И это "посерьезнее" нашлось. Героин. Ты подсаживаешься на него дозы с третьей. И плотно сидишь, будто тебя прибили гвоздями. Меняется тело и разум. Тело становится тоньше, хрупче, как стекло, к которому боятся прикоснуться, не из-за боязни сломать, а из-за отвращения, с осуждением в глазах. Ноэль уволили с работы, но на панель она не пошла. О нет, только не туда. Никогда в жизни. Женщина стала воровать. Сначала выносить из своего дома, потом у родителей. После героина было хорошо, энергично. А после.… Все словно сливалось в унитаз, и Ноэль оставалась одна в пустой квартире наедине с ломкой и воспоминания. О Хизер. О ее поцелуях, ее приятной коже, и о том, как она все разрушила. В момент. В такие моменты Ноэль до крови прокусывала себе губу, что ты не заорать. Становилось еще гаже на душе, еще противнее. На левой руке появилась язва. Ее пришлось ампутировать до локтя, но героин Ноэль не бросила, она стала колоть его в бедро, ища вены, которые словно спрятались от иглы. Ей хотелось поскорее уничтожить себя. Испортились зубы – стали крошиться. Почему то это на мгновение зацепило Ноэль, но только на мгновение. Улыбаться больше незачем. Только ее душа не хотела покидать свою медленно гниющую оболочку, хотя Ноэль очень старалась. Так старалась, что это увидела одна из медсестер.
- Ты хочешь умереть? – однажды спросила она, подойдя к кровати Ноэль.
- Хочу.…Не могу… - Сказала женщина тихим, сиплым голосом. Медсестра усмехнулась.
- Погоди… - И куда-то вышла. Через некоторое время она вернулась с пустым шприцом. Ноэль молча смотрела, и ждала. Игла воткнулась ей в шею, а воздух попал в сонную артерию. Медленно так, аккуратно. Профессионально. Что ж, плевать. Плевать на боль, плевать на жизнь, плевать на все. Все и так разрушилось и упало осколками. И впереди ничего нет. Только пустота. И Хизер нет, даже в этой пустоте. Просто все оборвалось.
В хосписе освободилось место для очередного умирающего. Кто это был, почему сюда попал. Ответ один. Это еще одна поломанная жизнь.