Траля-ля-ля
Покачиваясь на задних ножках стула, Викентий Леонардович Тарваль похлопал себя по разинотому рту, промурлыкал несколько нот из оперетки и зажмурился крепко-крепко... А когда открыл глаза, выбросил вверх руки и со стуком опустил стул на цементный пол беседки.
- Мда...а...а... – задумчиво протянул он, хихикнул и так же протяжно вымолвил «мне...е...ет». Правой рукой вяло перемешал чёрные костяшки домино на плетенном столе, зевнул и неожиданно принялся выбивать маршик, сначала двумя пальцами, а потом и всей пятернёй. Костяшки нестройно подпрыгивали, скандально сталкивались и мирно распадались...
-Мда...а... мне...ет... что же... что же на обед?.. Викентий Леонардович изогнул кисти рук в прощальном аккорде на «плетеной клавиатуре» и задумался. Двумя тонкими пальцами он извлёк серебряную луковицу из белой жилетки, отбросил крышку и вытянул руку вперед: - Половина чего-с?- он прищурил глаза,- половина второго-с... Ну-тес... ну-тес... Господи, какая же скука этот дом творческих работников! Не с кем козла забить! Проза...а...ики...и...и, где вы...ы...ы..? Нема прозаиков! Кто доносы строчит, а кто чужих жён объезжает... Актё...ё...ёёры-ы, отпетые гастролё-ё-ёры-ы... И этих пижонов нема... Если не водочку жрут, значит, дрыхнут! Поэ-э-эты-ы!.. Нет-нет... избави нас от поэтов! Замучают... измочалят своим гением и потребуют восхищения навзрыд.
Викентий Леонардович вынул из кармана пиджака сложенную полоской газету «Известия», брезгливо встряхнул её одной рукой и, наклонив голову, скользнул взглядом снизу вверх по повисшей в воздухе первой странице.
– Ну-тес... сглотнём чего нам наварганили 9 июнчика 1982 годика...
Та-а-ак... та-а-ак ... «Усилим борьбу за выполнение пятилетнего!» Милые мои,
всю жизнь боремся обо что-то. Ну, а повыше, что же у нас повыше? А тута у нас «Уроки мужества»... «Родина чтит героев»... Оригинальненько! «Рапортуют пионеры». Опять «Верный сын...» и, наконец, «Навстречу историческому съезду»... Скажите, пожалуйста, ещё не съехались, а уже влипли в историю! Мда-а-а... Дрянцо ты, а не газетка! «Известия» без известий, как «Правда»... Эва-а-а, куда нас занесло! Так и схлопотать запросто! Куда безвредней притулиться к классику. С него взятки гладки... Можно сказать, специально для цитаток и призван нести крест... Как это у него в современной редакции? «На свете счастья нет, но есть лишь страх и скука...» Траля-ля-ля...траля-ля-ля... Тошно-то как! Хо-хо-хо... Придушить бы кого-нибудь... Так ведь не дадутся...
Викентий Леонардович снова откинул стул на задние ножки и стал мерно покачиваться. Поглядел направо... Поглядел налево... И протяжно вздохнул. Однако глаза его явно оживились, как только он заприметил большого паука, умостившегося меж стоек беседки.
Стул под Викентием Леонардовичем опустился на все ножки, сам же он приподнялся и, крадучись, приблизился к паутине. – Вот так новость! Он деликатно дотронулся до кружевных нитей. От этого паук нервически заёрзал и метнулся из сердцевинки на периферию. Викентий Леонардович подул на него, но паук остался недвижим.
- Скучно, небось, сидеть целый день без дела? Ни за что не борешься, никому не рапортуешь... Хм... Чем бы тебя занять? А не угоститься ли нам?
Викентий Леонардович обернулся и взглядом обшарил беседку.
– Нашёл! Нашёл! Она... она... зелёная была!
На столе меж костяшек сидела большая сине-зелёная муха, даже не муха, а целое мушище, лохматый, криволапый и стрекочущий зверь! Викентий Леонардович ласковым движением разгладил газетку, сложил её вчетверо по старым складкам и... шлёп! Муха откатилась и упала на спину посреди растревоженных костяшек.
