Ворона

Гера Фотич
     Почему  «Ворона»  -  он не знал. Хотя чувствовал в этом слове что-то особенное, непохожее на звучание других кличек. Быть может странное сочетание букв, рождающих неожиданно рычащую твёрдость звуков и ясность произношения?
   Просто Нина Матвеевна, добрая маленькая старушка - педагог, очень ласковая к интернатовским ребятам и постоянно их жалеющая, на самоподготовке обратила на него внимание:
-  Мишенька, ну что ты съежился как воробышек? Сделал домашнее задание – иди, проверю, и будешь свободен!
Рабочая тишина в комнате самоподготовки взорвалась звонким ребячьим смехом:
-  Воробышек! – переливчато зазвенели колокольчиками голоса девочек.
-  Воробышек – воробей! – дружно заголосили мальчики ломающимися,  изредка срывающимися на фальцет, подростковыми баритонами.
     Захихикали все разом, словно ждали чего-то подобного, чтобы ливнем эмоций разрядить духоту рабочей тишины наполненной перелистыванием страниц, скрипом перьев и бубнящей зубрёжкой.
-  Воробище! – подхватил Исаев Сашка из седьмого  класса, - Целый беркут сидит!
Сашка был похож на казаха. Маленький круглолицый узкоглазый – настоящий ребёнок степей. Он любил читать про птиц – хищников.
-  Да нет…, это этот…, которого вчера проходили на уроке! – боролся со своей памятью Вовка Соломонов, самый старший воспитанник интерната.
Ему было уже почти пятнадцать и девочки не сводили с него глаз. Писаный красавец с кучерявой белой шевелюрой и голубыми глазами был законодателем модных поступков и детских проказ. Он чесал свою голову, повторяя:
 -  Ну как его…. такой чёрный…!
   Вполне вероятно Соломонов имел в виду что-то совершенно другое. Но неожиданно, с задней парты, в спину Михаила прозвучал, точно выстрел, и зажёг в душе страх, умышленно искажённый протяжный, похожий на звук игрушечной пищалки дрожащий голосок:
-  В-о-р-о-н-а!
Все притихли, почувствовав внезапно появившееся новое качество, хотя само слово это ещё не содержало каких либо эмоциональных оттенков, и было практически нейтральным по своему звучанию.
    Михаил, во время перечисляемых пород птиц, пытался своей улыбкой успокоить Нину Матвеевну, которая уже не рада была собственной неосторожности, но при слове «ворона» внутренне сжался и закрыл глаза. Словно попав в объятия этой чёрной нечестии, охватившей его крыльями, заслонив свет.
   Только бы не это, - стал молиться он про себя, - только бы не это! Непонятно почему, сразу не полюбив это слово, надеялся, что оно потонет в общем гомоне перечислений других пернатых.
   Пересилив свой страх, расслабился и сбросил с себя оцепенение.  Расправил плечи и приподнялся со стула.  Даже попытался смотреть на товарищей в надежде услышать другие предложения.
Но наступившая гробовая тишина не оправдала его надежд, подведя черту.
   Михаил остался стоять один. Возвышаясь над всеми, словно маяк, обводя взглядом товарищей прижавшихся к партам,  откуда тихий шелест голосов сливался в единое шипение: «ворона, ворона, ворона…». И теперь это слово стало носить окраску непохожести, почти презираемой индивидуальности.
    Ребята смотрели на него снизу вверх, продолжая выжимать Михаила из своих рядов, мысленно не давая сесть. Ещё не осознавая того, выталкивали его на растерзание слепому инстинкту стаи. Чувствуя при этом, что  на какой-то промежуток времени застраховали себя от аналогичных неприятностей
-  Правильно Рыжий! – нарушая всеобщее напряжение, звонко закричал Исаев и выдал леща, скрывающемуся на последней парте, Витюне, - Не похож он на хищника!
