(Рис. 14. Закон вероисповедальной дополнительности
1, 2, 3, 4, 5 – состояния духовного кризиса;
6, 7, 8, 9 – состояния идеологического перелома)
§ 2. Синергетические основания религиозного мышления
Теперь наша задача состоит в том, чтобы посмотреть, что нового может дать синергетическая теория идеологии для анализа сущности религиозного мышления и религии вообще. Уже сами латинские термины religio и religare обращают наше внимание на связь, существующую между традиционными понятиями «божество» и «идеал»[240]. С одной стороны, всякий идеал для своих последователей окружен ореолом «святости» (есть нечто, не подлежащее критике ни при каких обстоятельствах). С другой стороны, «божество» есть, согласно одному из определений, «предел совершенства». Отсюда, казалось бы, можно сделать вывод, что если идеал = «божество», то подобное высказывание допускает обращение: «божество» = идеал. На правомерность такого обращения указывают термины religio = святыня и religare = связывать. Действительно, всякий общезначимый идеал есть некоторая святыня, которая связывает ее почитателей в целостное сообщество, готовое к совместным («синергийным») действиям в соответствии с моральными нормами, диктуемыми этим идеалом. Соответственно вера в божество совпадает с верой в идеал, а жертва божеству – с жертвоприношением во имя реализации идеала. Поэтому самое общее и точное понятие идеологической веры состоит в следующем: идеологическая вера – это такое психическое состояние человека, когда ему кажется, что его поступок соответствует его идеалу[241].
Однако именно идеология как учение об идеале показывает, что нельзя отождествлять такие понятия как «святое» и «сверхъестественное». Не все сверхъестественное (выходящее за пределы применимости принципов детерминизма и рациональности[242]) является святым, но и не всякое святое связано со сверхъестественным. История мировой культуры свидетельствует о существовании двух существенно различных типов идеала – светские (нерелигиозные) и несветские (религиозные). Примером первых являются идеалы либеральный, анархистский, социалистический, коммунистический, нацистский и др.; примером вторых – иудаистский, христианский, исламский, буддистский, индуистский, конфуцианский и др. Религиозные идеалы (в отличие от светских) связывают свое происхождение и реализацию со сверхъестественной реальностью. Эта реальность ассоциируется с представлением о сверхъестественной ценности и сверхъестественном человеке, создающем такую ценность. Можно сказать, что последователи религиозных идеалов приписывают своим идеалам (в отличие от последователей светских идеалов) сверхъестественный характер, необъяснимый научными методами и истолковываемый как результат иррационального «откровения».
Таким образом, сущность религии состоит в том, что ею является не всякая, а только такая идеология, которая приписывает идеалу сверхъестественный характер. Следовательно, религию нельзя ни противопоставлять идеологии, ни просто отождествлять с последней. Другими словами, религия – это учение о религиозном идеале[243].
а) Религиозный идеал и принцип детерминизма
История мировой культуры убедительно показывает, что потребность в религиозном идеале возникает тогда, когда светский идеал отказывается служить, т.е. когда жизненная ситуация становится безысходной (полное бессилие человека перед лицом противостоящей ему естественной реальности); другими словами, когда избавиться от беды («спастись») путем преобразования естественной реальности с помощью известных объективных законов становится невозможным. Для спасения требуется нарушение некоторого известного закона. Например, закона тяготения при выпадении человека с самолета. Но явление, обусловленное одним законом, может быть скомпенсировано контрявлением, связанным с другим законом. Например, образованием в соответствии с законом движения сплошной среды мощного вертикального потока воздуха, замедляющего падение и делающего его безопасным (подобным спуску с парашютом).
В общем случае ситуация такова: любое неблагоприятное явление, связанное с действием одного закона, может быть нейтрализовано контрявлением, связанным с действием другого закона. В повседневной жизни подобные ситуации называются «чудесным спасением», или просто «чудом». Таким образом, требование религиозного идеала (спастись в безвыходной ситуации) может быть практически выполнено лишь при условии возникновения парадоксальной ценности – парадоксального сочетания (синтеза) противоположных свойств или действий. Например, внезапной потери капитала на фондовом рынке и получения неожиданного наследства; угрозы террористического взрыва и неисправности часового механизма, ответственного за взрыв; отравления пищи и появления противоядия, нейтрализующего яд; и т.п. С житейской точки зрения суть «чуда» состоит именно в том, что в одном событии различные законы одновременно нарушают друг друга. Реализация религиозного идеала всегда связана с образованием парадоксальной ценности. Но парадоксальная ценность предполагает выход за рамки известных законов. С точки зрения этих законов она означает кризис детерминизма (детерминистский коллапс). «Чудо» по определению, есть сверхъестественное явление, т.е. явление, не подчиняющееся объективным законам. Еще Юм писал, что было бы настоящим чудом, если бы кусок металла сам собою повис в воздухе (безо всякой вещественной подпорки). Как известно, согласно исламской легенде, гроб Магомета после его смерти сам собою висел в воздухе.
Теперь становится понятным, почему достаточно развитый (зрелый) религиозный идеал обязательно предполагает существование сверхъестественной реальности: создавая парадоксальную ценность, она нарушает известные объективные законы, которым подчиняется естественная реальность. В этой ситуации любой естественный человек бессилен чем-либо помочь себе и другим и для такой помощи требуется сверхъестественный человек. Без перехода от веры в естественного человека (компонентами которой являются вера в себя и вера в других людей) к вере в сверхъестественного человека в такой ситуации ни о каком спасении естественного человека не может быть и речи.