– Вот так-то, драгоценная товарищ Муха,- сочувственно проговорил Викентий Леонардович,- сейчас по законам истерического матeрилизма и диалектического кретинизма мы скормим Вас проклятому кровопийце и эксплуататору, агенту международного сионизма и поджигателю войны Брюхатому и Косматому Паучище! Голос Викентия Леонардовича трагически зарокотал: - И Вы, благородное дитя советской помойки, погибнете невинно от его омерзительных козней!.. Ну-тес, попросим...
Викентий Леонардович оторвал край газеты и поддел на него распластавшуюся муху. Бедняга издала робкое жужжание, покрутила ножками-криволапками и замерла...
- В самый раз!- прошептал Викентий Леонардович. С шумом втянул воздух через ноздри и затянул: «Вы жертвою пали в борьбе роковой...» После секундной паузы он развернулся, подошёл к паутине и щелчком по газете отбросил муху с прощальным приговором: - И попали Вы, товарищ Муха, в тенета классового врага... Аминь!
Муха понемногу оживала и проявляла признаки неудовольствия. Викентий Леонардович возбужденно потирал ладони: - Ах, товарищ Муха, товарищ Муха, предстоящая героицкая смерть Ваша не пройдет бесследно! Все честные мухи планеты, вдохновленные подвигом Вашим, подхватят великое дело Навозной Кучи, и тысячи новых героев, гордо... да!.. гордо подняв Ваше - а что бы нам не перейти на ты, по-партийному?.. Ну, а как же! Стало быть, гордо подняв твоё трепетное знамя... Ага-а-а!.. затрепетала... и впрямь затрепетала... Вот и чудненько! Ну, а ты? Что же ты, жирный капиталист, сосущий соки из одинокой пролетариатки... низкий вредитель и, на всякий случай, мерзкий еврей?.. Трепещи, продажная душонка! Смотрите, таки затрепетал! Ишь, как побежал!.. А теперь мы столкнёмся в непримиримой классовой схватке не на жизнь, а на смех! Пусть всегда стоит у афганского народа!.. Мы с тобой и тебя, Буркина Фасо!.. Выше цыцки, славные дочери Никарагуа!.. Ах, подлец! Ах, гадина! Впился всей своей беспощадностью в честную ударницу непарфюмерного производства... но мы не сдаёмся! Мы гудим и зудим! Мы бьемся о липкие стены темницы до последнего цента... Вот так сволочь! Смотри, как закрутил нашу честную героиню, беззаветно преданную... Хм, чему же она у нас предана? Ах, да! - беззаветно преданную священным маразмам! Злодей, ты коварно выхватил её из наших сплоченных рядов в тот самый миг, когда все прогрессивно-паралитические силы планеты в спазматическом порыве... Ну, кажется, упаковал... Мда-а-а... красивенько ты её заделал!
Викентий Леонардович ослабил галстук и растянул ворот рубахи.
– Красивенько!- повторил он и усмехнулся. - А почему это мухи не жрут пауков? Вот бы пожрали друг друга! Какая счастливая мировая скорбь посетила бы нас! Да, дружище-паучище, странно, но нет на тебя управы в государстве мух... Сгинула наша святая мученица-мушенция в твоей самоуправской пасти, а ведь могла бы заручиться доверием и сделать карьеру, выйти в мухихухи или, на худой конец, где-нибудь героицки-и-и захлебнуться в коровьей жиже. Но! Не дано... Не дано...
А вот другая, такая же сине-зелёная зудилка второго дня плескалась в тарелке бесценного соседа моего по столу. Как же его по батюшке? Анатолий... Терентьевич..? Анатолий... Лаврентьевич..? Анатолий... Мордатыч-Задатыч.. В общем Толик, как они отрекомендовались. Так вот, расплавалась в его супчике такая же красотка. Что же Толик? Он, представь себе, легонько супчик ложечкой зачерпывает и – плюх! – перекидывает мушенцию в тарелочку неподражаемой супруги своей Простокваши Скипидаровны. Шутка такая, понимаешь! Ты, дружище-паучище, не перебрасываешь мух в супружнину паутину? Нет! Значит, Толик подобрей тебя! В это время Простокваша свет Скипидаровна всё вертит головой и по-недоброму изучает литературных дам, а что под носом происходит – не подмечает. Толик заговорщицки рожи строит и пальчиком «молчок» мне показывает. Ну, а тебя, Брюхат Косматыч, поблизости не висело, так что отвратить Толика от его игривости было некому. Простокваша Скипидаровна, святая стервочка, супчик в себя понесла и... в истерике вскакивает, тарелочку переворачивает и себя и Толика обляпывает! Толик тоже вскакивают, делаются перекошенно-багровенькими и орут на драгоценные свои три четвертины. Вижу твоё недоумение, почему три четвертины. Да потому, что Простокваша Скипидаровна в их союзе куда больше половины. Итак, они покричали друг на дружку... Ручками помахали... Как вдруг Простокваша Скипидаровна подскакивает к Толику и со сковородным шипением смазывает его по непородистой роже, но, всё равно больно... Конфуз, прямо скажем, в родной литературе!
