Полупустая квартира. Осталось три дня. И я уже не переступлю порог твоего дома. Вот кресло, в котором ты любил сидеть. Я не сохранила его. Забрала только книги. Но пока мне отпущены эти три дня, я остаюсь здесь. Уснула в твоем глубоком кожаном кресле, листая страницы воспоминаний. Уснула, свернувшись калачиком. И очнулась от холода. Ночная прохлада гуляла сквозняком, шурша обрывками газет, поскрипывая форточкой. В темноте пошла за пледом. Хотела открыть дверцу шкафа, но рука скользнула в пустоте, коснувшись холодной стены. Заплакала. Опустилась на корточки. Закрыла лицо руками. По привычке. Привычка скрывать боль даже наедине с собой. Забыла, что зябну. Уселась на пол, поджав под себя ноги. Свет фонаря за окном, проникая в комнату, рисовал сумерки. Я вновь увидела звенящую пустоту. Окна непривычно обнажены, и казались огромными без штор. А на небе – ни звездочки. О чем мне было думать?
Рассвет розовыми бликами касался моих рук, как нежный любовник. Нежно-розовые, золотистые разливы на небе отвлекли меня, вытянув из скорлупы отчуждения. И я почувствовала едва уловимое дыхание жизни. Заварила кофе. Прошел час, и солнце залило светом комнату, воздух нагрелся, стало совсем жарко. Приняла душ. И бродя с чашкой из комнаты в кухню, обсохла. Завибрировал мобильный на подоконнике. Это был мой приятель. Не ответила. Вспомнила, как отец разливал чай, сидя за круглым столом. Вспомнила и закурила, стряхивая пепел в раковину. Я напишу рассказ, в котором все останется как прежде. Я напишу. Снова звонок. Никак не угомонится.
– Да.
– Ты где? Я везде ищу тебя?
– У отца.
– Не понял?
– В его квартире.
– А что там делать? Поехали, отдохнем!
– Куда?
– Да хоть на дачу. Поплаваем. Жара какая. Разве не хочешь? Что молчишь?
– Не хочу.
– Кто там у тебя?
– Никого.
– А если проверю?
– Не пущу.
– Сдурела?
Через полчаса он уже звонил в дверь. Я, молча, сидела в кресле. Прошло еще десять минут, и он сигналил из автомобиля. Мне надоело, и я позвонила ему.
– Люди чем виноваты?
– Открой, и все будут довольны.
– Поднимайся.
Приоткрыв дверь, вернулась в комнату, и села в кресло.
– Какая ты, – глядя на меня, обнаженную, он на мгновенье замер. Потом присел у ног. Поглаживал их, чуть наклонив голову. Поцеловал коленку, прижался щекой, проведя рукой до бедра. И посмотрев на меня, остановился, поймав на себе безразличный взгляд. Оттолкнув мои ноги, сел на пол и закурил, глядя в окно. Я же смотрела прямо перед собой, в стену.
Он не стал говорить со мной. Это было не похоже на него. Докурив, он встал и ушел. И я была благодарна ему. Мне даже хотелось сказать что-то приятное, но не найдя сил, промолчала.
Растянувшись на полу, я уснула. И только поздним вечером отрыла глаза. Странно, что мне не приснился сон. Натянув шорты, пошла на кухню заваривать чай. От кофе и сигарет уже болел желудок. И я жадно выпила три чашки. К ночи стало прохладнее. Усевшись в кресле по-турецки, в темноте, пыталась о чем-то думать. Но стоящий в душе ком сковывал чувства и мысли. Хотелось освободиться от опустошающей тоски. Не выходило. Одевшись, вышла на улицу. В магазине взяла салаты с кальмарами, оливье, нектарины и мартини. И еще купила постельное белье. Вернувшись домой, вымыла полы. Приняла душ, расстелила пододеяльник подле кресла. И устроила себе "завтрак на траве". От мартини захмелела и расслабилась. И летняя теплая ночь показалась прекрасной как раньше. Пустота в квартире больше не давила. Завернувшись в простыню, села на подоконник и закурила. Не хватало только свечей. Забыла купить. А впрочем, я их представлю. Много-много свечей, расставленных на полу, мерцают чарующим светом. И мне хорошо. Мне очень хорошо.
– Марк, я вижу тебя. Ты здесь, – говорила я себе. – Ты не сердишься на меня?
– За что? – подумала, он спросит меня.
– Не смогла уберечь твой дом. Все продала. Даже на кресло покупатель нашелся.
– А как иначе? Как иначе я мог помочь вам? Тебе… маме…
– Я пыталась насколько могла сохранить…
– А как в войну? Был дом, и нет его. Так и сейчас. Разве это не война?
– Этих денег хватит, чтобы…
– На твоем месте я бы сделал то же.
– Понимаешь, Марк, у меня такое чувство, будто связь времен прервалась.
– Всему когда-нибудь приходит конец. Империи исчезают... Я знал, что наш род закончится на тебе. Мужайся.
– Подожди, не уходи. Ты не договорил…
– Магда, девочка моя, мужайся. Тебя ждет одинокая старость.
– Я слышу, отец. Я и сама это чувствую. Молись обо мне там… Уже светает. Прощай…
5-6 ноября 2010