В отличие от религиозного идеала светский идеал дает совершенно иную интерпретацию описанной выше парадоксальной ценности как средства спасения. Если естественная реальность качественно неисчерпаема и, следовательно, предполагает неисчерпаемость объективных законов, тогда понятие «чуда» становится относительным: явление, не укладывающееся в рамки известных законов, может подчиняться некоторому новому (пока неизвестному) закону. В этом случае и кризис детерминизма оказывается временным и потому относительным: модификация известного закона и переход к детерминизму нового типа лишают «чудесное» таинственного ореола и делают его рационально объяснимым[244]. Например, тело, движущееся в замкнутом помещении с кинетической энергией, недостаточной для преодоления сопротивления стенок, не может покинуть помещение без нарушения законов классической механики, но может сделать это в рамках законов квантовой механики (т.н. туннельный эффект, который является настоящим «чудом» с точки зрения классической механики). Таким образом, светский идеал (в отличие от религиозного) связывает парадоксальную ценность («якорь спасения») не с отказом от детерминизма, а с модификацией последнего (в смысле дальнейшего развития и обобщения). Возможность открытия нового объективного закона и его практическое применение для спасения от разных бед делает непоколебимой ту веру во всесилие естественного человека, которая характерна для светского идеала[245]. Возникает вопрос: почему существуют два типа столь альтернативных идеалов как религиозный и светский? Каждый из них имеет множество разновидностей, но различия между разновидностями в рамках одного типа (например, между христианским и исламским, если речь идет о разновидностях религиозного идеала; или коммунистическим и нацистским как разновидностях светского идеала) несравнимо меньше, чем различия между типами. Это тем более кажется странным, если учесть, что разница между религиозным и светским идеалом, вообще говоря, относительна: каждому светскому идеалу (если при объяснении парадоксальной ценности отказаться от детерминизма) можно придать религиозную форму, а каждому религиозному (вводя новый вид детерминизма) – светскую[246].
б) Дифференциация и интеграция религиозных идеалов. Еретические и экуменические тенденции
Ответ на поставленный вопрос следует искать именно в законе самоорганизации (дифференциации и интеграции) идеалов, который, как это показано в СФИ, является краеугольным камнем синергетической теории идеологии. В метафорической форме суть этого закона прекрасно выражена в словах: «Тайна дифференциации и слияния воедино есть величайшая мистерия и красота бытия» (Е. Рерих)[247]. Хотя для ортодоксального религиозного мышления характерно догматическое «замораживание» религиозного идеала (фиксация его в том виде, в котором он существует со времени своего появления) тем не менее, в реальной истории ситуация выглядит иначе. Идеалы ведут себя подобно живым существам, имея периоды зарождения, расцвета, застоя и упадка. Многообразие идеалов образует своеобразный идеологический хаос, в котором видное место принадлежит религиозному хаосу. В недрах этого хаоса тоже скрыта некая тайна: формирование набора новых религиозных структур, из которых со временем вырастают новые религиозные учения. Другими словами, в недрах религиозного хаоса могут иметь место своеобразные религиозные бифуркации. С одной стороны, идеалы подвержены «еретическим» тенденциям, т.е. разным интерпретациям, в той или иной степени расходящимся с первоначальной[248]. Отсюда расщепление религиозных учений на разные конфессии. В первом приближении христианство расщепляется на католичество, православие и протестантизм; ислам – на суннизм, шиизм и суфизм; буддизм – на хинаяну, махаяну и ваджраяну; индуизм – на шиваизм, вишнуизм и кришнаизм и т.д. и т.п. С другой стороны, этому процессу дифференциации религиозных идеалов противостоит т.н. «экуменическая» тенденция – объединение разных религиозных учений в единое учение (сближение, синтез, унификация). Примером подобной тенденции может служить формирование такого нового религиозного учения как бахаизм на основе синтеза некоторых черт ислама, иудаизма и христианства (ближневосточный экуменический узел); неоконфуцианство на основе объединения конфуцианства, буддизма и даосизма (дальневосточный экуменический узел); «дин-и-илахи» – попытка создания в Индии XVI века императором Акбаром универсальной религии, объединяющей некоторые черты религий не только Ближнего, но и Дальнего Востока (в частности, ислам, христианство и индуизм) (вселенский экуменический узел). Символом такого синтеза и памятником этой амбициозной попытки является знаменитая колонна в «Философском зале», около которой на троне восседал Акбар в его новой столице (ныне «мертвый город» Фатихпур-Сикри в Индии).
Итак, рассматривая любые идеалы в контексте закона их самоорганизации (чередования дифференциации и интеграции, идеологического хаоса и идеологического порядка), синергетическая теория идеологии показывает, что любые идеалы (независимо от их светского или религиозного характера и от первоначальных успехов в их реализации) рано или поздно терпят крушение. Это значит, что терпят крушение связанные с ними способы спасения людей от житейских невзгод и, следовательно, любые идеалы не могут быть реализованы полностью. Только когда речь идет о религиозных идеалах, их крушение бывает менее очевидным в виду того, что ситуация здесь маскируется отказом от строго рационального анализа исторических фактов. Тем не менее, хорошо известна история крушения католического идеала во Франции в конце XVIII века и православного в России в начале ХХ века. Однако одним из самых выразительных примеров катастрофы, постигшей христианский идеал (в его схватке с исламским идеалом), была знаменитая битва при Хиттине 4 июля 1187 года на поле у подножия горы Блаженств на севере Палестины, на которой Христос, согласно Евангелию, произнес свою Нагорную проповедь. Хотя войско крестоносцев в качестве защитного идеологического символа несло величайшую христианскую святыню – тот самый крест, на котором Христос был распят на Голгофе,– крестоносцы не только были разгромлены наголову, но и крест был превращен в груду щепок. Причем некоторые из этих щепок позднее стали предметом позорных торговых сделок.
Крушение идеалов в ходе их борьбы с альтернативными идеалами, противодействующими их реализации, отнюдь не означает, что такая борьба является совершенно безрезультатной и бессмысленной. Как следует из закона самоорганизации идеалов, результатом борьбы является метаидеализация, выделяющая из идеалов то общее (общечеловеческое), что они имеют, и воплощающая это общее в реальности. Таким образом, в результате взаимодействия («борьбы») разных идеалов возникает стремление человечества к глобальному (т.е. в планетарном масштабе) идеологическому единству, но через потенциально бесконечное региональное идеологическое разнообразие. Вот почему так важен сравнительный анализ разных религий и почему такой глубокий смысл заключен в известном изречении, приписываемом Гете: «Тот, кто знает только одну религию,– тот не знает ни одной».
Но общечеловеческий («абсолютный») идеал может сформироваться и постепенно реализоваться только при условии полноты диверсификации (разнообразия) региональных идеалов. Такая полнота, в свою очередь, возможна только при условии их растущей поляризации, т.е. роста различий до степени противоположности. Например, признание троичности Бога в христианстве и ее отрицание в иудаизме и исламе. Очевидно, что диверсификация идеалов может быть завершена лишь тогда, когда их поляризация достигнет своего предела (апогея). А таким пределом является различие между религиозным и светским идеалом (независимо от конкретных разновидностей этих идеалов). Но для того чтобы потенциально бесконечное региональное разнообразие могло превратиться в глобальное единство, требуется еще стабилизация взаимосвязи этих противоположностей, т.е. взаимозаменяемость религиозного и светского идеалов. Это единство поляризации и стабилизации получает конкретное воплощение в хорошо известном из истории эмпирическом законе вероисповедальной дополнительности (рис. 14).
