Харон и его друзья

Пролог


Кира  пришла к экстрасенсу скорее из любопытства, чем по необходимости. Она много слышала рассказов о том, как сбываются предсказания Арбениной, и ей тоже хотелось заглянуть в свое будущее. Хотя, казалось, все у ней уже определено. Учится на третьем курсе мединститута, станет врачом, терапевтом. Со школы встречается с одноклассником, Юрой, и он к ней очень серьезно относится, уже копит деньги для их свадьбы и совместной жизни, подрабатывая в фирме. Он тоже ей симпатичен. Но влюблена она в другого, в студента из их группы, Мишу, парня легкомысленного, известного своими многочисленными связями, которому она никогда не отважится признаться в своих чувствах, тем более, он к ней никакого интереса не проявляет. И все таки может, ей не стоит выходить замуж в ближайшее время, как настаивает Юра?
И Кира пришла посоветоваться к известному в их городе экстрасенсу Ирине Георгиевне Арбениной. Волнуясь, попросила погадать на картах, что ее ждет. Ирина Георгиевна три раза раскладывала карты, но вальты, которые были Юрой и Мишей, никак не хотели ложиться рядом с дамой «бубен», а все время вылазил третий валет. И вдруг на нем красными буковками высветилось имя Александр. И промелькнула картинка: Мужчина и женщина, а рядом двое детей. И так быстро она исчезла, что лиц было не разобрать. А потом пошли ощущения: боль, отчаянье, безысходность. И снова картинка: «скорая помощь», кресты на кладбище. А потом сверху легло изображение детей и мужчины с женщиной.
Арбенина знала, что карты, хиромантия, зеркала, шар – все это вспомогательные методы, можно сказать, тропки, чтобы проникнуть в информационное поле Земли. Поэтому она решила подтвердить полученные данные. Попросила у девушки руку. Линия жизни прерывалась, но рядом шла вторая, подстраховочная линия. Так что опасности можно было избежать. Но судьба девушки в ближайшие годы приготовила много испытаний. Можно было узнать, что конкретно ее ждет через транс и шар. Но тут пошел явный запрет сверху на разглашение информации – у Ирины Георгиевны появились боли в сердце. Значит, Кира должна сама преодолеть все, что ей предназначено, без ее помощи.
Арбенина с грустью посмотрела на девушку. Юное красивое лицо. В глазах – радостное ожидание чуда. Совсем ребенок. Наивный, выросший в любви, у хороших родителей. Не сталкивалась еще с людской подлостью и предательством. Открытая, эмоциональная девочка. Трудно ей придется. Единственное, что она могла сделать – подсказать, как вести себя. И Ирина Георгиевна начала говорить:
- Кира. Ни один из этих парней, ни Миша, ни Юра не будет твоим мужем. Своего мужа ты встретишь только через несколько лет. У вас будет двое детей, хорошая семья. Но до этого тебе придется пройти много тяжелых испытаний, потерю близких людей, предательство. Помни одно – никогда не совершай опрометчивых поступков, как бы тебе не было плохо, какое бы отчаяние не охватывало тебя. Всегда нужно немного подождать, пережить горе, а уже потом действовать. И тогда появится свет в конце тоннеля… Ну а мужа твоего будут звать Александр.
Кира была удивлена и испугана, услышав эти слова. Она ожидала совсем другого. Экстрасенс скажет, выходи замуж – и все будет хорошо. А тут такое… Испытания… Потери… Ерунда, поди. Специально таинственности тетка напустила, как это всякие гадалки да цыганки любят делать.
Первые две недели Кира  часто вспоминала свою встречу с Арбениной, ее какой-то странный, сочувствующий, внимательный взгляд, непонятные предсказания. А потом началась зимняя сессия, и подготовка к экзаменам вытеснила из головы слова экстрасенса.


               
                Август
 
— Сашка! Ты откуда здесь? — удивленно воскликнул высокий худощавый мужчина в белом халате, со смуглым лицом и черными, как смоль, волосами.
— Привет, тезка! — улыбаясь, подошел к нему крупный голубоглазый красавец в джинсах и белой водолазке. Лучи солнца отражались от его волнистых рыжеватых волос. От всей фигуры веяло силой и уверенностью в себе.
Мужчины пожали друг другу руки.
— Так как ты попал в нашу глухомань? — переспросил брюнет.
— Да запутался в бабах в родном городе, поэтому решил подальше махнуть. Достали уже.
— Ты и в институте вечно в разные истории с девушками попадал.
— Я же не виноват, что они прилипают ко мне. Раз переспишь по пьяни, а потом не отвяжешься.
— А другие парни, помню, завидовали твоему успеху у женщин.
— Они видели только верхушку айсберга, а подводной части, разных проблем, нет. Ну а ты, как, не женился?
— Нет, не созрел еще.
— По-прежнему шарахаешься от девушек? В группе не зря тебя девчонки монахом прозвали.
— Да нет. Я не монах. Есть тут у меня одна вдовушка, завхозом в школе работает. Без претензий и покушений на мою свободу. А с медсестрами и санитарками я предпочитаю не связываться, чтобы сплетни по больнице не ходили, и осложнений разных не было.
— Молодец. Завидую рассудительным людям. А мне трудно удержаться, когда смазливая девчонка ходит кругами и упругой жопкой виляет. Сама напрашивается, чтоб трахнули.
— А дальше что?
— Ну а дальше проблемы. Начинают в любви признаваться. В загс стараются разными способами затащить. Кто нарочно беременеет, кто стихи пишет, а некоторые жирными обедами, как борова, закармливают. Есть дуры, посмертные записки пишут и горстями таблетки пьют. И им потом «скорая» желудки отмывает. Одна даже вены резала, психопатка.
— Но, похоже, тебе все это нравится, — насмешливо сказал брюнет.
— Нет, что ты, — ответил рыжий, но напрягся, собеседник попал в точку. — Хватит о бабах. Лучше расскажи, как тут больница, коллектив, главврач.
— Нормально. Работать можно. Главный — мужик хороший. Деньги честно платит. О персонале заботится. Квартиры врачам дает, медсестрам комнаты в общежитии. Современное оборудование старается закупать по возможности. Ты по контракту хочешь устроиться?
— Конечно. А так смысла нет уезжать из родного гнезда за те же деньги. Слушай, а сам ты кем здесь трудишься?
— Я и патологоанатом, и судмедэксперт в одном лице. Ну и поддежуриваю в хирургии.
— Покажи мне, пожалуйста, где кабинет главврача.
— Пойдем!
И мужчины пошли по дорожке больничного парка к главному корпусу. В зелени деревьев беззаботно пели птички. Теплой негой охватывала летняя жара. И ничто не предвещало тех трагических событий, которые произойдут здесь в течение года.

Слух о появлении нового хирурга распространился по больнице со скоростью звука. Если главврача интересовал уровень оперативной техники и грамотность доктора, то женское большинство сотрудников больницы – его возраст, внешность и семейное положение. Под разными предлогами медсестры, санитарки и даже женщины-врачи заходили в хирургическое отделение посмотреть и оценить красавца-мужчину. Конечно, как отметил Александр, женщины и девушки здесь вели себя гораздо скромнее, чем в большом городе. Открыто себя не предлагали, не подсаживались вплотную, призывно раздвигая бедра, в ультракоротких юбочках не ходили, бесед развязных на сексуальные темы не вели и не брызгались духами с феррамонами. Но, тем не менее, он сразу выделил с десяток женщин, готовых сразу же, не ломаясь, ответить на его внимание пылким проявлением чувств.
Через несколько дней он убедился в этом.
На воскресном суточном дежурстве Александр Семенович сказал операционной сестре утром, что она хорошо выглядит. Люся, тридцатипятилетняя женщина, крепенькая, энергичная, весьма серьезно восприняла обычный комплимент. Днем, во время операции, он дважды похвалил ее за четкость работы. А вечером, проходя мимо, шутливо хлопнул по упругому, толстому заду. Люся восторженно решила, что доброжелательное поведение доктора – это призыв к активному действию. И ночью, когда Александр Семенович, воспользовавшись затишьем, спал на диване в ординаторской, Люся вошла тихонько к нему, закрыла дверь, разделась и юркнула под одеяло.
Конечно, Саша не смог отказать даме. Но потом, выпроваживая ее из ординаторской, объяснил, что не может позволить на работе личные отношения. Пойдут слухи. А если узнает её муж, то что будет? Люся, вспомнив своего здоровенного мужа-дальнобойщика, согласилась с доводами доктора. Она также обещала забыть об этом эпизоде и никому не говорить о нем. Она только рассказала о случившемся двум своим самым близким подружкам: диетсестре Клаве и старшей медсестре приемного отделения Насте. Но через два дня уже вся больница знала, что у молодого хирурга ласковые руки и незаурядная мужская сила. Но сам он скромен, боится разговоров и не хочет завязывать серьезные отношения на работе.
Любопытство – движущая сила женщины. Один раз дежурная лаборантка Аня зашла в ординаторскую, чтобы спросить, почему у больного Жбанова в общем анализе крови определяется большое количество тромбоцитов и эозинофилов. Александр в три часа ночи уже спал и долго не мог понять, при чем тут он, если больной терапевтический, и почему девушка не потерпит до утра, чтобы спросить об этом зав. лабораторией или врача-терапевта. Не желая ломать мозги, он просто трахнул её. И вопросов больше не было. Оба остались довольны. Было еще несколько подобных эпизодов. Но случайные связи с замужними женщинами он обрывал легко. А вот с медсестрой хирургического отделения Галей, матерью-одиночкой, решившейся всерьез взяться за холостого доктора, было гораздо сложнее. Медсестрой Галя была прекрасной. Всегда под рукой. Услужливая. Расторопная. Хорошо делала перевязки, внутривенные уколы, капельницы, ассистировала на операциях. Приносила ему из буфета еду, иногда даже пирожки из дома или жареную рыбу. Стирала и гладила сама его халаты и операционное белье, говоря, что сестра-хозяйка все делает спустя рукава. Пришивала оторванные от рубашки пуговицы. Старалась чаще быть рядом. Александр Семенович делал вид, что не замечает особого к себе отношения, и не торопился с ней вступать в связь. Но пришлось.
Однажды он садился в свою машину после работы, когда подошла Галя и попросила ее довезти до дома с тяжелыми сумками. Ей привезли в больницу из деревни родственники одной её подруги-медсестры продукты, она купила их, а донести до автобуса не может. Отказать такой заботливой женщине было трудно. Александр согласился. Подвез. Втащил сумки в добротный деревянный дом. Галя быстро разогрела обед и накормила голодного доктора вкусным наваристым борщом и мясом с картошкой. Выпили водки. До чая с конфетами дело не дошло. Дочка медсестры была где-то пристроена. И они весь вечер и всю ночь занимались любовью. Счастливая Галина твердила, что она полюбила его с первого взгляда, сразу и на всю жизнь, что она будет делать все, чтобы он чувствовал себя счастливым, и что они должны быть вместе. Болтовня женщин всегда раздражала Александра, особенно после секса. И здесь он понял, как оплошал, сблизившись с этой девушкой.  Хотел больше не встречаться, но Галина, влюбившись окончательно, стала зазывать его к себе каждый день. Пришлось использовать обычные методы прерывания связи. Сначала это были отговорки, типа «сегодня не могу» (болит голова, пьем пиво с друзьями, жду звонка из Москвы, устал после дежурства и т.д.).
Но Галя намеков не понимала. Тогда Александр стал привередлив, придирался ко всему, ругался, скандалил и даже бил её. Но Галя все сносила безропотно: «Да, милый. Хорошо. Я все сделаю, как ты хочешь». И это не помогло. Чтобы избавиться от навязчивой женщины, Александр начал изощряться в сексе. Он заставлял подругу выполнять немыслимые для деревенской женщины вещи. Ставил в разные позы, чуть ли не кверху ногами, привязывал к кровати, порол хлыстом. Но Галя терпела даже это. Похоже, ей даже начинали нравиться садомазохистские игры. А, может, просто имитировала удовольствие, чтобы не раздражать любимого мужчину. Конечно, Александру нравилось манипулировать женщинами и девушками, но не до такой же степени. Да и вообще женщины ему быстро надоедали.
Тем более, последнее время у Александра появились неприятные нарушения в сексуальной сфере. Первые два-три раза партнерша возбуждала его, и он был на высоте с ней. Продолжая встречаться дальше, Александр переставал испытывать достаточную эрекцию. Разные позы и игры ненадолго подстегивали воображение. Теперь уже женщинам приходилось проявлять активность и изощренность. Еще через некоторое время потенция резко падала и восстанавливалась только при смене объекта страсти. Может быть, именно это заставляло его бросать женщин и искать новые приключения. Но, скорее всего, наоборот, слишком частая смена партнерш привела к сбою в работе его крепкого организма и начавшимся половым нарушениям.
Галина, почувствовав, что Александр слабеет, стала притаскивать от бабок всякие корешки и травы, заваривала их и пыталась заставить его пить эти горькие отвары.  Она верила в заговоры, порчу, привороты и колдунов. Воспользовавшись этим, Александр поехал на пару дней в областной центр в командировку, а когда вернулся, то рассказал Галине, что ходил к одному известному магу. И тот сказал, что на него навела порчу одна знакомая женщина из города, где он жил раньше. Эта порча была не простой, а сделана с помощью сильного колдуна на его мужские силы, детей и даже на смерть. Маг снял порчу, провел обряд очищения. Но чтобы окончательно вылечиться от последствий порчи и восстановить силы, потребуется несколько месяцев. При этом нельзя жить половой жизнью, а то снова начнет через заплатанные дыры в ауре, особенно через половые органы, выходить жизненная энергия. И он вообще может умереть. Галина поверила и очень испугалась за любимого. Ради их будущего она была согласна не спать с ним хоть целый год, но стала предлагать переехать к ней в дом, чтобы она могла просто, по-сестрински, заботиться о нем. На что Саша серьезно ответил:
— Нельзя. Иначе порча может перейти на тебя и дочку и вообще на ваш дом. Я справлюсь сам.
Галина поплакала, но делать было нечего. Так временно Александру удалось избавиться от визитов к надоевшей любовнице. Но зато на работе Галя, как хорошая овчарка, охраняла его от посягательств других женщин.
Но трудно остановить эротомана. И когда Галина узнала об изменах Саши, ее сердце переполнилось ненавистью и жаждой мести. Обман надежд, предательство, утраченные иллюзии. И вместе с тем непрекращающаяся к нему физическая тяга, желание быть рядом. Противоречивые чувства раздирали ее душу. Она поняла, что Александр просто ее обманул, проклинала его, но в любой момент снова была готова принять его к себе обратно.

***  ***
                Сентябрь
 
Однажды Александр Семенович заехал вечером в магазин за продуктами. В углу, у входа, он заметил плачущую девушку. Присмотревшись, узнал Наташу, постовую медсестру из терапии.
— Что случилось? — заботливо спросил он.
Девушка отвернулась, стараясь скрыть свои слезы. Она молчала. Но Александр был настойчив. Он обнял Наташу, прижал к себе. От его рук веяло теплотой и энергией. Голос успокаивал и вселял надежду. И Наташа начала сбивчиво рассказывать:
— Вот где-то здесь. Или на улице. Не знаю точно. Потеряла кошелек. А там деньги. Последние. И купить ничего Катеньке не смогу. А она ждет, голодная, дома.
Слезы снова полились из ее глаз.
— Не переживай. Все будет хорошо.
Александр взял девушку за руку и повел в зал магазина. Там он накупил два больших пакета разных продуктов: крупы, макароны, сахар, молоко, хлеб, колбасу, печенье, тушенку, яблоки. Вывел девушку на улицу, подвел к машине. Наташа пыталась возражать и сопротивляться, но Саша повез её домой.
Девушка жила на окраине города, в маленьком невзрачном домике. Пошатнувшийся неровный забор. Огородик. Чахлое деревце в палисаднике. Даже сейчас, ранней осенью, здесь было уныло. И какая-то беспросветная тоска охватила парня, когда они вошли в дом. Александр поставил пакеты на стол в кухоньке, сказал:
— На несколько дней хватит.
— Спасибо большое, Александр Семенович. Я с зарплаты вам деньги отдам.
— Ладно. Не торопись.
Из комнаты раздался капризный детский голос:
— Наташа! Что ты так долго? И кого ты привела?
На кухню въехала худенькая девочка лет тринадцати, в инвалидной коляске. Туловище ее было обезображено горбом, ноги неподвижны, а тоненькие руки с трудом двигали колеса.
— Ой, сколько еды! — обрадовалась девочка.
— Это Катя. Моя сестра. А это – Александр Семенович, доктор-хирург из нашей больницы, — познакомила их Наташа.
— А где ваши родители? — спросил Саша.
— Умерли три года назад. Мы теперь вдвоем живем.
Наташа, конечно, не стала рассказывать доктору, что родители их были алкоголиками и оба скончались после выпитого спирта, украденного ими из цистерны на железнодорожной станции. Это была их роковая ошибка. Спирт оказался метиловым.
Девушка предложила:
— А давайте, чаю попьем с нами!
— Хорошо, — неожиданно для себя согласился Александр.
Наташа стала вытаскивать из шкафа чашки, и вдруг дверца его оборвалась. Саша тогда обратил внимание, как много у них в доме поломанных вещей. Чай пили в чинном молчании, с печеньем. А потом Саша попросил инструменты, гвозди  и шурупы.
Ловко и быстро он прибил полки, починил стулья, привинтил дверцу к шкафу. Обошел обе комнаты дома. В гостиной укрепил падающую гардину. В спальне подвинтил шурупы у разболтавшейся старой деревянной кровати. Девушки с восторгом смотрели на молодого мужчину.
Незаметно прошло время. Когда он закончил работу, был уже второй час ночи. Машина не заводилась.  Наташа постелила гостю на диване в гостиной. Девочки пошли в спальню.
Александр ворочался, но сон не приходил. А через сорок минут вышла Наташа. В халате, надетом на ночную рубашку, дрожащая, босиком Она подошла и села на диван.
— Спасибо вам, Александр Семенович, за все. Я первый раз в жизни такого замечательного человека встречаю. Вы и сестре очень понравились. Если надо, я вам тоже помогу, только скажите, что сделать.
Наташа сидела на краешке дивана, тихая, беззащитно-доверчивая. Саша вспомнил, что ему рассказывали про нее. Ей уже двадцать семь лет, его ровесница. Хотя худенькая, выглядит моложе. Но старая дева, единственная из медперсонала больницы, старше двадцати одного года. Неужели, правда? Некрасивая, в себе не уверена. Да еще сестра-инвалид на руках. Замуж такой не выйти. А теплоты девчонке хочется. И он обнял девушку, притянул к себе, сначала чисто дружески. Но она ответила ему порывисто, страстно. Всю свою накопившуюся за жизнь нежность и желание любви она отдала первому мужчине. И несмотря на боль и кровь, испытала оргазм.
— Как это здорово — любить! — прошептала она и больше ничего не могла сказать, прижавшись к нему, переживая новые ощущения себя, как женщины, и крепкого мужского тела рядом.
Они заснули. А в шесть утра, проснувшись, потянулись друг к другу. И снова их тела слились в едином ритме движений и конвульсиях оргазма.
Пару раз еще Александр приезжал к Наташе. Починил забор, крышу. Ловкий, сильный, он делал даже эту непривычную работу играючи. Купил платье Кате. Наташе — на распродаже юбку и пару кофточек. Привозил вино, конфеты, жареных кур. Ему было жалко обеих. Но альтруистом парень не был и долго такое выдержать не мог. Тем более, Наташа все сама испортила. Она забеременела и захотела рожать ребенка. Александр убеждал девушку, что ей нельзя взваливать на себя непосильную ношу.  Одной ей двух иждивенцев не потянуть. А он ни жениться, ни помочь материально не может. Но Наташа была упряма:
— Мне не нужна твоя помощь. Я люблю тебя и хочу от тебя ребенка. Я знаю, что мы не будем вместе. Я простая, необразованная, нищая медсестра. А ты замечательный хирург. Скоро уедешь от нас куда-нибудь, может, даже в Москву, станешь профессором. А у меня останется о тебе память на всю жизнь.
Но Александра это не убеждало. Один раз он уже попался на подобные речи. Девушка клялась, что ей ничего не нужно, только ребенок, которого она сама вырастит. А родился сын — и она подала в суд, доказала его отцовство.  И теперь четверть всех заработанных денег идет на алименты. А это не просто бумажки, а его бессонные ночи на дежурствах, нервное напряжение в операционной, бесконечная писанина историй болезни. Сейчас он стал умнее и на подобные уловки не поддастся. Саша был категоричен, но убедить девушку ему не удалось.
Через пару недель Наташа подошла к нему и пожаловалась на боли в животе. Александр осмотрел её и сказал, что нужно сделать витамины и спазмолитики. А сам ввел препарат, прерывающий беременность. Одной проблемой стало меньше.
Наташа все поняла и не смогла простить этого любовнику. С одной стороны, она испытывала к нему благодарность за то, что он поддержал ее в трудную минуту, помог материально, сделал полноценной женщиной. А с другой — лишил ее цели жизни — материнства. Саша не разобрался в ее характере. Эта девушка не стала бы подавать на него в суд, что-то доказывать, а, стиснув зубы, подрабатывая, экономя, вырастила бы его ребенка. Наташа привыкла облегчать пациентам страдания, а тут ей, впервые в жизни, захотелось сделать человеку больно, так больно, как было ей.
Александр, несмотря на свое, казалось бы, женолюбие, презирал женщин. Эгоцентричный, избалованный женским вниманием, он и выбирал интуитивно тех, кто будет ему подчиняться, кого можно, наигравшись, бросить, ища следующую игрушку-однодневку. В девушке и женщине он не видел личность. Ее интересы, мечты, мысли были ему безразличны. А чистый секс, физиология, не может надолго привязать. Жизнь состоит не только из фрикций и оргазма. Поэтому Александр хотел, но не мог влюбиться. И все связи его были короткими, истощая его не только физически, но и духовно, хотя создавали ощущение его мужской неотразимости и силы, вызывали зависть у других мужчин.
***  ***
                Октябрь