Тот виновато улыбался, продолжая лежать головой на чёрной крашеной столешнице, прижав веснушчатое лицо к вырезанным на ней безобразным белым рожицам…
   Нельзя сказать, что эта кличка пристала к Михаилу. Она практически не звучала вслух, но он видел её в глазах товарищей, а иногда внезапно появляясь в палате, успевал расслышать окончание и увидеть оторопевшие лица присутствующих. Михаилу было двенадцать, но он был готов постоять за себя и наказать обидчика. Все это знали.

    Периодически, как инфекции, в интернате вспыхивали эпидемии увлечений. Как правило, они шли от старшеклассников, в лице Соломонова. Стоило ему вычитать что-либо интересное, тут же с друзьями насаждал это в коллективе. 
   Вдруг все начинали шифровать свою речь, добавляя к слогам частицы: си, са, су, се, со. Получалось вместо « я сейчас» что-то на подобие: «Яса сейсу часе». Такое звучание речи навевали детям мысли о Японии или Китае.
   Находились специалисты, овладевшие таким языком в совершенстве. Так, что воспитательницы и педагоги  шарахались от иностранного звучания, подозревая в нём что-то вульгарное, не понимая о чём речь.
   Закончилось всё так же резко,  как и началось. Все вернулись в родное лоно русского языка после того как кто-то из воспитанников – полиглотов решил показать свои знания перед очередной комиссией из РОНО. От произнесённой им случайно получившейся нецензурной брани раскрыли рты даже товарищи. Дело было ясное.
   Новую моду долго ждать не пришлось: все вдруг захотели стать йогами.
Целыми днями воспитанники интерната стояли на головах, пугая уборщиц, ночных нянечек и педагогов.  Ходили по коридору с закатившимися глазами и вытянутыми вперёд руками, предполагая для окружающих хождение во сне. Делали вид, что только ощупыванием могут узнать попавшегося им на пути человека.  «Узнавание» прекратилось после того как один из йогов напоролся на молодящуюся заведующую Ирму Потаповну и попытался её ощупать начав с самой выпуклой части тела, куда упёрлись его вытянутые руки.
   Высшей степенью мастерства йоги считалось усыпление.  Подопытного ставили  спиной к стенке. Специалист просил его вздохнуть десять раз, а затем  товарищи упирались в грудь стоящему ладонями, и давили что есть мочи. Через несколько секунд парень начинал терять сознание, оседая вдоль стены. В этот момент все бросались его будить, шлёпая  по щекам. Особенно любили давать пощёчины засыпающим старшеклассникам. От этого получали истинное удовольствие, заранее выстраиваясь в очередь. Поди потом разберись, кто и за что его бил: то ли чтобы разбудить, то ли по другой причине!
   Последним заснувшим оказался Заслонов Серёга. Он долго готовился к данной процедуре, откладывая её, чтобы убедиться в безвредности последствий. Но когда всё-таки решился и, погрузившись в сон, стал сползать по стене, зазвенел звонок на ужин и все убежали, бросив бедолагу бороться со сном самостоятельно.
    После еды, войдя в палату, Сергея обнаружили лежащим у стены. Разбудила его дежурная медсестра с большим трудом, после чего он до полуночи ходил, шатаясь и плохо соображая.
   Подростковая фантазия была неиссякаема.
Мазание зубной пастой лиц спящих оказалось не интересным и над ухом спящих стали переливать воду, с целью увидеть утром описанные простыни. Поскольку результат случался редко и только у малолеток, решили из-под храпящих выдёргивать матрас. Так чтобы жертва, просыпаясь, барахталась на металлической сетке.
    Храпящие закончились быстро и атакам стали подвергаться все остальные.
 Это занятие настолько увлекло подростков, что стали складываться квалификационные разряды. Чтобы продвинуться к более высокому, надо было оставить на железке  воспитанника наделённого, по общему мнению, более низким уровнем защиты.
    Паша Матвеев по кличке «Бобёр» был самой низшей категорией сложности. Толстый пятиклассник маленького роста, немного сгорбленный, со щекастым лицом, практически без шеи, да ещё с выступающими из полуоткрытого рта двумя верхними передними резцами, идеально соответствовал своей кличке.