Из этой схемы видно, что религиозный и светский идеалы, с одной стороны, взаимоисключают[249], а с другой – предполагают друг друга. Рост веры в естественного человека приводит к падению веры в сверхъестественного человека. Но по достижении некоторого критического значения (характеризуемого в повседневной жизни как «духовный кризис») наступает перелом и тогда падение веры в естественного человека (в частности, в собственные силы) закономерно приводит к росту веры в сверхъестественного человека. Но тоже только до определенного состояния, по достижении которого начинается обратный процесс. Таким образом, взлеты и падения как светских, так и религиозных идеалов проявляются во взаимной передаче друг другу своеобразной эстафеты «смысла жизни».
Яркой иллюстрацией указанной закономерности является эволюция духовного состояния крупных политических лидеров, оказывающих большое влияние на ход всемирной истории. Так, 23 июня 1812 г. перед началом вторжения наполеоновской армии в Россию произошло одно с первого взгляда малозначительное событие, которое, однако, было воспринято современниками как зловещее предзнаменование будущего поражения[250]. Когда император верхом на своей знаменитой белой лошади объезжал готовую к походу Великую Армию, внезапно ему перебежал дорогу заяц и испуганная лошадь опрокинула седока. Наблюдатели восприняли этот эпизод как грозное предостережение, посылаемое сверхъестественной реальностью. Тем не менее, Наполеон так был уверен в своих силах, что не отказался от первоначального решения. Очевидно, что вера в естественного человека в этом случае подавила веру в возможность сверхъестественного вмешательства.
Спустя столетие (в июле 1942 г.) кто-то из военных в окружении Гитлера обратил внимание на близость дат вторжения в Россию в 1812 г. и 1941 г. и на сходство в поражении армии Наполеона зимой 1812 и армии Гитлера зимой 1941. Указанное обстоятельство тоже было истолковано как грозное предзнаменование будущего поражения. Но опять-таки после успехов немецких войск в летнюю кампанию 1942 г. к Гитлеру вернулась вся его былая самоуверенность, и он решил продолжать наступление, презрительно посмеиваясь над человеческими предрассудками[251].
Но тот же политический лидер после тяжелых поражений, связанных с его первоначальными идеологическими установками, обычно впадает в такой мистический транс, который характерен для фанатического последователя соответствующего религиозного идеала. Нечто подобное произошло с Наполеоном. После того как на смену победам пришли поражения и он оказался в заключении на о. Св. Елены, от его симпатий к светским идеалам (навеянным Французской революцией XVIII в. с ее «Культом Разума») не осталось и следа и он стал ревностным христианином[252].
Итак, любая религиозная доктрина как учение о некотором религиозном идеале (вместе с его моральными нормативами) подвержена эволюции, отражающей закон самоорганизации идеалов. Эта самоорганизация проявляется в дифференцирующих и интегративных тенденциях, которым подвергаются идеалы, независимо от сопротивления, оказываемого этой эволюции фанатическими последователями соответствующего идеала (борьба религиозной ортодоксии с религиозным реформизмом). Включение религиозных идеалов в сферу действия указанного закона приводит к существенно новому подходу к традиционной проблеме спасения человеческой личности, которая, как мы видели, находится в центре религиозного мышления.
в) Синергетическая интерпретация понятий «рая» и «ада»
Такие расплывчатые и шаткие понятия как «рай» и «ад», которые длительное время казались плодом совершенно произвольных схоластических спекуляций, в свете СФИ приобретают достаточно ясный и строгий научный и в то же время глубокий философский смысл. Поскольку смена поколений ведет к смене относительных (частночеловеческих) идеалов (в результате взаимодействия друг с другом как в форме соперничества, так и сотрудничества), конечным итогом этой смены является формирование и постепенная реализация «абсолютного» (общечеловеческого) идеала. Смысл борьбы частночеловеческих идеалов и состоит в «вышелушивании» из различных идеалов того общего инвариантного начала, которое в них содержится. Это начало преодолевает противоречие между хаосом и порядком, свободой и ответственностью[253], правами и обязанностями. Другими словами, между индивидуумом и социумом, тягой к культу свободы (анархизму) и культу порядка (тоталитаризму). Согласно СФИ материальное воплощение общечеловеческого идеала есть предельное состояние культурного развития человечества – т.н. глобальный аттрактор (суператтрактор). Будучи полным воплощением общечеловеческого идеала, обобщающего всевозможные частночеловеческие идеалы, формирующиеся в ходе всемирной истории, он, по определению, является «пределом совершенства». Поэтому его воплощение в реальной действительности дает абсолютную ценность. Но такая ценность, будучи абсолютно устойчивой, не подлежит «бренности бытия». Поэтому с точки зрения СФИ именно понятие суператтрактора придает научный смысл понятию «рая».
Необходимым и достаточным признаком объективного «райского» состояния оказывается достижение полной гармонии между хаосом и порядком, а следовательно, свободой и ответственностью. Это равносильно слиянию всех индивидуальных идеалов с общечеловеческим идеалом, достижению полного идеологического единства и устранению почвы для любых идеологических конфликтов. На традиционном религиозном языке такое состояние человеческого сознания, при котором исчезает различие между сознанием индивидуальным и общечеловеческим, называется «слиянием индивидуальной души с мировой душой»[254]. Следовательно, понятие суператтрактора содержит не только объективную, но и субъективную составляющую рая в традиционном понимании. Именно потому, что суператтрактор есть материальное воплощение абсолютного идеала, в нем достигается полное единство райского состояния в объективном и субъективном смысле[255].