Врач-терапевт Горшкова познакомилась с гостившим у матери старшим лейтенантом погранвойск. Они поженились и уехали жить на заставу. Освободилась квартира, и главный врач дал ее Александру Семеновичу, чью работоспособность и хирургическое мастерство уже успел оценить. Александр свои вещи перевез из районной гостиницы в квартиру и решил отпраздновать это знаменательное событие. Он позвонил в прозекторскую.
— Ершов слушает.
— Привет Александр Евгеньевич! Ты сегодня вечером свободен?
— А! Здравствуй, Александр Семенович! Вроде не занят. А что?
— Хочу предложить сходить куда-нибудь, отметить мое новоселье. Покажешь ресторан поприличней? А то я здесь уже третий месяц, а нигде не был.
— Поздравляю! Хорошо. Заходи за мной после работы. Сходим куда-нибудь.
После работы мужчины отправились в небольшой уютный ресторан «У камина».
В одной половине зала был бильярд, в другой, в полумраке, стояло несколько деревянных крепких столов с такими же деревянными резными стульями. В углу светился камин.
Они заказали обед, водку. Готовили здесь, правда, хорошо. Порции были большие. Мясо мягкое. Картошка пропеченная. Салаты свежие.
— Вещи уже перевез? — спросил Александр Евгеньевич.
— Да, конечно. Их же немного. Только то, что я привез из дома.
— До твоего города далеко?
— Семьсот километров. Я на своей тачке за восемь часов добрался.
— Кстати, у нас машины похожи. Ты свою давно купил?
— Отец на окончание института подарил. А ты?
— Купил, когда служил на Дальнем Востоке. Там любую «Тойоту», почти новье, можно дешево взять.
— А перегонял сам?
— Да. С другом. Он в отпуск — а я сюда.
— А вон идет еще один обладатель серой «Тойоты».
К их столу приближался красивый стройный блондин с карими глазами.
— Какие люди и без охраны! — приветствовал он парней.
— Знакомьтесь. Александр Резван – наш новый хирург, мой однокурсник. А это Александр Белых – следователь по уголовным делам.
Мужчины пожали друг другу руки.
— Что-то тебя давно, Саша, видно не было. Неужели столько мафии и убийц в нашем тихом поселке развелось, что только на работе пропадаешь?
— Да нет, в отпуске был. Я же здесь уже полтора года работаю, наконец, отпустили погулять. Ну, я и рванул на море. Оторвался по полной программе. Водные лыжи, дайвинг, девочки, красное вино.
— Красиво жить не запретишь. А я уже два года здесь вкалываю, а отпуск только в феврале светит. Вместо водных лыж — охотничьи. Вместо дайвинга рыбалка в проруби и спирт вместо красного вина.
— Какие твои годы. Съездишь в следующий отпуск на море, Саша. Выпьем лучше за знакомство.
Чокнувшись, выпили. Закусили. Резван попросил официанта принести еще один прибор, пояснил новому знакомому:
— Мы мое новоселье отмечаем.
Александр Ершов предложил:
— А давайте, мужики, друг друга как-то различать. А то три Александра. Запутаться можно. Я предлагаю Сашу Резвана звать Семеныч, по отчеству.
— А тебя назовем Харон, — усмехнулся Саша Белых.
— Почему Харон?  — удивился Семеныч.
— А это из легенд и мифов Древнего Египта. Харон у них был лодочником, который перевозил через реку Стикс людей в царство мертвых. Так и Саша у нас провожает людей в последний путь.
— Но я же на дежурствах оперирую, — немного обиделся Харон.
— В свободное от основной работы время. Это у тебя хобби такое.
— Хорошо. Согласен на Харона. Действительно, романтично звучит. Но ты у нас тогда будешь Сыскарем называться.
— Сыскарь, так Сыскарь.
Александр Резван сидел и любовался Сыскарем. Точеное лицо. Красивые выразительные глаза. В этой утонченности было что-то от породистой женщины, но более совершенное. Черты лица не расплывчатые, а по-мужски четкие, определенные, хотя в них сохранялась еще какая-то юношеская нежность. И вместе с тем была порочность Дориана Грея. В институте у него была пара случайных гомосексуальных контактов, без влечения, так, по пьяни, из любопытства и от необузданной юношеской сексуальности. А к этому красивому парню с утонченно-порочным лицом его тянуло неудержимо.
Саша Белых чувствовал на себе пристально-изучающий взгляд Резвана, ему было немного неловко, но приятно. «Петухов» Сыскарь, как и всякий нормальный мужик, презирал, как-то раз он даже набил морду пристававшему к нему однокурснику. Но видный, модный молодой хирург нравился ему.
Когда ресторан стали закрывать, Саша Резван предложил всем пойти к нему в гости, посмотреть квартиру и еще раз обмыть новоселье, теперь уже на месте. И они, немного пошатываясь, пошли. Накупили выпивки и закуски и продолжили пьянку. Харон быстро сошел с дистанции, и его уложили спать на кухне. Семеныч и Сыскарь включили компьютер, сели рядом на стулья и, потягивая пиво, начали смотреть порнушку. Семеныч пошел на кухню, достал из холодильника две банки пива и вернулся в комнату. Он поставил пиво на стол и почувствовал, как его начинает охватывать возбуждение. Две недели он отдыхал от секса после неприятного разрыва с Наташей, и теперь чувствовал острое желание.
Он подошел к Сыскарю, положил свои огромные тяжелые ладони ему на плечи и стал легонько поглаживать. Саша сначала напрягся, но ощущение тепла было таким приятным, что по телу начала разливаться незнакомая сладостная истома, и сил сопротивляться не было. Он обернулся, посмотрел в глаза приятелю — и утонул в своем бессознательном. Он понял, что совсем не знает себя. И влечение к полузнакомому парню гораздо сильнее обычной тяги к женщине. Тело его стало дрожать от желания.
Оба возбудились и легли на диван. Семеныч стал гладить Саше ягодицы, и того бросало то в жар, то в холод. Смазав промежность вазелином, Семеныч вошел в Сашу. И тот был потрясен. Приятно было чувствовать себя в полной власти кого-то сильного, беспощадного, дарящего целый каскад новых ощущений. Порочность происходящего еще более усиливала удовольствие. «Вот оно каково, быть женщиной. Мне это удалось испытать»,  —  думал бессвязно парень. А потом не было вообще никаких мыслей. Нарастающее болезненное, но очень приятное напряжение, и потрясающий оргазм.
Они долго оба не могли прийти в себя. Закурили, стесняясь смотреть в глаза друг другу. Сыскарь осознавал, что стал «петухом», но ему не было стыдно, пережитое стоило того.
А Семеныч думал, что секс с этим смазливым парнем гораздо приятнее, чем с женщиной, вдобавок, он не объясняется в любви и не пытается забеременеть.
В комнату зашел пьяный Харон, обвел их мутным взором и процитировал стишок:
«Лучше нет влагалища,
Чем очко товарища».
После этого он покачнулся, упал на ковер, где снова заснул. Наутро он ничего не помнил о конце вечеринки. Лежал на раскладушке, куда его перенесли ночью, потирал затекшую шею и стонал от головной боли, матеря себя за неумение вовремя остановиться во время выпивки.
Но два других Александра забыть о происшедшем не могли. Их продолжало тянуть друг к другу, и они стали тайно встречаться, тем более, квартира была и у того, и у другого. Но иногда они устраивали дружеские попойки и втроем. Харон, похоже, догадывался об отношениях своих друзей, но парень он был молчаливый, вдобавок, со своеобразным чувством юмора. Больничной легендой стал один эпизод, связанный с ним. Как всякого мужчину-врача, Харона пытались соблазнить медсестры. Одна из них, самая активная и нахальная, решившая женить на себе замкнутого холостяка, стала постоянно приходить к нему в прозекторскую. Изображая из себя манекенщицу, она ходила, неумело виляя бедрами. Многозначительно улыбаясь, зазывала к себе доктора домой. И тот как-то, не выдержав, спросил:
— А зачем?
— Неужели сами не догадываетесь, Александр Евгеньевич?
— Нет.
— Вы мне кажетесь таким одиноким. А я могу вам подарить минуты блаженства, — явно цитируя какую-то героиню женского романа, высокомерно произнесла девушка.
— А зачем куда-то идти? Сексом можно заняться и здесь, — усмехаясь, сказал Харон.
— Ой, а где? — испуганно спросила медсестра.
— Да прямо здесь.
И Харон подвел девушку к прозекторскому столу, сдвинул в сторону труп миниатюрной старушки, приобнял дурочку и стал подсаживать на стол. Та завизжала, вырвалась из его рук и в испуге убежала из морга. Больше она к страшному доктору не приходила. А по больнице пошел слух о патологических наклонностях молодого патологоанатома. Харона вызвал к себе главный врач, там же, в кабинете, сидели еще несколько докторов. Его попросили объяснить причину слухов. И тогда Александр в красках рассказал о домогательствах медсестры и своем способе самозащиты от назойливой посетительницы. Посмеявшись, его попросили больше так не шутить.
О личной жизни Харона никто ничего не знал. На вопросы друзей он то отшучивался, то рассказывал о какой-то мифической женщине-завхозе, то говорил, что сублимирует сексуальную энергию для более высоких целей.
***  ***
Ноябрь
Кира вышла из поезда на перрон. Осенний порывистый холодный ветер срывал последние ржавые листья с деревьев. Крапал дождь. Обходя лужи, Кира с трудом тащила сумку и чемодан к автобусной остановке. Она быстро продрогла в куртке под дождем и ветром. Раньше в ноябре в этих краях уже лежал снег.
После мегаполиса в поселке городского типа Озёрное было на удивление тихо. Редкие машины на дороге. Несколько серых, съежившихся прохожих. Автобус пришел быстро. Ехать нужно было через весь городок. Сначала тянулись одноэтажные деревянные и кирпичные дома частного сектора с огородами и палисадниками. Потом пошли трехэтажки центра, магазины, клуб, парк. И снова — одноэтажная окраина. Бабушкин домик, зеленый, уютный, с вырезанными еще дедом наличниками, стоял почти у самого озера. Большой огород. Яблони.
В детстве каждое лето Кира с братом отдыхали у бабушки. Тогда летние дни тянулись бесконечно долго. Они успевали за день наплаваться в озере, прополоть грядки, поиграть в футбол и партизан, сходить в магазин за хлебом, выпить парного молока, подраться и помириться с соседскими ребятишками, погонять на велике, сходить в лес за ягодами, а вечером порыбачить или порассказывать друг дугу страшные истории в темноте. Большинство ребят было местных, только еще двое приезжали погостить к родственникам.
А потом они с братом выросли. Летом появились другие дела, и они стали бывать у бабушки редко, наезжали на одну-две недели и то не каждый год. Жаль. Как хотелось бы снова вернуться в беззаботное детство, когда, отдохнув, возвращаешься домой, а родители все уже приготовили к школе — учебники, сумку, новую одежду. Теперь обо всем приходится заботиться самой.
Кира открыла знакомую калитку, прошла по дорожке до крыльца, поднялась. Здесь ей предстояло прожить целый год, а, может быть, и дольше. Начать работать. Кто знал, что так быстро может разрушиться все в жизни, казавшееся незыблемым. В июле месяце родители купили путевки в дом отдыха и взяли ее с собой. Они поехали на своей машине. И не доехали. Пьяный водитель на КамАЗе вылетел на полной скорости с проселочной дороги на основную магистраль —  и их машина была смята, как консервная банка. Родители погибли на месте. Кира отделалась переломом голени, ключицы и сотрясением головного мозга. Она потеряла во время аварии на несколько минут сознание, а когда очнулась, увидела то, что будет преследовать ее, наверное, всю жизнь.
Она зажата и не может пошевельнуться. Вокруг торчащие куски металла, сидений. И безжизненные, изуродованные тела отца и матери рядом. Спасатели вытащили её из машины, «Скорая» доставила в больницу, где ей пришлось пролежать почти два месяца. А потом еще ходить в гипсе и на костылях. Нужно было хорошо питаться, а, сняв гипс, разрабатывать суставы, делать массаж. И помочь некому. Старший брат Игорь привел в их квартиру свою любовницу Лену  с семилетним сыном, которая, вдобавок, была снова беременна. Они зарегистрировались и начали буквально выживать девушку из квартиры. Кире пришлось подать в суд на раздел жилплощади. Молодые предложи девушке перебраться в квартиру Лены, но та была в  ужасном состоянии: грязные обои, рваный линолеум, падающая с потолка штукатурка. Вдобавок, рядом – городская свалка. Кира отказалась от такой квартиры, тогда Лена продала квартиру, а деньги вложила в новостройку, где через год девушке должно было бы достаться приличное жилье.  А пока жить было негде.
Кира собиралась учиться в аспирантуре после окончания медицинского института, но ее место, пока она болела, было занято.
Оставался один вариант — уехать в Озёрное к бабушке. Узнали, что в поселке нужен психиатр. А  Кира как раз прошла интернатуру по психиатрии. Она созвонилась с главным врачом и договорилась о работе. Бабушка была счастлива.
Кира с детства слышала разговоры родителей о больных, операциях, о лечении детей и взрослых. Отец её был хирургом, мать педиатром. Куклы у неё были измазанные красным фломастером (так она изображала кровь), перевязаны бинтами. Она постоянно играла в больницу. И даже когда соседская девчонка Танька, играя с ней, говорила:
— Вот это жених и невеста. Они сейчас поедут в свадебное путешествие, — Кира все равно сворачивала игру в другую сторону:
— Да, они поехали. Но у жениха разболелся живот, и его привезли в больницу. Врач посмотрел — вот этот большой мишка — и определил острый аппендицит. И его нужно оперировать. Сейчас мы будем играть в операционную.
Танька сердилась, кричала:
— Опять твоя больница! Не хочу в неё играть.
И убегала домой. А Кира шла к родителям или к брату и просила их с ней поиграть.
Она любила бывать у родителей на работе. И на вопрос какой-нибудь медсестры, кем она хочет стать, когда вырастет, гордо отвечала:
— Конечно, врачом. Сначала хирургом, а потом детским врачом. А еще анестезиологом и окулистом.
Но потом, годам к двенадцати, интерес к медицине пошел на спад. Кира занималась спортом и музыкой, ходила в разные кружки, театральную студию. У неё был друг, одноклассник Юра. Они вместе записались в парашютную секцию, и в шестнадцать лет совершили по три прыжка. Год отзанимались фехтованием. А потом пошли в секцию самбо. Там Кира научилась, как она считала, обороняться от насильников и грабителей. А еще было плаванье и компьютерные курсы. Мама ей цитировала детское стихотворение Агнии Барто:
«Драмкружок, кружок по фото,
А мне еще и петь охота,
А за кружок по рисованию
Тоже все голосовали».
Ругала за разбросанность интересов и советовала сосредоточиться на чем-то одном, главном, думать о выборе профессии. Кира была достаточно серьезной девочкой, хорошо училась, но любила приключения. А разнообразие ее увлечений объяснялось желанием найти себя, свое призвание. Но к выбору дела жизни она пришла гораздо позже, при трагических обстоятельствах.
Кира окончила школу, но не знала, куда идти дальше. Детские игры в больницу были давно позади. Хотелось чего-то интересного, захватывающего целиком. Все друзья-одноклассники пошли поступать в ВУЗы. Инженером ей быть не хотелось, продавцом (извините, менеджером) и бухгалтером тоже, в учителя пойти не тянуло. Родители посоветовали попробовать все-таки медицинский. Кира легко поступила, учиться ей тоже было не трудно. Страха перед анатомкой она не испытывала. К растерзанным студентами трупам и лежащим на столах черепам относилась спокойно. Нагрузки на первом курсе были большими. Её друг Юра, выбрав трудный технический факультет, тоже много учился. Их отношения оставались дружескими. Но летом, окончив первый курс, они стали часто встречаться, ходить в кино, ездить на пляж, гулять по вечерам. Настало время поцелуев, длительных телефонных разговоров и изучения друг друга. Но все равно Юра оставался для Киры больше другом, чем любимым парнем.
На втором курсе к Кире в группу пришел учиться из академотпуска новый парень, Миша, и она влюбилась в своего одногруппника. Сначала ей было просто приятно смотреть на него, слушать его голос. Все, что он говорил, казалось ей наполненным глубоким смыслом. Даже в очевидной глупости ей открывался какой-то глубокий подтекст. Когда Миша пристально смотрел на нее, сердце Киры обрывалось, она чувствовала, как в голове начинает пуль-сировать кровь, а окружающие предметы теряют свои очертания. Миша был общительным парнем, знал много анекдотов, играл на гитаре. Вокруг него всегда роились девочки не только из их группы, но и из параллельных. И даже с педфака. Кира пыталась подавить развивающееся чувство, казалось, она даже знала, что ни к чему доброму оно не приведет.
Она продолжала встречаться с Юрой. Они ходили изредка на концерты, иногда в клубы, целовались. Но Юра был настроен очень серьезно. Со второго курса он начал работать в солидной компании программистом, уже имел свои деньги, но рассчитывал через один-два года на повышение с высоким окладом. Тогда он собирался снять квартиру и жениться на Кире. С вызывающей у девушки зевоту дотошностью он рассказывал, что из родительской квартиры он возьмет на съемную, а что придется купить ему самому, какой расцветки ему хочется диван и занавески. Кира на таких подробностях не фокусировалась и вообще не представляла, как можно планировать будущее, которое было в тумане. Для нее существовало только настоящее. А Юра пытался ей доказать, что созданная в воображении картинка обязательно воплощается в жизнь. Об этом он читал в разных практических руководствах психологов для начинающих бизнесменов.
В присутствии Юры она не чувствовала никакого волнения. С ним было уютно, привычно и легко. Лучше, чем с родным братом. Она уже знала, что он скажет в следующий момент, как оценит ту или иную ситуацию. Спокойный, погружающийся, порой на сутки, в Интернет, рассудительный, немного нудный, но заботливый и по-мальчишески влюбленный, Юра, конечно, нравился Кире, но его предсказуемость раздражала, расчетливость охлаждала чувства. Миша был совсем другим человеком. Бесшабашный, азартный, он мог уйти на неделю в загул, но потом с энергией шаровой молнии врывался в институт, с поцелуями и клятвами жениться выпрашивал у отличниц конспекты, тут же их проглатывал, все схватывая на лету; обаянием вымаливал у преподавателей прощение, сдавая за один день по несколько отработок и зачетов.
Миша играл в казино и ходил в рестораны за счет женщин. Один раз на спор на ящик коньяка он за день переспал с пятью девушками. А в соседней комнате сидели парни — свидетели его побед. На каждую девушку отводилось по два часа. За это время надо было выпить с ней немного вина, наговорить комплиментов, поцеловать и затащить в постель, а потом выпроводить до прихода следующей. Предварительно все его подруги были вызваны им на определенное время по телефону. Но одна, последняя, не пришла. И Мише пришлось бегать по общежитию, разыскивая свою последнюю жертву для пари, и он притащил какую-то долговязую пятикурсницу со стомфака. А потом его друзья корчились от смеха, слушая долетавшие до них через стену ее сладострастные стоны.
До Киры доходили слухи о «подвигах» Михаила. Но она не испытывала к нему ни ненависти, ни отвращения. Ей нравилось все, что он делает. Она восхищалась любым его поступком. Но свою любовь Кира переживала молча, стараясь общаться с ним как можно меньше.
Но после третьего курса судьба все-таки свела их. Они оказались вместе на практике в одной сельской больнице. В первый же день Миша пошел провожать Киру после работы до дома санитарки тети Шуры, куда ее определил на постой главврач больницы.
Кира спросила:
— А почему ты не на охоте, егерь? Труба зовет!
— Куда зовет? — не понял Миша.
— Но помнишь, когда тебя кормили жареной картошкой медсестры, то и Галя, молоденькая, с прыщиками на лице, на тебя с восторгом глядела, и та сорокалетняя тетка, толстая, Вера Ивановна, тоже пялилась. Обе не прочь доктора соблазнить.
— Да ну их всех. Знаешь, не хочу больше. Надоело все. Разные девушки, женщины. Хочу полюбить одну, свою единственную. А это все так, несерьезно.  Поиск своей половинки, только к моему надгрызенному куску яблочка ни одна половинка, видать, не подойдет.
— Почему?
— Ну, вот такие серьезные девушки, как ты, на меня смотрят с през-рением.
— С чего ты взял?
— Да я за тобой с первого дня наблюдаю, как в вашу группу пришел. Ты со мной как будто даже брезгуешь общаться. Неужели я такой конченый человек? — и Миша с тоской поглядел на Киру.
И та увидела его совсем другим, одиноким, парнем, старающимся заглушить какую-то свою внутреннюю боль веселыми похождениями Казановы.
— Это тебе показалось. Давай лучше пойдем купаться. Жаркий денек.
И они пошли на реку. Плавали. Валялись на песке. Разговаривали. Кира наслаждалась каждым словом, каждым взглядом, каждым случайным прикосновением любимого человека.
— Я специально сюда напросился, когда узнал, что ты едешь в Репьево на практику, — сознался Миша.
— Зачем? — удивилась Кира.
— Потому что ты мне давно нравишься. Просто в институте ты из себя вся такая гордая, недоступная. И парень у тебя там симпатичный есть. Вот я и не решался подойти.
— Кто бы говорил о робости, только не ты, Миша!
— Да я в глубине души скромный. Это девушки почему-то сами на меня вешаются, как елочные украшения на пихту в Новый Год.
— Рассказывай кому-то другому. Вся твоя интенсивная половая жизнь проходит на моих глазах.
— Ну это я, чтобы забыться, по привычке.
— От чего забыться? По какой привычке? — не поняла Кира.
— Когда мать умерла, отец запил, жену привел новую, такую же алкашку. Они нас с братом из дома в интернат выпихнули. А там приходилось приспосабливаться. Мне уже четырнадцать лет было. Соображал что к чему. Обаятельно улыбнешься — повариха кусок получше положит. Анекдот расскажешь — кастелянша рубашку новую даст. И я понял, что миром, вернее его материальными благами, управляют женщины. А путь к их сердцу лежит через внимание, лесть  ласку.
— На мне тоже будешь упражняться в своих манипуляциях?
— Нет, с тобой все будет по-другому.
Но по-другому не вышло. Через пару дней они заплыли на остров. Остров был безлюдным. Кустарник скрывал их от взглядов с берегов реки. Солнце жгло молодые упругие тела и красивые лица. Охватывала истома июльского дня. Они лежали на песке рядом. Миша, казалось, случайно положил руку Кире на бедро, и она задрожала всем телом под его рукой.
— Ничего себе, как тебя забрало, — пробормотал парень и начал гладить разгоряченную кожу бедер и живота девушки. Ее чувство, скрываемое два года, вырвалось, наконец, на простор. Девушка трепетала и стонала в умелых мужских руках. Парень начал целовать ее в губы. Потом нежными поцелуями стал покрывать шею и плечи, расстегнул лифчик и прильнул к соскам. Кира закричала от наслаждения, дернулась всем телом и размякла.
Удивленный такой реакцией скромницы и ее оргазмом от поцелуев, возбужденный парень продолжал ласкать тело девушки. Он целовал ей грудь, стянул плавки и начал гладить выбритый лобок, пальцами проникая между половыми губами и лаская клитор. Кира снова начала возбуждаться. Она прерывисто задышала. Миша раздвинул ноги девушки, лег между ними, уверенно ввел ей в полную влаги щель свой член, и еще раз удивился, Кира оказалась девушкой. Это еще больше возбудило парня. Тут уже он отдался страсти. Их оргазм был бурным, с криками Миши и слезами Киры. Немного придя в себя, не выпуская девушку из объятий, парень спросил:
— Ты чего плачешь? Больно? Извини, я же не знал, что ты virgo.
— Я плачу от любви. Ты не представляешь, как я люблю тебя! Два года я прятала от себя, от тебя, от всех свою любовь. А сейчас вот оно, свершилось то, о чем я даже не могла мечтать.
— Глупенькая. Могла как-то намекнуть, и мы были бы давно вместе. Если столько терпеть, то и заболеть можно.
— Да я и так думала, что свихнусь от любви.
— А как же твой парень? Он, хотя и ботаник на вид, но крепенький, видно, что не гей и не мудак.
— А он хочет, чтобы все было по правилам. Сначала свадьба, потом медовый месяц где-нибудь в Турции. И долгая счастливая жизнь с детьми и смертью в один день на одной подушке.
— Разве такие экземпляры еще водятся?
— Да. Сама трех подобных знаю.
— Неужели они все девственники? Мастурбация не считается.
— Сие остается тайной для меня.
— Значит, я за себя и за тех парней стараюсь. Но не понимаю их. Опыт нужно иметь сексуальный, иначе жену не удовлетворишь, и начнутся семейные скандалы.
— А ты считаешь, это главное?
— Ну да. Половая гармония — это цемент брака.
— И я тоже так думаю. Кира счастливо засмеялась.
Это лето они провели вместе. Сначала практика в деревне. Потом дача Киры, тайные встречи в городе. Юра уехал на два месяца с дядей-строителем зарабатывать деньги на свадьбу — и их объяснение откладывалось до осени.
А в сентябре началась учеба. Сначала все шло прекрасно. Кира с Мишей кругом ходили вместе: на занятия, в буфет, в библиотеку, в клубы. Их признали официальной парой. Девчонки завидовали. Раньше Миша ни с одной не встречался больше одной-двух недель. А тут почти до Нового Года они практически не расставались. Миша ел-пил у Киры, даже иногда ночевал на диване в гостиной, ночью тайком приходил в Кирину спальню. Он играл с ее отцом в нарды, крутил матери фарш на мясорубке, забивал гвозди; они вместе готовились к занятиям. Казалось, дело идет к свадьбе. Сначала мать была недовольна, что Кира бросила Юру. Ей нравился спокойный и рассудительный парень. Но потом смирилась с выбором дочери. Отцу было все равно. А потом Кира забеременела. Молодые подали заявление в загс, но Миша пытался уговорить Киру прервать беременность, потому что им надо учиться, встать на ноги. Кира отказывалась делать аборт. Для нее это было счастье — родить ребенка от любимого. Начался токсикоз. Пришлось лечь в больницу на сохранение. И тут Миша пропал. Он ни разу не навестил подругу в больнице, не позвонил родителям узнать, как дела.
Ребенка спасти не удалось. Выкидыш. Осложнения. Когда, поправившись, Кира вернулась на занятия в институт, ее ждал еще один удар. Миша перевелся в другую группу, И, как сообщили доброжелатели, закрутил любовь с дочерью декана Вероникой, своей новой одногруппницей. Кира не могла понять, что случилось. Миша избегал встреч. Ходил постоянно в обнимку с высокой, пышнотелой блондинкой. Вероника Кержакова перевелась в их институт недавно. Она была замужем раньше и училась в другом городе.  Когда развелась, приехала к отцу. Мать ее умерла несколько лет назад. Но трудно, учась на одном курсе, даже в разных группах, не видеться. Столкнувшись в коридоре со сладкой парочкой, Кира сказала:
— Миша, мне надо с тобой поговорить.
— Мне некогда.
— Я скажу всего пару слов.
— Валяй!
— Почему ты не пришел в больницу? Тебе не интересно узнать, что с нашим ребенком?
Блондинка закричала:
— Ну, ты и кобель, любимый! Или других производителей у нас в городе нет? Уже третья подкатывает.
Миша побледнел, но сдержался и сказал:
— Я слышал, у тебя выкидыш?
— И был рад этому?
— Не надо устраивать мне сцен. Это твои проблемы. Я ребенка не хотел.
— Стоило мне на две недели лечь в больницу, как ты нашел другую.
— Извини, Кира, но так получилось. Я полюбил другую. Сошлись – разошлись, так часто бывает.
— Ты – подонок! — Кира наотмашь ударила парня по лицу. Поняла, что говорить с ним, что-то объяснять, уговаривать бесполезно. Ломать себя? Унижаться? Нет! Она быстро, почти бегом, пошла прочь от своего возлюбленного и его новой подруги, насмешливо смотрящей ей вслед.
Она выбежала из института, а потом шла и шла по улицам города. И не могла остановиться. Болело сердце. Это была то слабая, ноющая боль, то сильная, режущая, доводящая до исступления. Хотелось кричать, биться головой о стену. Еще недавно она готовилась родить ребенка, выйти замуж за любимого человека. А тут все… Конец… Что впереди?  Любопытные взгляды всего курса, перешептыванье за спиной, злорадство. Сочувствие родителей. И серая, безрадостная жизнь впереди. Пустота. Нет ничего. Темная пустота. Без радости и света. А зачем тогда жить?  Больше она полюбить не сможет.
Кира не злилась на свою соперницу. Понимала, не одна, так другая.  Дело было в Мише. Просто он не способен на длительные отношения. Он ее не любит. Да и не любил. Все эти разговоры о тяжелом детстве нужны ему были, чтобы сбросить на нее негатив своего отрочества, часть психологических проблем, очиститься от них. Но он же втерся в их семью, понравился родителям, тоже понятно. Стипендия маленькая, и кушать хочется. И в ее сердце появилась ненависть. Ей захотелось убить, уничтожить человека, предавшего ее в трудную минуту.
Вернулась домой. Боль в сердце не проходила. Легла — и сутки не вставала. Плакала, но слезы не приносили облегчения. Никогда не будет рядом его тела. Его губы, улыбка, глаза — все ушло. Навсегда. Мать принесла какие-то таблетки, но Кира не стала их пить сначала. Но потом мать снова пришла со стаканом воды:
— Возьми. Станет легче.
Выпила, но они не подействовали. Разговаривать ни с кем не хотела. На вопросы родителей не отвечала. Ничего не могла есть. Не хотела. Ночь не принесла облегчения, а была наполнена болью воспоминаний. Сон так и не пришел. А потом и воспоминаний не осталось, только темнота вокруг и боль, и ощущение безысходности. Потерялся смысл и цель жизни. Боль в сердце не снималась ничем. Теперь она пила уже все лекарства подряд, но ей становилось все хуже и хуже. И она уже не могла жить с этой болью и ощущением сводящей с ума тоски. Родители ушли на работу. Кира написала записку. Оделась и вышла из дома. Отошла несколько кварталов от дома. Поднялась на крышу шестиэтажного дома через чердак. Посмотрела вниз. Страха не было. Было только желание унять, прекратить эту тоску и эту боль. И она прыгнула, как с вышки, вниз головой…
Но тело оказалось мудрей разума. Сказались тренировки в спортзале, прыжки с трамплина в бассейне и с парашютом. Сгруппировавшись, тело оттолкнулось ногами от стены и полетело на кроны деревьев. Ветви амортизировали удар. И, запутавшись сначала в них, она довольно мягко упала в глубокий снег. У Киры, когда она летела вниз, было такое ощущение, будто это происходит в замедленной съемке, как будто чьи-то крылья или мягкая подушка аккуратно спускают ее на землю. От удара она потеряла сознание. Когда очнулась, услышала голоса:
— Разбилась. Насмерть.
— Еще бы. С крыши сигануть.
— Из-за чего?
— Кто ее знает. Наркоманка, наверное, или психбольная.
— Ой, «Скорая» как быстро приехала.
— А зачем тут врач? Труповозка нужна.
Доктор перевернул девушку с живота на спину. Кира застонала и открыла глаза.
— Живая! — заволновался народ.
Врач стал сто-то спрашивать Киру, но она молчала. Девушку положили на носилки и повезли в больницу. Травматологи при осмотре обнаружили синяки, царапины, перелом двух ребер и легкую черепно-мозговую травму.
Вбежавший в рентген-кабинет отец порывисто обнял дочь:
— Ну, зачем ты так, доченька. Неужели нельзя было посоветоваться? Мы бы для тебя все сделали.
Кира отделалась легко. Отец постарался замять это дело, чтобы слухи не поползли по городу, и не было осложнений в институте. В связи с острой депрессией девушку положили в загородный привилегированный стационар для лечения неврозов и психических нарушений. И именно там она нашла свое призвание.
Лечащим врачом у нее был доцент Селедцов Виктор Николаевич, импозантный мужчина сорока пяти лет, обаятельный, эрудированный, доброжелательный. Он владел современными методами лечения и психотерапию использовал охотнее, чем сильнодействующие препараты, которые только приглушают симптоматику, но не действуют на причину болезни. Его принцип был: сначала понять больного, потом лечить. Он сумел разговорить Киру, понял, что ей нужен какой-то новый интерес, цель в жизни. Чтобы не просто легче переносить удар судьбы, но найти увлечение, способное раскрасить ее жизнь новыми цветами, раскрыть перспективы, занять время и ум. Они много говорили. О медицине, о вечных проблемах бытия. О любви и ненависти. О смысле жизни. Об особенностях психики разных людей и общих закономерностях психических процессов.
И это было очень интересно. Потом Виктор Николаевич стал брать девушку с собой на обход отделений, где работал и консультировал. И она увидела больных людей, физически здоровых, но страдающих, несчастных.
И Кира поняла, что здоровье — это не просто бесперебойное функционирование органов, систем и клеток организма, а нечто гораздо большее. И порой бывает, что пятидесятилетний больной после инфаркта миокарда чувствует себя лучше, чем двадцатипятилетний парень-здоровяк в стадии обострения эндогенной депрессии. И Кире захотелось познать тайны психики человека, научиться помогать душевнобольным людям. Так она выбрала себе будущую специальность. Свои собственные переживания ушли в прошлое. Она снова почувствовала вкус к жизни. Она стала с увлечением учиться, нагнала пропущенные занятия. Начала посещать научно-студенческий кружок при кафедре психиатрии, читать специальную литературу. Заинтересовалась новыми разработками психологов: НЛП, телесно-ориентированной психотерапией по Райлу, гештальттерапией и т.д.
В свое время Виктор Николаевич объяснял ей, что любовь — это огромное чувство, взлет энергии. Она способна поднять на вершину творчества, дать жизнь новому человеку. Но когда любовь не идет по пути созидания, отвергается или встречает неодолимые препятствия, то она превращается в разрушительную силу. Так происходят убийства из ревности Или человек любовь, превратившуюся в ненависть, обращает против себя, что ведет к суицидам, психическим нарушениям, соматическим болезням. Виктор Николаевич также большое значение придавал недостатку материнской любви в детстве, особенно у мальчиков. У жестокой матери, особенно растившей детей без мужа, риск гомосексуализма и даже шизофрении резко возрастает.
Кире научный руководитель поручил заниматься выявлением ранних психических нарушений с помощью разных тестов. Она писала первую научную работу, потом вторую. Статьи были опубликованы в журнале. Интернатуру Кира проходила на кафедре психиатрии. И готовилась поступать в аспирантуру.
В личной жизни после разрыва с Мишей у нее наблюдалось затишье. Поглощенная новым увлечением (наукой) она больше не думала о нем. Изредка, встречаясь на лекциях, не смотрела даже в его стону.
И была очень удивлена, когда через год, вечером у своего подъезда увидела Мишу, который поджидал ее. Он преградил девушке дорогу, попытался обнять и быстро заговорил:
— Кира! Прости меня! Я понял, что люблю только тебя. Давай начнем все сначала. Я больше не могу жить в том доме, притворяться. Это было так, небольшое увлечение. А меня сразу захомутали. Но я брошу все, уйду, если ты захочешь.
Кира равнодушно отстранила парня:
— Миша, извини, но ты мне не нужен. Живи своей жизнью. Прощай!
Миша остолбенел, а девушка вошла в свой подъезд и закрыла дверь.
Дома Кира удивилась своему спокойствию. Ей действительно стал безразличен этот парень, из-за которого она чуть не потеряла жизнь.
Гораздо больше, пожалуй, ее задело то, что Юра ни разу не попытался с ней встретиться, возобновить отношения. Ее подружка, соседка Галя, их одноклассница, встретила Юру у подъезда. Возвратившись с заработков в конце августа, он пришел к Кире, а она уехала с Мишей на дачу. Галя была посвящена в их отношения и со всеми мельчайшими подробностями рассказала захватывающую историю любви Киры и Миши Юре. Тот был потрясен. Не поверил. Поехал на дачу. И наблюдал издали, как парочка, обнявшись, ходила купаться, как они целовались, вошли в дом и тщательно закрыли двери и окна. Он убедился в неверности подруги, написал ей прощальное письмо и  исчез из ее жизни.
Через несколько месяцев Кира проходила мимо ЗАГСа и увидела, как оттуда вышел жених в темном костюме — это был Юра — и с ни симпатичная девушка в белом платье. Вокруг была веселая толпа. Внезапно охватила грусть. Она могла быть сейчас на месте этой девушки. И еще ей было стыдно. Она предала Юру и понимала это только сейчас, сама пережив измену любимого человека.
На старших курсах Кира начала встречаться с парнями. Но после общения с Виктором Николаевичем сверстники ей казались глуповатыми, ей с ними не о чем было говорить. И серьезных отношений поэтому ни с кем не было. Увлечение доцентом Селедцовым нарастало постепенно. И Кире стало казаться, что она влюблена. Она представляла иногда, как они едут куда-нибудь вместе, лучше всего в Италию, и в шикарном номере пятизвездочного отеля целуются ночью. А в открытые окна доносится шум прибоя, и врывающийся легкий бриз освежает их разгоряченные тела.
Но действительность оказалась несколько иной. Они действительно поехали вместе, но только на конференцию в соседний город. И там, после банкета, полупьяный доцент ввалился в ее номер. Виктор Николаевич много и красиво начал говорить о свободе взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Они пили на брудершафт, целовались. А потом занимались любовью. Если это можно назвать так. Быстро кончив, Виктор захрапел. А Кира долго отмывалась в душе.
Они и потом встречались несколько раз. Но эрекция у ее нового любовника была слабая, и вообще он предпочитал оральный секс, к которому Кира испытывала физическое отвращение. К тому же, он был скуповат. Передаривал Кире коробочки шоколадных конфет, получаемые от благодарных больных, и встречаться предпочитал в своей машине.
Немного помучившись, Кира решила разыграть благородство. Она подготовила целую речь: «Дорогой, я люблю тебя. Но, зная твою жену и уважая ее, я не могу больше встречаться с тобой. Мне кажется все время, что я вторгаюсь в вашу спальню, краду тебя у жены и детей. Прости меня. Нам лучше снова вернуться в рамки служебных отношений». Виктор Николаевич все понял, но не подал вида.
— Да, ты, наверное, права. Но ты мне очень нравишься, и мне будет тебя не хватать. Но ты решила, значит, так и будет.
Но в душе, видимо, затаил злобу. И хотя место в аспирантуре он твердо обещал Кире, но, узнав, что она лежит в больнице, не сказал об этом ректору. А раз претендентки на собеседовании не было, тот отдал место другому протеже Селедцова.
Очередной удар судьбы Кира перенесла даже спокойней, чем ожидала. Сказались занятия аутотренингом и разными методами воздействия на сознание. Правда, пришлось их усилить пачкой сигарет и двумя бутылками вина.
Всего обидней, что в аспирантуре будет учиться Вероника Кержакова, жена Миши, никогда психиатрией не увлекавшаяся, да и вообще круглая троечница. А Мишу тесть взял к себе на кафедру факультетской терапии ассистентом. Теперь он будет преподавать студентам основы терапии. Ну что же, флаг им в руки и ветер в спину, будущим светилам отечественной науки А куда деться ей? И решение пришло само — Озёрное. Там спокойно. Заботливая, любящая бабушка. Красивая природа, а не каменные джунгли вокруг. Никто не будет напоминать о смерти любимых людей и разочарованиях в любви. Решено! И на следующий день она позвонила бабушке.
***  ***
                Декабрь
 