   Бывало за ночь, он оказывался на пружинах по пять-шесть раз, а утром при подведении итогов активно участвовал в присвоении разрядов. Отдавал предпочтение одним, настаивал на лишении классности других за не аккуратное обращение, предоставляя на всеобщее обозрение свои синяки и ссадины как неопровержимые доводы.
    Далее по квалификационной сетке шёл литовец Андрис. Он имел привычку лежать с закрытыми глазами. Длинный и тощий как жердь, чтобы обратить на себя внимание он запросто мог просунуть ногу  через спинку своей кровати, достав голову соседа. Что частенько проделывал, вызывая смех окружающих. 
Если кто из ночных охотников не успевал убежать, получал от него хороший пинок под зад и терял очередной разряд, возвращаясь к «Бобру».
   Затем квалификация повышалась на Николе «Питерском». Никакого отношения к Санкт-Петербургу он не имел, но повадками старался походить на зэка из «Джентльменов удачи».  Благо его лицо уже в этом возрасте гримировать было не надо – широкий шрам от подбородка до левой скулы с короткими поперечными штрихами от швов он носил с гордостью как боевую отметину. Все воспитанники знали хранимую воспитателями тайну о том, что Николу с третьего этажа выбросил отчим, когда мать в очередной раз на неделю загуляла.
    Засыпал он с полотенцем в руке на конце, которого, был крепко затянут узел. Не завидовали тому, кто попадался под руку проснувшемуся Николе «Питерскому».
      Далее шли старшеклассники: Румянцев, Яворский и наконец, девятиклассник Соломонов Вовка по кличке «Соломон». Втроем они спали в отдельной маленькой палате, расположенной прямо напротив дежурки воспитателей, рядом с бытовой комнатой, где стоял титан для питья.
    Они могли запираться  на ключ изнутри. Соломон был самым старшим. Ходил с надменным видом. У него уже были свои интересы. Бродили слухи, что он изредка попивает спиртное с уличными беспризорниками и приходит под хмельком. Сбросить его было себе дороже и практически невозможно.
    Только один из воспитанников не пытался подняться по квалификационной сетке, но и сбросить себя никому не позволял. Это был Михаил по кличке «Ворона».  Виноват был его чуткий сон. Он мгновенно просыпался, стоило на него кому-то посмотреть. Этой тайны он не рассказывал, наделяя себя в глазах ребят экстрасенсорными способностями. Даже не успев взяться за концы матраса, нападавшие убеждались, что Михаил уже не спит. Операция проваливалась. Стали перешёптываться, что к его кличке надо бы добавить «Белая», поскольку он не такой как все.
   Желание сбросить Михаила усиливалось ещё и тем, что сам он в ночном беспределе не участвовал. Друзья постоянно приглашали его в ночные атаки, но получив отказ, в полночь с жаждой мести появлялись у его кровати.
Желающих выдернуть матрас из-под «Вороны» становилось всё больше. В ход пошли графики ночных дежурств, и распределение ролей, но Михаил спал чутко. Сначала его забавляла беспомощность товарищей. Потом стало не до смеха. Чувствуя недосыпание, стал плохо вставать по утрам, хотелось отдохнуть от постоянного ночного бдения.
   Наконец он решил сдаться: матрас с полу поднимал под всеобщее веселье и пляски.
-  Нехорошо отрываться от коллектива, - поучал Исаев, улыбаясь щербатым ртом и ещё более суживая свои раскосые глаза.
-  Ворона на железке! – визжал от удовольствия Витюня, оббегая все палаты и сообщая новость.
Михаил понимал радость ребят. Они словно охотники выследили и наконец, поймали ловкого зверя. Сам радовался вместе с ними. Несмотря на эту победу, больше Михаила никто скинуть не пытался, и он перестал просыпаться по ночам.
    Конечно, мальчишеский азарт подмывал и его сходить на охоту. Получить высшую квалификацию «скидывальщика». Бывало вечером, он представлял себя  подкрадывающимся к очередной жертве, мирно посапывающей с зажатым в руке полотенцем. Скрипнет случайно не запертая дверь. Он почувствует в руках жёсткие углы матраса. Один мощный рывок, и грузное тело старшеклассника под всеобщее ликование проминает скрипучие железные пружины. Утром при всех Соломон разведёт руками и скажет, что последняя инстанция пройдена – он повержен, и теперь равных Михаилу нет.