Поскольку рай в синергетическом смысле в принципе возможен в материальном («земном») мире, синергетическая интерпретация рая в образе суператтрактора чем-то напоминает уже не религиозные, а утопические интерпретации рая (в рамках светских идеалов)[256]. Но в отличие от традиционных социальных утопий понятие суператтрактора не есть продукт умозрительного произвола. Оно является следствием закона суперотбора, осуществляющего суперменeз[257] – формирование сверхчеловека и сверхчеловечества (материальное воплощение абсолютного идеала человека и абсолютного идеала человечества). Смысл истории заключается, следовательно, не в простом выживании человечества и не в безудержном росте его материального благосостояния, а именно в суперменезе (движении в «земной» рай, как в утилитарном, так и в духовном смысле). Но поскольку реализация любых частночеловеческих идеалов, устраняя одни социальные противоречия, неизбежно порождает новые, постольку возникает потребность в новых идеалах. Стало быть, процесс реализации частночеловеческих идеалов, а следовательно, формирование на их основе общечеловеческого идеала и его реализация, приобретает потенциально бесконечный («асимптотический») характер – постоянное приближение к воплощению этого идеала и в то же время постоянное дистанцирование от него. Такая ситуация, может быть метафорически описана как «достижимость недостижимого»[258]. Следовательно, суператтрактор своеобразно сочетает в себе черты не только объективного и субъективного, но также «земного» и «небесного» рая.
Поскольку положительная духовность предполагает служение общечеловеческому («абсолютному») идеалу, а воплощение такого идеала в реальности соответствует достижению «предела совершенства» в культурном развитии человечества (суператтрактора), то возникает вопрос: в какой степени вера в абсолютный идеал (и в абсолютную ценность) возвращает нас к старой концепции «земного рая» как путеводной звезды для всего человечества?
Известно, что одной из центральных идей марксизма было отождествление абсолютного идеала с коммунистическим идеалом и интерпретация реализации этого идеала как воплощения древней мечты о земном рае. В год триумфальной победы марксизма в России (1917) один из первых и наиболее выдающихся марксологов П.И.Новгородцев в своей фундаментальной монографии «Об общественном идеале»[259] подверг социальную философию марксизма сокрушительной критике, имея в виду прежде всего марксистскую концепцию возможности построения коммунистического общества и, следовательно, достижения земного рая (в его марксистском понимании) в конечный исторический срок.
Характерно, что в то время большинство критиков марксизма критиковали не эту цель, а предложенные Марксом средства для ее достижения, Новгородцев же не ограничился критикой средств, а направил главный удар в самое сердце марксистской теории – учение о цели коммунистической революции. Он первым поставил задачу исследовать природу абсолютного идеала и показал недопустимость отождествления этого идеала, с каким бы то ни было относительным (частночеловеческим) идеалом.
Однако дальше этого он не пошел. Подойдя вплотную к проблеме взаимоотношения относительного и абсолютного аспектов в развитии социальных идеалов, он не смог раскрыть очень тонкую и глубокую связь, существующую в истории между взаимодействием («борьбой») относительных идеалов и формированием в результате этого взаимодействия абсолютного идеала. Его слова «я признал неизбежную замену конечного совершенства началом бесконечного совершенствования» с точки зрения синергетического историзма свидетельствует о том, что он вплотную приблизился к открытию закона самоорганизации социальных идеалов, но не смог сделать последний шаг: вместо «замены конечного совершенства началом бесконечного совершенствования» дополнить последовательность попыток конечного совершенствования человеческого общества началом его бесконечного совершенствования. Более того: считая недопустимым отождествление абсолютного идеала с любым относительным идеалом и справедливо упрекая Маркса за такое отождествление, он сам допустил аналогичную методологическую ошибку, отождествив в конце жизни абсолютный идеал с христианским идеалом.
Теперь, смотря на эту критику т.н. «утопии» земного рая с позиций СФИ становится понятным, что проблема корректной оценки любой «утопии» земного рая выглядит гораздо более сложной, чем это казалось в 1917 году. Те, кто верил в достижимость земного рая в конечный срок, действительно ошибались: из СФИ следует безусловная невозможность подобного сценария. Однако в той же степени ошибались и те, кто полагал, что если земной рай недостижим в конечный срок, то он недостижим вообще. С точки зрения синергетического историзма существует еще и третий (промежуточный) сценарий, о существовании которого теоретики досинергетической эпохи не подозревали. Это возможность достижения земного рая в бесконечный исторический срок. Такая возможность гарантируется существованием суператтрактора и потенциально бесконечным приближением социума к этому пределу[260].
Таким образом, синергетическая интерпретация понятия земного рая на основе понятия суператтрактора, осуществляя парадоксальный синтез конечности и бесконечности, лишает тем самым это понятие традиционно приписываемому ему некоторыми теоретиками и многими обывателями утопического характера и придает ему вполне реалистический смысл. Более того: СФИ показывает, что приписывание понятию земного рая утопического характера теоретически несостоятельно, а практически вредно и даже опасно. Теоретически оно несостоятельно потому, что делает исторический процесс лишенным какого бы то ни было объективного смысла, а практически вредно по той причине, что освобождает действующих лиц этого процесса от оптимистической установки в их деятельности не только в краткосрочной, но и в долгосрочной перспективе. Последнее происходит из-за того, что любые жертвы, приносимые участниками исторического процесса на алтарь истории, не могут быть оправданы (полное крушение клиодицеи, т.е. «оправдания» истории, о которой речь пойдет дальше), а это значит, что не только история в целом, но и деятельность каждого человека в отдельности теряет не только в краткосрочной, но и в долгосрочной перспективе всякий смысл. В итоге нас ждет или гуманитарная катастрофа или (в лучшем случае) бессмысленный круговорот (ситуация белки в колесе).
Сравнительно широкая популярность концепции утопичности земного рая (после крушения соответствующего относительного идеала) объясняется той методологической ошибкой, которую допустили в свое время как Маркс, так и Новгородцев – отождествлением относительного идеала с абсолютным идеалом. В этом случае складывается впечатление, что периодическое крушение всех относительных идеалов эквивалентно окончательному крушению и абсолютного идеала. Но если абсолютный идеал не может быть реализован даже в бесконечной перспективе, тогда земной рай в принципе недостижим. Представление же о невозможности реализации абсолютного идеала даже в бесконечной перспективе очень удобно для обоснования и защиты двух историософских идей: а) действительной (а не мнимой) реальности небесного рая и б) мнимой (а не действительной) реальности земного ада (проблема теодицеи)[261].
Между тем, как это ни парадоксально звучит, с точки зрения СФИ реализация земного рая становится совершенно неизбежной, если мы признаем реальность земного ада. Окончательный вывод таков: дорога в действительный (земной) рай пролегает через действительный (земной) ад!
