В небесах увядания трепет,
а в душе – отголосок псалма.
Тих и светел Григорий Отрепьев
на плешине крутого холма.
Неулыбчивый говор литовцев,
смех поляков. Оружия бряк.
"Князь Димитрий!" – о нём, полководце.
Всё – как надо... И вовсе не так.
Ведь Москва в предвечернем багрянце
куполов и крестов перед ним!
Но войдёт он в неё – иностранцем,*
под-кафтанной кольчугой храним.
С губ – чуть слышно: «Сподобь, Иисусе,
на великое слабого мя!
Кремль возьму ли? В цари вознесусь ли?
Дай же знак… не томя!.. не томя…»
И набатом дохнуло с предместий.
И повеяло гневом толпы.
Ах, Григорий!.. С народом – иль вместе,
или прочь от народной тропы.
Тут не ксёндзы, а спившийся дьякон
и с холопом, и с Богом на «ты».
Это – Русь! Бесшабашное: «На кон!» –
и гульба до последней черты.
Здесь иконы светло мирото'чат,
в кузов прыгает жилистый груздь.
Чудеса! И кистень, и заточка.
Русь… Она ведь и в слове «дерусь».
Ты ведь знал! Ты ведь помнил... Марина?
От неё? Для неё? За не-ё?!
Чтобы Родина стала чужбиной?
Чтобы прокляли имя твоё?!
Поцелуй – как предательства мера,
и любовь – как над плахой полёт...
Ах, Григорий! Планета Венера
не планида твоя, не восход.
Так испей же до чёрного донца
этот горько-полынный закат!
По делам от небес воздаётся,
а любовь... Тут – сам Бог виноват.
*В июне 1605 г. Григорий Отрепьев (Лжедмитрий 1-й) во главе польско-литовского войска вошёл в Москву.