    Но это были всего лишь мечты, и Михаил понимал, что они никогда не сбудутся по одной простой причине: ему было просто жаль ребят вырванных из сновидений и оказавшихся на полу или холодных царапающих голое тело пружинах. Он не собирался поднимать свой авторитет за счёт их синяков и обид. Поэтому продолжал, молча наблюдать общее соревнование и фантазировать…

   Была обычная ночь. Михаил проснулся от очередного топота в коридоре. Подумал, что кто-то опять заработал себе разряд. На ужин была селёдка  с пюре и в горле першило.  Немного поворочавшись, решил сходить в туалет, а потом попить воды из титана.  Дефилировать в трусах считалось неприличным, поскольку за дежуркой воспитателей уже начиналась женская половина интерната.  Михаил обернул вокруг бёдер полотенце и направился в самый конец коридора, а затем в бытовую комнату. Налив кружку воды, Михаил стал пить и в этот момент услышал за стенкой знакомый звук падающего тела.
  Это была комната старшеклассников, и Михаил в надежде увидеть героев толкнул дверь. Она оказалась незапертой. В тусклом свете, проникающем из коридора, он разглядел три пустые кровати и  свалившееся на пол тело Соломона. В комнате стоял жуткий запах перегара и несвежей еды.
Михаил прикрыл дверь и поспешил к себе. Подгоняла ночная прохлада.
   Неожиданно, из первой палаты, расположенной в самом конце коридора, выскочили  Румянцев с Яворским. Они приглушённо хохотали над чем-то. Встретив спешащего к себе Михаила, оторопели:
-  «Ворона», ты, что здесь делаешь? – на бегу спросил Яворский, - Следишь за нами или скинуть кого успел?
В этот момент Румянцев  хлестнул Михаила полотенцем.
После чего оба припустили к своей палате.
-  Что надо, то и успел! – крикнул им вслед Михаил, сорвав своё полотенце с бёдер и пытаясь им оттянуть обидчиков.
Но дверь за старшеклассниками с шумом захлопнулась и закрылась на ключ.
Пробежав ещё несколько шагов, Михаил понял, что не успеет и повернул назад.
   В этот момент из дежурной комнаты на шум хлопнувшей двери вышла Ирма Потаповна. Вид у неё был сонный. Сложенный на голове пук волос сполз на бок. Глядя по сторонам,  она на ходу застёгивала короткий жакет с глубоким вырезом, из которого словно забродившая сметана, топорщилось белое кружевное жабо. И была немало удивлена, столкнувшись, нос к носу,  с идущим от палаты старшеклассников Михаилом с полотенцем в руках.
-  Что ты здесь делаешь? – спросила она.
-  Ходил пить воду, - как ни в чём не бывало, ответил тот.
-  С таким грохотом?
Воспитательница изобразила на своём лице недоверие.
Михаил пожал плечами и, обернув вокруг бёдер полотенце, пошёл к себе.
Краем глаза он заметил, как Ирма Потаповна направилась в палату старшеклассников и дёрнула дверь. Но та была закрыта на ключ. Затем направилась в первую палату на другой конец коридора, откуда продолжали звучать короткие смешки.
   Через некоторое время она зашла в палату к Михаилу, и включила свет. Подняв подбородок, так чтобы очки не препятствовали взгляду, она стала высматривать, кто ещё не спит, подходя по очереди к койкам воспитанников и наклоняясь над ними словно воркующая заботливая мама.
На Михаила она не взглянула, хотя он чувствовал, что постоянно находится в поле её зрения.
-  Погасите, пожалуйста, свет, - сказал он, - все ребята уже давно спят.
-  А вот я в этом не уверена, -  надменно улыбнулась заведующая.
Она ещё что-то хотела добавить, но поперхнулась, и снова улыбнувшись теперь уже своим внутренним мыслям, погасила свет, добавив:
-  Прошу прощения.
Такого ещё не случалось, - подумал Михаил, - чтобы она извинилась! Это неспроста.