Однако еще любопытнее то обстоятельство, что понятие суперменеза одновременно подводит научную базу и под традиционное понятие ада. Так как никакая (даже ограниченная, относительная) ценность не существует без жертвенности (страдание, связанное с добыванием ценности, можно рассматривать как своеобразную плату за ценность)[262], то движение к суператтрактору в долгосрочной перспективе обходится человечеству очень дoрого. Хотя все «дорoги», создаваемые потенциально бесконечным множеством бифуркаций, с точки зрения синергетической философии истории ведут в «рай» (т.е. к суператтрактору), но все они связаны с бoльшими или меньшими жертвами. Образно говоря, можно сказать, что путь к суператтрактору усеян не только розами, но и шипами. Но это значит, что роль синергетического «ада» исполняет суперменез. Следовательно, синергетический ад отличается от ада традиционных религий, прежде всего тем, что он мыслится (в отличие от рая) не как некоторое стационарное состояние, а как процесс. Во-вторых, этот процесс имеет земное происхождение. В-третьих, он потенциально бесконечен, т.е. «мировое зло» на любом конечном отрезке истории полностью в принципе не устранимо.
Однако наряду с этими негативными аспектами в описании указанного процесса есть и позитивные: 1) движение к суператтрактору неизбежно и необратимо (это соответствует традиционному религиозному воззрению о неизбежности «конечной победы добра над злом»); 2) хотя полный отказ от любых форм социального зла, включая разные формы насилия, в будущем невозможен, тем не менее, должна происходить потенциально бесконечная глобальная минимизация зла из-за извлечения все более глубоких уроков из опыта самоорганизации человечества в предыдущие эпохи.
Характерно, что понятие ада как суперменеза тоже соединяет в себе моменты объективного и субъективного, а также «земного» и «небесного» толкования ада в традиционных религиях[263]. Новизна синергетического подхода к проблеме спасения особенно заметна, когда речь заходит с синергетическом взгляде на взаимоотношение рая и ада. Как ясно из изложенного, согласно традиционным религиозным идеалам, чтобы попасть в рай, человеку надо избежать ада. Напротив, с точки зрения синергетической философии религии, чтобы попасть в рай, надо пройти через ад(!). Человек, который никогда не болел, не поймет в полной мере прелести здоровья; кто никогда не голодал, не почувствует как следует вкуса хорошей пищи; кто никогда не жил в хижине, не испытает по-настоящему очарования жизни во дворце и т.д. и т.п. Суператтрактор как абсолютная ценность, естественно, требует абсолютной жертвы, символическое описание которой дают такие образы традиционных религий как чаша св. Грааля и чаша Будды[264].
Возникает вопрос: что нового вносит синергетическая философия религии в наше представление о конкретном способе решения проблемы спасения, т.е. наиболее эффективном способе достижения абсолютной ценности («рая»)? В традиционных религиях для спасения требуется праведное поведение (соблюдение его моральных норм). А чтобы отличить праведное поведение от неправедного, надо получить откровение (веру в определенный религиозный идеал), передаваемое последователям данного идеала особой харизматической личностью, называемой пророком. Но для того чтобы нормы праведного поведения имели абсолютный характер, необходимо, чтобы такой характер имело бы и откровение. А это возможно лишь в том случае, если пророк является «истинным» пророком, а такой может быть только один.
В синергетической философии религии дело обстоит иначе. Поскольку движение к суператтрактору осуществляется методом последовательных приближений, то пророков оказывается много[265]. Каждый представляет собой харизматическую личность, предлагающую своим последователям новый религиозный идеал. Этот идеал является частночеловеческим («относительным»), но он становится одной из ступеней приближения к общечеловеческому («абсолютному») идеалу. Следовательно, откровение, даваемое отдельным пророком, всегда относительно (соответствует взглядам и интересам ограниченного множества людей). Относительность откровения приводит к относительности и норм диктуемого этим откровением праведного поведения.
Поскольку движение к суператтрактору потенциально бесконечно, то и последовательность пророков оказывается потенциально бесконечной и открытой: последнего пророка не существует. Вместо «последнего» пророка появляется «последний»[266] человек, роль которого исполняет сверхчеловек (по определению, человек, соответствующий «абсолютному», т.е. общечеловеческому идеалу человека, обобщающему все частночеловеческие идеалы прошлого, настоящего и будущего).
Такой сверхчеловек является надежной опорой суператтрактора, поскольку суператтрактор есть сверхчеловечество, элементами которого являются пришедшие на смену обычным людям прошлых эпох будущие сверхлюди (руководствующиеся в своей деятельности не относительной, а абсолютной, т.е. общечеловеческой моралью). Сверхчеловек, будучи пределом совершенства в научно-техническом и этико-эстетическом отношении, в то же время не является и не может быть пророком: по достижении суператтрактора пророчествовать поздно; пророчества имеют смысл, пока суператтрактор еще не достигнут.
г) Синергетический подход к антиномиям религиозного разума
Мы обрисовали в общих чертах синергетическую философию религии. Возникает вопрос: что может дать эта философия для разрешения упоминавшихся ранее «антиномий религиозного разума» – проблемы теодицеи и проблемы толерантности?
Чтобы решить проблему теодицеи, надо выяснить, что является глобальным источником «мирового зла». Для этого вначале следует рассмотреть деятельность естественного человека, пытающегося реализовать свой социальный идеал. Как выглядит ответственность такого человека за совершаемые им действия? Здесь надо различать три случая: 1) зло, причиняемое природными катаклизмами; 2) зло, связанное с жертвами, приносимыми носителями других идеалов; 3) зло, связанное с жертвами, приносимыми данным идеалом. Очевидно, что за первое и второе зло наш естественный человек никакой ответственности не несет. Вся его ответственность сводится к реализации собственного идеала. Но здесь с ним происходит некий казус: дело в том, что с точки зрения его идеала все жертвы, необходимые для его реализации, являются не злом, а добром (!). Ведь без них данный идеал никогда не сможет воплотиться в действительность и будет практически мертв. А различие между злом и добром определяется моральными нормами, диктуемыми данным идеалом. Все поступки, соответствующие этим нормам, с точки зрения данного идеала являются «добром». А без жертвоприношения во имя идеала нельзя обеспечить воплощение в жизнь как самого идеала, так и диктуемых им моральных норм.