Александр уже начал засыпать, когда из просоночного состояния его вывел требовательный телефонный звонок. «Черт возьми! Неужели с работы», — подумал он и нехотя взял трубку.
— Привет, козел!
Александр узнал пьяный голос своей матери и бросил трубку. Но телефон зазвонил снова.
— Ты что, мудак недоделанный, со мной разговаривать не хочешь? Надо хоть изредка звонить, сообщать о себе. А то, может, уже прибили за твои делишки, — и она противно захихикала.
— Что тебе надо от меня?
Александр окончательно проснулся, и его затрясло от ненависти к этой женщине. Отец оставил их, когда Саша был совсем маленький. И вся злость брошенной женщины с того времени была направлена на сына. А вина мальчика заключалась в том, что он был похож на отца. Как говорят, одно лицо. И постоянно напоминал ей того, другого. Вместо того, чтобы найти радость в работе, воспитании ребенка, поиске нового избранника, она жила воспоминаниями о муже-подлеце и упивалась планами мести. Но муж был далеко, а сын рядом, и малейшая его провинность: уронил чашку, спрыгнул с подоконника, громко засмеялся — жестоко наказывалась.
Мать била его, щипала, постоянно унижала и оскорбляла. Порой Саша пытался вырваться, дать сдачи, но тогда мать избивала его до полусмерти. Удивительно, как при этом он мог успешно учиться, заводить друзей и никому не рассказывать о домашнем инквизиторе, держаться с чувством собственного достоинства и давать сдачу обидчикам во дворе. В старших классах ему стало легче. Мать часто болела и лежала подолгу в разных больницах, но все равно, как только Александр окончил школу, он тут же уехал из этого семейного ада учиться в другой город. Закончил институт.
Но мать старалась достать его везде. Она пару раз приезжала к нему в общежитие и там устраивала скандалы. Но потом билеты подорожали, и она перестала ездить. Когда он стал работать, звонила ему по ночам домой и на дежурства. А у Александра сносило крышу от этих звонков. Сразу наплывали воспоминания детства. Он, маленький, беспомощный. И это огромное Зло, приносящее боль и нескончаемые страдания. И зло ассоциировалось у него с образом женщины.
Александр вырос красивым, сильным парнем и очень нравился девушкам. Но ему мало было обычного секса. Больше ему нравилось поставить девушку перед собой на колени и заставить делать себе минет. Он наслаждался больше даже не физически при этом, а психологически. Вот она, симпатичная, хорошо одетая, а ползает перед ним, унижается, на коленях. И это был кайф. Но наивысшее наслаждение ему приносило нечто иное…
— Так что тебе надо от меня? — повторил Александр.
— Вышли мне денег. Завтра. Иначе подам в суд, — потребовала мать.
— Перебьешься, старая сука! — Александр отключил телефон.
Вскочил, схватил тарелку со стола, бросил об стену. Раздался звон разбитого стекла, полетели в разные стороны осколки. Потом он разломал деревянный стул, круша его об пол, отдирая ножки и спинку от сиденья. Но все это не успокаивало. Глаза застилал розовый туман. В висках пульсировало: «Убей! Убей! Убей!». Александр надел куртку, выскочил из квартиры, завел машину и погнал по ночному шоссе.
Яростное возбуждение не проходило даже от бешеной гонки. Он проехал уже километров десять, когда в свете фар возникла фигура голосующей женщины. Александр сбросил скорость, остановился. Женщина была уже в годах и чем-то немного напоминала ему мать.
— Подвезешь до Рощино? — спросила она, немного заплетающимся языком.
— Садись, — кивнул парень.
Женщина забралась на переднее сиденье. Кабину наполнил запах перегара. Александр поехал тише. Начал падать мокрый снег. Дворники едва успевали очищать стекла от налипающего белого месива. Александр пересек знакомую границу другого района, проехал еще километров пять, и свернул на узкую дорогу.
— Ты куда? — спросила пьяная попутчица.
— Так быстрее проехать, — ответил он.
Отъехав достаточно далеко, Александр остановил машину.
— Ты что, хочешь любовью заняться? — хохотнула женщина.
— Да, тебе понравится, — сказал парень и резко ударил ее ребром ладони по шее. Женщина на какое-то время отключилась. Александр сорвал с нее серую куртку, разорвал платье, трусы, лифчик. Женщина очнулась, и тогда парень стал бить ее по лицу, щипать, выворачивая кожу, кусать. Когда женщина начинала кричать, он стискивал ей руками горло, и она замолкала. Да, именно так, в пять лет ему хотелось бить и кусать свою обидчицу, но тогда он был слишком маленьким и слабым. А теперь он может реализовать свои мечты. Удары его становились все сильнее. Он все более возбуждался. Тогда он открыл машину, выволок незнакомку, бросил на снег и стал пинать ногами. Под ударами хрустели сломанные ребра. Из носа и рта женщины потекли струйки крови. Лицо превратилось в кровавое месиво. Наконец, он присел над ней, руки его сомкнулись железной хваткой на ее горле — и жизнь ее оборвалась. Тело убийцы забилось в конвульсиях оргазма.
Кровавый туман рассеялся. Пульсация в голове прошла. Наступило состояние покоя и полного удовлетворения. Александр по знакомой тропе пронес тело метров пятьдесят к болоту и кинул его в вязкую топь. Туда же он принес и бросил сверток с вещами убитой женщины. Хотя и зима, но толком морозов еще не было, через пару часов все это должно засосать. Снег скроет все следы от стоявшей здесь машины. Никаких улик, вроде оторванных пуговиц, выпавших мобильников и блокнотов, как он проверил, тоже не осталось на месте преступления. Теперь можно было возвращаться домой и хоть немного выспаться перед работой.

***  ***
Январь

Бес его попутал связаться с этой бабой. Новый Год, это, конечно хорошо. Канун его отмечался по отделениям. У них, как и везде по больнице, медсестры приготовили салаты и картошку с мясом. Санитарки притащили банки с помидорами, солеными огурчиками и квашеной капустой, разложили все это по тарелкам. Сестры-хозяйки постелили вместо скатертей на столах новые наглаженные простыни. Расставили еду. Врачи принесли шампанское, вино, водку. Старшие медсестры достали из сейфов тайный запас — бутылки чистейшего медицинского спирта. Поели. Выпили. Расслабились. На время сократилась дистанция между старшим, средним и младшим медперсоналом. Начали рассказывать анекдоты. Тихонько включили музыку. Медсестры облепили мужчин-врачей.  Начались уже откровенные намеки, приставания. Хирурги старались выбраться из цепких женских рук, но не могли. И тут, вовремя, заведующий отделением распорядился все убрать со столов, навести порядок и расходиться по домам всем, кроме дежурной смены.
Саша Резван радостно поскакал к машине. Дежурство через два дня, он выспится. Сходит в сауну с друзьями, выпьет пива. Проехал территорию больницы, стал выезжать за ворота — и тут увидел, что какая-то женщина поскользнулась, упала, подвернув под себя ногу, и не может встать. Он подъехал, остановился, спросил:
— Вам помочь?
Женщина подняла голову, и он опешил. Это была Нина Петровна, заместитель главного врача по экспертной работе. Врачи ее между собой звали «клизма», она проверяла истории болезни, определяла обоснованность лечения, находила множество ошибок, описок, отчитывала врачей на конференциях и пятиминутках, писала на них докладные главному врачу. Часто вызывала к себе и тыкала в лицо какой-то неправильной фразой или не четко сформулированным диагнозом. А всегда ли можно сосредоточиться на писанине после бессонной ночи на трудном дежурстве или при массовом поступлении больных? Врачи роптали и дружно ее ненавидели.
Саша выскочил из машины, подбежал к женщине, легко поднял на руки и посадил в машину.
— Я вас сейчас в отделение отвезу, сделаем снимок.
— Нет! Не хочу. Перелома нет, я чувствую. Растяжение. На работу через пять дней. За это время заживет. Отвезите меня лучше домой, Александр Семенович.
Саша понял, что она просто не любит показывать подчиненным свою слабость, пусть это будет даже небольшое физическое недомогание. Броня, построенная вокруг себя этой неподкупной и неприступной женщиной, явно скрывала какую-то слабость, возможно, тайну ее неудавшейся личной жизни.
Александр довел Нину Петровну до дома, донес на руках до квартиры, помог раздеться, уложил на диван и сказал:
— Давайте, я вам осмотрю ногу.
— Не надо. Я сама.
— Нина Петровна, ну почему вы спорите? Я же все-таки врач-хирург, имею специализацию по травматологии и ортопедии. Не доверяете? Обижаете меня этим, коллега.
И он улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой, от которой млели женщины. Невольно Нина Петровна улыбнулась в ответ.
— Ладно, смотрите.
Александр ловко и бережно снял носок с ее опухшей ноги, задрал штанину брюк, пальцами мягко пробежался по голеностопному суставу и стопе, дал легкую нагрузку по оси и сказал:
— Да, перелома нет. Но связки сильно повреждены. Я бы рекомендовал не просто покой, холод и давящую повязку. Лучше всего на пять дней наложить гипс. Ногу нагружать нельзя. Ходите на костылях. В гипсе сможете приступать.
— Так не хочется в больницу ехать, гипс накладывать, — жалобно произнесла женщина.
— Да я вам все дома организую. Дайте ключи от квартиры, чтобы не вставать к двери.
Александр умел убеждать. Не столько даже словами, сколько уверенным тоном голоса и повелительными движениями. Он вышел из квартиры, съездил в больницу, взял все необходимое и вернулся. Балагуря, намочил в тазике гипсовые лангеты, ловко наложил их, укрепил, обмотав бинтом. Убрал за собой.
На улице давно стемнело. Часы пробили десять раз.
— Ого! Скоро Новый Год, — сказал парень.
— Спасибо вам большое, Александр Семенович. Езжайте в свою компанию, встречайте праздник. А мне надо отдохнуть, — как-то обреченно сказала женщина.
— Ну что вы, какая компания. Я человек здесь новый, обзавелся только двумя друзьями, и оба они сегодня дежурят, так что буду сидеть у телевизора и напиваться в одиночку.
— Зачем же напиваться?
— А что еще делать одинокому мужчине без семьи и женской ласки? — вздохнул Саша.
— А я, наверное, вообще спать лягу, не буду встречать. Надоели тупые юмористы и приевшиеся звезды эстрады. Даже телевизор смотреть не хочется.
— Нет, встречать Новый Год надо. Это красивый праздник. А настроение мы сами делаем себе. А давайте мы его все-таки отметим. Вдвоем. Не зря говорят, как встретишь Новый Год, так год и проведешь. Выпьем, чтобы и вам, и мне в следующем году избавиться от одиночества, может быть, даже встретить свою судьбу.
— Да где же ее встретишь в этой глуши?
— Можно поехать отдыхать на море и там познакомиться с замечательным мужчиной. Или на конференции в областном центре. Или в купе поезда, когда едешь в Москву. Жизнь нам часто преподносит сюрпризы. Надо только научиться принимать подарки судьбы.
— Хорошо. Уговорили. Только, к сожалению, я сама не смогу накрыть на стол. Но все продукты в холодильнике. Там же вино и шампанское.
Александр умело порезал сыр, колбасу, хлеб. Открыл консервы, разогрел в микроволновке курочку-гриль. Была даже баночка с красной икрой — и он сделал несколько треугольных бутербродиков.
— Как у вас ловко все получается, — восхитилась Нина Петровна.
— Привык за годы холостяцкой жизни, тем более прошел через студен-ческое общежитие. Я все умею — и гладить, и варить, и стирать.
— Тогда вам и жениться не нужно.
— Но жена нужна мне лично не как домработница, а как чуткий, все понимающий друг и как нежная любовница.
И у Нины Петровны промелькнуло в голове, как, наверное, приятно быть другом и любовницей одновременно этому обаятельному симпатичному мужчине. «Нет, он слишком красив и молод для меня», — ушатом холодного рассудка облила она себя.
Ей было уже около сорока лет. И последние годы она была полностью погружена в работу. Разочарования в личной жизни заставляли ее бояться новой боли, новых потерь. Всего в жизни Нины Петровны было три мужчины. Первый — в студенческие годы. Слава был лейтенантом спецназа. Они любили друг друга, подали уже заявление в загс, готовились к свадьбе. Но его послали в командировку на две недели. И он погиб в районе локальных боевых действий. Нина очень тяжело переживала потерю. Случился выкидыш. Еще одна потеря. Долго не могла прийти в себя. Второго своего мужчину она встретила, уже работая врачом в отделении патологии крови. Она увидела огромные страдающие глаза парня, пожалела его, а потом полюбила, как-то по-матерински даже.
Парень болел острым лейкозом. Заболел, служа в ракетных войсках. Сам был детдомовцем, без родни. В периоды ремиссии жил у нее. И ночью, обнимая ее своими худыми руками, спрашивал:
— Ты меня спасешь, правда? Я же еще такой молодой. Я жить хочу. А потом, когда я поправлюсь, мы поженимся и детей народим. Спасешь?
— Конечно, спасу, милый, — говорила Нина, целуя его заплаканное лицо. И плакала тайком сама.
Она доставала ему новые, самые лучшие лекарства, возила на пересадку костного мозга в Москву. Но все оказалось напрасным. И через год Сергей умер на ее руках.
Третий мужчина, Николай, наверное, жив и здоров, но с ним она ни за что бы не хотела встретиться еще раз.
Через несколько лет, после смерти Сергея, она работала уже в другой больнице, на должности заведующей гастроэнтерологическим отделением. Вела только одну палату. И туда поступил больной Пальков, чуть старше ее, видный мужчина, с обострением язвенной болезни желудка. Быстро поправившись, он заморочил голову своему лечащему врачу сладкими речами, вниманием, подарками. Каждый день встречал с работы и провожал до дома. Приглашал на концерты, писал ей стихи. Ей тогда было уже тридцать два года. И когда Николай сделал ей предложение, Нина согласилась. Она еще хотела тогда иметь семью, детей. Они зарегистрировались. Обменяли его комнату и ее однокомнатную на скромную двухкомнатную квартиру. Жили неплохо, только Нина не могла понять, где ее муж работает, и как он жил до встречи с ней. На ее расспросы муж отшучивался. А иногда путался в своих показаниях. Но теперь у нее была семья, и Нина, чувствуя интуитивно что-то неладное, не хотела докопаться до истины, боясь, видимо, разрушить свое хрупкое счастье. На работе тоже дела шли неплохо. Ее назначили заместителем главврача по экспертной работе. Сначала было трудно. Но она, человек вдумчивый и дотошный,  осваивала новое дело успешно. Но требовались дополнительные знания. И Нину Петровну послали на двухмесячные курсы специализации в Москву. Она ехать не хотела, но Николай твердо сказал:
— Работа прежде всего. Я не пропаду, столько лет один жил. Сам себе обед сварю. А ты у меня умница, молодая, а на такой уже должности. Немного подучишься, вообще начальником горздрава станешь. Езжай!
Нине было приятно, что муж так хорошо понимает ее проблемы и поддерживает во всем. И она поехала в Москву. Договорились, что Нина будет учиться, не отвлекаясь, а Николай приедет к ней, по возможности, или в командировку, или взяв отпуск за свой счет. Два месяца в Москве пролетели незаметно. Кроме учебы она с соседкой по комнате в общежитии       ходила в музеи и театры, ездила на экскурсии. На три дня приезжал Николай. Все шло хорошо. А когда вернулась в родной город, то ее ждало потрясение.
На такси, сойдя с поезда, приехала домой, хотела сюрпризом, так как их отпустили на два раньше, после сдачи экзамена. Стала открывать дверь, а ключи не подошли. «Зачем Николай сменил замок?» — удивилась Нина. Позвонила. Открыла дверь незнакомая женщина:
— Вам кого? — спросила она.
— Я живу здесь. А вы кто?
— Это я живу здесь. Вот вы кто, непонятно.
Оказалось, что в ее квартире живут чужие люди. Семья: муж, жена и двое детей. А купили они квартиру месяц назад. Все документы у них были в порядке.
Доверившись мужу, Нина не проследила, как он проводил обмен и приватизацию квартиры. Все документы были у него. По своему второму паспорту, где не было штампа о регистрации брака, Николай приватизировал квартиру на свое имя. А ей в паспорт поставил поддельный штамп о прописке. Операция была проведена безупречно. Вещи продал. Деньги и драгоценности взял себе. А сам исчез. Обратившись в милицию, Нина узнала много нового о своем муже. Он был брачным аферистом. Один раз уже отбывал наказание за свои дела. Николай Пальков — это одно из его имен. Паспортов у него много. Сейчас он в розыске по семи возбужденным делам в разных городах России. Заявление она подала. Развод оформила. А вот квартиру отсудить не удалось. И так это было бы трудно сделать, а тем более, новый хозяин был племянником прокурора. А та комната, в которой Николай жил, как выяснилось, досталась ему от дамы весьма преклонного возраста. За полгода он успел с ней познакомиться, сходить в загс, прописаться и похоронить ее после скоропостижной кончины.
А Нине жить было негде. И сначала даже не на что снять комнату. Спала на работе, на диване у себя в кабинете. Снова начала дежурить, чтобы подзаработать денег. Главврач пошел ей навстречу, дал очередной отпуск. В бухгалтерии получила отпускные, купила самое необходимое из одежды, сняла комнату. Но такая жизнь ей не нравилась, когда нет своего угла. Позвонила сестре, пожаловалась на судьбу. А та предложила:
— А давай к нам переезжай. У нас тут дом для врачей достраивают.
Так Нина Петровна и оказалась в Озёрном. Правда, отношения с сестрой не сложились. Ее муж начал заглядываться на свояченицу, и, хотя она не обращала на него внимания, сестра, цепко храня семейный очаг, почти прервала родственные связи, обращаясь к Нине только тогда, когда требовалась медицинская помощь. Племянница росла надменной, рано созревшей девицей и тоже общалась с тетей редко. Мужчины всю жизнь обращали на Нину почему-то мало внимания, а с возрастом тем более. А сама она была слишком гордой, чтобы навязываться. Так и жила одна. Работа — дом — работа. Недавно, правда, купила компьютер и засиживалась допоздна в Интернете. Ничего хорошего в будущем для себя Нина Петровна не видела. А тут молодой доктор обрисовал ей вполне вероятные возможности знакомств, встреч, открывал новые перспективы.
Они сели за стол. Выпили сначала красного вина, закусили. Александр был в ударе. Произносил красивые тосты, рассказывал анекдоты. Включили телевизор. Вместе с Президентом выпили шампанского.
Давно Нине не было так хорошо и весело. Она снова чувствовала себя молодой женщиной рядом с этим потрясающим парнем. И даже не удивилась, когда Александр предложил ей выпить на брудершафт. Ей захотелось на своих губах ощутить его губы, почувствовать крепость его рук.
И все произошло так, как она даже не могла представить в своих самых смелых мечтах. Александр целовался прекрасно. Руки его были и нежными, и смелыми одновременно. В его объятьях Нина трепетала, как впервые целующаяся девчонка. А потом, в постели, был фейерверк страсти, стонов и наслаждения. Не мешал даже гипс на ноге. Они предавались любви всю ночь и весь следующий день, прерываясь, чтобы поесть и выпить вина. И еще ночь. А утром Александр ушел на суточное дежурство.
У Нины под влиянием положительных эмоций нога зажила на удивление быстро. Нина Петровна сняла гипс сама и вышла на работу. Она предупредила Сашу, чтобы тот скрывал их отношения, и он охотно согласился.
Сначала Нина Петровна думала, что это был просто приятный эпизод в ее жизни, но вскоре поняла, что влюбилась в парня. Она постоянно вспоминала его улыбку, губы, руки, и возбуждение охватывало женщину. Открыто проявлять свои чувства она не могла, но старалась почаще вызывать его по любому поводу к себе и стала каждый день наведываться в хирургическое отделение.  Ей хотелось хоть на несколько минут почувствовать рядом его мощное тело, поймать его взгляд. И через две недели она не выдержала, пригласила Александра к себе домой. Тот пришел, и снова у них все было прекрасно. Такого она никогда в жизни не испытывала. Не надо будить спящего льва. Прорвавшееся чувство целиком поглотило неприступную женщину. Через некоторое время ей опять до исступления захотелось провести вечер с любовником. Александр обещал прийти, но она зря прождала его до двух часов ночи. Зря она покупала деликатесы, дорогое французское вино и красивое платье.
Не пришел. И даже не позвонил, не предупредил, что занят. Такого удара по самолюбию она вынести не могла, тем более, что сама была очень обязательным человеком. Утром вызвала его к себе в кабинет и устроила скандал. Услышав обвинения в свой адрес, Александр заявил, что при таком отношении он вообще с ней встречаться не будет, никто не имеет права покушаться на его свободу. Захотел — пришел, не захотел — не пришел. Если на то пошло, ему не нужна такая скандальная старая швабра. Нина не выдержала и ударила его по лицу. Не сдержавшись, Александр дал ей сдачи. Они чуть не разодрались. Но тут в кабинет Нины Петровны вошел главный врач. Увидев двух разъяренных докторов, он насмешливо произнес:
— Что, койко-дни сосчитать не можете? Или обсуждаете, кого из плановых больных завтра оперировать? А, может, в диагнозе не сошлись? Приятно, когда люди работают эмоционально, с огоньком, а не с тупым равнодушием бюрократов.
Нина и Александр успокоились. Больше они отношений не выясняли, но разговаривали друг с другом только по делу и то сквозь зубы.
Нина Петровна не умела прощать.

***  ***
Февраль

Наташа постучала в дверь ординаторской хирургического отделения.
— Войдите! — раздался мужской голос.
Девушка вошла, увидела в кресле развалившегося Александра и чуть покраснела. Доктор, задрав ноги на стол, курил сигарету и смотрел по телевизору баскетбольный матч. Наташа подошла к столу и поставила на него пакет:
— Вот. Вам просили передать, Александр Семенович.
— Кто?
— Медсестра Галя Рожкова. Она сегодня в приемном покое дежурит. Ей какая-то женщина принесла, отдала и попросила передать спасителю мужа, доктору Резван. Сама подняться постеснялась. А я наверх шла, она мне сказала занести по пути.
— А что сама не принесла?
— Больных много. Сейчас она промывание желудка мальчику пяти-летнему делает, он целый флакон бабкиных таблеток съел. Ему шарики разноцветные понравились.
Доктор заглянул в пакет. Обычный набор: коробка конфет и бутылка коньяка. Взглянул на Наташу. Страшненькая она все-таки. Глаза, правда, красивые, и медсестра неплохая.  Рука легкая, добрая сама, больные ее любят. И женой неплохой была бы какому-нибудь плотнику или трактористу. Но не ему же.  Не может же он на каждой, с кем переспал, жениться. Хорошо, что вовремя ей укол сделал. А она дура-дурой, но догадалась. Не домогается, и то хорошо. Вытащил из пакета коробку конфет. Протянул девушке:
— Возьми, Наташа. С Катей скушаете. К чаю вам.
— Спасибо, Александр Семенович. Не надо. У нас с ней на шоколад аллергия.
Девушка вышла. Гордая, усмехнулся Александр. Закурил новую сигарету. Хотелось расслабиться после трудного операционного дня. Позвонил другу.
— Белых слушает.
— Саша, хочешь коньяка?
— Давай попозже. Но только пива. Коньяк, чувствую, сегодня не пойдет.
— Хорошо. Харона возьмем в бар?
— Давай, если свободен.
— Ну, я за тобой заеду часов в пять, только в райисполком заскочу.
— Ладно. Буду ждать.
После работы Резван и Ершов заехали в райисполком. Зашли к заведующему отделом. Александру Семеновичу нужно было получить разрешение на гараж, который он уже водрузил недалеко от своего дома, но, оказывается, без согласия властей.
— О! Какие люди! — приветствовал их кряжистый мужчина за пятьдесят, с красным дубленым лицом строителя и седыми остатками волос на лысеющем черепе.
— Григорий Иванович, здравствуйте. Как насчет моего вопроса? — спросил Резван. Решение положительное?
— Конечно. Докторов мы уважаем и любим, — и он отдал необходимые бумаги.
— Спасибо большое, —  Александр поставил на стол хозяину кабинета пакет с коньяком и конфетами. — Если что надо, обращайтесь.
— Нет уж, лучше вы к нам, чем мы к вам, — засмеялся Григорий Иванович.
И друзья вышли из кабинета. Они заехали к Саше Белых, взяли его с собой и отправились пить пиво в бар «Железная леди».