Но через минуту уже забылся сном.
    Утро было хмурое. Стояла осень. И хотя дождей не было, предрассветные туманы заботливо протирали от пыли все горизонтальные поверхности, оставляя мокрый след от невидимой  пересыщенной влагой тряпки. 
    Всё шло по расписанию: подъём, зарядка, утренняя линейка.… Но когда все уже собрались одеваться в столовую на завтрак, заведующая попросила мальчиков собраться в коридоре. Воспитанники послушно образовали кружок, в центр которого вошла Ирма Потаповна.
Михаил сразу вспомнил  её ночные извинения и подумал: сейчас что-то будет!
-  Дорогие воспитанники, - начала заведующая, чем дала всем понять, что это надолго.
Ученики знали последствия её ласковых обращений.
-  Не первый год мы живём и работаем, вместе учимся. Между нами было и хорошее и плохое. Вас наказывали и хвалили.
Среди ребят пробежал смешок, усиливаясь к периферии круга.
-  Но самое худшее, - продолжала Ирма Потаповна, это когда какой-нибудь наглец исподтишка мешает жить здоровому коллективу. Не знаю, быть может, он всех вас застращал, или нашёл иной способ воздействия, который заставляет молчать? Я очень долго выясняла, кто же это постоянно терроризирует наш коллектив: мажет пастой спящих, льёт воду, сбрасывает воспитанников с коек, вытворяет другие низкие поступки…
     Смешки стали редкими, но громкими. Ученики строили свои догадки, и хохотать над ними.
-  Я буду кратка, чтобы вас не задерживать, - продолжала она, - Вчера я поймала, наконец, его на месте преступления. Как сегодня оказалось, он успел за ночь сбросить нескольких детей на пол! Но попался мне прямо в руки тёпленький, даже не успев повязать полотенце.
    Её речь была настолько торжественна, что казалось, будто она собирается кому-то вручить орден. Грудь под белым жабо вздымалась в начале каждого предложения, словно она запевала очередной куплет песни. При этом в упор глядя на Михаила. Это видели все, кто стоял ближе, и ждали какого-то подвоха.
     По рядам собравшихся школьников пошёл зуд нетерпеливости – началось перешёптывание. В животах начинало урчать – все хотели кушать
     Михаил смотрел в отсвечивающие стёкла очков заведующей и думал, почему она так не любит его? Что он сделал ей плохого, что она в своём воображении представила его закоренелым негодяем и сейчас всем об этом расскажет? В драки не встревал, мебель не портил, окна не бил. А ведь так иногда хотелось выделиться среди ребят, проявить героизм…
-  Тебя! – кто-то шепнул сзади и слегка толкнул его вперёд.
Михаил очнулся от своих мыслей и тут же испугался, что прослушал что-то важное.
-  Иди сюда, Михаил, на середину, чтобы тебя все видели, - очень ласково сказала она, протягивая руку и осторожно двумя пальцами, словно боясь испачкаться, взяла Михаила за отворот рубахи, выводя  в центр.
Теперь тон её сменился:
-  Вот наглец, который будоражит весь коллектив! – начала она обличительную речь. Сквозь очки блеснули искорки гнева, в уголках рта белой полоской выступила слюна, пытаясь склеить перекошенные двигающиеся губы.
-  «Во-ро-на»? – удивлённо зашелестело по рядам воспитанников.
-  Вот так «Ворона», вот так дал! Я же говорил, что это беркут! – засмеялся Исаев.
Его дружно поддержали смехом все ребята.
-  Экстремист, - с серьёзным видом уточнил Соломонов, сложив руки на груди, приняв вид Наполеона. Его неприятно мутило после вчерашней пьянки, поэтому речь была столь короткой. Иначе бы он одним словом не ограничился. Это заметили стоящие рядом и прыснули в ладошку.
-  Наконец-то! – сказал Румянцев, шагнув вперёд, наклонив голову на бок, делая вид, что заглядывает Михаилу в глаза, - А то мы  и не догадывались, кто это нас терроризирует! Ан вот это кто!