Теперь представим себе взаимодействие множества людей, стремящихся реализовать различные идеалы. В общем случае некоторые из этих идеалов будут совпадать, а некоторые отличаться. Если различие дойдет до противоположности, то появятся альтернативные идеалы. Реализация одного будет мешать реализации другого. Тогда возникает идеологический конфликт и обусловленная им борьба не только на словах, но и на деле. Идеологические противники становятся злейшими врагами по той причине, что они мешают реализовать идеалы друг друга и, тем самым, «ущемляют» представления друг друга не о каких-то пустяках, а о таком важнейшем вопросе как «смысл жизни». Каждый будет стремиться одержать победу и для этого будет увеличивать масштаб своих жертвоприношений. Именно соревнование жертвоприношений на почве альтернативных идеалов становится конечной причиной «мирового зла», ибо именно оно ведет к неизбежному и неограниченному росту жестокости в социальных взаимоотношениях[267]. Трагедия человеческого существования состоит в том, что, как это ни парадоксально, на фоне идеала даже крайние формы жестокости с точки зрения этого идеала становятся привлекательными, так как они совершаются ради него. Выдержать любые страдания и заплатить своей жизнью за высшую ценность – это всегда звучало в истории очень героично, возвышенно и романтично. Заставить другого принять наш идеал и жить по его правилам – такое искушение не оставляло в покое ни одного идеологического фанатика.
Итак, с точки зрения СФИ причиной появления мирового зла и его живучести является самоорганизация социальной реальности, содержащая в себе в качестве одной из своих компонент закон самоорганизации (дифференциации и интеграции) социальных идеалов. Но это значит, что проблема теодицеи сводится к проблеме клиодицеи. Последняя, однако, отнюдь не требует «оправдания» истории с точки зрения морали, диктуемой каким-либо частночеловеческим идеалом[268]. Речь идет не о моральной оценке исторических событий с позиций какого-то частночеловеческого идеала, а о научном объяснении этих событий с точки зрения объективных закономерностей, которым они подчиняются. Причем эти закономерности являются результатом стихийного взаимодействия максимально свободных волеизъявлений. Итак, зло в социальной жизни неустранимо, ибо неустранима борьба идеалов и провоцируемое ею состязание жертвоприношений. Отказаться от этой борьбы нельзя, ибо нельзя отказаться от идеалов, не возвращаясь в животное состояние. Но зло можно бесконечно минимизировать, сокращая масштабы борьбы из-за сближения относительных идеалов благодаря их стремлению к абсолютному идеалу.
Посмотрим теперь, какое решение получает с точки зрения синергетической философии религии проблема толерантности (веротерпимости разных религиозных учений). Как мы уже отмечали, в основе этой проблемы лежит предположение о несовместимости «истинной» и «ложной» веры.
Синергетическая теория идеологии показывает, что в основе разграничения «истинной» и «ложной» веры лежит смешение таких понятий как «истина» и «идеал». Так как истина – это соответствие знания объекту, а идеал – соответствие знания желанию субъекта, то между истиной и идеалом существует принципиальное различие (истина – знание о сущем, а идеал – о дoлжном). Поэтому идеал не только не совпадает с истиной, но даже в некотором смысле ей противоположен (будучи ее «искажением» или «деформацией»). Но он не совпадает и с заблуждением, поскольку он не отклоняется от желания, а соответствует желанию. Тем не менее, для обоснования идеала нередко употребляется такая терминология, которая ошибочно сближает его с истиной («подвижническая» истина, «правда жизни», «истина веры» и т.п.)[269]. Подвижническую «истину», с которой имеет дело религия, обычно противопоставляют «познавательной» (обычной) истине, являющейся конечной целью науки и только науки. Идеал (подвижническая «истина») требуется для раскрытия «смысла жизни», который наука не раскрывает[270]. Следовательно, идеология вообще (а религия как особая разновидность идеологии) в отличие от науки занимается не истиной, а идеалом. Неизменный спутник идеала есть идеологическая вера, т.е. такое психическое состояние человека, когда ему кажется, что его поступки соответствуют его идеалу. Поэтому любая религиозная вера связана не с истиной, а с идеалом. Стало быть, деление веры на «истинную» и «ложную» основано на смешении понятий истина и идеал. Если такое смешение недопустимо, то религиозная вера находится «по ту сторону истины и заблуждения» и деление веры на «истинную» и «ложную» совершенно несостоятельно.
Какая путаница понятий возникает из-за подобного разграничения, очень выразительно показывают высказывания на этот счет некоторых известных исторических деятелей. Так, Наполеон, будучи уже на о. Св.Елены, произносит следующий панегирик в честь Библии и содержащегося в ней христианского идеала: «Кто если не Бог, мог создать ... этот идеал совершенства (В.Б.), одинаково исключительный и оригинальный, в котором никто не может ни критиковать, ни поправить, ни исключить ни одного слова – книгу, отличную от всего того, что существует, совершенно новую по сравнению с предшествующими и последующими»[271]. Абсолютизация христианского идеала и христианской веры здесь совершенно очевидна. Однако в другом месте тот же Наполеон без тени смущения заявляет: «Если это и не истинная религия (В.Б.), в ней простительно заблуждаться (В.Б.), ибо все это велико и достойно Бога»[272].
Столетие спустя, в самый разгар Второй Мировой войны из ставки «Волчье логово» в Центральной Европе слышатся совсем другие слова: «Библия способствовала духовной деградации немецкого народа»; «немцы помутились в уме из-за перевода Библии на немецкий язык»[273]. Высказавшись столь резко по поводу христианского вероучения, Гитлер продолжает свои идеологические изыскания следующим образом: «Человек, придерживающийся ложной веры (В.Б.), выше того, кто вообще ни во что не верит»[274]. Тем не менее, он противопоставляет христианскому идеалу нацистский (превращение человечества в идеальное расовое общество, очищенное от всех «неполноценных» расовых элементов): «У меня шесть дивизий СС, ни один из этих солдат не ходит в церковь и, тем не менее, они со спокойной душой идут на смерть»[275]. Для этих людей священной книгой вместо Библии становится нацистский трактат «Моя борьба».
Синергетическая теория идеологии показывает не только ошибочность применения к вере понятий истины и заблуждения, но и серьезную социальную опасность такого применения. Абсолютизация своего религиозного идеала ведет к нетерпимости в отношении других идеалов, что способствует росту идеологической напряженности и приводит, в конечном счете, к острым религиозным конфликтам. Между тем, несовпадение истины и идеала делает понятным, почему истина одна, а идеалов много; почему монизм истины прекрасно уживается с плюрализмом идеалов. Монизм истины в науке не допускает компромисса между истиной и заблуждением. Напротив, плюрализм идеалов в сфере идеологии не только допускает мирное сосуществование разных вероучений, но и компромиссы между ними разного толка, вплоть до их интеграции и всеобъемлющего синтеза. Оказывается, что только благодаря самоорганизации религиозных идеалов (их дифференциации и интеграции) можно преодолеть идеологические противоречия и возникающие на их почве идеологические конфликты.