На следующее утро город облетела страшная весть. Григорий Иванович Петров, известный и уважаемый человек, хороший семьянин, был найден на своей шикарной даче с несовершеннолетней девочкой, подругой своей дочери. Раздетые мужчина и девочка лежали мертвые на диване. На столе стояли закуски, конфеты и бутылка коньяка. Саша Харон, как единственный в городке судмедэксперт, был на месте преступления, осматривал, а потом вскрывал трупы, исследовал продукты и напитки на яды, и он обнаружил, что причиной смерти обоих был отравленный коньяк.
Вечером друзья собрались у него на квартире и стали обсуждать происшедшее.
Харон сказал:
— Это же точно тот коньяк, который ты ему подарил днем, Семеныч. Я эту бутылку разглядывал, пока мы в машине ехали.
— Да. Я знаю. Но откуда в коньяке яд?!
— Тебе лучше знать, Семеныч. Твоя же бутылка, — произнес Сыскарь и внимательно посмотрел на друга.
— Ну ты сам подумай, на хер мне было убивать этого мужика, который мне сделал доброе дело и еще мог не раз пригодиться.
— А откуда ты взял эту бутылку?
— Подарили.
— Кто именно?
— Не знаю.
— Значит, кто-то хотел убить тебя. Давай поподробней. Кто тебя хотел так изысканно отблагодарить. Кому ты что-то не то вырезал. А, может, зарезал кого, а родственники отомстили.
— Ну, самого больного я не видел. Коньяк принесла медсестра Наташа Рябова. Ей его передала из приемного покоя медсестра Галя Рожкова. А той, с ее слов, вручила какая-то женщина в благодарность за вылеченного мужа.
— Кто еще заходил в ординаторскую?
— Нина Петровна, зам по экспертизе, в историях шарилась.
— А ты был в это время в кабинете?
— На пять минут выходил, больного прооперированного посмотреть.
— Значит, кроме жены больного еще три женщины из больницы могли это сделать. Надо их пощупать, только по-тихому, без огласки.
— Но мог просто и коньяк быть паленый, — сказал Харон.
— Эту версию мы тоже разрабатываем. По городу проверяем все точки, торгующие спиртным. Уже накрыли два цеха по подпольному производству водки. А еще обнаружили партию паленого коньяка, завезенного к нам из другого города. Вот на них и спишем убийство. Мало ли что могло попасть в этот так называемый коньяк при изготовлении его в каком-нибудь затхлом подвале полуразрушенного предприятия по производству удобрений.  Делают народные умельцы свою самогонку где попало и из чего попало. Страшно вслух озвучить статистику, сколько русских мужиков от этого пострадало.
— И даже девочек, — вставил Харон, вспомнив любовницу Петрова.
— Нечего с взрослыми мужиками путаться соплячкам, — резко возразил Резван. Сам он малолеток не любил.
— Так он ее, наверное, соблазнил, — высказал свое мнение Белых.
— А чего их соблазнять, малолеток. На машине прокатил. Пивом угостил. Руку под юбку засунул — и она твоя. Хоть в машине, хоть на травке под деревом, хоть в лифте. Неинтересно. Да еще и опасно с ней. Хорошо, если триппером отделаешься, а то можно чего и похуже подцепить. Тоже мне, чистота и наивность. Да они в двенадцать лет порой хуже сорокалетних.
— А ты, что, Семеныч, из своего личного опыта знаешь?
— А хотя бы и так, поэтому не повторяю ошибок и вам не советую.
— Аксакал ты наш многоопытный, — съязвил Сыскарь.
— А сколько у тебя вообще женщин было? — стал допытываться Харон.
— Наверное, около трехсот. В двадцать пять лет было двести пятьдесят, а потом считать надоело. Это я к юбилею старался.
— Ну ты е…-террорист, — восхитился Харон.
— Ну ладно, мужики, мы отвлеклись от темы. Скажи лучше, Саша, из этих трех больничных женщин кто мог иметь против тебя затаенную злобу? Кого обидел, бросил, короче, с кем из них ты спал?
— Со всеми тремя.
— Ну, ты даешь.
Харон и Сыскарь обалдели.
— Я не виноват, так получилось. Сами меня спровоцировали. Помните, как-то обсуждали самых недоступных женщин больницы? Харон тогда сказал, что Наташка — это единственная замшелая старая дева во всей больнице. Ну, я не поверил — и проверил. Признаюсь, Харон был прав. Ну, и эту клизму, кто обрисовал мне, как цитадель неприступности? Тоже Харон. А к любой женщине вообщем-то один подход нужен. Ну, скажи ты ей, что она красивая, а глаза печальные. Посочувствуй. Выслушай ее историю про первую любовь или про мужа-алкоголика. Ласково обними за плечи. Погладь. Как кошку, и она наполовину твоя. А возьмешь на руки — почувствует твою силу и захочет иметь рядом опору в жизни. Любой, даже самой эмансипированной, бабе хочется иметь рядом сильного мужика. В генах это у них, в гормонах. И все — процесс пошел. Бери ее теперь, когда хочешь, сколько хочешь и где хочешь. Только потом трудно отвязаться. Она уже создала твой идеализированный образ своего будущего супруга, и расставаться с ним не хочет. Вот тут-то кончается поэзия любви, и начинается проза жизни.
— Ну и как ты решаешь эти проблемы?
— О, это, мужики, тема отдельных бесед, и одного литра сегодняшней водки мало для их обсуждения. Давайте в другой раз.
— Все понятно. Значит, каждая из трех могла. Но какая же из них оказалась мадам Борджиа? — задумчиво произнес Сыскарь.
— Чего? — удивился Резван.
— Да, это была такая знаменитая династия дворян-отравителей, всех подряд мочили, даже королей, — пояснил Харон.
— Всем бы трем сучкам б;шки бы оторвал, — зло сказал Резван. До него постепенно стало доходить, что кто-то реально мог хотеть его смерти и решился подсыпать яд в бутылку. И он мог сам, не подари этот пакет, лежать в холодильнике больничного морга.
— Да, мы все могли бы быть сейчас вместо Петрова, не отдай ты ему пакет, выпили бы вчера коньяк нашей дружной компанией, — как будто читая его мысли, сказал Сыскарь.
Неприятно было почувствовать дыхание смерти за своей спиной, даже им, людям, по роду службы постоянно сталкивающимся с ней.

Проводя расследование, Александр Белых выяснил, что пакет принесла в приемный покой женщина с раскосыми глазами и родинкой на правой щеке. Расспросив соседей всех трех подозреваемых, он узнал, что похожая женщина приезжала на два дня к Нине Петровне. Это была какая-то ее дальняя родственница. Круг замкнулся. Искать надо было среди своих. Мифического больного не было.
Смерть Петрова и его малолетней любовницы списали на привезенный из другого города паленый коньяк, и уже там возбудили уголовное дело против его изготовителей. Вдова Петрова с дочерью уехали жить на Украину, к родне. Постепенно разговоры, сплетни и кривотолки сошли на нет.

 ***  ***
Март

В Озёрном проживало довольно много таджиков и азербайджанцев, одиноких рабочих и с семьями. Российского гражданства они не имели. И медицинскую помощь получали бесплатно только по экстренным показаниям: лечение острых заболеваний, травмы, срочные операции. Александру Резвану пришлось пару раз оперировать «иностранных граждан». Он стал общаться с ними и нашел себе дополнительный источник дохода.  Его приятель Магомет приводил какого-нибудь Хачика с паховой грыжей, нуждающегося в плановой операции. А Александр на дежурстве, поздно вечером, оформлял историю болезни так, как будто эта грыжа ущемилась, и необходима экстренная операция. Оперировал и получал за это неплохие деньги.
Наташа случайно услышала разговор Магомета и Александра во время их обсуждения размера мзды, и все поняла. И начала фантазировать. Ей представлялось, как Александра за взятки сажают в тюрьму. А все знакомые, сослуживцы, друзья отворачиваются от него. Он сидит в камере среди оборванцев и воров, бледный, исхудавший и несчастный. Ему дают срок. Три, нет, лучше два года. Никто к нему не приходит, передач не приносит. Он уже хочет свести счеты с жизнью. И тут его вызывают на свидание. Она приходит к нему, собрав огромную сумку еды, сигарет, чистого белья. Саша поражен и восхищен ее преданностью и заботой. И каждый месяц она навещает его в дни свиданий. И он все больше привязывается к ней, и, наконец, влюбляется. И делает предложение руки и сердца. Они регистрируются прямо в тюрьме и венчаются в церкви. А потом, освободившись, они с Александром переезжают в другой город, где он получает хорошую работу и большую удобную квартиру со всеми удобствами, где-нибудь в Сибири. И он становится лучшим хирургом города. И когда они идут с ним по улице, все с ними здороваются и шепчутся: «А это Александр Семенович с женой. Они такая дружная пара». А ее сестру Катю прооперируют где-нибудь в Москве, и она поправится, начнет ходить и поступит в институт.
Но сладкие мечты оставались мечтами. Александр продолжал работать. Никто не догадывался об его бизнесе. Оперировал он без ассистентов. Анестезистка была занята наркозом, а операционная сестра своими инструментами. С Наташей он не общался, только кивал небрежно при встрече.
И тогда Наташа решилась. Она позвонила со своего нового мобильника, который взяла в кредит. Из больницы звонить боялась: вдруг, кто услышит. Дома телефона не было.
Услышала:
— Милиция. Дежурный Белых слушает.
Сказала дрожащим от волнения голосом:
— У меня важная информация. Хирург Резван берет взятки. Он оперирует нерусей разных. Таджиков за деньги. Хотя показания к операциям нет. Проверьте его! Таким место в тюрьме!
И отсоединилась. Сердце ее бешено колотилось. Губы пересохли. Но она была довольна, что сделала такой важный шаг. А зря. Ей не повезло. Разговаривала она с другом Резвана. Ее сообщение было зафиксировано. Номер определен. Владелец мобильника тоже. И уже на следующий день, сидя в квартире Резвана, Саша Белых, запивая красную копченую рыбу пивом, сказал другу:
— Тут одна сучка звонила. Из твоей больницы. Зовут Наталья Рябова. Та, из трех подозреваемых по коньяку.
— А, ну да, Наташенька, медсестра постовая из терапии.
— С которой ты спал и бросил.
— Да, было такое дело. А чего ей надо от милиции? Меня хочет вернуть? Чтобы к себе наручниками приковать на десять лет?
— Ну, типа того. Сообщила, что ты взятки с чурок берешь за операции. Это правда?
Александр побледнел:
— С чего она взяла?
— Ну, или кто-то чего-то вякнул, или сама внимательными глазками следит за каждым твоим шагом. Вижу, что не врет. Мой тебе совет: ты жопу пока прижми к стулу. С Магометом не общайся. И умерь свою оперативную активность.
— Хорошо. Спасибо. Я подумаю, что делать.
И они, разлив по новой, переключились на другие темы.

После ужина Наташа помогла раздатчице убрать посуду со столов в буфете. Потом она раздала таблетки больным, сделала назначенные уколы. Вынесла утку из-под лежачей больной Авдеевой. Еще раз пробежала по всем палатам своего поста, измерила артериальное давление и температуру, записала все показания в лист наблюдений. Пациенты укладывались спать. Женщины, досмотрев сериал по телевизору в холле, расходились, обсуждая судьбу героев, по палатам. Наташа взяла кипу анализов из лаборатории и стала их расклеивать в ординаторской по историям болезней. Дежурный терапевт Никита Львович попросил:
— Наташа, закончишь с анализами, сходи, пожалуйста, в морг, там Александр Евгеньевич дописывает результаты вскрытия больной Петриковой. Мне надо на нее сегодня посмертный эпикриз написать.
— Хорошо, через десять минут схожу.
Девушка разложила истории в папки с номерами палат. Обошла еще раз палаты, убедилась, что все спокойно и пошла в морг. Она надела куртку на халат, шапочку, сапоги и вышла из корпуса.
Зима поздно пришла нынче, но и долго не хотела уходить. Вот и сейчас падал пушистый белый снег, красиво искрясь в свете фонарей. Дорога была здесь хорошо освещена, а вот морг находился на задворках больницы, и там тускло мерцала только одна лампочка. И Наташе стало немножко страшновато одной идти ночью по узкой, плохо освещенной тропинке, среди зловеще торчащих кустов вокруг и высоких деревьев, тем более к такому мрачному корпусу. Она невольно ускорила шаг. Открыла дверь. В нос сразу ударила неприятная смесь запахов разлагающейся плоти и формалина.  По узкому темному коридору она прошла к секционной и вскрикнула. На столе лежал труп обнаженной женщины. А доктор Ершов стоял рядом в расстегнутом халате, ширинка брюк у него тоже была расстегнута, а руки его держали половой член.
В голове пронеслось: «Выходит, это правда, есть люди — некрофилы, они насилуют трупы. И наш патологоанатом тоже. Но это же ужасно! Дьявол чернявый! И меня убьет!» И она в испуге бросилась прочь. Александр, увидев убегающую Наташу, закричал:
— Дура! Ты куда? Подожди! Я тебе все объясню!
Но Наташа неслась, не разбирая дороги. Со страху она побежала не в сторону терапевтического корпуса, а в противоположную, туда, где стояли надгробия и оградки. Это была территория фирмы ритуальных услуг. Она услышала за спиной чье-то прерывистое дыхание, ускорила свой бег, но споткнулась, упала, больно ударилась рукой о какую-то железяку. Попыталась встать, но не успела. На ее голову обрушилась тяжелая каменная плита. Следы убийцы были уже через несколько минут заметены густым падающим снегом.


Больница была потрясена трагической гибелью девушки. Подобных убийств в Озёрном не было уже несколько лет. Подозрение сразу пало на работника фирмы ритуальных услуг Федора Васильева. Это был известный дебошир и забулдыга. Он ввязывался в драки на улицах и в пивных, бил жену и детей. Отличался большой физической силой. Нашлись свидетели, которые видели пьяного Федора, бродящего в этом районе прошлой ночью. Со слов соседей, домой он вернулся около двух ночи и долго буянил. Когда в их душную, пропахшую кислыми щами, перегаром и грязным бельем, квартиру пришли сотрудники милиции, то Федор спал беспробудным тяжелым сном. Холодная вода, уколы, сделанные фельдшером, немного привели забулдыгу в себя. Но он так и не смог вспомнить, где был и что делал вчера вечером и ночью. Его толстая, неряшливо одетая жена начала кричать:
— Кого опять избил, забулдыга, поганец?!
Она еще не знала, что ее муж подозревается в убийстве. Васильева забрали в СИЗО. Многолетнее пьянство настолько разрушило мозги Федора, что он не понимал, как нужно себя вести во время допросов, что говорить, а что нет. Адвоката хорошего у него не было. Какие-то следы крови были обнаружены на его потрепанной куртке, они совпадали с группой крови убитой девушки. Алиби он не имел, а его агрессивность была хорошо известна всему поселку. В убийстве Федор не сознавался, но и не отрицал категорически, а талдычил, что всегда теряет память во время пьянки. Материалов набралось достаточно, и дело передали в суд.
Но как-то через некоторое время следователь Александр Петрович Белых зашел к Харону домой и сказал:
— А все-таки неувязочка получается, Саша. Чего она, зайдя в морг, куда-то побежала? Не ты ли ее напугал, дружище? Следы в коридоре говорят, что она заходила, что-то увидела и умчалась. А где в это время находился ты, доктор?
Говорил шутливо вроде, но взгляд был испытующий.
Харон ответил:
— Не знаю. Я ее не видел. Видимо, отходил куда-то, когда она заходила. Если напугал, то кто-то другой.
— Ладно. Я тебе поверю. А если областная прокуратура займется, то придется оправдываться, доказывать, что ты не при делах. Учти.
— Да у меня какой резон ее мочить? Мы с ней вообще не сталкивались. Знаю, что хорошая медсестра, но какая-то странная немножко.
— А вдруг она в секционной что-то такое увидела, о чем могла рассказать другим, испортить тебе репутацию. Или вообще криминальное.
Харон усмехнулся:
— Как я у трупов трехдневной давности внутренние органы ворую? Глупости. Я такими делами не занимаюсь.
— Но почему все-таки она вошла в морг спокойно, а оттуда вылетела, как ошпаренная и побежала прочь от больницы. Или ее туда кто-то отнес, без сознания, а там добил плитой? Я проверил, кроме тебя в это время никого в морге не было.
— Ты что, на меня досье собираешь?
— Я хороший следователь и должен проверить все версии.
— Ну, хорошо. Скажу. Глупо все получилось. Как ты знаешь, в корпусе морга туалета нет, только на улице. А там холодно, темно, снег идет. Короче. Решил я помочиться в раковину, прямо в секционном зале. Ну, поссал, только хотел все убрать на место, а тут эта дурочка. Похоже, она меня за некрофила приняла, испугалась и убежала, — патологоанатом вздохнул.
— А ты реально с трупом ничего не делал? — заинтересовался Сыскарь.
— Ты что, идиот?!
— В наше время число извращенцев неуклонно растет. А кинофильмы из подсознания извлекают такую чернуху, что все скрытые формы извращений обостряются.
— Это не для меня, — процедил Харон.
— Версию ты, конечно, неплохую выдвинул, хотя и не очень убедительную. Врач — и мочиться в раковину, тем более, около трупов. Фу, негигиенично как-то и не эстетично. Романтики мало, — улыбнулся Белых.
— А я на роль идеального героя и не претендую, — ответил Харон.
— Ладно, друг, не обижайся. Работа у меня такая. Своими сомнениями я ни с кем делиться не собираюсь. Дело мы уже в суд передали.
— И на том спасибо.
Разговор получился каким-то тягостным. Каждый что-то не договаривал. Смерть опять блуждала по тихим улицам Озёрного, и только ее посланник знал, кто станет следующей жертвой.
Катю, сестру Наташи, через органы опеки и социальной защиты, главврачу удалось устроить в хороший интернат для детей-инвалидов в соседней области.
  ***  ***
Апрель

Нина Петровна сидела дома у компьютера. По вечерам она чтобы забыться играла до одури в компьютерные игры. Часто после работы выпивала полбутылки коньяка или ликера. Не читала, так как не могла сосредоточиться. Она постоянно с ужасом думала о том, что сотворила своими руками, испытывала невыносимые страдания. И порой ей казалось, что она начинает сходить с ума. Забыть — невозможно. Вспоминать — страшно. Отвлечься — нечем. Как могло такое случиться? Точно говорят: «От любви до ненависти один шаг». Такой был взлет. И такое падение в пропасть. Нереализованная любовь. Оскорбленное самолюбие. Желание отомстить за испытанную душевную боль. Да, она сама своими руками шприцом ввела тайком добытый яд в его любимый коньяк. Да, она хотела его смерти. Зачем он вообще разбудил в ней давно заглохшие чувства?  Почему не соблюдал элементарные правила вежливости, оскорблял, невзирая на ее пол и возраст?  Безудержным потоком налетевший шквал эмоций вызвал помутнение разума, смешал все ее представления о добре и зле. Короче, у нее просто «сорвало крышу». И она поплатилась за это. Перед отъездом домой гостившая у нее троюродная сестра передала пакет с подарком через приемный покой. Она даже не догадалась, в чем дело. А потом ей захотелось еще самой проверить, дошел ли этот подарок до Александра, и она зашла в ординаторскую. Но, к сожалению, Александр подарил этот коньяк педофилу Петрову. А тот с малолетней любовницей распили бутылку, и оба погибли. Она сразу поняла, узнав об их смерти, кто виноват в этом. Но страшней всего то, что эта девочка была ее племянницей, единственная дочь родной сестры.
Роковое стечение обстоятельств? Нет, в мире ничего случайного нет. И это ей наказание свыше. Она не имела сил признаться кому-то в своем преступлении. Покаяться тоже не могла. Потому что не верила в Бога и в церковь не ходила. Оставалось заглушать муки совести работой днем и выпивкой по вечерам. А ночь пережить ей помогали снотворные, от которых она ходила потом с чугунной головой. Вот и сейчас Нина Петровна сидела, тупо уставившись в компьютер. Говорят, если напишешь что-то, то избавишься от этого. Нина взяла листок и начала писать: «Как пережить чувство своей вины? Единственная племянница погибла из-за меня. Не уберегла. Убила, можно сказать, своей рукой. Что делать дальше?» Раздался звонок в дверь. Нина прикрыла листок книгой. Вышла в коридор. Посмотрела в глазок. Узнала гостя. Впустила, тот вошел, прикрыл дверь за собой. И неожиданно ребром ладони ударил женщину по шее. На какое-то время она потеряла сознание.
Мужчина быстро раздел женщину, связал ей руки. Набрал в ванну воды, перенес женщину в ванную комнату, положил в воду. Сделал несколько разрезов бритвой на предплечьях. Посмотрел, как красные струйки стекают из ран, постепенно окрашивая воду в розовый цвет. От боли Нина Петровна очнулась, но мужчина погрузил ее голову и плечи в воду и не давал ей подняться, пока женщина не перестала дергаться.  По его  телу  прошла
судорога. Потом он снял с  ее рук веревку, выключил воду, осмотрел себя. Брызг крови на одежде, лице, перчатках не было.
Мужчина прошел в комнату, осмотрелся, открыл один ящик, другой. Взял часть денег, сунул себе в карман. Перебрал вещи на компьютерном столике, обнаружил запись на листочке, довольно улыбнулся и оставил записку на видном месте. Выключил компьютер, еще раз оглядел квартиру. Выключил свет везде, кроме ванной. Вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь.

Весть о самоубийстве «железной леди», «клизмы» поразила всю больницу. Да, ее недолюбливали, но специалистом она была грамотным. Врачи были, благодаря ей, защищены от нападок свыше — облздравотдела, прокуратуры, министерства здравоохранения. Придраться проверяющим было не к чему. Истории болезни оформлялись правильно, лечение обосновывалось, экспертиза нетрудоспособности проводилась безупречно. Главврачу нелегко было теперь найти  достойную замену своему заместителю.
Сотрудники обсуждали, что же могло заставить  пойти на такое жесткую, правильную женщину. Неудавшаяся личная жизнь — у многих. Неизлечимой болезни у нее не было. Но потом каким-то образом до всех дошло содержание посмертной записки. Узнали, что погибшая девочка была ее племянницей. И все встало на свои места. Женщины больницы решили, что раз детей у Нины Петровны своих не было, то она любила единственную племянницу, как родную дочь. И очень переживала по поводу ее смерти. А вину свою чувствовала, потому что времени мало ей уделяла, не научила уму-разуму. Пожалели девочку, погибшую по молодой дури. Пожалели Нину Петровну, которая оказалась не черствой эгоисткой, как все думали, а ранимым, любящим человеком. А сестра-хозяйка сказала молоденьким санитаркам, когда они говорили о случившемся:
— Вот, как можно довести себя, девки, если поделиться горем не с кем, все в себе хранить.  Обязательно надо, чтобы и семья была, и подруги у каждой. Один человек, даже сильный, как Нина Петровна, может сломаться. А если слабый — не один, то он выживет.