В задних рядах воспитанников начался открытый хохот. Те, кто стояли ближе еле сдерживались.
   Ирма Потаповна не могла понять, чем вызван такой смех, но  решила для себя, что это выражение детской нервозной радости. Она не была уверенна в правоте своих слов, но то, что любой интернатовский ребёнок проказит, она не сомневалась. А дабы эти проказы не перешли в серьёзное правонарушение, она решила, что поступает правильно, устроив наглядное бичевание Михаила, пусть даже не совсем виновного. Что послужит хорошей профилактикой для остальных.
-  Ну что? Теперь тебе не отвертеться! - продолжила она, - Что скажешь ребятам в своё оправдание? Скажешь, что шёл из туалета?
-  Да, я шёл из туалета… точнее…, на ужине была селёдка…, - Михаил хотел объяснить всё по порядку.
Но всеобщий хохот ребят прервал его и он замолчал.
- Селёдка! Сам как селёдка! Селёдка в туалете! Ловил селёдку в туалете на ужин… – детская фантазия развивалась мгновенно.
-  Тебе не стыдно? – возмутилась  воспитательница, - Ты ночью вот так же был от меня как сейчас! Даже полотенце у тебя от бега свалилось.
-  «Бобёр», скажи, сколько раз он тебя сбрасывал? – крикнул кто-то из задних рядов.
-  Руки у него коротки, чтобы меня сбросить, - важно ответил тот, стоя в первом ряду и самодовольно усмехнулся, выставив напоказ два своих огромных белых резца.
Все засмеялись.
-  Чем он тебя запугал? – спросила заведующая, будучи уверенной, что Михаил вполне мог незаслуженно обидеть Павлика.
-  Обещал завтрак отобрать! – выкрикнул кто-то из ребят.
Снова грянул смех.
-  Ну, раз Павел боится сказать, может среди остальных найдутся смелые воспитанники? – обратилась она к ребятам.
-  Да не сбрасывал он меня! – снова возмутился Бобёр, - он наверно литовца скинул!
-  Пусть бы только попробовал! – возмутился Андрис, пробираясь ближе к центру, -  Я бы ему пинка отвесил!
-  «Питерский», вся надежда на тебя! – громко сказал Соломонов.  Его веселила ситуация и от этого стало немного легче, но во рту чувствовался дискомфорт и он мечтал выпить чаю.
-  Да, да, да, - отозвался Николай басом откуда-то сзади, - После дождичка в четверг!
-  Неужели вы все трусы и никто нам ничего не расскажет? – снова возмутилась заведующая.
-  «Ворона»  нас потом всех заклюёт!  - прозвучал искажённый писклявый голос присевшего на корточки  за стоящими воспитанниками Витюни.
Но все его узнали, и снова громко рассмеялись.
К воротам интерната подъехал автобус, чтобы везти всех на завтрак и несколько раз призывно посигналил.
    Девочки решили, что их данные разборки не касаются и стали постепенно покидать интернат. Только одна из них не  уходила. Это была Наташа Осиновская. Она единственная всё это время совершенно не смеялась. Стоя позади заведующей, в упор смотрела на Михаила. Словно хотела проникнуть в него и очутится вместе с ним в одном теле. Придать ему сил, поддержать. Ведь осталось совсем не много – никто не посмеет лишить воспитанников завтрака.
    Михаил тоже чувствовал её взгляд, но не мог поднять головы. Ему казалось, что Наташа не сможет понять по его взгляду всё, что он хочет ей сказать и только ещё больше увеличит образующуюся между ними пропасть.
Прозвенел звонок приглашающий воспитанников ехать на завтрак.
Увидев, как девочки занимают места в автобусе, подростки, прячась за спинами друг  друга, стали выкрикивать революционные лозунги:
-  Долой экспроприаторов! Вся власть советам! Землю крестьянам! Хлеба! Кушать хотим? Дайте еды!
Ирма Потаповна в бешенстве обвела всех взглядом:
-  Раз так, то вы отсюда никуда не уйдёте, - закричала она, -  и останетесь голодными пока не скажете, кого кроме Матвеева этот негодяй сбросил ещё!
