— Зачем тебя я, милый мой, узнала,
Зачем ты мне ответил на любовь?
Ах, лучше бы я горюшка не знала,
Не билось бы сердечко мое вновь…
Любаня – молода и достаточно современна для того, чтобы позволить себе орать романсы только под шофе, да и времени это много не занимает, поскольку помнит от каждого в лучшем случае по паре куплетов, оттого пульт от караоке за вечер здорово замусоливается пальцами, не всякий раз вытираемыми о салфетки. Вот и теперь – пульт, лоснящийся, как бок взбрызнутой маслом селедки, лежит рядом, на клетчатой клеенке кухонного стола. Любаня поет, сидя на столе, болтая ногами и то и дело попадая по морде то Беты, то Каппы, похожих на карликовых коров дворняг, обитающих в кухне в суровые донские зимы, дождливые осени с веснами и невыносимо жаркие лета. Собаки тычутся носами в коленки поддатых гостей, вывалившихся покурить и попытаться подпеть. На плите томится здоровенная кастрюля с собачьим варевом, потолок темнеет никотином, и лампочка сквозь дым желтеет луной во мгле.
Выходит Сирожа – это мы его так называем, - и начинает нудить, буровя что-то про работу и козла-начальника, про какие-то коленвалы и как плохо, что расточников отвели от мотористов. Я рыщу взглядом по лицам разбившихся на группки гостей – и выхожу во двор, недоумевая, отчего в этом вытоптанном приволье не гуляется собакам. За мною выходит Сирожа, отчего-то решив, что мне тоскливо.
— Вот, на следующий год душ хочу сделать. Летний, — поясняет, простирая руку куда-то вглубь двора. Сирожа ниже меня, и у меня немного побаливает шея, неудобно вывернутая так, чтобы и взглядом в его макушку не упираться и в то же время так, чтобы не заставлять его выпячивать грудь в потугах казаться массивнее. Он скрестил руки под мышками, кистями выпирая бицепсы под рукавами сетчатой – «педерастки», называла такие моя бабка – майки.
— Откосы сначала сделай, — вырвалось у меня.
— Да чем?
— Ну да, действительно, — согласился я, придав голосу трагичности.
— А ты сpедь них влюбляешься,
C глазами неба синева,
В чyжих ногах валяешься,
В семнадцать, с половиною,
— воет Любанина сестра, и я понимаю, что после Петлюры затянут что-нибудь из «Голубых беретов», и, значит, пора свою половину извлекать из компании. Огромный минус в женитьбе на молодой выплывает жирным росчерком лишь потом, когда выясняется, что в компании ее сверстников тебе скучно, а желание влиться в празднество разбивается о разность интересов.
— Hе могy пpостить себе я эти слезы,
То, что целовал тебя я, не любя...
Помнишь, как тогда ты, плача y беpезы,
Пpошептала тихо: "Я люблю тебя..."
— промычал Сирожа, и я, наверное, должен был расчувствоваться и заныть в унисон, а на меня напала ржака, когда вообразил картину: Любаня сама вполне могла склониться над Сирожей, как какое деревцо. Любаня на голову выше и любит каблуки, Сирожа всё не дождётся возвращения моды на туфли на платформе, а в туфлях на каблуках и в трениках похож на гостя из Азии со странной рожей.
— Баба должна быть… — он сглотнул и, качнувшись, продолжил — в узде.
— Конечно, — сказал я, вспоминая, как Любаня ревет в гостях у нас и просит не трогать его. Так выгони, говорим мы. Не все так просто, говорит она банально.
— Вот я, например, — невероятно, но грудь он выпячивает еще больше, и уже, распираемый сам собою, уже и слова как-то через силу говорит, — как сказал, так и будет…
— Естественно. А Любаня опять твоё "так и будет" погасит новым кредитом.
— Так и я говорю шефу: почему расточников с двигателистами развели? Они, значит, бабки зашибают, а мы…
— Найди другую работу, - предлагаю. Он смотрит на меня, как на идиота.
— Слушай, ты меня притомил.
— Лёх, ты знаешь, тебе в этом доме всегда рады. Там, в зале, можешь полежать, — понял он меня тупо буквально.
— Да нет, пойдём.
Извлекши супругу из перетекающей в попойку вечеринки, во дворе вздохнул с облегчением. Под ногой противно продавилось, и шибанувший в нос запах заставил запоздало пожалеть, что не включил фонарик телефона.
— Вы там смотрите… — сказал Сирожа с загадочностью факира. Фокус с собачьим дерьмом на туфле мне не понравился. Поддатенькая супруга, дернув за рукав шикнула "молчи".
Ну, я и промолчал. Пускай в своём сами копаются.
Любаня каждый вечер тащит домой пятилитровую бутыль пива.
Когда проезжаю мимо их дома, слышу караоке и Петлюру…