  ***  ***


                Май

Саша положил телефонную трубку и улыбнулся. Он поздравил отца самым первым с днем рождения, и тот был счастлив.
Бреясь и собираясь на работу, Саша вспоминал свое детство. Все самое лучшее и приятное в нем было связано именно с отцом. Папа водил его в цирк и зоопарк, катал на аттракционах, кормил мороженым, покупал воздушные шары и машинки. А мать заставляла мыть руки, есть невкусную кашу, ругала за разорванные штаны и исцарапанные руки. Отец гордился сыном, водил к себе на работу и в гости. У отца был брат, который мечтал о сыне, но жена родила ему пять девочек. И отец смеялся: «Слабо тебе, Яша, парня сделать!»
Саша любил отца, но жалел.  Детство его было омрачено скандалами родителей. Иногда папа приходил поздно, от него вкусно пахло коньяком и духами. Саша просыпался, выскакивал из детской и радостно повисал на отце. А мама почему-то начинала кричать, лицо ее перекашивалось от злобы.  Она кидала в папу всем, что попадалось ей под руку: книги, тарелки, крышки от кастрюль. Папа увертывался от летящих предметов и заискивающе оправдывался. И Саше было так жалко его, высокого, красивого, доброго.  Гуляя с папой, он даже предложил:
— А давай, мы с тобой уйдем от злой мамы, и будем жить вдвоем.
Папа обнимал его:
— Нельзя, сынок. Женщины все такие. Просто я вовремя не поставил ее на свое место.
— А почему не поставил?
— Добрый слишком. Женщине сильный мужчина нужен, чтобы она его боялась.
— А ты ее побей, и она будет бояться.
— Не могу. Рука не поднимается.
И маленький Саша тогда твердо решил, что он обязательно будет сильным мужчиной, чтобы его женщины боялись и знали свое место, а не кидались тарелками.
Потом он спросил:
— А зачем вообще нужны тети, женщины и девчонки?
—Только женщины умеют рожать детей. Вот, видишь, идет тетя с большим животиком. У нее там ребеночек. Скоро он вылезет из живота. А у мамы  для него уже в титях молоко приготовлено. Начнет его ребенок сосать, и будет расти, потом ходить начнет, разговаривать.
— А, понял, женщины нужны, чтобы дети в них росли. А еще, чтобы готовить обеды, стирать и мыть пол в квартире.
— Ну, не только для этого. Когда подрастешь, узнаешь, еще для чего.
— Сейчас расскажи!
Отец тогда растерялся, но все-таки решил провести маленький ликбез для сына по вопросам секса:
— Девушки красивые. Их приятно обнимать, целовать.
— А зачем?
— Если долго-долго целоваться, то у девушки в животе появляется маленький ребеночек, меньше Дюймовочки. И он растет, а потом выходит оттуда.
— А откуда? Из пупка?
— Да, из пупка, кажется. Я точно не знаю. Их в роддом отвозят и там достают детей. И говорят: «Человек родился!».
— А живот не разрезают?
— Нет, конечно. Очень редко, только когда пупок не раскрывается.
— А мужчины почему не могут родить ребеночков?
— У них, сынок, другие задачи. Они добытчики. Деньги зарабатывают. Охотятся. Дома строят. А женщины детей растят, за домом следят. Раньше люди жили в пещерах. Мужчины ходили на охоту, мамонтов убивали. Это такие большие волосатые слоны. А женщины им жарили мясо на кострах, шкуры чинили. Они тогда в звериные шкуры одевались.
— А мамонтов на машине в пещеру привозили?
— Нет. Тогда не было ни машин, ни домов, ни велосипедов. Одни леса кругом и реки. Давай, в следующий выходной мы с тобой сходим в краеведческий музей, и я тебе покажу, как люди раньше жили. И еще куплю кассету с мультиками про диких людей.
— Здорово! Только маму в музей не возьмем. И мультик ей не покажем.
Саша был мальчик решительный и любознательный. Через два дня, когда они с отцом пришли к дяде Яше в гости, он зажал пятилетнюю Яну, свою двоюродную сестру, в углу и попытался поцеловать. Та завизжала, начала брыкаться и царапаться, вырвалась и убежала жаловаться маме. Тетя Сима ругать его не стала, но Саша слышал, как она говорила дяде Яше:
— Весь в твоего братца растет, такой же кобель будет.
Дядя Яша ей возражал:
— Симочка, ну ты же знаешь, какая у него жена стервозная.  Женила его на себе пузом, а характер у нее ужасный, любви и согласия в доме нет, вот он и изменяет поэтому.
— Неправда. Может, у нее и характер такой стал из-за его измен.
У Саши возникло сразу к отцу много вопросов. Его удивляло, почему Яна вырвалась и убежала, хотя он видел часто, как на скамейках парни с девушками целуются, и те не визжат.
Отвечая сыну, Семен Моисеевич рассмеялся:
— За девушкой надо ухаживать, дарить ей что-то, говорить приятное, а не набрасываться на нее, как дикарь. Ты ее испугал.
— Понял, папа. А что такое кобель?
— Ну, у собак тоже есть дяди и тети. Кобели — это дяди, суки — тети, а щенки — их дети.
— Папа, а, правда, что тебя пузом женили? Это как?
Отец нахмурился:
— Это кто сказал?
— Ну, я случайно услышал, может, и не про тебя говорили.
— Так кто сказал это?
— Не скажу.
Отец уже знал, что в таких случаях, когда сын упрямится, допытываться бесполезно, и буркнул мстительно:
— А раз ты не скажешь, то и я не скажу.
Саша оказался способным учеником. Через неделю, гуляя во дворе, он спросил у соседской семилетней девочки:
— Юля, ты хочешь подарок?
— Хочу!
— Я тебе дам две конфеты и духи.
Полупустой пузырек с мамиными духами он разбавил водой — и получился полный флакончик. Саша вытащил его из кармана и показал девочке. Та сказала:
— Давай подарок!
— А ты меня поцелуешь?
Девочка нахмурила свой узкий лобик. Раздумье длилось не долго:
— Поцелую.
Произошел товарообмен. Девочка чмокнула Сашу в щеку, тот потребовал еще раз, в губы. Та поцеловала мальчика в губы, выхватила помятые в его потной ладошке шоколадные конфеты и духи и умчалась домой.
Поцелуи не произвели на Сашу особого впечатления. Вечером он сказал отцу:
— Папа. А я сегодня поцеловался с девчонкой, и мне не понравилось. Она слюнявая какая-то. Зря ей конфеты подарил.
Отец засмеялся, подвел сына к двери, где они отмечали каждый раз перед днем рождения его рост, и сказал:
— Видишь, ты сейчас какого роста, маленького. А вот станешь таким, и он сделал наверху отметку, тебе тогда понравится целоваться. Помнишь, тебе раньше не нравились котлеты. А сейчас ты можешь сразу две на обед съесть и еще просишь. Так и здесь. Понял?
— Да, папа.
И Саша старался расти быстрее. А как-то раз, во время очередного скандала, он решил защитить своего папу и выскочил с пластмассовой зеленой саблей из своей комнаты, стал размахивать ею и, подбежав к матери, закричал:
— Перестань обижать папу, дура! Или я тебя убью!
Отец схватил разбушевавшегося мальчика и с трудом успокоил. Больше при нем родители не ругались.
Когда Саша стал старше, он узнал главную причину родительских ссор. Его отец был очень хорошим фотографом. В каждом человеке он умел найти скрытую красоту, подчеркнуть его индивидуальность, Фотографии, сделанные им, люди любили, вешали в рамках на стены, посылали родственникам и в брачные агентства. Особенно в восторге были женщины, когда на фотографиях они оказывались красивее, чем в жизни. Он видел в женщине все самое лучшее — и стремился показать другим. Нет, отец не был бабником. Просто красота возбуждала его как истинного художника. А эту красоту он создавал, как Пигмалион, сам. У самого лучшего в городе фотографа были постоянно новые романы. Жена ревновала до крика, до истерик и битья посуды. Были, как потом выяснилось, и побочные дети.
Один раз вечером на даче у дяди Яши Саша подслушал разговор братьев. Они пили пиво в беседке, а он притаился в кустах рядом. Хмурый отец пожаловался брату:
— Влип я опять, Яша.
— Что такое?
— Да девчонка молодая от меня забеременела, рожать хочет.
Саша в кустах сжал кулаки. У него будет брат, и отец бросит его и уйдет к молодой жене и визжащему младенцу?
Яша спросил:
— А уговаривать пробовал?
— Бесполезно. Люблю  — и все. Хочу память о тебе на всю жизнь.
— Она знает, что ты женат?
— Конечно.
— Развода не требует?
— Нет.
— Сколько ей лет?
— Двадцать три.
— Ну, не такая уж девчонка.
— Мне-то почти в два раза больше.
— Это который у тебя побочный?
— Третий.
— А те двое как?
— Света с дочкой уехала в Израиль. Довольна. А Вера вышла замуж, мальчика муж усыновил, тоже живет хорошо.
— Слушай, а ты предохраняться не пробовал?
— А., знаешь, сношаться в презервативе — все равно, что целоваться через стекло.
— Ну, ты даешь, смелый. А ничего не цеплял?
— Да нет. То ли чистых женщин выбираю, то ли иммунитет хороший.
— Ну, а что теперь делать будешь? Вдруг твоя карга узнает?
— Помогать стану. Что еще остается. Девчонка симпатичная, надеюсь, замуж выйдет. Не хочется жизнь ломать.
— Сама виновата.
— Нет, Яша. Я виноват. Каждую хочется обласкать, дать поверить в свою красоту. У нас столько женщин в стране недолюбленных. Мужики, козлы, пьют, воюют, в тюрьмах сидят. А женщины страдают. Жалко мне их. Можно было бы, завел гарем.
— Всех денег не заработаешь, всех баб не перетрахаешь.
— А жаль.
Саша был поражен этими откровениями отца. А он думал, что отец принадлежит только ему. Оказывается, нет. У него много женщин–любовниц, и еще есть другие дети. Сначала он бежал по лесной тропе, подальше от домов. Потом бросился на мох под сосной и долго плакал.
С того дня и на несколько месяцев отношения его с отцом испортились. Сашка перестал делиться с ним всем пережитым за день, односложно отвечал на его вопросы. Отец не мог понять, что произошло. Но у него были свои проблемы. Надо было помогать Той. Та родила, но ребенок болел. Отец покупал лекарства, устраивал консультации. Та выписалась из больницы, нужны были деньги на детские вещи, питание. Отцу пришлось много работать: снимать утренники, свадьбы, юбилеи, чтобы хватало денег на две семьи. Так тянулось несколько месяцев. Но неожиданно Та вышла замуж за случайного встреченного одноклассника и уехала с ним жить в Калининград. Все это Саша узнал, прослушивая с параллельного аппарата их телефонные разговоры. За эти несколько месяцев Саша вырос, возмужал. И когда ему пошел тринадцатый год, отец подвел его к двери и показал ту зарубку, сделанную семь лет назад:
—Видишь. Ты ее перерос. Вот теперь снова можешь пробовать целоваться. Надеюсь, тебе понравится.
И Сашка, рослый не по годам, стал заговаривать на улице с девицами постарше себя, пытался знакомиться. Сначала стеснялся, потом прошло. Одна из девушек, ей оказалось уже восемнадцать лет, пригласила приглянувшегося паренька к себе домой. Они выпили пива с чипсами и стали целоваться.  Стела оказалась девушкой опытной. Она сама стимулировала подростка на более активные действия, умело возбуждая его, догадавшись, что это у него впервые. Когда все произошло, Александр понял, для чего нужны мужчине женщины.  В отличие от других мальчиков, он в половой контакт вступил раньше, чем начал заниматься онанизмом.  Обида на отца оставалась еще долго, но контакт с ним восстановился. И Саша ему с гордостью сообщил, что уже не только целовался с девушкой, но и стал мужчиной.
Отец удивился:
— Молодец. Раньше меня на два года. Далеко пойдешь.
Действительно, Александр стал незаурядным мужчиной. От отца он унаследовал обаяние, мужскую силу, внешнюю привлекательность. Но отец видел в каждой женщине прекрасное, восхищался женщиной и служил ей, заставлял поверить в себя любую, с кем был какое-то время вместе. Почти все после этого выходили удачно замуж или начинали преуспевать в карьере. Расставался отец всегда без ссор и обид и поддерживал потом хорошие отношения с бывшими пассиями, а те вспоминали его с благодарностью. Отец отдавал себя в любви.  Сын — нет, только брал.  Он был не восторженным романтиком, а жестким прагматиком. Женщины служили ему для физического удовольствия, удовлетворения тщеславия. Внешняя оболочка силы и надежности обманывала женщин, скрывая эгоизм и отсутствие любви.  Александр оставлял после себя не Богинь, возведенных на пьедестал талантливым художником, а десятки разочарованных, опустошенных и озлобленных женщин, низведенных до роли вещей разового пользования.
За последнее время отец, правда, сдал. Три года назад он перенес инфаркт миокарда, как раз во время встречи с молодой женщиной. Отлежал месяц в больнице. Врачи припугнули: не пить, не курить, никаких половых излишеств. И отец испугался. Даже не столько смерти. У него шли дела в гору. Появилось собственное фотоателье, много заказов, он хотел издать серию фотоальбомов в московском издательстве. Не завершив начатое, уходить не хотелось. Семен Моисеевич переключился на работу. Александр еще раз поразился жизнелюбию и стойкости отца. И хотя тот побаивался своей жены, слабым человеком никогда не был. 
Саша стал понимать это только сейчас. Отец никогда не осуждал его, слишком любил, но отношения сына к девушкам не понимал. Он тайком от жены и Александра ходил к своему внуку, помогал ребенку, которого сын не признавал, и видеть не хотел. Когда сын учился в Московском мединституте, отец приезжал к нему, привозил деньги. И был счастлив, что Саша после окончания вуза вернулся работать в родной город, подарил машину. А сейчас, конечно, переживал, что тот уехал в Озёрное, но не показывал виду, а обещал летом приехать и посмотреть красивые места. И Александр радовался этому.

***  ***

    В этом году был на удивление теплый май, и в последних числах его Галя с дочерью пошли на озеро купаться. Хорошо, когда в середине недели выходной день. Ей дали отгул за сдачу крови. Необходимо было срочное переливание крови больному с политравмой, а III резус (–) группы в больнице не было. Заведующая отделением переливания крови посмотрела по списку доноров больницы и вызвала Галину в операционную — ее кровь подходила по параметрам, другого донора найти они не смогли. И вот вчера на дежурстве она сдала кровь, а сегодня отдыхала. Они положили подстилку на травку, спрятали от солнца пакет с едой в кустах и легли загорать. Здесь, на диком пляже, было мало народу. Они, да две приезжие девушки. Жене надоело долго лежать неподвижно на солнце, и она начала ныть:
— Мама! Давай в мяч поиграем! Мама, скучно. Расскажи что-нибудь. Мама! Давай выкупаемся. Или в прятки поиграем.
Но мать, уставшая после ночного дежурства, дремала, невпопад отвечая дочери.
На противоположном берегу озера  в кустах сидел мужчина и наблюдал за ними в полевой бинокль. Девочка изнывала от безделья. Она начала заходить в воду все глубже и глубже. Сначала только моча стопы, по самой кромке воды. Потом по колено. Она входила и заходила в воду. Не выдержала, плюхнулась с брызгами в нее.
— Мама! Вода теплая!
— Вылезай на берег! Через десять минут пойдем купаться.
Девочка легла на подстилку, но мама спала, и она снова пошла в воду. Она решила немного поплавать, как в прошлом году, когда впервые научилась держаться на воде. Зашла по пояс и проплыла два метра. Встала —  снова поплыла. И так несколько раз. А потом вдруг скрылась под водой. Девушки, лениво наблюдавшие за озером, сначала подумали, что девочка нырнула, но ее голова все не показывалась из воды. Тогда они вскочили и закричали. Галина проснулась и бросилась в воду. Она поплыла туда, где, как показали девушки, исчезла ее дочь. Наконец, она задела рукой что-то мягкое. Это была Женя. Галина нырнула, вытолкнула девочку наверх, хотела тоже вынырнуть, но тут почувствовала, что плыть не может. Ее ноги были зажаты, казалось, в железные тиски. Она почувствовала, что задыхается, начала беспорядочно махать руками. Вдохнула, нахлебалась воды. А сильные руки поднимались все выше, придавливая тело женщины ко дну. Одну ее ногу зацепили за корягу, а голову и плечи прижали к водорослям и удерживали еще несколько минут. А в это время девушки с трудом вытащили на берег всплывшую Женю, так как плавать они толком не умели. Стали бестолково делать ей искусственное дыхание. Вызвали по мобильному «Скорую помощь». Приехали «Скорая», милиция, спасатели. Медики стали оживлять ребенка, спасатели и милиционеры нырять в поисках ее матери. Галину нашли только минут через тридцать. Сержант сказал:
— Бедная, зацепилась за корягу, когда дочь спасала. Видно, место тут нехорошее, омут.
Оживить медсестру не удалось. Девочку, начавшую дышать, увезли в больницу. Через три часа Женя в реанимации пришла в себя. О смерти матери ей никто не говорил. Девочка была молчалива и напугана. Требовалась помощь психолога. На следующий день пригласили психиатра Киру Лесницкую.  Кира Александровна пришла в конце рабочего дня, и осталась с девочкой до позднего вечера.
Сначала она старалась вывести ребенка из состояния оцепенения, разговорить, чтобы выявить все страхи ее и переживания, иначе они могут остаться в подсознании на всю жизнь и искалечат судьбу. Кира рассказывала истории из своего детства, прочла пару рассказов Носова. Расспрашивала девочку о том, сколько ей лет, пойдет ли она этой осенью в первый класс, купили или нет ей пенал и ранец. Сначала Женя молчала, потом начала односложно отвечать и, наконец, разговорилась. Они разговаривали на самые разные темы. Но неожиданно, рассказывая, какой у ее бабушки есть забавный теленок, Женя вдруг сказала:
— А оно было таким страшным.
— Кто?
— Чудище, которое меня топило, а потом мою маму.
— Какое чудище? — удивилась Кира.
— С огромными глазами, плавником на спине и ногами, как у русалки.
Сначала подумала, что Женя бредит, но потом поняла — та описывает аквалангиста. А, может, она видела фильмы про подводную охоту, а теперь реальность и кадры из кино в голове перемешались? И ей кажется, что ее действительно топили. Ну откуда в их озере аквалангисты? И зачем им топить обычную медсестру и ее дочь?
Кира предложила:
— А давай, ты нарисуешь это чудовище. Я тебе карандаши дам.
Женя села на кровати, подложив под спину подушку. Положила листок бумаги на книгу и начала старательно рисовать. У нее это получалось неплохо для семи лет, и через полчаса на листочке появилось нечто, напоминающее аквалангиста. И тут Кире стало страшно. Если девочку по каким-то неведомым причинам пытались убить, например, из-за наследства, то преступник может повторить попытку. И она сказала Жене:
— Давай, кроме меня ты об этом никому не будешь рассказывать. Хорошо?
— Ладно. А давай, Кира, ты мне теперь будешь сестрой, раз мамы больше нет.
— А откуда ты знаешь, что ее нет?
— Ну, я же видела, как ее чудище к коряге ногой зацепило и стало ко дну прижимать. Я сначала видела, а потом в темноту провалилась. И больше ничего не помню. А проснулась уже здесь, в больнице.
— Женя а, может, тебе это все привиделось, когда ты тонуть начала. От нехватки воздуха такое бывает.
— Нет, Кира. Вот посмотри, на ноге, за которую чудище меня удерживало, остался след. Чудище меня ко дну за ногу тянуло, понимаешь?
Кира посмотрела и действительно увидела чуть заметный кровоподтек над голеностопным суставом.
Потом доктор дала девочке снотворное, рассказала сказку, и та заснула.
Сама она пошла в морг и сказала санитару дяде Ване, что хочет попрощаться с подругой-медсестрой, и прошла к телу Галины.  На ее ногах и плечах были точно такие же, едва заметные, кровоподтеки. Кому можно рассказать об этом? В милиции не поверят, скажут, нафантазировала, а синяки появились, когда женщина пыталась отцепиться от коряги. А девочку с острым психозом увезут в областную психиатрическую больницу. Преступник насторожится. Очевидно, Женя говорит правду. Но кому нужна смерть ее матери? Саму-то девочку не утопили, только как бы приманили ею зайти в воду Галину. Любая мать кинется спасать свою дочь. Кира решила пока никому о своих сомнениях не рассказывать. Она каждый день приходила к девочке. Разговаривала подолгу с ней. И одного человека это очень насторожило.
На похороны Галины прилетел ее бывший муж, отец Жени. Через несколько дней девочку выписали из больницы, и отец увез ее с собой в Тюмень.
  ***  ***
Июнь

  Главный врач центральной районной больницы Евгений Петрович Гладков пользовался в больнице, да и вообще в Озёрном, заслуженным авторитетом. В нем сочетались деловая хватка, хозяйственные способности, врачебный опыт, смелость хирурга и умение понимать нужды своих сотрудников. Больница стала его любимым детищем. Жена его, Виктория Андреевна, вела себя довольно надменно, держала всех на дистанции и ни с кем из сотрудников в приятельские отношения не вступала. Их двенадца-тилетняя дочь страдала детским церебральным параличом. Когда она родилась, то педиатры и невропатологи предрекали девочке неподвижность и раннюю смерть. Но родители-врачи использовали все возможные методы лечения, и к семи годам девочка начала немного ходить, сама одеваться, кушать. Правда, движения ее были очень неловкими, походка медленная и шаткая. Ноги и руки ее плохо слушались и были искривлены в суставах. Но девочка была не глупа. Она много читала, любила смотреть познавательные программы, исторические фильмы. Правда, со сверстниками не общалась, учителя ходили к ней на дом. Училась неплохо. Только трудно было  ей писать и рисовать.
Света любила своих родителей, но особенно старшего брата Александра. Он жил отдельно, но один раз в неделю на целый вечер приходил в гости, и тогда мать ее с удивлением и радостью слышала, как дочь оживленно болтает и смеется. Обычно Света была молчалива и довольно угрюма. Александр придумывал интересные игры, рассказывал какие-то смешные сказки, они вместе сочиняли истории про гномов, барабашек и злых старичков. Разыгрывали их в лицах. Одно время Виктория Андреевна вообще хотела отвадить Александра от их дома, потому что ревновала мужа к прошлому, да и вообще не очень-то любила людей, особенно у себя в квартире. Но, видя, какой радостью загораются глаза дочери, когда приходит брат, не посмела этого сделать, а, наоборот, приглашала того заходить почаще. Но из-за напряженной работы, дежурств и неведомой ей личной жизни парень мог посвятить сестре только один вечер в неделю. Евгений Петрович тоже радовался приходам сына, хотя, по их взаимной договоренности, никто в больнице не знал, что они отец и сын, тем более, фамилии у них были разные.
Евгений Петрович поступил в мединститут после службы в армии, в десантных войсках. Организованный, собранный, серьезный, он был комсоргом в школе и роте, и, конечно, сразу же привлек внимание ректората к себе. Сначала его назначили старостой группы, потом старостой курса. Летом Женя возглавлял студенческие стройотряды, зимой хорошо учился, подрабатывал, вел активную общественную работу. Его энергия, казалось, не иссякала. Хватало и на свидания, и на ночи любви в свободной комнате общежития. Но женился он не на медичке. Пришел на третьем курсе в библиотеку, а там работает новая девушка, какая-то необычная, ускользающая и невесомая, как Незнакомка из любимых стихов Блока. Она тоже любила Блока. И вообще всю поэзию Серебряного века. Когда они стали встречаться, Зина читала ему красивые стихи Гумилева и Ахматовой, Северянина и Бальмонта. И это было так романтично. После анатомки, костей и суставов научного коммунизма и химических опытов, вскрытия гнойников и педикулезных бомжей услышать:
«Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж,
Королева играла в башне замка Шопена,
И под музыки звуки полюбил ее паж».
И струны души в ритме прекрасных стихов начинали тоже играть мелодию их любви. Они целовались в старом городском парке, под бездонным темно-синим небом, украшенным миллионами звезд и коварной луной. Они целовались в однокомнатной квартире Зины, доставшейся ей от умершей бабушки, не замечая убогой обстановки вокруг.
На четвертом курсе Женя и Зина зарегистрировались в районном загсе, и он переехал из общежития к ней. Разговоров на курсе ходило много. Девчонки завистливо шептались: «Что он в ней нашел? Мышка серая. А одевается как?! Похоже, бабкины вещи донашивает. Да и старше его на два года». Парни из общежития усмехались: «Неплохо пристроился. Сразу тебе — и квартира, и прописка, и в городе работать останется».
А Женя пересудов не слушал. Тогда он был счастлив. Зина была книжной девушкой, далекой от реалий жизни. Ей было все равно, что кушать, где и как жить, что надевать.  Женя, имея за плечами стройотрядовский опыт, сам отремонтировал квартиру. За бесценок купил неплохую мебель у знакомого, отъехавшего в Германию, починил краны, повесил красивые занавески. Он по ночам дежурил на «Скорой», днем учился, подрабатывал грузчиком. Приходил домой, Зина, читавшая какую-нибудь книгу до этого, подходила, целовала мужа. Женя шел на кухню, начинал искать что-то съедобное в холодильнике, не находил, злился, начинал кричать.
— Прости, милый, я забыла купить, — оправдывалась жена.
— А сама ты что ела?
— Не помню. В библиотеке чаем с пирожками Надежда Сергеевна угощала.
И она действительно так вела себя не из-за лени, или желания сделать неприятное. Просто Зина жила в каком-то своем, далеком от земных проблем, мире. Она могла есть и могла не есть. Могла надеть на себя что-то совершенно не модное и не подходящее по цвету.
Женя ругался:
— Ты во что вырядилась?!
— Скажи мне, что надеть, — расстраивалась Зина,  — раз это не нравится.
И Женя прощал ей все, потому что тогда любил эту странную девушку. Он стал следить за женской модой, водил Зину в магазины, где покупал ей одежду и обувь. Он сам ездил на рынок, научился готовить. А его жена была вроде рядом с ним, в одной квартире, но все равно недосягаема и непонятна.
— О чем ты думаешь? — порой спрашивал он.
— Ни о чем, — отвечала она. Или начинала пересказывать ему какую-то мистическую белиберду. А потом спрашивала, что он думает по этому поводу. Парень, занимающийся хирургией, материалист до мозга костей, отвечал однозначно:
— Глупости все это. Ты лучше какую-нибудь книжку про любовь прочитай, как все девчонки читают. А голову себе не забивай, чтобы крыша не поехала. Давай, я тебя лучше поцелую.
И Зина шла к мужу на диван.  И они занимались любовью. Но даже во время бурных ласк, полного блаженства соединения у них не было. Она витала в других мирах. А потом родился Сашка. Жене приходилось часто самому купать ребенка, менять пеленки, кормить смесью из бутылочки, потому что он приходил домой и видел, что сын лежит в мокром, питание стоит на столе, а Зина отрешенно смотрит в окно. Начались ссоры. Рождение ребенка, как правило, усиливает разногласия между мужем и женой, если они не соответствуют друг другу. Все противоречия их взглядов, характеров, установок выявляются в режиме повышенных нагрузок. Так было и здесь. Но они продолжали жить вместе.
Женя окончил институт, стал работать в больнице хирургом. Много дежурил. Приходил домой, наводил порядок, собирал раскиданные вещи, мыл бутылочки, тарелки, протирал пол. Как подавляющее большинство хирургов, он не любил беспорядка вокруг себя, в своем жизненном пространстве. Вид отрешенной жены начинал внушать ему беспокойство. Он даже как-то пригласил к себе в гости приятеля — психиатра. Они посидели втроем за столом на кухне. Ужинали, пили вино. Дима аккуратно беседовал с Зиной, стараясь разгадать тайны ее психики. Зина сначала неохотно разговаривала, но потом вовлеклась в беседу, даже стала блистать эрудицией. Мужчины почувствовали себя неловко. Они не могли достойно поддержать с ней разговор ни на темы истории и искусства, ни о различии философии Востока и Запада. Невольно переключились на свое, родное и знакомое, стали говорить о больнице, маленьких зарплатах врачей, вредности главного, интересных случаях из практики. И Зина вновь замкнулась. А потом ушла из кухни укладывать Сашу спать и не вернулась. Провожая поздно вечером изрядно подвыпившего друга до остановки, Женя спросил:
— Ну, и как тебе?
— Знаешь, Женя, нормальный она человек, только, как говорят, «не от мира сего». Таких много работает в науке, архивах, археологии. Начитанная. Адекватная. Но интересы у нее другие. Сейчас она «витает в облаках», а чтобы совсем не улетела, надо с ней общаться, разговаривать на ее языке, ходить по театрам, не давать замыкаться в себе.
— А где я время найду? Каждый день до вечера в больнице, да еще ночных дежурств восемь в месяц.
—Не хочешь потерять жену, найдешь время. А вообще-то она не твой человек. Не пара тебе. Ты парень простой, от земли, а ей какой-нибудь чудак нужен, историк в разных ботинках. Или вообще в монастырь уйти. Вот там ей самое место.
— А сын как?
— Не знаю, Женя. Я тебе высказал свое мнение. А как дальше жить — тебе решать. Извини, мой троллейбус.
И Дима, покачиваясь и спотыкаясь, но, как ему казалось, очень быстро побежал к троллейбусу, залез в него и уехал к себе домой.
Жене запали слова друга в душу, но он был слишком занят и поглощен работой, чтобы как-то изменить семейную жизнь.  Зина вышла из декретного отпуска на работу в библиотеку. Сына отдали в детский сад. Евгений Петрович успешно делал карьеру. В тридцать лет он стал заведующим хирургическим отделением. В тридцать три года его назначили, учитывая организаторские способности, заместителем главного врача по хирургической работе. Дежурить он стал гораздо меньше, но продолжал оперировать, а работа заместителя главного врача заставляла его целые дни проводить в больнице.
Саша пошел в школу. Он оказался способным и умным мальчиком, но немного замкнутым. Учителя были им довольны. Зинаида Алексеевна по-прежнему много читала, но от поэзии и классики она все больше переключалась на религиозную и мистическую литературу. Она даже стала читать книги по оккультизму. Домашнее хозяйство вела кое-как. Но муж и сын обедали вне дома, а ужин она приспособилась готовить из полуфабрикатов. Саша мыл полы, посуду и выносил мусор. Стиральная машина-автомат стирала белье. Конфликтов почти не возникало, но каждый жил своей жизнью.
Как-то раз Евгения Петровича вызвали в облздравотдел и предложили возглавить центральную районную больницу в Озёрном.  Он давно мечтал о должности главврача. В свои тридцать пять лет он был очень честолюбив, знал, как нужно лечить людей, но в большом городе должность главного врача ему светила лет через десять, не раньше. А в поселке городского типа, райцентре Озёрном, была крупная центральная больница, где он сможет воплотить в жизнь все свои задумки, все, наработанное годами практики. И Евгений Петрович согласился. Ехать нужно было прямо сейчас, так как главврач этой больницы скоропостижно скончался от инфаркта, а два его заместителя — женщины предпенсионного возраста — эту должность явно не тянули. Дома решили, что срывать Сашу посреди учебного года не стоит. Да и Зине надо подыскать на новом месте работу. Нужно получить там квартиру, обустроиться, а потом уже переезжать. А вдруг вообще Жене административная работа надоест, что же семью мотать с места на место? Евгений Петрович поехал один. Новое место. Новые люди. Сначала присматривались, но после того, как молодой главврач успешно прооперировал двух тяжелейших больных, и те быстро пошли на поправку, авторитет его резко пошел в гору. Один из них был пятидесятишестилетний начальник депо с кровоточащей язвой желудка. Ему хирург сделал резекцию желудка. И железная дорога начала помогать больнице. Вторым был двадцатисемилетний егерь с огнестрельным ранением грудной клетки и легкого. Евгений Петрович резецировал раненое легкое, а через пару месяцев егерь уже приглашал его на охоту, рыбалку. Да и вообще просто отдохнуть на заимках.
Главврач стал оперировать самых тяжелых больных. У больницы появились новые спонсоры. Он требовал четкой работы со всех подчиненных, начиная с санитарки и кончая заведующим отделением, но и сам работал допоздна, не зная выходных. Выгнал напившегося кочегара, а двум оставшимся увеличил зарплату — и те стали держаться за выгодную работу. Не пожалел и анестезиолога-наркомана. На его место пригласил начинающего способного хирурга из своей бывшей больницы, который мотался по съемным квартирам с семьей. Здесь он выделил врачу двухкомнатную квартиру и не пожалел об этом. Из парня получился прекрасный заведующий отделением анестезиологии и реанимации.  Главврач стал нанимать нужных специалистов работать по контракту, и в райцентр потянулись хорошие врачи. Он нашел спонсоров для покупки современного оборудования. Что мог, добывал в облздравотделе. Проводил благоустройство территории. А в большой запущенный парк больницы нанял садовника. Начал по очереди ремонтировать корпуса. Наладил работу пищеблока. Через несколько лет больница стала по всем показателям лучшей в области.
А личная жизнь у главного наладилась не сразу.  Отработав первую зиму и весну в Озёрном, Женя приехал за семьей, но Зина категорически отказалась уезжать из города. Женя убеждал жену, говорил, что нашел ей место в школьной библиотеке, что ему дали трехкомнатную благоустроенную квартиру в одном из лучших домов, а это гораздо лучше однокомнатной «хрущевки» в городе, что в Озёрном хорошая школа для Саши. Но жена была непреклонна, а потом заявила, что она подала на развод. Он не ожидал подобной прыти от своей нерешительной спутницы жизни. А жена свой поступок объяснять отказывалась, твердила:
— Так будет лучше для нас обоих. Мы с тобой разные люди. У тебя своя жизнь, у меня своя.
Женя хотел взять сына с собой, но Зина не отдала. Отсудить было невозможно. Жена не употребляла наркотики, не пила и даже не курила. Рушилось его некрепкое семейное счастье. Да и вообще разводиться не хотелось. Облздравотдел предпочитал главных врачей, имеющих крепкую семью.
Но тут нашелся доброжелатель. Им оказалась соседка по дому. Она рассказала, что к Зине стал часто приходить в его отсутствие худой высокий мужчина со злыми глазами.
Зина не отпиралась:
— Да. Это мой Учитель. Он заходил чистить нашу квартиру от плохой энергетики.
— Знаем мы этих учителей! — взорвался Евгений. — Тихоня-тихоней, а стоило мужу уехать, трахальщика себе нашла. А еще раньше декабристками восхищалась. Лживая дрянь!
Он ударил жену по лицу и ушел из дома. Развели их быстро, так как с помощью адвоката Евгений Петрович доказал измену супруги. Эту же версию он представил в облздравотделе. Там ему мягко посоветовали побыстрее жениться снова, чтобы не смущать своей холостяцкой жизнью женский медперсонал больницы, а то слухи разные ходят.
Слухи родились не на пустом месте. Когда Евгений приехал в Озёрное, то встретил среди врачей больницы только одну однокурсницу, Вику. Один раз, на первом курсе, он даже как-то целовался с ней на подоконнике в общежитии во время встречи Нового Года. Вика была на три года младше Евгения, а в институте эти три года казались большим сроком, и им, вчерашним школьникам, он казался взрослым мужчиной — тем более, год он работал трактористом в своей деревне, а два года служил в десантных войсках. Вике он тогда очень понравился, но как-то не сложилось у них. А теперь оба друг другу обрадовались, как старые приятели. Обсуждали однокашников: кто, где, с кем, как живет. Вика рассказала Жене много интересного про сотрудников больницы. Хотя она всегда соблюдала дистанцию в отношениях с сослуживцами, но была женщиной наблюдательной и злой на язык.  Тем более, сплетни в больнице можно не собирать, они сами найдут твои уши.
Ожидая приезда семьи главного, ему дали трехкомнатную квартиру. У Вики была рядом однокомнатная. В ее квартире царили чистота и уют. Она вкусно готовила, умела красиво накрыть на стол.
Пару раз поужинали вместе. Евгений был мужчиной с хорошей потенцией. Шашни с молоденькими медсестрами он заводить не хотел. А Вика сказала сама:
— Я знаю, что ты женат, и мы никогда не будем вместе. Но пока семья твоя не приехала, давай дарить друг другу радость. Я тоже не заинтересована в слухах, не хочу, чтобы трепали мое имя, так что у тебя не будет со мной никаких проблем.
Элегантно одетая женщина, с соблазнительными формами, призывно глядящая в глаза, тем более после длительного воздержания — Евгений не смог отказаться от заманчивого предложения. И Евгения поразило, как  в этой женщине могут сочетаться гордость, даже надменность, и такая неистовость в любви. Хотя она и не была нимфоманкой и могла месяцами жить без секса, но в постели с Женей была великолепна. Жене повезло. Вика была из тех женщин, что полностью растворяются в любимом мужчине. Для нее  становится второстепенным, даже безразличным, все: работа, друзья, родители и даже дети. 
Главное, чтобы был рядом ее Мужчина, единственный и неповторимый. Ради него Вика готовила изысканные блюда. Ради него она старалась одеваться и выглядеть как можно лучше. Ради него она смотрела порнуху и читала Кама-Сутру, чтобы разнообразить интимную жизнь и быть всегда желанной. Ради него она могла пойти даже на преступление.
Они предохранялись, но все-таки Вика забеременела, поехала в областной центр и у знакомых гинекологов сделала аборт. Как это часто бывает у врачей, начались непредвиденные осложнения. С трудом удалось сохранить матку и жизнь.  Когда об этом узнал Евгений Петрович, он высказал недовольство. Но Виктория Андреевна ответила:
— Я никогда не рожу ребенка без мужа. А тебе не сказала о беременности, чтобы ты не подумал, что я этим хочу тебя привязать. Я слишком тебя люблю. И не хочу нам с тобой никаких проблем.
И Евгений понял, что она действительно любит его и готова сделать для него все.  А Зина, зная, как ему трудно, не захотела не только поехать с ним, но даже за зиму не навестила.
Вернувшись после развода в Озёрное, Евгений Петрович предложил Виктории Андреевне выйти за него замуж. И та была наверху счастья. В тридцать два года Вика уже не надеялась создать семью. А тут ей достается прекрасный мужчина, сильный, умный, решительный. Главный врач центральной больницы станет ее мужем! Ей будут завидовать все женщины больницы. До сих пор «старой девой» и «грымзой» между собой называли, а теперь не посмеют! Куда им, с их лесорубами, шоферами и сантехниками. Они без шума зарегистрировались и жили счастливо. Но Женя хотел ребенка. А Вике пришлось долго лечиться после неудачного аборта, пока она не забеременела. Появился ребенок, больной, беспомощный. Виктория Андреевна, конечно, любила дочку, жалела. Делала для нее все возможное, но гордыня ее была задета осознанием того, что у нее неполноценный ребенок-инвалид. Ей стыдно было гулять со Светой, ощущая на себе сочувственные, а порой, злорадные взгляды сослуживцев.
И она еще более замкнулась в себе, своем доме, своей семье. По-прежнему в ее квартире была идеальная чистота, вкусные обеды и ужины. Она много занималась здоровьем и развитием девочки, но все-таки вся ее любовь была отдана одному человеку — единственному существующему в мире для нее Мужчине, ее мужу, главврачу ЦРБ Е.П.Гладкову. И она создавала прекрасные условия ему для работы, отдыха и восстановления сил.