А между тем, Толик наш – особа небесполезная... Да уж! Я, можно сказать, путёвочку бесплатную схлопотал благодаря ихнему братцу Николаю Кондратьевичу! Боже мой, стало быть Толик тоже Кондратьевич! Ну, конечно, святые отцы! Как же это я так обмишурился? Забыл про Николая Кондратьевича! Ай-ай-ай! Ведь Николай Кондратьевич, как-никак, вожак своры! Хочет - благодетельствует, а хочет – топчет... Ба-а-альшой человек! Вызвал он меня к себе в литературное ведомство и предложил, стало быть, восторженно накласть вступленьеце к книжице стихов братца ихнего ... ну да! Анатолия Кондратьевича! И называется книжица «Наш паровоз ещё в пути»... Так что я на ентим «паровозе» прикатил сюда с творческой миссией отрабатывать доверие, а ты, небось, подумал, что я мухами тебя здесь кормить... Ну, вот ты и рассердился, Брюхат Косматыч! Что же ты убегаешь?.. По ниточке – по ниточке... Никак, тебе моя историйка не по душе? Презрение своё «хочете» показать к нашему нравственно-патологическому долгу! Ах, ты, быдло волохатое! Да тебя придавить за это надо! Брезгуешь нашей дружбой, значит! А вот мы тебя сейчас...шмяк! Да, не боись... Не боись... Я ведь тоже собственно муха... Мы все-е-е мухи... Под пауками зудим, кружим и хватаем их объедки, а кто до кучи не тянется, тот, стало быть, отлучен будет - и укатает скорбный удел его по дальней дороге, ибо сказано в Евангелии от Лукавого, что культура должна быть культурной, а трава травянистой... и нет ничего благороднее на свете, как заложить папу с мамой под беззаветную любовь к психопатам, которые нам дозволяют... Куда же ты, дорогой Брюхат Косматыч, бежишь? Я же тебе как на духу, не хищник я... Так, по падали больше... А пауков уважаю-с, и не то, что вовсе не ем, а даже подумать не смею... Кстати, не пора ли нам есть?
Викентий Леонардович привычно нырнул в кармашек жилета, достал часы и присвистнул: - Батюшки! Пять минут третьего! Что же я с тобою, тварь неблагодарная, время теряю в тот самый исторический момент, когда самые отдыхающие из передовых разносчиков отечественной культуры просторными задами уже пять минут как жмутся у корыта! Не ровён час, подумают, отбился от стаи! Вах-вах! Бывай, Брюхат Косматыч! Да, знаешь, чем-то Николай Кондратьевич на тебя похож! У него такой же круглый животик и точь-в-точь такие же колкие глазки... Ты, случаем, в органах не служил? Очень жаль! Тогда на литературного начальника не потянешь! Так-то, дорогой плетунчик... Мотай на рыло! Глядишь, сгодится никчемный опыт булькающей души... Ну, всё - побежал! Не поминай лихом!
Викентий Леонардович театрально развернулся на одном каблуке, нахлобучил соломеную шляпу и плавненько выскользнул из беседки. – Тра-ля-ля-ля... тра-ля-ля-ля... Он пригнулся, расставил руки и, как большое белое пугало, закружил по направлению к одноэтажному жёлтому бараку с двумя разнокоричневыми колоннами при входе.
В воздухе вились мириады мелких мошек. Издалека доносилась бравурная музыка. Пахло разморенными травами и чесночным борщом. Время от времени с дробным жужжанием проносились сине-зелёные мухи. В радостном возбуждении и с верою в светлое будущее всего муховечества они летели на запах в сторону творческой столовки. Со стороны же столовки вид представлялся иной: без великого будущего, без светлой веры, а только с разрушенным задним двором и расхлёстанной помойкой, над которой несся назойливый зуд... Траля-ля-ля... Траля-ля-ля...