В проблеме религиозной веротерпимости следует различать два аспекта: 1) веротерпимость в сфере культовых действий; и 2) веротерпимость в области религиозной догматики. Первая предполагает возможность достижения культового компромисса; вторая – компромисса догматического. Естественно, что достижение первого гораздо проще, чем второго. Примером первого может служить раздел территории Храма Гроба Господня в Иерусалиме между шестью религиозными общинами (включая как православных, так и католиков). Несмотря на то, что этот компромисс был достигнут давно, он не исключает спорадических вспышек острого недовольства друг другом, доходящего до физических потасовок не только между простыми верующими, но и между священнослужителями[276].
Действительный компромисс между разными конфессиями может быть достигнут только при переходе от компромисса культового к компромиссу догматическому, т.е. при сближении их религиозных идеалов. В этом случае речь идет фактически об экуменическом движении навстречу друг другу. Практически это означает уступки друг другу в каких-то идеологических нормативах. Например, одним из важнейших догматических разногласий между католичеством и православием является т.н. проблема филиокве (filioque) – вопрос о том, исходит ли Св. Дух только от Бога-отца, как полагают православные христиане, или же одновременно от Бога-отца и от Бога-сына, как считают католики. В этом случае компромисс в принципе возможен, например, в форме допущения, что первое справедливо до Рождества, а второе – после Рождества. Более того возможен компромисс даже в более фундаментальных разногласиях по поводу троичности Бога. Как известно, христиане признают эту троичность, а иудаисты и мусульмане категорически ее отвергают, считая ее пережитком язычества. Аналогично проблеме филиокве, здесь можно допустить, что троичности нет до Рождества, но она появляется впоследствии.
Таким образом, только сближение религиозных идеалов и их синтез делают компромисс в сфере культовых действий действительно прочным, ибо в этом случае культовые разногласия теряют идеологическую основу. Следовательно, подлинная веротерпимость возможна только в том случае, если появляется сознание того, что идеал не совпадает с истиной. Компромисс невозможен только между истиной и заблуждением, но вполне возможен между идеологическими установками, находящимися «по ту сторону истины и заблуждения».
Итак, принцип толерантности в области религиозных учений может быть реализован только при условии отказа от отождествления идеала с истиной и от понятий «истинной» и «ложной» веры. В действительности вера бывает не «истинной» или «ложной», а гуманистической или антигуманистической. Гуманистические идеалы требуют полной гармонии (соответствия, согласованности) свободы и ответственности, а следовательно, прав и обязанностей, в основе которой лежит гармония между хаосом и порядком. Напротив, антигуманистические идеалы стремятся к нарушению такой гармонии – «перекосу» социальной системы либо в сторону хаоса (анархистские идеалы – односторонний культ свободы), либо порядка (тоталитарные идеалы – односторонний культ ответственности). Таким образом, важнейшее различие между гуманистическими и антигуманистическими (экстремистскими) идеалами состоит в том, что первые содействуют формированию и реализации общечеловеческого идеала глобального гуманизма, а вторые этому противодействуют. Поэтому принцип толерантности, естественно, относится не ко всяким, а только к гуманистическим идеалам. Из сказанного выше следует, что религиозная вера находится «по ту сторону истины и заблуждения», но не «по ту сторону добра и зла». Если теперь кратко резюмировать содержание этого раздела, то можно придти к следующему выводу. Синергетическая теория идеологии позволяет преодолеть «антиномии религиозного разума» таким способом, который до сих пор не использовался ни в истории религии, ни в истории философии. Тем самым, показано, что синергетический подход может иметь эвристическое значение не только по отношению к науке и искусству, но и по отношению к религии. Эвристическая роль синергетического подхода в истолковании сущности религиозного мышления убедительно свидетельствует об общности этого подхода и его идейной прочности. Все это говорит об эффективности и перспективности исследований в области философских проблем современной теории социальной самоорганизации (социальной синергетики), которая противопоставляет упоминавшемуся ранее принципу исторического пессимизма принцип исторического оптимизма:
Призрачно все в этом мире бушующем:
Будь осторожен и крепче держись.
Есть шаткий миг между прошлым и будущим.
Это не он называется жизнь!
П Р И М Е Ч А Н И Я:
[240] Любопытно, что из 99 определений Аллаха, даваемых в исламе, четыре точно совпадают с понятием «идеал» («предел совершенства»).
[241] Именно это обстоятельство дает повод называть иногда идеал «подвижнической истиной», «правдой жизни» или «истиной веры».
[242] Законов, которым подчиняется объективная реальность, и законов логики.
[243] Такое учение содержит информацию о нормативах (моральных нормах) идеала, вере в идеал и культе (совокупности действий, укрепляющих веру в идеал).
[244] Так, в 1944 году в Москве в Институте физических проблем намагниченный стальной брусок повис сам собою (даже не в воздухе, а в вакууме) над свинцовой тарелочкой, находившейся при температуре, близкой к абсолютному нулю. Это явление, получившее название «электромагнитного парения», оказалось аналогом «гроба Магомета». Оно стало возможным, однако, не потому, что был нарушен детерминизм вообще, а потому что в области сверхнизких температур стал действовать новый закон сверхпроводимости.
[245] Из сказанного ясно, что за религиозный идеал ответственность несет пророк, а за светский – гений. Создается впечатление, что функция пророков состоит в частности в том, чтобы творить чудеса, а функция гениев – разоблачать эти чудеса.
[246] Отказ от детерминизма ведет к появлению тайны, которая вызывает мистическое чувство («религиозный опыт»). Введение же нового вида детерминизма устраняет тайну, следовательно, и связанное с нею мистическое чувство («научный опыт»).
[247] Владимиров А., Кумран и Христос. М., 2002. С. 659. К этим словам следовало бы добавить: «не только бытия, но и знаний и желаний». Согласно СФИ «тайна дифференциации и слияния воедино» должна быть рассмотрена не только в онтологическом и гносеологическом, но и в аксиологическом (идеологическом) плане.
