Он рассказывает:
-- Я монахом не родился.
-- Понимаю.
-- Нет, не понимаешь. Мне вчера Модест Мусоргский приснился, вылитый наш настоятель.
Мы сидим на лавке перед драмтеатром, я спрашиваю:
-- Мусоргский?
-- Да.
-- А…
-- Что «а»?
Он бывший монах-художник, то есть он в одном из наших монастырей писал иконы. Закончил местное художественное училище, в девяностые (мне рассказывали) постригся. Я с ним знаком давно, с тех пор как мы вместе ходили в школу изобразительных искусств. Или как она там называлась. Из меня художник не вышел, вернее, вышел и не вернулся, а он – нашел дорогу.
Говорил про себя:
-- Я – богомаз. Так правильно будет.
Конечно, правильно.
В тему:
«… русский язык умен: у нас потому и серьезных философов никогда не бывало, что русский язык сам по себе философия, пусть даже философия преимущественно ругательного направления…»
В.П.
Но это я так.
Его начальство (синод, что ли?) посылало в Афон, что в Греции, в один из тамошних монастырей, делать список с иконы. Икона называется – Экономисса. И если я правильно понял, это все-таки изображение Божьей Матери. И к экономике имеет очень отдаленное отношение. Хотя, Домостроительница.
В девяностые это было актуально, видимо.
Да и сейчас.
Я его помню накануне отъезда, у них, как и везде, начальство все перетирало насчет визита. Согласовывало куда можно пойти, куда нельзя, чего писать, а чего – хрен. А Юра переживал. Он в миру звался Юра, а потом – отец Викентий. Или даже – о. Викентий. Сам видел на одной официальной бумаге.
Он ждал этой поездки с нетерпением, было заметно. Мы случайно тогда встретились, и я помню, как из под его гражданского пальто виднелся кусок их специальной одежды. Он аж вибрировал от возбуждения. Тогда это составляло смысл его жизни. Иконопись, вера, Дух Святой.
Потом уехал.
Потом вернулся.
Теперь, спустя четырнадцать лет после его командировки, мы сидим на лавке и пьем поддельный коньяк из горла. И он уже никакой ни монах и ни художник.
Он теперь чего-то в рекламе шаманит.
-- Послушание у меня было такое. Задание значит, съездить и сделать список.
Мы выпиваем еще по глотку, и я спрашиваю, понимая идиотизм ситуации:
-- А в Бога-то ты веришь?
-- Надо было закусить чего-нибудь взять. Тяжело идет.
Достаю из кармана пачку сигарет. В голове вертится еще парочка таких же дурацких вопросов. Вроде, монах, это всерьез и надолго. Чего ж тогда? Закуриваю. Знаю, что не спрошу. Бывший Викентий, продолжает:
-- На меня в лавре откровение снизошло.
-- В какой лавре?
-- Там. На Афонской горе.
Молчим.
-- И?
-- «И». Что ты все время «и», да «и». Откровение, понимаешь?
Я понимаю. Я сам метался из угла в угол, и везде мне было хреново. Чего тут не понятного.
-- Она пережить помогает.
-- ?
-- Икона. Тяжелые времена пережить. Домостроительница. – Юра-Викентий весь какой-то ссохшийся, похож на гнома из сказки. – Вот я и пережил. Ты помнишь, Веру?
-- Помню.
-- Да.
Мне не очень хочется услышать сейчас, что Юрок пошел в монахи из-за несчастной любви к своей сокурснице по училищу. А потом любовь прошла, и монашество оказалось лажей. Еще этот дурацкий омоним: вера- Вера.
Не хочу расспрашивать.
В тему:
«Термин монашество применяется не только к отдельным лицам, но и к сообществам, обрекающим себя на безбрачие и отречение от всех благ мира, подчиняющимся обычно определённому уставу и имеющим своей целью служение идеалам, достижимым лишь путём самоотречения и удаления от мира».
Х.З.
Как минимум.
Мне православные монахи, другими представлялись. Светлее и трагичнее, что ли. Но судить, понятно, не мне. Нужны специальные обертоны организма, чтобы вести такую жизнь, как из справки приведенной выше.
Юрка протягивает бутылку:
-- На, глотни.
Я пью. Потом он. Бороду не сбрил, вытирает коньячные капли.
-- Надо было пирожок купить.
-- Коньяк пирожком?
-- Прекрати.
Теперь на нем старая штормовка, так ходили во времена нашей молодости романтики. Он поднимает капюшон.
-- Похож?
И правда дождь собирается.
Еще в тему:
«Гномы — сказочные карлики из германского и скандинавского фольклора. Согласно сказаниям, они бородаты, живут под землей и славятся богатством и мастерством».
Х.З.
Сидим дальше, Юра спрашивает:
-- Ты-то как?
-- Нормально.
А что я еще могу сказать.
-- Нормально.
-- Угу.
Дождь все-таки начался.
Как-то на кухне, в темноте, я наткнулся на складное зеркало, стоящее на холодильнике. Это было странное чувство. В окне мелькнул свет фар проезжающего автомобиля и отразился по касательной в амальгаме. Тускло блеснуло. Я увидел отражение. Отшатнулся. Потом фары проскочили окно.
Я решаюсь:
-- А какое откровение-то?
Почти в тему:
«Согласно законодательству, коньячный спирт, дабы называться коньяком, должен быть выдержан в дубовых бочках не менее двух лет. Максимальный же возраст выдержки коньяка не ограничен законодательно. Но, как показывает практика, выдержка коньяка в бочке более 70 лет уже не влияет на его характер и изменения, происходящие с ним, незначительны».
Х.З.
Хороший сегодня какой день. И город почистили к праздникам.
-- Я стоял перед ней, вглядывался. Я, вообще-то, ее наизусть знаю. Но тут… Ну, примирялся потихоньку, понимаешь? Доска-то у меня уже готовая. И время было. Мне там…
Мимо нас идут люди.
Разные.
Среди них много красивых и молодых.
-- Откровение, понимаешь?
Я понимаю.
Коньяк, сука, кончился. А дождь нет.
Не в тему:
Я не стал дописывать этот рассказ.