Евгений Петрович был погружен в работу. Он регулярно посылал первой жене деньги на содержание сына, но с Сашей виделся редко, только когда приезжал в областной центр по служебным делам. Приходил ненадолго к нему в школу или домой. Квартира их обветшала. Зина с ним говорить не хотела. Сын тоже, он считал отца предателем. А потом в больнице начался капитальный ремонт, и приезжать стало некогда. Даже на совещание в облздравотдел Евгений Петрович старался посылать своих заместителей, чтобы надолго не покидать больницу.
А потом вдруг посланные алименты по почте вернулись обратно «в связи с выбытием адресата». Евгений подумал: «Что за ерунда? Как почта стала плохо работать!», и особого внимания этому не придал, отвлекся на другие дела. Но на следующий месяц история повторилась, и Евгений Петрович забеспокоился. Он через пару дней поехал по делам в город, сделал быстро все необходимое и отправился к сыну.
В квартире жили другие люди. Они купили ее два месяца назад. В милиции ему дали справку, что Зина с сыном выписались из квартиры, но никуда не прописались. Еще он узнал, что Зина недавно взяла себе снова девичью фамилию и дала ее Саше. Теперь его сына звали Александр Ершов.  В школе классная руководительница рассказала, что Саша с мамой собирались, как он говорил, переезжать в другой город. Еще она поделилась неприятными наблюдениями. Саша перед отъездом стал плохо учиться, пропускать школу. Он не баловался на уроках, но стал невнимателен, печален, погружен в себя. Но на вопросы учителей говорил, что все у него нормально. А потом мать забрала документы из школы.
Евгений Петрович разыскал несколько приятелей сына. Только один из них — шустрый, любознательный Витька — смог рассказать кое-что интересное. Оказывается, Саша с мамой часто ходили на окраину города; там был дом, где Учитель собирал людей и рассказывал им о конце Света и о том, как спастись. Саша ему говорил: останутся жить только праведники. Чтобы стать праведником, надо жить по особым законам, отказаться от многого. Витя даже один раз ездил с Сашей в тот дом. Тетя Зина тогда сильно заболела гриппом. Саше пришлось взять какие-то книги, бумаги и везти их Учителю, и он взял Витьку с собой. Они приехали, но Учитель, злой, высокий мужик, его выгнал, а Сашку пустил на собрание. Витьке пришлось целый час ждать друга, потому что денег на обратную дорогу у него с собой не было, а пешком тащиться одному через весь город ему не хотелось.
Саша вышел, но не такой, как обычно, двигался с трудом. Даже добежать до трамвая не смог, сказал: «Голова болит», а сам был грустный, и глаза пустые. Витька испугался и начал отговаривать Сашу ходить в это опасное место. Но Саша снова заговорил о каком-то спасении. Еще он рассказал, что на собраниях они начинают видеть красочные картинки из другой жизни, появляются приятные ощущения, кто-то даже начал говорить на разных языках. А все это — знак избранности. Значит, они останутся жить, когда весь мир, погрязший в грехах, погибнет. А вскоре после этого Саша, не попрощавшись, пропал.
Соседи по дому ничего не знали. Уехала молчаливая соседка, въехала другая семья — вот и все. Даже та, самая любопытная из них, которая рассказывала про приходящего мужчину, ничего добавить не могла. Часто приходил, помог вывезти вещи, а куда они выехали — не знает.
Беспокойство все больше охватывало Евгения Петровича. Он взял отпуск и стал разыскивать сына. Съездил с Витькой в тот дом. Но дом был заколочен, и, как видно по заросшей травой тропинке, давно не посещаем. Тогда Евгений пошел в отдел мэрии по религиям и сектам, отнес заявление в милицию, обратился к православному священнику, который занимался сектантством. Все эти поиски помогли собрать ему сведения о секте «Избранники», руководимой Семеном Вольфовичем Казенковым. Этот мужчина одно время находился под пристальным вниманием милиции. Дважды судим за мошенничество. Проходил по делу о махинациях с недвижимостью. Последнее время остепенился, увлекся религией. Был даже послушником в монастыре, но ушел оттуда. Стал собирать народ на проповеди. Говорил он всегда хорошо. Умел убеждать, организовал секту, куда стали приходить люди.
По фотографиям Казенкова его опознали соседка и Витька. Дальше след его терялся. Но Евгений Петрович был упорен. Ему удалось найти в психиатрической клинике одну женщину, Веру Архиповну, сорока лет, учительницу младших классов. Из тяжелого состояния врачи ее уже вывели, и эта «избранница» смогла ему рассказать о секте, проповедях Казенкова, подробностях проводимых обрядов. Еще она сказала, что Учитель собирался переезжать со своими адептами в деревню Дударево, где они должны были на лоне природы жить праведной жизнью и ожидать конца Света. Потом у женщины началась истерика, ей поставили капельницу, а Гладков ушел из отделения. Одному ехать было опасно. Евгений позвонил своему другу, с которым служил в десантных войсках, и обрисовал ситуацию. Юра отреагировал спокойно:
— Хорошо. Поехали. Разберемся.
Они встретились, обговорили детали, сели в джип и рванули в сторону Дударева. Сначала ехали по нормальному шоссе, потом по грунтовой дороге, а в конце по корягам какого-то перелеска. Джип оставили в лесочке, и подошли к первой избе. Деревня явно была заброшена. Не слышалось лая собак, мычания коров. Огороды заросли крапивой и лопухом. Но в доме, куда они пошли, жили люди. На чахлом огороде они увидели пару грядок и не окученную картошку.
Открыли дверь в сени, вошли в хату. В нос шибанул запах застарелой грязи, прокисшей еды и перегара. Опухший мужчина лежал на каких-то лохмотьях в углу, на железной кровати выпуска начала прошлого века. Он поднял голову и буркнул:
— Чего надо?
Глаза смотрели мутно, не соображая, на незваных гостей.
— У вас в деревне новые люди есть? — спросил Юрий.
— Ну, а че?
— Расскажи, кто, сколько человек, где живут, — попросил Гладков.
— А я почем знаю, — сказал мужик, закрыл глаза и отвернулся к стене.
Из соседней комнаты вышла грязная старуха:
— Давай, я расскажу. Если бутылку самогона у соседки купишь.
— Да я тебе хорошей водки привез, лучше самогона, — и предусмотри-тельный Юра вытащил из куртки бутылку.
Старуха оживилась:
— На том концу деревни, у Семеновны, которая умерла в прошлом году, у ейного сына мужик дом снял и прихватил еще два брошенных участка за домами. Он навез из города людей. Они там коммуну организовали. Грядки засадили, картошку. Рыбу ловят, а вечерами молятся, поют что-то. Но не так, как в церкви. Срам там один, что они начинают делать у себя в большом доме.
— А много народа у них?
— Ну, самый главный у них — чернявый такой, худой, на черта похожий. Глазищами так и зырит бесстыжими. Девчонка маленькая, два пацана постарше. Мужиков пять. И баб с десяток. Так этот чернявый по очереди со всеми бабами спит. А они на него, как на икону, молятся.
Юра отдал бутылку, и они вышли. Старуха крикнула вслед:
— Осторожней там. Избить могут.
Сын ее продолжал храпеть на своем грязном лежбище.
Темнело. Аккуратно, по лесной дороге, мужчины перегнали машину к другому краю деревни. Увидели внутри одного из домов огни, прокрались поближе.
Они забрались на чердак одного из заброшенных домов, откуда им хорошо стало видно все происходящее. Два десятка людей с факелами шли процессией по улице и пели какой-то псалом. Они подошли к большому дому. Поставили факелы. Протянули руки к небу и стали кричать:
— Боже! Прости нас грешных! Боже! Прости нас! Дай нам знак! Дай нам знак!
Потом они бросились на колени и стали отдавать низкие поклоны. Вышел худой, высокий черноволосый мужчина, поднял руку. Все встали, а он начал говорить. Полностью разобрать его речь было трудно, но по отрывкам слов и фраз они поняли, что речь идет об искуплении грехов человеческих, и именно они, избранные, должны это сделать. И после конца света станут основателями новой, высшей расы людей. Крепкий мужик в это время разносил бутыль с каким-то напитком, наливал в стакан и давал пить каждому, говоря:
— Причастись! Причастись!
И все пили эту бурду из одного бокала. Потом проповедник начал петь, ритмично раскачиваясь. Все тоже начали в одном ритме раскачиваться и подпевать ему. Голоса становились все громче, напряженнее.
— Пройдемте в дом и постараемся получить благодать свыше, — сказал чернявый.
Люди послушной толпой потянулись к дому, тушили факелы, некоторые прямо руками.
Друзья соскользнули вниз, и осторожно приблизились к дому. На них никто не обратил внимания. Дверь была приоткрыта. Они могли наблюдать происходящее. Видны были лица сектантов. Те уже входили в транс. Все они твердили какую-то мантру. Невидящими глазами сектанты смотрели на странную картину. На ней была изображена красивая многорукая женщина с черепами вокруг лица и на одежде. Горели свечи. Раскачивались тела. Полилась ритмичная напряженная музыка, некоторые женщины начали танцевать, каждая свое, не замечая ничего вокруг, другие что-то стали кричать непонятное. Чернявый подхватил симпатичную девушку и начал бесстыдно ласкать. Одна молодая женщина забилась в истерике. Другая упала на пол, стала извиваться и кричать:
— Возьми меня! Возьми меня! О! Боже ! Я чувствую благодать! — и застонала. Мужчины хватали подвернувшихся женщин, валили на покрытый соломой пол и какие-то коврики и всенародно совершали половые акты. Маленькая девочка носилась вокруг всех и визжала. Мальчик лет семи упал и потерял сознание. Наконец, в самом дальнем темном углу Евгений разглядел своего сына. Тот стоял, не двигаясь, наблюдая эти сатанинские игрища. И тут крепкий мужик, разносящий ранее бутыль, схватил худую женщину, стал ее кружить, и они вместе упали на солому. Приглядевшись, Евгений узнал Зину. Мужик начал задирать на женщине юбку. Сашка выбежал из угла и набросился на него с кулаками. Тогда мужик поднялся, ударил мальчика кулаком в живот, а когда тот согнулся от боли, второй рукой — в подбородок. Саша упал. Мужик схватил мальчика и потащил к двери, вышел на крыльцо:
— Проветрись, щенок! — и кинул его.
Но сам от удара тут же упал, кувыркнувшись головой вниз, с крыльца на вытоптанную землю. Хрустнули кости черепа. Мужчина затих. Евгений поднял сына на руки, и они с Юрием побежали к машине. Мальчик казался невесомым, видимо, сильно исхудал за последнее время.
В доме продолжалась оргия, но, видать, чернявый что-то заметил, сообразил. Еще с двумя мужчинами, взяв факел, они бросились в погоню. Евгений из-за ноши в руках не мог бежать быстро. Их стали настигать, но тут Юрий достал пистолет и выстрелил пару раз сектантам в ноги. Бежавший впереди парень споткнулся и с криком упал. Другие испуганно остановились. Скоро друзья уже были в машине. Поехали. Саша пришел в себя. Отец осмотрел его. Серьезных повреждений не было. Сотрясение головного мозга. И ушибы на всем теле — свежие и старые кровоподтеки.
Чтобы не растрясти Сашу, они сначала ехали по неровной дороге довольно тихо. Но вскоре их стала догонять «Газель», джип прибавил ход, и вскоре оставил преследователей далеко позади себя.
Сашу пришлось положить на лечение в областную больницу. Отец ему там обеспечил усиленное питание, капельницы, витамины, успокаивающие и восстанавливающие медикаменты.
Физически мальчик окреп. Но его психическое состояние внушало беспокойство. Он не хотел ни с кем разговаривать, но боялся оставаться один. Отца не отпускал от себя несколько дней. О матери не спрашивал. Плакал, когда с ним пытались говорить о ней или о том, что с ним было в Дударево. Опытный психиатр посоветовал отвезти мальчика в Москву, в реабилитационный центр, который специализировался на лечении подростков, пострадавших от насилия и воздействия тоталитарных сект. Там Саша пробыл три месяца.
У Евгения Петрович была родная сестра, Татьяна, старше его на несколько лет. Она вышла замуж за военного. Они много мотались по стране, по разным гарнизонам, а потом ее мужа, Вадима, перевели в Москву. Дочь их была уже взрослой, работала в Ленинградской области, внуков не было.
Татьяна и Вадим стали навещать Сашу в больнице, привязались к нему. Они жалели мальчика и опекали, как родного сына. А после выписки взяли жить к себе. Полюбили, и Саша тоже привязался к ним. Тетя Таня была полной противоположностью его матери – веселая, добрая, жизнестойкая. Она стряпала вкусные пироги, готовила холодец и наваристые борщи. Дядя Вадим рассказывал мальчику про полководцев и войны разных эпох. Военная история была его хобби. Еще он хорошо знал математику и помогал Саше решать задачи. Летом они ездили на дачу. Зимой ходили на лыжах, смотрели телевизор, иногда всей семьей посещали театры.
Постепенно Саша стал забывать прошлое и снова радоваться жизни. Он начал хорошо учиться, заниматься спортом. Закончил школу. Пошел учиться в мединститут. Радовал своими успехами тетю Таню и дядю Вадима. О матери, казалось, не вспоминал.
После института его призвали в армию, и Александр отслужил два года военврачом на дальнем Востоке. Он очень переживал, когда узнал о смерти тех, кто стал для него приемными родителями. Самолет, в котором они летели, разбился при посадке. Дочь их продала квартиру, вышла замуж и обосновалась окончательно в Питере.
Отслужив, Александр не знал, что делать дальше, где жить и работать. Отец предложил место хирурга и судмедэксперта у себя в больнице, и Саша согласился. Он уже больше не считал, как в детстве, что отец предал его. Саша знал, что тогда, в Дударево, Евгений Петрович спас ему жизнь. Воспоминания о том периоде жизни ушли глубоко в подсознание, но все равно порой тревожили ночными кошмарами и, главное, сказывались на его личной жизни.

Зинаида Алексеевна познакомилась с Семеном Вольфовичем на работе. Она работала тогда уже в районной библиотеке, поближе к дому, а он интересовался книгами по мистике и оккультизму. Разговорились. Мужчина оказался интересным собеседником, много знал, умел красиво говорить. А еще он умел слушать и сочувствовать, и Зинаида Алексеевна как-то незаметно все рассказала о себе. О муже, который уехал работать главным врачом в райцентр, о сыне. О том, что ей трудно найти единомышленников, и она себя порой чувствует белой вороной среди других людей. Тогда Семен Вольфович предложил женщине приходить на собрания их группы один раз в неделю. Она пришла и была потрясена. Новый знакомый говорил проникновенно о тяжелых временах, и слушатели, вздохнув, соглашались с ним. Он говорил о трудной женской доле, и прихожанки восхищались его умом. Он обещал показать своим слушателям новые пути для их духовного роста, освобождение от материальных уз и от людских пороков — и людям хотелось идти за ним в светлое будущее. Они верили, что он знает путь к более чистой и интересной жизни, и шли за сладкоголосой дудочкой в мираж его обещаний и фантазий.
Казенков умел находить и подчинять своей воле слабых людей. Усиливали его воздействие ароматические свечи, мантры, музыка, гипноз. В вино подмешивались наркотики. Люди входили в транс, и им становилось хорошо. Но за это они потом расплачивались физическим и психическим здоровьем, потерей имущества, работы, близких людей. Женщин он также привязывал к себе сексуально. Его воспринимали как мессию на Земле, а сексуальный контакт с ним — как получение высшей энергии. Он был для них — божество, Учитель, они все — сестры и братья на пути спасения, поэтому обычной женской ревности в секте не было. Оргии во время их сборищ рассматривались так же, как обмен энергией для создания единой мощной энергетики их группы «Избранных». В трансе у одних возрастали сексуальные возможности, другим приходили видения, третьи испытывали общее успокоение, называя это нирваной. Отказ от земных уз означал передачу имущества, машин, квартир Учителю для нужд секты.
Продав около десятка квартир, Семен Вольфович вывез свою паству в деревню, пообещав вместо погрязшего в грехах города жизнь на лоне природы, среди избранных Богом людей. Сам он намеревался в скором времени исчезнуть. Приезд Юрия и Жени ускорил события. Когда на следующий день в деревню нагрянул отряд ОМОНа, в молитвенном доме было обнаружено несколько трупов мужчин, женщин и двух детей. Смерть у всех наступила от передозировки наркотиков. Семена Вольфовича, а также еще трех человек, среди них не было. Пропала так же бесследно Зинаида Алексеевна.
Месяц, проведенный в Дударево, вспоминался Александру, как страшный сон. Его постоянно там накачивали наркотиками. Иногда, очнувшись ночью, он видел, что ненавистный Семен Вольфович выделывает с его матерью в этой же комнате на соседнем диване. Он пытался встать и не мог, хотел что-то крикнуть, а мышцы лица сводило судорогой, и вместо крика вырывался слабый стон. Его охватывало чувство стыда за свою мать, жалость к ней, желание помочь и ощущение своей беспомощности. Слезы бессилья лились из его глаз. И он мечтал убить человека, который овладел душой матери.
На вечернюю службу его взяли первый раз. Тогда он кинулся на здорового мужика, пытавшегося изнасиловать его маму. Что было дальше, он не помнил, очнулся только в машине, рядом с отцом. В больнице очистили его кровь от наркотиков, помогли избавиться от страхов. Но о тех постыдных ночах он никому не рассказывал. И потом секс стал у него ассоциироваться не с чувством восхищения, а со стыдом. Он не представлял, как можно ночь провести с девушкой, а потом сидеть рядом с ней на занятиях. И еще он боялся, что может потерять любимую, как потерял свою мать, которую  так любил в детстве. Не сможет защитить от Зла. И он не пускал любовь в свое сердце. Но физиологические потребности были сильными. Александр стал пользоваться услугами проституток с 17 лет, и это его устраивало. Хотя порой охватывали тоска и ощущение никчемности своей жизни.
Евгений Петрович Гладков о комплексах своего сына ничего не знал, просто считал, что тот еще не нагулялся. Его больше беспокоило что-то непонятное, творящееся около его любимой больницы. Ощущение опасности не покидало, хотя он был далеко не робкий человек и не склонен к самокопанию. Настораживала смерть трех сотрудниц на протяжении трех месяцев.
Он не верил в самоубийство Нины Петровны, зная, что она не слишком-то была привязана к сестре и племяннице. Тут что-то другое. И яд в коньяке ее погибшей племянницы не мог попасть туда при подпольном производстве. Явный криминал. Да и сильная, молодая Галина, с детства купавшаяся в этом озере, как она могла зацепиться за корягу? Не зря к нему приходила эта молоденькая психиатр, Кира Лесницкая, делилась своими сомнениями.
Гладков не любил пустых размышлений и догадок. Он вызвал Киру Александровну к себе и попросил ее помочь ему. Евгений Петрович знал, что Кира ведет научную работу по выявлению ранних психических нарушений с помощью тестов. И он предложил за хорошие премиальные провести тестирование сотрудников больницы, сначала мужчин, потом женщин. Конечно, выявить преступника таким способом маловероятно, но у него уже были кое-какие подозрения, и он должен был избавиться от них.