-  Да он меня совсем не…,- начал, было, Павел.
-  Прекрати скулить «Бобёр»! – совершенно не сдерживаясь, закричала на него воспитательница.
Учащиеся оторопели – наступила тишина. Ещё никто из педагогов не называл воспитанников по кличкам.
И вдруг после нескольких секунд паузы  мальчики словно сорвались с цепи - начали орать не скрываясь:
-  Жрать давай! Забастовка! Умираем, но не сдаёмся!
-  Молчать! – завизжала воспитательница, краснея от гнева. Казалось, что её пунцовое лицо сейчас взорвется, окрасив все вокруг алым.
    Михаил стоял в центре и не знал что делать. Он чувствовал себя виноватым, что не мог доказать воспитательнице свою непричастность. И вот теперь из-за него  останутся голодными друзья.
Ирма Потаповна подняла руку к лицу, поправляя очки, словно защищаясь от направленных на неё полных ненависти взглядов подростков.
-  Негодяи, трусы, подонки! – закричала она, -  из таких как вы вырастают предатели!
Её очки прыгали на носу. Она в упор уставилась на Витюню - любимчика, последнюю свою надежду и опору. Но тот  протискивался подальше, прячась за спины товарищей.
-  Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»…. - продолжало звучать со всех сторон. Яворский с Румянцевым выскочили в центр и стали дирижировать, размахивая руками.
-  Я сам скажу! – тихо произнёс Михаил.
И неожиданно все притихли. Наступила пауза ожидания. Дирижёры опустили руки и повернулись к Михаилу. Песня оборвалась на полуслове. Воспитанники с удивлением уставились на своего товарища. Всем стало интересно.
-  Кого же? – мгновенно успокоившись, словно утопающий, схватившись за соломинку,  спросила заведующая.
Михаил медленно обвёл взглядом окружающих ребят.
-  Вот его! – он указал пальцем на Соломонова Володю и его глаза заискрились озорным азартом, а затем, обернувшись назад, посмотрел на Наташу и, встретившись взглядом, почувствовал, что всё это время она была вместе с ним, переживая  клевету и насмешки ребят. И никакой пропасти нет вовсе, а есть чувство неведомой ранее близости и понимания.
-  Кого, кого? – Соломонов сделал шаг вперёд и навис над Михаилом, - Ну ты, Ворона, повтори, что сказал! Ощущение гадливости во рту у него мгновенно прошло.
-  Я сбросил Соломона! – громко сказал Михаил и выпрямился во весь рост, высоко подняв голову, готовый получить удар в лицо. Но вместо этого он ощутил в руках матерчатые уголки матраса и мысленно изо всех сил рванул их на себя, увидев как что-то мерзкое, беспомощное осталось барахтаться на голых пружинах.
    В наступившей паузе, тихо, почти в унисон неуверенно прозвучали слова Румянцева и Яворского:
-  Да…, мы видели… сегодня ночью!
И обернувшийся  Соломонов посмотрел на них. А затем вдруг обмяк, словно из него вынули стержень на котором держалось тело и больше ничего не сказав, стал расталкивая ребят пробираться к вешалке в коридоре где висела его куртка, чтобы идти в автобус.
-  Ура «Вороне»! – раздался чей-то неуверенный едва слышный клич.
И затем словно водопад со всех сторон на стоящую в центре воспитательницу, Михаила и двух старшеклассников обрушилась лавина всеобщей радости и восторга:
- Ура - «Вороне»! «Ворона»  - герой! « Ворона» - лучший! И все эти возгласы неожиданно перешли в безудержное веселье. Ребята хохотали и хлопали друг друга по плечам и спинам. Всё потонуло в смехе.
    И только Ирма Потаповна не знала что делать. Её накрашенный рот то растягивался в улыбке, то кривясь вытягивал вперёд сморщенные губы. В подозрительном недоумении она смотрела на хохочущих ребят и ждала, пытаясь уловить тайный смысл происходящего. Но только открытый весёлый добродушный ребячий смех летел ей в лицо!

Октябрь 2010 года
Санкт-Петербург.