[248] Например, разнобой в толковании Корана – разные собрания хадисов (комментариев к Корану): собрание Бухари (7563 хадиса); Хаджджадха (7433); Мадджа (4341); Ашата (526).
[249] Это соответствует той интерпретации понятия «дополнительность», которая была дана Н.Бором в квантовой механике.
[250] А. Манфред. Наполеон Бонапарт. М., 1998. С. 489,
[251] Г. Пикер. Застольные разговоры Гитлера. Смоленск, 1993. С. 443.
[252] Беседы императора. Мысли Наполеона о Христе. М., 2001. С. 123-125. Закон вероисповедальной дополнительности в полной мере проявляет себя в применении к множеству людей, рассматриваемому в долгосрочной перспективе. Что касается отдельной личности, то здесь возможны разные случаи, соответствующие разным фрагментам рис. 2.
[253] Ответственность предполагает социальное равенство и справедливость.
[254] Например, в индуизме это называется «мoкша» (слияние атмана с брахманом). Но фактически и буддийская нирвана близка к этому состоянию.
[255] См., в частности, В.П. Бранский. Искусство и философия. Калининград, 1999. Гл. IV § 3.
[256] См., в частности, Образ рая. От мира к утопии./ Под ред. М.М. Шахнович. СПб., 2003.
[257] Суперменез предполагает суперотбор (отбор самих факторов отбора) и суператтрактор (предел сложности, устойчивый относительно абсолютного хаоса). Подробнее см. гл. I данной книги.
[258] Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Основания синергетики. М., 2002. Гл. 10.
[259] «Общее значение происходящего кризиса я выразил в формуле крушения идеи земного рая (В.Б.), в соответствии с чем и общим выходом из этого кризиса я признал неизбежную замену конечного совершенства началом бесконечного совершенствования» (П.И.Новгородцев Об общественном идеале. М. 1991. С.17).
[260] При этом речь идет не о какой угодно бесконечности, а лишь о т.н. асимптотической бесконечности, при которой каждый следующий шаг приближения социума к предельному состоянию оказывается короче предыдущего. Следовательно, достижимость земного рая в процессе асимптотического приближения к суператтрактору, отнюдь не эквивалентна его недостижимости, как может показаться при поверхностном анализе этой проблемы.
[261] Ирония истории состоит в том, что для того, чтобы придать видимость правдоподобия реальности небесного рая и небесного ада, ставится под сомнение не только реальность земного рая, но и земного ада(!)
[262] Под жертвой подразумевается поступок, причиняющий материальный или моральный ущерб тому, кто его совершает (в полном соответствии с поговоркой – «без труда не вытащишь и рыбку из пруда»). Как уже отмечалось, ценность, не требующая никаких жертв, рано или поздно полностью обесценивается.
[263] Зверства, творимые людьми на Земле, намного превосходят те, которые упоминаются в самых экстремальных описаниях потустороннего ада. Вечному пребыванию грешников в неземном («небесном») аду соответствует потенциальная бесконечность суперменеза.
[264] С точки зрения синергетической интерпретации рая и ада сущность христианства приобретает следующий смысл. Образ Христа оказывается символическим олицетворением (персонификацией) христианского идеала, основные нормативы которого совпадают с содержанием Нагорной проповеди. Образ апостола Петра с его атрибутом в виде ключа – символическое олицетворение высшей цели, указываемой христианским идеалом – перейти от простой пропаганды этого идеала к его практической реализации, т.е. открыть человечеству врата, ведущие в рай. Образ апостола Павла с его атрибутом в виде меча – символическое олицетворение главного средства, гарантирующего реализацию христианского идеала (его воплощение в человеческой истории) – последовательная и решительная борьба добра со злом. Меч как атрибут апостола Павла символизирует метод устранения мирового зла (последовательность и непримиримость истинного христианина в борьбе со злом). Причем различие между добром и злом определяется нормативами христианского идеала, представленными в Нагорной проповеди и в других частях Нового Завета. Таким образом, синергетическая теория идеологии делает понятным, почему в христианской идеологии двум апостолам (среди двенадцати) отведено привилегированное место: это связано с тем обстоятельством, что именно они указывают общий способ претворения олицетворяемого Христом идеала в жизнь. Не случайно в Риме среди многочисленных христианских храмов главными являются соборы св. Петра и св. Павла.
[265] Как известно, в исламе упоминаются 124 000 пророков, в том числе в Коране 28 (Родионов М.А. Ислам классический. СПб., 2003. С. 13). Тем не менее, даже те религии, которые допускают множество пророков, всегда считают, что число пророков конечно и всегда существует последний пророк, дающий абсолютное откровение.
[266] Это понятие здесь имеет диаметрально противоположный смысл тому смыслу, который ему приписывает Ф. Фукуяма в его нашумевшей книге «Конец истории и последний человек». М., 2005. Часть 5. Подробнее см. гл. II данной книги.
[267] Как известно, в ХХ в. крайними проявлениями такой жестокости стали «Великий террор» в СССР (1937-1938) – жертвоприношение коммунистическому идеалу – и «Холокост» в 3-м Рейхе (1942-1944) – жертвоприношение нацистскому идеалу.
[268] Нельзя смешивать научный анализ исторических событий с их идеологическим анализом. При таком смешении человек становится жертвой т.н. идеологического снобизма – приписывания своей идеологической оценке исторического события привилегированного положения по отношению к другим оценкам. В основе идеологического снобизма лежит молчаливое отождествление идеала с истиной.
[269] Даже такой выдающийся ученый ХХ в. как Гейзенберг, выступая в 1973 году в Мюнхене с докладом, посвященным взаимоотношению истины и идеала, назвал свой доклад: «Естественнонаучная и религиозная истина» (В. Гейзенберг. Избранные философские сочинения. М., 2004), не избежав упомянутой «тирании слов» (Локк).
[270] Напомним, что, как показывает синергетическая теория идеологии, «научная идеология» – это такая же бессмыслица как круглый квадрат или жареный лед.
[271] Беседы императора. Мысли Наполеона о Христе. М., 2001. С. 125.
[272] Там же. С. 123-124.
[273] Г. Пикер. Застольные разговоры Гитлера. Смоленск, 1993. С. 347.
[274] Там же. С. 44.
[275] Там же. С. 51.
[276] Последняя потасовка произошла в 2008 году и широко афишировалась в СМИ.