***  ***
                Июль

Кира вошла в ординаторскую хирургического отделения. Развалившись в креслах, там сидели трое молодых красавцев: белокурый следователь Александр Белых, рыжеватый гигант, хирург Александр Резван и сухощавый брюнет Александр Ершов. Мужчины пили Мартини и с интересом разглядывали девушку. Кира сказала:
— Здравствуйте. Я тут по двум вопросам зашла Мне надо запись в истории Лемешевой  сделать, это бабушка со старческим маразмом из сто пятой палаты. Родственники могут домой забирать, а таблетки какие пить, я назначу.
Александр Резван перебил:
— Ну, ладно, дела потом. Сначала с нами — стопочку Мартини. А то вы, доктор, держитесь как-то в стороне от дружного коллектива работников больницы. Пора идти в народ.
— Да нет, спасибо. Я во время работы не пью.
— Хорошо. Через пятнадцать минут рабочий день закончится. Мы вас подождем, — сказал Александр Белых, с насмешкой глядя на нее.
Парни были явно навеселе. Но, несмотря на это, у Киры было ощущение какой-то опасности, хотя вокруг были улыбающиеся красивые лица молодых мужчин.
Кира согласилась, но, воспользовавшись моментом, решила провести тестирование для главврача. Она предложила:
— А давайте, пока я пишу, проведем с вами психологическое тестирование, которое началось среди сотрудников больницы.
Резван сказал:
— Ой, как страшно.
— Да нет, наоборот — легко и весело. Вы пока рисунки сделайте. Дом. Семья.
Кира раздала листочки бумаги и объяснила, как рисовать. Друзья заставили Сашу Белых тоже присоединиться к ним. Подшучивая  друг над другом, парни начали увлеченно рисовать. Лесницкая дописала историю, посмотрела рисунки. Задала каждому по несколько вопросов шутливой анкеты. Потом Кира поставила усовершенствованную программу теста Люшера на компьютер и предложила выбирать понравившиеся цвета. Все тесты казались очень простыми, но на самом деле несли важную информацию. Они выявляли эмоциональное состояние человека, его уровень агрессии, отношение к семье  и даже к противоположному полу.
С шутками-прибаутками тестирование было проведено. Кира была потрясена его результатами, но постаралась это скрыть. Три лучших жениха Озёрного в разной степени ненавидели женщин. У двоих отмечались гомосексуальные наклонности. Скрытая агрессия также присутствовала у всех, а у одного уровень ее зашкаливал, и это была уже явная патология. И Кира поняла, отчего вначале у нее возникло чувство острой опасности в ординаторской. Саша Резван вытащил новую бутылку Мартини, открыл. Выпили за тестирование. Второй тост был уже за прекрасных дам. Потом выпили на брудершафт.
Саша Белых попросил:
— Кира, ну а теперь расшифруй нам результат, дай психологический портрет каждому.
Кира выкрутилась:
— Сразу не получится. Данные надо еще на компьютере обработать.
Хором предложили:
— Ну, тогда еще раз придется встретиться, обсудить все, разобраться, кто есть кто. Кира согласилась. Когда все было выпито, начали расходиться по домам. Саша Белых вызвался отвезти девушку домой. Та спросила:
— А не боишься? В нетрезвом состоянии, вдруг гаишники остановят?
— Кругом свои люди, — ответил парень.
И Александр лихо домчал Киру до дома. Предложил съездить выкупаться на озеро. Но Кира начала отказываться:
— К сожалению сегодня не могу. Обещала бабушке побелить комнату. Она уже известку развела.
Но тут из дома вышла любознательная бабушка. Увидев внучку с незнакомым симпатичным парнем у калитки, она обрадовалась. Наконец-то Кира познакомилась с молодым человеком. Рядом, на дороге, стояла его машина, и не какой-нибудь Запорожец, а красивая, японская, видать, серьезный, зарабатывает неплохо.  Она представилась:
— Анна Васильевна. Бабушка Киры.
И предложила молодым людям пройти в дом. Она накормила их вкусным борщом и пирогами с рыбой. Как ей казалось, очень деликатно расспросила Александра о его работе, семье, материальном положении. Кира пыталась остановить бабушку, но Саша с удовольствием включился в игру под названием «Солидный жених». Он старательно изображал из себя мужчину солидного, серьезного, обеспеченного, уставшего от одиночества и мечтающего о детях и домашних плюшках, при этом весело посматривая на Киру. А бабушка тем временем начала расхваливать предполагаемую невесту, какая она хозяйственная, добрая и заботливая. Тут Кира не выдержала и прервала ее славословие:
— Бабушка, давай я лучше белить начну.
— А зачем? Одну комнату я уже побелила. А вторую — завтра, тем более, известка закончилась. Лучше съездите, искупайтесь. Жара вон какая стоит. Освежитесь после работы.
И они поехали на озеро, где вдоволь наплавались, нанырялись, как в детстве. Все тревоги и напряжение дня были забыты. Саша прекрасно плавал. У него была фигура атлета и ослепительная улыбка. Красивый, внимательный, остроумный, Кире он все больше и больше нравился, и она поняла, что тестирование не может характеризовать точно человека, велика вероятность ошибочной трактовки полученных результатов. Жизнь гораздо приятнее, чем тесты и сложные умозаключения.
Уже стемнело, когда Александр привез девушку домой. Договорились встретиться на следующий день. Но ночью случилось ЧП в соседней области — сбежали несколько заключенных из лагеря, и Сашу на несколько дней отправили в командировку ловить преступников.
Но зато в конце рабочего дня к ней неожиданно в кабинет заглянул Харон и предложил съездить на его моторке посмотреть новую церковь в селе Раздольном. И Кира согласилась.
***

Кире нравились оба парня. Бабушке тоже. Она очень удивилась, когда на следующий день внучка привела нового красавца, украдкой спросила, пока Саша возился в моторе:
— Это кто?
— Друг Александра, тоже Саша.
— У них, что одна машина на двоих?
— Нет, разные, конечно, просто похожи.
— Ну ты, девка, допрыгаешься. Выбирай одного. А то за двумя зайцами погонишься  — сама знаешь, что будет.
— Да, бабушка, перестань, мы просто все друзья.
— А какой тебе больше нравится?
— Оба нравятся как друзья, не больше.
— Парень с девушкой не могут быть друзьями. Ты мне лапшу на уши не вешай.
— Фу, бабушка, откуда ты таких выражений набралась?
— От вас, молодых. А тебе давно пора о свадьбе думать Парни оба хороши, так что, выбирай. И поторопись. Невест у нас полно. Только отвернешься — к рукам обоих приберут.
— Хорошо, бабуля, я подумаю.
Во время поездки в Раздольное Харон почти ничего не говорил. Правда, шумел мотор, дул ветер в лицо — говорить было невозможно, приходилось кричать. Но даже потом, после того, как они посмотрели новенький, чистенький, пахнувший свежим деревом храм, помолились и поставили свечи, Саша был молчалив.
Отец Алексей оказался его знакомым. Седой мужчина, с умными, внимательными глазами, он произвел на Киру приятное впечатление. Познакомились, немного поговорили.
— Крещеная? — спросил батюшка.
— Да, — ответила Кира.
— Чем занимаетесь?
— Я врач.
— Какие болезни врачуете?
— Психиатр.
— Душевные, значит. И как, получается?
— Не всегда, батюшка.
— А причины их знаете? Шизофрении, например, или маниакально-депрессивного психоза?
— Теорий много на этот счет.
— Я так понимаю, если теорий много, значит, причины неизвестны.
— Наверное, так.
— А серийные убийцы, маньяки, киллеры — это кто?
— Чаще всего в Институте Сербского их здоровыми признают.
— А разве это душевное здоровье — своего близкого убивать.
Кира растерялась. Не думала она, что священнослужитель будет говорить с ней о таких вещах. И не нашла, что ответить. Когда потом она высказала свое удивление по поводу их беседы Александру, тот сказал:
— Отец Алексей занимается экзорцизмом.
— Это что такое? — удивилась девушка.
— Почитай Библию, как Иисус бесов изгонял. В библиотеку сходи.
— Ты лучше расскажи.
— Нет. Это все самой надо понять, осознать, тем более тебе как психиатру.

Вечером Кира взяла у бабушки Библию, села читать. Сначала было трудно, но потом начала понимать.
Из Интернета на работе скачала все, что смогла найти о экзорцизме. Прочла. Задумалась. Действительно, раздвоение личности — это как бы внедрение чужеродной сущности, беса. Или, говоря современным языком, какой-то чужеродной информации, овладевающей мыслями человека, его волей, диктующей ему не свойственные ранее поступки. Зомбирование. НЛП. Дианетика Массовая истерия при войнах. Культ личности. Демоны, овладевающие сознанием. Средства массовой информации. Что есть истинно наше, а что внесено извне? Киллер — преступник, а миллионы людей, убивающие друг друга во время войны, — кто они? Откуда в людях эта агрессивность?
Все это сначала бесформенным потоком отрывочных мыслей, попыток рассуждений носилось в голове. А потом только стало выстраиваться в какую-то систему. Но путь к истине был еще очень далек. И еще непонятно было, кого имел в виду отец Алексей, сказав: «Приезжайте как-нибудь на воскресную службу. И друга своего привезите».

***
Гладков вызвал к себе доктора Лесницкую. Главный врач попросил результаты тестирования мужчин больницы для ознакомления. Кира честно призналась в том, что ее насторожило при анализе данных трех Александров, но сказала, что сейчас решила познакомиться с ними поближе, чтобы сделать точное заключение во время наблюдения. Евгений Петрович сказал, что запрещает ей рисковать и, на всякий случай, велел все время быть на связи. Его подозрения подтверждались. Но Кира не послушала главного.
В этот день она поехала с Хароном, Сашей Резваном и приехавшим к нему отцом кататься на моторке снова. Ершов повез их к водопаду. Добраться туда можно было только водным путем. Когда-то давно на небольшой речушке была построена запруда, потом она частично разрушилась, остатки ее покрылись мхом, как и окружающие валуны.
С высоты около трех метров вода бурлящим потоком падала вниз, в озеро. Зрелище завораживало. Кира попыталась выкупаться под водопадом, но с визгом выскочила на берег. Вода оказалась ледяной. Мужчины в воду не полезли. Семен Моисеевич с воодушевлением фотографировал красивую девушку и пейзаж. Харон копался в моторе. Саша Резван боялся простудиться. Потом они поднялись на гору. По одному склону ее росла клубника. Они наелись красной сладкой ягоды, насобирали в пакеты. Прошлись по полю Сотни кузнечиков выскакивали из-под их ног. Аромат трав кружил голову. Полевые цветы радовали глаза. Пели птицы. Стрекотали кузнечики.
— Ребята! Это же Рай на земле.
Семен Моисеевич зажмурился от удовольствия, и снова стал снимать все подряд: цветы, жуков, кузнечиков, пролетающих птиц и улыбающихся друзей. В своей студии он пользовался старыми профессиональными немецкими фотоаппаратами и камерами, в поездки брал японскую цифровую технику. Вернувшись домой, фотограф несколько дней подряд просматривал и обрабатывал отснятый материал. Так и на этот раз. Все, что он заснял, получилось прекрасно, особенно поездка на водопад. Но когда он дошел до фотографий, сделанных как-то вечером, то был потрясен. На фоне озера он снимал троих друзей, уже без Киры, и над головой одного из них была видна какая-то расплывчатая тень. Раньше Семену Моисеевичу доводилось несколько раз фотографировать в небе объекты, похожие на НЛО. Дважды на его снимках в старых домах выявлялись белесоватые контуры привидений. Но тут было нечто другое. Усилив четкость, фотограф разглядел тень уродливого злого лица, черты его были искажены ненавистью. Не то когтями лапок, не то присосками, эта тень вцепилась в голову Александра, распластавшись на ней.
— Что за чертовщина! — пробормотал фотограф и стал рассматривать другие снимки. Но больше подобного не обнаружил. Вернулся снова к тому, стал вглядываться, и тревога все больше охватывала его. Было уже поздно. Не хотелось портить себе ночь кошмарами. Семен Моисеевич решил на следующий день снова, на свежую голову, посмотреть изображение злого уродца, сделать фотографии, посоветоваться с коллегами.
Но утром этот снимок из файла бесследно исчез.

***
В соседнем райцентре случилось ЧП. Геологи, ведя поиски полезных ископаемых, в болоте обнаружили захоронение из останков пяти женских трупов. Как выяснили судмедэксперты, все женщины были убиты в течение двух последних лет. Слухи стали доходить и до Озёрного.  Выяснялись имена погибших, поднимались заявления родственников о пропавших.

Александр был рад, что вовремя остановился. Полгода назад он осознал, что становится серийным маньяком. А все началось два года назад. Тогда он приехал в командировку в город, где жила его мать. Чтобы сэкономить деньги на гостинице, решил пожить дома. В его комнате ничего не изменилось с тех пор, как он уехал. После тяжелого дня, устав, он вернулся домой, хотел принять душ, лечь и хорошо отдохнуть. Не удалось. Мать встретила его пьяная, обозленная, снова начала упрекать, обвинять в сыновней неблагодарности, говорить гадости. Скандал тянулся больше двух часов. Александр не выдержал, выскочил на улицу, пошел в парк. И там к нему пристала пьяная бомжиха в годах. Сначала она попросила сигарету, потом захотела поговорить.
У Александра отключились тормоза. Он сорвал на женщине всю накопившуюся злость. Бил сначала кулаками в лицо, потом повалил на землю, зверски пинал ногами. Пока она не захрипела. Наклонился, чтобы посмотреть, жива ли она. И тут руки его сами по себе сомкнулись на шее женщины. Позвонки хрустнули, и вместе с последним вздохом жертвы он испытал оргазм.  И пришло облегчение. Радостное освобождение от душившего гнета. В темноте перенес он труп и скинул в канализационный люк.  Вернулся домой. Мать снова попыталась начать домогаться. Но Александр схватил ее, приподнял и отбросил в сторону:
— Еще раз что-то вякнешь, сука, убью!
Увидев бешеные глаза сына, мать не рискнула больше выяснять отношения, отползла в сторону и ушла в свою комнату. Но по телефону она по-прежнему доставала его, доводя до бешенства. И эти приступы приводили его к убийству невиновных женщин.
Решив избавиться от наваждения, Александр перестал отвечать на звонки матери. Если она звонила с другого аппарата, то он, услышав ее голос, просто бросал трубку и отключал телефон. На работе сказал сотрудникам, что одна сумасшедшая представляется его матерью, и те перестали звать его к аппарату, а возмущенные вопли женщины просто не слушали.
Так он избавился от источника возбуждения. Но началось другое. Стало еще хуже. Шум в голове и голос: «Убей! Убей! Убей!» стали возникать сами по себе, просто при виде какой-то женщины, чем-то неприятной ему. Это мучило, становилось кошмаром, и тогда Александр попытался перейти на виртуальные убийства. Он представлял, как можно убить эту женщину разными способами, не оставляя следов. Зная, что маньяков узнают и вычисляют по  однотипности их преступлений, стал разрабатывать более изощренные способы убийства.  Но созданная в мозгу картина преступления тоже требовала выхода. И сдерживаться становилось все труднее. Головная боль и голос внутри приносили физическое страдание. Появлялись напряжение, судороги в мышцах, внимание рассеивалось, становилось трудно работать. И тогда он начал реализовывать задуманное. Так была убита Нина Петровна.  И он снова испытал оргазм, временное облегчение от своих мук.
Как убить Наташу, он тоже обдумывал, но все вышло даже лучше, чем Александр предполагал. Ну, а Галина — это, по его мнению, был вообще высший пилотаж, его гордость.
Александр возненавидел этих трех женщин после случая с коньяком. Теперь он был доволен тем, как ловко совершил убийства, и тем, что не стал обычным маньяком, а научился обуздывать и управлять своей жаждой убийства, получать от него наслаждение еще более острым. И оставаться при этом уважаемым человеком.

***

Вернулся Саша Белых, и они стали встречаться с Кирой почти каждый день. Оба любили плавать, исследовать что-то новое. Они взяли карту и решили посмотреть все многочисленные озера района. После работы на машине Александра подъезжали к новому озеру. Если оно было не очень большим, переплывали его. В огромных озерах просто купались или доплывали до какого-нибудь острова. Порой бывало даже страшновато: то за ноги цеплялись водоросли, и Кира боялась пиявок, то вода была какая-то вязкая, темная, и было трудно плыть. А в одном озере их чуть было не затянуло в омут, хотя подобное случается только на реках, но тут, видно, было подводное течение. Каким-то образом вся система местных озер была связана, и вода перетекала между ними протоками, речушками, водоемчиками. Хотя в озерах была разная, в некоторых даже солоноватая, в одних мутная, а в других прозрачная и холодная.
Кире нравились эти путешествия, заплывы, ее спутник, хотя он и не делал попыток к сближению. Немного смущали его холодновато-оценивающие глаза и ощущение опасности рядом с ним, возможно, связанное с их, порой опасными, заплывами. Хотя они оба имели разряды по плаванию и воды не боялись, но доля риска в плавании по незнакомым местам всегда есть. Не зря некоторые озера носили романтические названия: Бездонное, Мертвое, Ледяное. Крестиками отмечал Саша озера, где они побывали, на карте, и Кира раз спросила шутливо:
— Кресты – это места, где мы могли утонуть?
— Возможно, — серьезно ответил парень.
Друзья были посвящены в их план, когда были свободны, присоединялись к авантюристам, но восторга при этом не испытывали. Проплывут метров тридцать и возвращаются на берег валяться на солнышке.

***
Один раз Кире позвонил Александр Ершов и попросил срочно прийти в прозекторскую. В голове пронеслось: «Неужели, кто-то из моих пациентов повесился?». Стала в уме перебирать свою группу риска, но никого не вычислила. Вошла в корпус морга. Александр повел ее к одной из каталок и откинул простынь. Там лежало распухшее, зеленоватого цвета, тело с коричневыми пятнами. С трудом сдерживая тошноту. Кира внимательно осмотрела лицо, тоже раздувшееся, безобразное, неопределенного возраста. Александр пояснил:
— Сегодня вытащили. Утонула неделю назад. Девочка, пятнадцать лет.
— Зачем ты мне ее показываешь? — спросила Кира.
— Не надо искать на свою жопу приключений, подруга, — ответил Александр.
— Ну я же не одна езжу на озера, — возразила девушка.
— Тем более, — отрезал он.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Имеющий уши, да услышит.
— Нет уж, расшифруй!
—Извини. Мне некогда. Или хочешь посмотреть, как я буду вскрывать эту девочку? Тогда помогай мне, надевай фартук, перчатки.
Киру передернуло от такой перспективы. Конечно, она тоже изучала анатомию на трупах, но там они были все пропахшие формалином, истрепанные десятками рук и пинцетов студентов, потерявшие живой облик. А здесь — этот зловонный ужасный труп, еще неделю назад бывший молоденькой девочкой.
Кира выскочила из морга. Настроение на весь день было испорчено. Что хотел своими намеками сказать Александр? От чего предостеречь? Они же друзья с Белых. Может, просто ревнует? Какие-то они странные оба. Ершов почти все время молчит. А Белых за все время их совместных поездок только пару раз ее приобнял, да как-то поцеловал, прощаясь, в щеку, и то — по-дружески. А тут еще позвонил Евгений Петрович на мобильник и спросил:
— Ну, как, мисс Марпл, идет расследование?
— Ничего подозрительного. И вообще — никакого расследования нет Так, личная жизнь в свободное от работы время.
— Заплывами только не увлекайтесь У нас тут есть коварные озера. А нового психиатра быстро не найдешь.
Сказал шутливо, но слышать было неприятно.
Служба общественной безопасности у Гладкова работала хорошо, даже личная жизнь врачей была под контролем. Кире это не нравилось.

***
Через неделю Саша Белых отвез Киру к подруге на День рождения, а сам поехал на работу.
С Лидой Кира была знакома с детства. Тогда они с пацанами играли в войну, гоняли на велосипедах, и в шалаше по вечерам рассказывали друг другу девчоночьи секреты. Теперь это была полноватая женщина с угасшими глазами. Ее муж отбывал наказание в местах лишения свободы за нанесение тяжких телесных повреждений собутыльнику. Дочь жила у ее матери. Лида мечтала найти себе хорошего, работящего, непьющего мужика и поэтому находилась в свободном поиске спутника жизни. Но смена кавалеров не приносила ей желаемого результата. Почему-то все они оказывались пьющими и любили распускать руки.  Вдобавок, в Озёрном она прослыла распутницей. Конечно, Кира не очень-то хотела идти в компанию Лиды, но та очень просила. Ей льстило иметь подругу-врача.
Когда Кира приехала, веселье уже было в разгаре.  Компания сидела во дворе за домом, откуда неслись пьяные выкрики, матерщина и грубоватый хохот. Кира вручила имениннице подарок — набор косметики. Лида полезла целоваться. Выбежала на дорогу, чтобы удержать отъезжавшую с Сашей машину, чуть не упала.  Кира позавидовала парню, который вовремя уехал.  Прошли к столу. Гости восторженно закричали:
— Штрафную! Штрафную!
Кире пришлось выпить стопку водки. С трудом она нашла чистую тарелку. Положила себе салат, жареной молодой картошки и начала есть. Хорошо, что на свежем воздухе — не задохнешься от дыма сигарет. Все много курили. Гостей, кроме Киры, было пятеро. Трое мужчин, как на подбор  крепких, с обветренными лицами лесорубов, и две подруги Лиды. Одна —длинная, худая, с громким пронзительным голосом, Варя. И вторая, фигурой похожая на Киру, стройная, с приятным лицом, но с признаками разгульной жизни: ранние морщины, мешки под глазами, Алина.
Пили много. Но Кира старалась только отпивать по чуть-чуть, и то пива. Начались танцы. Когда магнитофон упал со стола и сломался, начали петь песни, частушки. Но тут у Киры зазвонил мобильник. Звонили из хирургического отделения:
— Кира Александровна! Срочно приезжайте в больницу! Нужна консультация психиатра!
— Я не дома. В гостях. Далеко от больницы.
— Сейчас пришлем машину. Скажите адрес.
Кира продиктовала название улицы и номер дома. Через десять минут за ней приехала «Скорая». Лида с гордостью повторяла:
— Вот у меня подруга, какой нужный человек. Врач. Больница без нее не может обойтись даже вечером. Даже сюда машину прислали.
С шумом пьяная компания проводила девушку до машины. Той было стыдно перед водителем. Но пожилой водитель отнесся с пониманием и сочувствием:
— Что, погулять толком не дали?
Кира кивнула. Не говорить же ему, что она была рада уехать оттуда.
Дежурил Саша Резван. По пути в палату он сказал:
— После наркоза буянить мужик начал.
— Какую операцию делали? — спросила Кира.
— Ушивание перфоративной язвы желудка.
— Пьющий?
— Конечно. Но жена сказала, что три дня уже не пил — деньги кончились, вот сам и вышел из запоя.
— Ну, вот и дал делирий.
В палате бушевал привязанный к койке небритый мужчина лет пятидесяти. Он пытался разорвать путы. От крика и напряжения мышц его лицо покраснело. На все отделение было слышно:
— Пустите, суки! Они сейчас убьют нас всех! Вон идут, зеленые с гранатометами! Пришельцы вокруг! А! А! А! Стреляют. Все горит кругом. Лезут ко мне. На меня. Пустите!
Диагноз был ясен. Кира распорядилась поставить укол внутривенно. Мужчина обмяк, успокоился. Назначила капельницу. Измерила давление, пульс, посмотрела зрачки, рефлексы. Мужчина заснул. Александр пропальпировал больному живот, проверил повязку:
— Лишь бы швы не разошлись. А то повторно придется оперировать. Может не выдержать.
— Проследи, пожалуйста, чтобы все прокапали, иначе ухудшение снова будет.
— Хорошо. Спасибо. Тебя на «Скорой» отвезти на продолжение банкета?
— Да нет. Лучше домой.
Скоро она была у себя. Бабушка удивилась, что так рано, одиннадцати еще нет. Кира рассказала, как было дело. Бабушка сказала:
— Ну и ладненько. Все равно Саши там не было. Зачем тебе с этой шалашовкой и ее кобелями всю ночь водку пить?
Кира не слушала. Они договорились с Белых, что если она не останется у подруги ночевать, а соберется домой, то он ее отвезет. Ну, а раз «Скорая» привезла, то звонить не стала. Легла спать и довольно быстро уснула.

***
А у Лиды дома события разворачивались следующим образом. Жена одного из лесорубов узнала, что ее муж пьет водку в сомнительной компании. Это была огромная сорокалетняя бабища, бой-баба, как говорят. Она с сыном на мотоцикле с коляской подъела к дому Лиды, ввалилась во двор, и начала лупить, не разбираясь, всех троих подруг. Завязалась женская драка с визгом, матом, царапаньем, тасканием за волосы, пинками и зуботычинами. Мужики еле разняли баб. Неверный муж с позором был погружен в коляску и в сопровождении охраны родственников отправился домой. Второй лесоруб после драки залпом выпил стакан водки и вырубился. Его положили отсыпаться на старый диван, под навесом во дворе. Под шумок дылда Варя уволокла к себе, в соседний дом, третьего лесоруба. Лида с Алиной остались вдвоем на одного, громко храпящего, ни к чему не пригодного, мужика.  От скуки допили водку, пиво, и уже никакие, отправились спать.
В темноте июльской ночи никто не заметил прокравшегося через кустарник огорода во двор, а потом и в дом, мужчину в черном. Дважды сомкнулись на женских шеях сильные руки. Пьяные женщины ничего не почувствовали. По разлитому спирту побежал огонек от зажигалки, и скоро весь старый деревянный дом пылал в огне.  Очнулся во дворе пьяный лесоруб, увидел пожар и сразу протрезвел. Приехали пожарники, старались не дать огню перейти на соседние дома, этот они спасти уже не могли. На пепелище обнаружили  обуглившиеся трупы двух женщин.
Причину пожара установили: неосторожное обращение с огнем лиц в нетрезвом состоянии.  Причина смерти подруг была также ясна. Кира была потрясена. Только острый алкогольный психоз  у больного Сидорова спас ей жизнь. Ее ангелу-хранителю, спасшую ее во время автоаварии, падения с крыши, снова пришлось серьезно потрудиться в этот вечер.
Александр, с одной стороны, был разочарован. В темноте он не разглядел, кого убивает, думал, что одна из женщин — Кира. Но, с другой стороны., операция была проведена блестяще, подозрений ни у кого не вызвала. Удовлетворение и временное облегчение, а также прилив энергии, он получил.  Хотя Кира и психиатр, и проводит свои тестирования, но догадаться ни о чем она не должна. Слишком у женщин низкие интеллектуальные способности. Эмоций, злобы тайной и явной — полно, а с разумом похуже. Глуповатые, в основном, существа. Легко поддаются манипулированию. Бывают профессора, поэтессы, но их мало Александр поражался легкости, с которой он, когда хотел, мог взять почти любую девушку без особых претензий.  Пара улыбок, пристальных взглядов. Романтическая поездка на природу. Его мускулистое тело. Прикосновения и поглаживания по определенным точкам. Комплимент Поцелуй в губы. Водка или вино для расслабления. И все — она твоя. Сначала ему это нравилось. Обычный секс, ролевой, сало-мазохистские игры. Но, после оргазмов, испытанных во время убийства, ему уже не хотелось заниматься сексом с женщиной. Гомосексуализм был приятнее, возможно, за счет своей порочности. Но и то, в последнее время ему с партнерами требовались экстази и другие слабые наркотики для разнообразия. А просто женщин он уже не хотел.  А насчет Киры можно и подождать. Возможность еще представится. Слишком она любознательная. И с этой дочкой медсестры куда не надо полезла. И тесты свои вонючие уже провела. С претензиями большими. Физически сильная и смелая. Тем интересней.  И Александр начал обдумывать разные способы убийства, замаскированные под несчастный случай.

***
Кира не находила себе места. Она жалела свою непутевую приятельницу Лиду и ее подругу Алину, хотя знала их плохо. Ее одолевали плохие предчувствия.
Приняв всех амбулаторных больных, она зашла к Александру. Спросила:
— Скажи, а когда ты вскрывал двух обгоревших женщин, ничего подозрительного не обнаружил? Каких-нибудь других повреждений, например?
— Тела были обуглены. Переломов крупных костей не нашел. А прочее невозможно установить. Почему ты интересуешься?
— Просто я могла быть вместе с ними. Мы отмечали день рождения одной из них, собирались там ночевать, но меня вызвали на консультацию в больницу.
— Повезло. А где твой друг Белых в это время был?
— Работал.
— Он знал, куда ты идешь?
— Да. Завозил меня к Лиде. Остаться не смог.
— Понятно. Жаль твоих подруг. Несчастный случай. Часто бывает. Курят пьяные в постели, заснут, а сигарета тлеющая падает на постельное белье. Вот и пожар. Я много таких навидался.
— Может, останься я там, уберегла бы их. Я же так, как они, не напиваюсь. И не курю вообще.
— Вряд ли, Кира. Не судьба. И волос не упадет с головы младенца без воли Всевышнего.
— Слишком высокопарно звучит. А как же свобода воли? Выбор пути?
—  Они, похоже, свой сами выбрали. А у тебя, видно, другое предназначение.
— Ты фаталист?
— Да.
Кира пошла смотреть больных по отделениям, назначенных ей на консультацию. Саша остался писать протокол вскрытия.

***
Кира с Сашей Белых, когда были свободны, продолжали свои поездки на озера. Через неделю он стал проявлять более активные действия к сближению. То крепко обнимет в воде, то проведет рукой по груди или бедру. Провожая домой, целовал в губы умело, но холодновато. Может быть, ждал, что она сама начнет проявлять инициативу? Или был слишком робок? Кира терялась в догадках. Как-то раз не выдержала Анна Васильевна:
— И чего вы все плаваете? Приходишь умотанная. Загорела, как негр какой.
— Ты же сама нас гнала купаться, помнишь, бабушка?
— Так, можно немного искупаться, а когда — чем другим заняться. В вашем возрасте пора уже детей рожать, а не плавать часами, как пацаны, наперегонки.
— Бабушка, так это же я после травм восстанавливаюсь. Надо быть в хорошей физической форме, чтобы детей здоровеньких рожать.
— Ну ладно, уговорила. Я ватрушек сегодня напекла, поешь с чаем. А чего Саша не зашел?
— У него дела на работе, писанины много. Да и поздно уже.
— Ну, поди, от пятнадцати минут дела не разбежались бы в стороны. Уж больно он стеснительный у тебя. Другой давно б в окно ночью залез. А этот в дом зайти боится.
— Бабушка, в твоем возрасте принято ругать молодых за бесстыдство. А ты наоборот все делаешь, неправильно.
— Что я думаю, то и говорю.
— Вот он твоих разговоров и боится.
— Хорошо. Буду молчать теперь.
Немного еще поворчав, Анна Васильевна угомонилась. Кира поужинала, и они легли спать.

***  ***
                Август

Кира начинала все больше возбуждаться от поцелуев и прикосновений Александра. Теперь каждый раз, когда они ехали с ним в машине, она ожидала, что он, наконец, решится, и они займутся любовью где-нибудь вдалеке от людских глаз. И, возвращаясь домой, даже испытывала легкое разочарование, что этого не произошло.
И вот, наконец, ей показалось, что это сейчас свершится . В тот день они уехали на самые дальние озера. Место было красивое и безлюдное. Расстелили одеяло — позагорать. Легли. Саша начал целовать Киру в губы, шею. Стал гладить ей нежно грудь. Кира начала чувствовать приятное волнение и готовилась к продолжению ласк, но что-то ее насторожило. Руки Саши почему-то не опускались ниже, на живот и бедра, а наоборот, поднимались все выше. Погрузились в ее волосы, а потом соскользнули на шею и чуть не сомкнулись на ней. Девушку спасла быстрота реакции. Молниеносным рывком она выскользнула из объятий парня и вскочила на ноги.
— Ты что? — удивился он.
— Извини. Я еще не готова к таким отношениям.
— Но это были просто поцелуи, — сказал Александр.
— Мне показалось, что ты практикуешь садомазохизм.
— Да, меня возбуждают такие отношения, — признался он. Но это совершенно безопасно. Хочешь, ты меня привяжешь к дереву? Или я тебя? Такой остроты ощущений, я уверен, ты еще не испытывала.
— Мне нужно пару дней подумать, — сказала девушка.
— Ладно. Я не настаиваю. Ты мне очень нравишься. И я готов ждать.
Кира уже знала, что она скажет Александру через два дня, но сейчас ей хотелось притупить его бдительность. Она начала рассказывать забавные случаи из студенческой жизни. Но в этот день Саша был напряжен и погружен в себя. Он хотел поддержать беседу, но не мог.
Пошли купаться. Заплыли довольно далеко. Стали нырять. И вдруг Кира почувствовала, что не может вынырнуть, сначала подумала, что запуталась в водорослях, но, открыв глаза, увидела сквозь муть воды приблизившегося к ней Александра и его руки, охватившие ее голеностопные суставы.
Воздуха стало не хватать. Изловчившись, Кира сгруппировалась, оказалась у лица парня, ткнула в область его глаз кулаком. Удар получился не сильным, но неожиданным и, видимо, болезненным. Александр инстинктивно ослабил хватку, и девушка, оттолкнувшись от него ногами, всплыла на поверхность воды. Убийца был обнаружен. Но ее положение от этого стало еще более опасным. Задыхаясь от напряжения, нахлебавшись воды, кашляя и отплевываясь, она изо всех сил гребла к берегу. Сердце, казалось, выскочит из груди. Александр, нагоняя, плыл следом. Если он сейчас подплывет и нападет сзади — это все, ей конец.
— Господи! Помоги мне, — прошептала девушка. И тут она услышала гул мотора. К ним приближалась моторная лодка. Она была спасена!
Развернувшись в воде, стала махать рукой. Подплыл Александр и спросил:
— Ты чего дерешься в воде? Сама запуталась в водорослях, я стал освобождать твои ноги и в благодарность получил удар по глазам.
— Извини. Я не хотела. Мне показалось, что ты так глупо шутишь, — стала оправдываться Кира.
— Ты что, меня за дурака держишь?! Какие шутки могут быть в воде! — возмутился Александр.
Лодка подплыла совсем близко, и раздался голос Харона:
— Привет рекордсменам плаванья! Помощь нужна?
Кира попросила:
— Добрось, пожалуйста, до берега. Что-то я сегодня устала.
И она, правда, так была измотана борьбой в воде, что не смогла сама подтянуться и легко запрыгнуть в лодку, как обычно. Повисла на корме, и Харон, подхватив ее подмышки, затащил к себе.
— А тебе, балбес, руку помощи не подам. Нечего мучить своими заплывами бедную девушку.
— Сам разберусь, — буркнул Белых.
Харон довез их до берега, высадил, вылез сам. Они посидели, поговорили немного. Кира чувствовала на себе внимательный взгляд Ершова. «Интересно, видел ли он что-нибудь?» — подумала она. Потом Харон посадил их в машину и предложил:
— А давайте, посмотрим, кто быстрее до Озёрного доберется. Встречаемся у пристани.
В машине почти не разговаривали. Уже начинало смеркаться. Как ни в чем не бывало, Александр спросил:
— Завтра встретимся?
— К сожалению, нет. Давно обещала бабушке в огороде помочь и постельное белье перестирать. А то она на меня уже сердиться начинает.
— Ну ладно. Созвонимся.
Во время поездки Кире с трудом удавалось держать себя в руках. Чувство страха липкой паутиной стягивало тело, то подкатывало тошнотой к горлу, то обрывалось холодной пустотой в животе. Чуть дрожали пальцы и колени. Надо было не показать свой страх этому маньяку, а то мало ли что ему придет на ум в дороге. И ей это удалось.
Они приехали к пристани на пять минут раньше Харона. Кира удивилась, что так  он быстро добрался на моторке, наверное, только по одному ему ведомым протокам.
Когда Кира вошла в дом, бабушка всплеснула руками:
— Что с тобой, детонька? На тебе лица нет.
— Ой, бабушка, устала сегодня.
— Говорила я, хватит плавать. Надрываешься ты, а не восстанавливаешь силы.
— Хорошо. Неделю отдохну. Дела домашние переделаю.
— Правильно. А, может, тебе лучше  с другим Сашей начать встречаться? А то ты с этим, как все говорят, не в безопасном месте на пляже купаешься, а по разным озерам мотаешься. А у нас тут есть такие, в которых вода вообще опасная для здоровья.
— Чем же, бабушка?
— Не знаю. Может, вода радиоактивная, может, ядовитая чем-то. Если в них рыба не водится, так и человеку вредно, а вы кругом лезете. Взрослые люди, а дурные. Я думала, он серьезнее. Да и ты хороша.
— Ой, хватит, бабушка. Обещаю, больше ни какие озера с ним не ездить.
— Ну и умница.
На том они и порешили, и легли спать.
***

На следующий день, в конце приема, когда из кабинета вышел последний больной,  мальчик двенадцати лет, больной энурезом, со  своей мамой, к Кире вошел Харон.
— Привет, — сказал он.
— На что жалуетесь, доктор? — спросила она шутливо.
— По-моему, жаловаться должна ты.
— На что? — удивилась Лесницкая.
— На  свою глупость и самонадеянность.
— Вот как? Почему это? — нахмурилась Кира.
— Что у вас там вчера произошло на озере? Расскажи, пожалуйста, только не ври, — попросил Харон.
— По-моему, Александр хотел меня утопить, — призналась девушка.
— Я так и думал.
— Почему?
— Слишком много совпадений и странных смертей вокруг. Конечно, начитавшись детективов и насмотревшись триллеров, начинаешь всех подозревать и всего бояться, но тут перебор получается для такого маленького райцентра, как наш. Это же не Чикаго. Только трудно, буквально невозможно, поверить, что именно твой друг хитроумный убийца.
— Я тоже начала подозревать неладное, когда работала с дочерью медсестры Галины. Девочка рассказала, что их топило чудовище. Как я поняла, это был аквалангист.
— Как-то он обмолвился, что занимался на море дайвингом, но я думал, так, несерьезно, нырнул просто пару раз.
— Нет, он отличный пловец и ныряет прекрасно. Вполне мог это сделать. Вчера он меня схватил под водой за лодыжки и не давал всплыть. Я чудом вырвалась, но, думаю, Белых довел бы дело до конца, если бы не ты. Спасибо, Саша, ты спас мне жизнь.
— Не зря отец просил тебя подстраховать.
— Отец?! Ты же здесь живешь один, сам рассказывал.
Саша понял, что проговорился. Пришлось признаваться:
— Евгений Петрович — мой отец. Они с матерью давно развелись. Мать дала мне свою девичью фамилию, поэтому он Гладков, а я Ершов. Ну, а потом так сложились жизненные обстоятельства, что я приехал работать сюда. Но наше родство мы не афишируем. Раз в неделю я хожу к нему в гости, а его мадам, поджав губы, мужественно терпит мое присутствие. И то, только ради дочери, которая привязана ко мне.
— Ни разу не видела их дочку.
— У Светы ДЦП, она с трудом ходит. И мадам Гладкова стесняется своей дочери.
— Как можно?! Это же твое родное дитя. Надо, наоборот, вовлекать ее в социальные отношения, к жизни обычных людей. Пусть общается и с детьми, и с взрослыми.
— Не нам судить. Каждый решает сам свои проблемы. Но девочку все равно, жаль, поэтому я и хожу туда.
— Разве не ради отца?
— У него любимое детище – это больница. А мы так, суразята. Приятно, что есть, но не больше. Внимания особого я к своей персоне не чувствую. Отец, правда, спас мне в детстве жизнь. И вообще он мужик стоящий. Я это сейчас стал понимать. А раньше не осознавал, воспринимая жизнь через призму детского эгоизма.
— Может, так оно и надо. Подросток считает себя центром Вселенной и так формируется как личность, осознает себя. А потом, постепенно, понимает свое истинное место в этом мире.
— Не знаю. Нам, патологоанатомам, достаются останки тела, без души.  И в психологии людей мы поэтому ничего не понимаем.
— Не прибедняйся. Кто меня пристыдил за невежество в Раздольном? Я Библию после этого прочитала, и про экзорцизм — все, что смогла найти. Сейчас в мыслях порядок навожу.
— А ты знаешь, Кира, у меня появилась одна идея. Может, попробуем ее осуществить.
И Саша предложил Кире свой план действий.

***
Через несколько дней Харон пригласил к себе друзей и Киру на День рождения. Ему исполнялось двадцать восемь лет. Был субботний день, и все четверо свободны от дежурств. Редкий случай во время летних отпусков. Выехали на природу. Расположились на берегу озера Изумрудное. Нажарили шашлыков, пили пиво, купались, наслаждались теплым солнечным днем.
Но потом вдруг погода испортилась. Набежали темно-синие и серые грозовые тучи. Чтобы не попасть под дождь, быстро собрали вещи, сели в машину и поехали к Харону домой. Продолжили. Разговор зашел о новой церкви в Раздольном. Кира стала рассказывать, какое там красивое место, интересный священник и предложила на следующий день, в воскресенье, всем поехать на службу туда. Саша Резван отказался:
— Я дежурю завтра сутки. Но и вообще-то, друзья, я же другой веры, между прочим. Вряд ли мне разрешат присутствовать на православной службе.
Харон возразил:
— Православная церковь лояльна ко всем. Возможно, еще сменишь веру.
— Нет, Саша, помнишь старую поговорку? Вор прощеный, алкаш леченый и еврей крещеный – это одно и то же. Так что, не стоит меня исправлять. Да и вообще я больше к материализму тяготею. Мы, хирурги, люди простые, ремесленники, можно сказать, из цирюльников вышли. Шучу. Я, как все хирурги, суеверен и знаю, что Высшие силы над нами есть. Порой безнадежного больного прооперируешь, а он поправляется. А тот, кому все сделано по высшему разряду, с легкой патологией, неожиданно умирает. Как будто ему действительно перерезали нить жизни, отпущенную судьбой. Родственники начинают искать виновных, пишут жалобы, а все бесполезно. Решение принято свыше и обжалованию не подлежит.
— А ты – романтик, — удивилась Кира.
— Я разный. И все мои грани можно узнать только при интимном общении, — сказал Резван, и бесстыжим взглядом оглядел девушку.
Та автоматически отпрянула и прижалась к Харону, как будто ища у него защиты. И Саша приобнял Киру. Заметив это, Белых возмутился:
—Эй! Постой! Мы так не договаривались. Я три недели возил девушку по озерам, мы почти что поженились, а ты ее лапаешь. Тоже мне, друг.
— У нас девушки эмансипированные, сами себе мужчин выбирают, — возразил полушутливо Ершов.
— Кира! Но я же тебе уже сделал предложение. Ты обещала два дня подумать. Вот они прошли. Я жду.
Кира улыбнулась:
— Твое предложение было настолько двусмысленным и неприличным, с неприемлемыми для меня сексуальными извращениями, что я, наверное, откажусь.
— О, горе мне! Дайте пепел – посыпать мою седую голову! Хотел припасть к роднику чистоты, а непорочная дева мне отказала,  — начал паясничать Александр.
— Ты лучше скажи, мой старый, подкошенный горем, друг, поедешь завтра с нами на службу? Свободен? — спросил Харон.
— Да, поеду. Делать завтра все равно нечего.
— А ты крещеный? — поинтересовалась Кира.
— Меня бабушка успела окрестить в пять лет, за две недели до своей смерти. Добрая была женщина, любила меня, — и печаль прозвучала в его голосе.
— Хорошо. Значит, встречаемся в семь утра на причале, — сказал Харон.
Они еще немного поговорили и разошлись по домам.
Харон проводил Киру до дома. Прощаясь, девушка не выдержала и спросила:
— Все внимание, что ты мне оказываешь, я получаю только благодаря просьбе твоего отца?
— Возможно, — невозмутимо ответил парень.
И Кире стало очень обидно.
***
На следующий день, рано утром, они встретились у причала, сели в моторку Харона и поехали в село Раздольное. Александр был доволен. Он решил, что сегодня ему может представиться возможность расправиться с Кирой. Первый вариант — перевернутая моторка на огромном глубоком озере, где в мутной воде невозможно кого-то найти. Второй вариант — около Раздольного расположены интересные скалы в виде столбов. Завлечь туда азартную девушку не составит труда. А когда лазишь по скалам, разное может случиться. Кроме того, на всякий случай, в чехле был кинжал, спрятанный в боковом кармане джинсов. Кира с Хароном так же обдумывали свой план.
Под шум мотора домчались до церкви. Храм располагался на пригорке, чуть пониже, вдали раскинулось Раздольное. Народа собралось мало. Кира была удивлена, но Ершов пояснил:
— Это особая служба.
Сияло солнце, сверкала гладь воды. Дул легкий ветерок. Отец Алексей, проходя мимо, поздоровался с молодыми людьми. Александр Белых давно не был в церкви, и ему почему-то не хотелось заходить в нее. Что-то не пускало. Он замешкался перед входом в храм, но под взглядом друзей преодолел внутреннее сопротивление и вошел.

Началась служба. Вначале все шло, как обычно. Старушка, продающая свечи. Два молодых, крепких дьякона. Иконостас.  Непонятная молитва священника. Полумрак. Молчаливые прихожане. От непривычной обстановки Кира впала в какое-то оцепенение. Время потеряло свой счет. Но неожиданно она пришла в себя. Полная женщина в черном платке и длинном цветастом платье вдруг начала дергаться и кричать мужским голосом матерки и богохульства. Она пыталась убежать, но две девушки и мужчина, ее родственники, удержали ее. Тогда она стала вырываться, визжать и царапаться. И только через несколько минут опустилась на пол и затихла.  Отец Алексей проделывал какие-то пассы над ее головой. И тут началось вообще странное. Священник с крестом подошел к ним, и вдруг лицо стоявшего рядом Александра Белых перекосилось от злобы, он стал пронзительным женским голосом кричать:
— Грязный подонок! Дьявольское отродье! Вонючий отцовский вы****ок. Чтоб ты сдох, маленькая дрянь! Ничего путного все равно из тебя не выйдет, жалкий сучонок!
Неожиданно он зарыдал. Упал на пол, начал издавать нечленораздельные звуки, метаться. Он скрежетал зубами, стонал и извивался всем телом.
Харон и Кира стояли, смотрели на Александра и не знали, чем ему помочь. Но буквально через несколько минут Белых вдруг стал говорить низким мужским голосом, не своим тенорком, а грубым басом:
— Убей! Убей! Убей паскуду! Ну чего ты, слабак, ждешь! Убей ее!
И тут Александр молниеносно вскочил, сразу превратившись в опасного, сильного зверя, и метнулся к Кире. Два подбежавших дьякона пытались его удержать, но не смогли.  Силы его превосходили в этот момент человеческие. Он разметал их в разные стороны по церкви, выхватил из джинсов кинжал и снова бросился на Киру. Харон преградил дорогу Александру, ударил кулаком в подбородок. Тот качнулся, но устоял. И снова устремился к девушке. Саша Ершов еще двумя ударами попытался его остановить, но тут лезвие ножа вошло ему в грудную клетку, и он упал. Дьяконам удалось скрутить Александра, отнять нож, повалить и прижать к полу. Он вырывался, кричал, проклинал все на свете. Отец Алексей продолжал что-то говорить над ним, перекрестил несколько раз. Тот в последний раз дернулся и затих.
А Кира в это время осматривала Харона. Рана была опасная. Нож прошел между ребер, в грудную клетку.  Саша был в сознании, но бледен, слабел на глазах. Дыхание его было ослабленным. При дыхании вокруг раны лопались пузырьки воздуха. «Рана легкого», — поняла Кира. Вызвала по мобильнику «Скорую», позвонила главврачу Гладкову, отцу Саши.
Через сорок минут Саша уже лежал под наркозом на операционном столе в хирургическом отделении ЦРБ села Раздольного. Его отец, прилетевший на вертолете спасателей, вместе с дежурным хирургом этой больницы мылись на операцию. Они сделали торакотомию, зашили рану легкого. Поставили дренаж. Зашили грудную клетку. Нож прошел в опасной близости от сердца, но оно задето не было. Было решено на несколько дней оставить пострадавшего здесь, а когда состояние стабилизируется, перевезти в свою больницу.
Кира ждала на диване около операционной. Увидев выходящего Евгения Петровича, подскочила:
— Ну, как?
— Неплохо. Рана легкого, больше ничего не повреждено. Пока останется здесь. Ну а мы с тобой полетим сейчас в Озерное.
— нет. Я буду рядом с Сашей. Ему нужна помощь и поддержка. Да и вообще, он спас мне жизнь.
— А чья это была идея с экзорцизмом?
— Его.
— Значит, сам виноват. Думать надо было. Посоветоваться со мной, а не лезть на рожон. Я же отец, все-таки, переживаю. — И он вздохнул.
— Может быть, он, наоборот, хотел совершить настоящий мужской поступок, чтобы заслужить Ваше одобрение?
— Возможно. Наверное, я плохо знаю своего сына.
— У вас еще будет время узнать его получше.
— Надеюсь. Береги моего мальчика. Если что, сразу звони.
— Хорошо, Евгений Петрович.
Главврач ушел. Кира помогла медсестрам вывезти каталку из операционной, в палате осторожно переложить Сашу на койку. Когда он через пару часов очнулся, она была рядом. А на глазах ее слезы.
— Что ты плачешь? Совсем дела мои плохи, прошептал Саша пересохшими после наркоза губами.
— Нет. От радости, что все обошлось. Ты будешь жить. И я тоже.
Кира смочила ваткой с водой парню губы. Немного погодя дала попить. И Саше было приятно ощущать прикосновение нежных женских рук, чувствовать заботу о себе.
***

Александр быстро шел на поправку. Он позвонил отцу и сказал, что останется в Раздольном до конца лечения, пока не выпишут под амбулаторное наблюдение. Главврач согласился.
Палата была двухместной. Саша с Кирой много разговаривали обо всем. Слушали музыку по радио. Телевизора не было, но он им и не нужен был.  Кира рассказала о гибели родителей и даже о глупости, совершенной ею в институтские годы. Саша, не вдаваясь в подробности, поведал, как пришел к Православию, пройдя в детстве через сектантство. Несмотря на то, что он многое не договаривал, Кира поняла, насколько глубокий отпечаток в его душе оставили события тех дней. Она слышала о хлыстовцах и других изуверских сектах, и догадывалась, какие страшные вещи довелось мальчику увидеть и пережить. Видимо, поэтому он долгие годы чурался женщин. И она стала еще нежнее относиться к своему спасителю.
Через несколько дней Саше разрешили прогулки, и они бродили по лесочку рядом с больницей, сидели на скамейке, часто просто молча, любуясь друг другом. Один раз прилетал отец Саши, посмотрел рану, прослушал легкие, остался доволен лечением, предложил лететь с ним вместе домой, но молодые люди отказались, и он не стал настаивать.
Но всего забавней было увидеть на дорожке приближающуюся к ним знакомую фигуру Анны Васильевны с двумя огромными сумками. Бабушка увидела Киру с Сашей и обрадовано закричала:
— Вот они, голубчики! Правильно, Кира, делаешь! Со своим мужчиной всегда надо быть рядом, и в беде, и в болезни, и в радости. А я вам пирогов напекла. Варенья привезла. Курочку пожарила. Огурчиков засолила. Кушайте! Поправляйся, Саша. И ты тоже исхудала как, внученька. Жаль, что не в нашей больнице лежите, там бы я каждый день ходила.
— Бабушка! Как ты сюда попала? — остановила поток красноречия Кира.
— Ну, ты же мне позвонила, где находишься, кто заболел, что вернешься не скоро. Ну, я тогда всех мужиков, у кого моторки есть, обошла. Узнала, что у Андрея Гаврилыча дочка замужем в Раздольном, и он к ней в гости собирался. Я с ним договорилась. Сто рублей на бензин дала. Вот он и привез. Сейчас с вами два часа посижу, а потом с ним обратно поеду.
Кира засмеялась:
— Ну какая ты у меня молодец, бабуля. — И крепко обняла старушку.
Та, в свою очередь, расцеловала Сашу:
— А вы – какие славные, да красивые оба! Вот детки бы хорошенькие получились. А я бы, пока в силах, их вырастить помогла.
— Бабушка! — грозно нахмурив брови, произнесла Кира.
— Все, молчу, молчу. Сами решайте. И тут Саша неожиданно сказал:
— А мы уже решили. Что тут думать. Поправлюсь – и распишемся.
Кира вытаращила глаза от удивления, а бабушка заплакала от счастья.
Так оно и произошло.
***  ***
                Сентябрь

В начале сентября, через две недели после приезда бабушки, Саша с Кирой на своей моторке вернулись в Озёрное. Зарегистрировались. Сыграли скромную свадьбу. В основном были радостные старушки-соседки, Анна Васильевна, несколько человек из больницы. Саша Резван притащил пуд соли. Гладков вручил конверт с приличной суммой денег. Он был доволен выбором сына.
Через год у них родился мальчик.

***

Саша Резван в конце сентября пошел в отпуск. Они с отцом поехали в США навестить двоюродного брата Семена Моисеевича. Оба первый раз были за границей. Там Александр познакомился с Линдой Пассман. Она имела русско-еврейские корни по матери. Отец ее был миллионером, связан с Пентагоном. Линда имела опыт двух разводов, работала адвокатом. Тридцатичетырехлетняя женщина с сильным характером, немного резкими манерами, худощавая брюнетка,  — она вначале не произвела на Сашу впечатление. Но потом он побывал у Линды в гостях. Трехэтажный особняк с несколькими гектарами земли. Бассейн. Вышколенная прислуга. Катались на лошадях из своей конюшни. Прогулки на яхте. И все это — не в красивом кино или на картинках в иллюстрированном журнале, а здесь, рядом, у этой женщины, которой он, Александр, нравится, хотя она умело скрывает это за холодноватой учтивостью. Но его не обманешь. Желание женщины Саша видел всегда. Александр почувствовал запах и вкус денег, их манящую пленительную силу. И понял, чего больше всего хочет в жизни — иметь все это самому.
Линда немного говорила по-русски, а Саша по-английски. Им было интересно друг с другом. Линда влюбилась в красавца из России и поняла, что его можно купить. А она никогда себе ни в чем не отказывала. Отец уже привык к этому, и, хотя желал для дочери более выгодной партии, знал, что она все равно сделает по-своему. Чтобы избранник не исчез на просторах России, Линда быстро уладила все формальности. Они зарегистрировали брак, составили брачный договор, по которому при разводе Саша ничего не получал. Вдобавок, отец Линды предупредил зятя, что та не прощает измен. Саша уже догадывался об этом. Женщин с таким жестким характером, как у Линды у него раньше не было. И он стал жить по регламенту. Здоровое питание. Бассейн. Фитнес. Занятия языком. Массаж. Подготовка к профессиональной деятельности. Светские рауты. Горно-лыжные курорты. Морские путешествия. Такой образ жизни пошел Саше на пользу. Он стал еще более привлекательным. Потенция его восстановилась. Через два года Линда родила дочку. Александр возглавил одну из фирм тестя, специализирующуюся по производству медицинского оборудования. Жене Саша не изменяет, а дочку любит и балует.
***
В сентябре судьба отца Алексея висела на волоске. Сначала за происшедшее во время службы церковные власти хотели лишить его сана. Вопрос обсуждался в разных инстанциях. В конце концов, его оправдали, только запретили заниматься экзорцизмом. Отец Алексей вернулся в свой приход. В декабре он обвенчал Александра и Киру. Через год крестил их сына, а еще через пять лет дочку. С помощью Киры Саше удалось избавиться от комплексов, раскрыть внутренние ресурсы. Он стал свободно общаться с людьми, вести себя более уверенно. И карьера его пошла в гору. Сначала он стал заместителем главного врача ЦРБ. А потом, когда в Озёрном построили санаторий, возглавил его. Кира тоже перешла работать в санаторий медицинским психологом. Они построили коттедж для своей увеличившейся семьи, куда взяли жить и Анну Васильевну, воспитывающую их детей.

Эпилог

Когда сотрудники милиции приехали в церковь, Александр Белых был без сознания. Пробовали привести его в чувство, но безуспешно. Отвезли в больницу. Обследовали. Собрали консилиум. Причина длительного бессознательного состояния оставалась загадкой. Больного переправили в областную больницу, но он по-прежнему не приходил в себя. Проверили показатели крови, взяли анализ на отравляющие вещества, сделали компьютерную томографию головного мозга. Осмотрели лучшие специалисты города. В конце концов, решили, что это редкий случай летаргического сна. Но уникальный пациент был преступником. Хотя убийства женщин были недоказуемы, но нанесение тяжких телесных повреждений было налицо, поэтому Александра перевели в институт судебной медицинской экспертизы имени Сербского, в Москву. Там тоже начались обследования, консультации. Применялись самые современные методы лечения.
Наконец через несколько месяцев он очнулся. Но Александр полностью потерял память. Пытались ее восстановить, но безуспешно. У пациента начинались сильные головные боли, и он снова начинал терять сознание. Позвонили его матери, но она наотрез отказалась приезжать, кричала в трубку, что ей не нужен сын-преступник. Тогда Сашу перевели в специализированное отделение для больных, потерявших память. Там ему восстановили речь, навыки самообслуживания. На занятиях по лечебной физкультуре стали восстанавливаться его физическая сила, гибкость суставов и быстрота реакции. Он был очень замкнут и с трудом входил в контакт, отвечал только, когда настойчиво спрашивали. Но охотно работал физически: чистил снег на территории больницы, мыл полы. Попытки вернуть его в прошлое снова приводили к головной боли и обморокам. Проведя целый ряд обследований, было решено, что пациент не представляет опасности для окружающих, но социально дезадаптирован, поэтому его перевели в интернат для психо-хроников. Там он прижился. Медсестры полюбили Сашу за безотказность. Он чинил мебель, мыл полы, помогал ухаживать за другими больными, переносил тяжелые тюки с бельем, работал на приусадебном хозяйстве больницы, в теплицах.
Через два года его нашел в интернате отец Алексей, забрал с собой и отвез в мужской монастырь, где работал настоятелем его старый друг. Александр стал послушником. Много работал, начал молиться. Настоятель о чем-то с ним подолгу разговаривал.
Если прошлое Саши оставалось для него в темноте забвения, а годы, проведенные в больницах и интернате, прошли в сером полусне бездумья и механической работы, то сейчас он снова начал приобретать ясность мыслей и суждений, появился интерес к жизни, религии, истории. Но его пугал мир за стенами монастыря. Он не хотел туда возвращаться, подсознательно, видимо, осознавая, все то темное и страшное, что совершил в нем. И как-то Саша спросил своего наставника, кто он был раньше и что делал в миру. И отец Борис сказал:
— Ты, Александр, сделал много ужасного. Эти грехи нужно отмаливать до самой смерти без устали и отдыха. Но Бог милостив, он лишил тебя памяти, чтобы ты не потерял рассудок, вспомнив сразу все. Молись!
Через несколько лет Александр был пострижен в монахи под именем Дмитрий. Прошлое осталось позади. Неизвестно, вспомнил он его или нет…