Весна оглушительно звенит легкомысленным воробьиным щебетом и пронзительным свистом чёрных скворцов. Прошло почти двадцать лет. Ясно помню этот яркий день, звуки, запахи, даже свои рваные джинсы и болгарские кроссовки. На то есть одна причина. Я работаю редактором на телевидении и еду брать интервью. Волнуюсь. Как он его убил? Неужели вот так взял голыми руками и свернул шею, что же за руки у него такие. Захожу в кабинет.
- Здравствуйте, Павел Михайлович, я вам звонил, я с телевидения.- Киваю оператору, чтобы сразу включил камеру. Звонит телефон, Павел Михайлович снимает трубку: «В другой раз, ко мне тут телевидение приехало, просят про Испанию рассказать. Да, про быка. А что? Хрен с ним, - смеётся, - расскажу».
- А ты откуда про Испанию узнал?
- Мне отец одну застольную байку рассказал, типа анекдота. Некий Паша Сарычев, секретарь райкома партии Октябрьского района нашей Волгоградской области попал на корриду в Испании, и там быка голыми руками убил. Ни отчества, ни места работы не знает, ищи, говорит, где-то в сельском хозяйстве. Весь день с телефона не слазил – вот, нашёл. Что, на самом деле голыми руками и насмерть?
- Да, так и было. Тогда, в семидесятых годах, нас большую группу партийных и советских работников со всей страны собрали и отправили в круиз по Европе. Вроде как, пропаганда советского образа жизни, а с другой стороны поощрение за хорошую работу. Брали самых лучших и проверенных коммунистов. Разные страны повидали, много чего интересного было, капитализм живьём понюхали.
После стран соцлагеря прибыли в Испанию, в Барселону или в Мадрид, уже не помню. Привезли нас на настоящую испанскую корриду. В первых двух рядах перед ограждением разместили нашу советскую делегацию – удивить, наверное, хотели. Долго сидели, чего-то ждали. Тут грузин Махарадзе не вытерпел, говорит мне, - Паша, пока быка нет, давай на арену выйдем, походим туда-сюда, покурим, покажем всем, что русские коммунисты испанских быков не боятся.
Вышли с ним на арену, ходим туда-сюда, курим, зрители кричат, свистят, а мы делаем вид, что разговариваем о чём-то важном, и нас происходящее вокруг нисколько не волнует. А на той корриде была традиция, перед тем как выпустить быка ведущий объявляет: «каждый желающий сразиться с быком может выйти и попробовать свои силы». Испанцы знают, что это прикол такой, и никто никогда не выходит. Сопровождающих лиц просят объяснить туристам, которые понимают по-испански, что выходить, ни в коем случае, не надо, что это традиция такая. Наших, кажется, тоже об этом предупредили, но мы уже на арене были и ничего не слышали. Испанцы, толи шутки ради, толи в назидание, а может и по недосмотру, быка-то и выпустили. Махарадзе мужик высокий, когда быка увидел, сразу обратно за ограду перемахнул и мне уже оттуда рукой машет. Я обернулся, передо мной бык стоит. У нас быки другие, тяжёлые, мясистые, для тёлок держим. А этот поджарый, грудь широкая, мускулистая, рога длинные, острые, вперёд повёрнуты - спортивные значит.
Я бы тоже к своим вернулся, но поздно было, вижу, не успею, да и роста не хватает, чтобы как Махарадзе через ограду перемахнуть. Бык, наверное, подумал, что я тореро, быстро подбегает и бьёт меня мордой прямо в грудь. Я падаю на спину, он меня опять рогами, они у него широко поставлены, один слева от груди, другой справа в землю вошли. Я обеими руками за рога схватил, он рывком поднимает меня на ноги, и я успеваю руками рога перехватить, чтобы сбоку от него оказаться. И тут понеслось. Бык бежит, я рядом с ним бегу, еле успеваю. Отпустить рога нельзя - забодает. Он бежит, головой мотает, а я всё время пытаюсь попасть в такт и рога ему набок рывками подкручиваю, есть приём такой, чтобы на землю повалить. Так мы кругов восемь с ним и нарезали. Я устал, бык устал, что вокруг было, я не мог знать, я просто делал единственно возможное, что пришло в голову, и что могло мне помочь. И вот, повезло. Бык, с моей помощью, передней ногой, вроде как, споткнулся. Я почувствовал, что он опору потерял, и мы с ним в полёте. Всем телом навалился, рога набок кручу, и вниз пытаюсь их направить. Получилось. Бык головой в землю и кувырком через меня перелетел - так шею себе и сломал, а я ему в этом помог. А что ты хочешь, килограммов четыреста со всего разбегу и рогами в землю. Если бы бык не споткнулся, то он бы мне помог, и это без вариантов.
Я встаю, подхожу к быку, он еле-еле хвостом подергивает, будто от мухи отмахивается. Обошёл его вокруг, в дерьмо наступил. Представляешь, быка, когда он шею себе ломал, видимо от болевого шока прослабило малость, - смеётся Сарычев,- он так длинно и жиденько, не по-нашему, нагадил. Я ногой быка легонько тронул – ничего, потом сильнее – мёртвый. Всё, думаю, международный скандал и партбилет на стол. Кто же за него платить будет, у меня-то всего три доллара в кармане, а ещё подарки домой не куплены. Тут, что началось. На арену полетело всё, что было у зрителей в руках: цветы, чепчики всякие, бутылки, пачки с сигаретами, там, на корриде обычно так свою радость выражают. Но это обычно, а тут не так всё просто получилось. Там, ведь, целый комплекс с ресторанами, барами, магазинчиками. Прежде чем быка убить над ним измываются пару часов, а в это время люди должны свои деньги потратить.
Вышел тореро, посмотрел на быка, подошёл и ударил меня в грудь наотмашь. Вот так, - Павел Михайлович показал, как его ударил испанец, и старая обида блеснула у него в глазах. – Я, конечно, не ответил, сдержался, и так натворил уже достаточно. Я у него и работу, и победу отнял, понять можно, да и не до этого мне было.
Наши меня на руках подняли за ограду, обнимают. Смотрю весь я в грязи, в дерьме, каком-то испанском. В туалет сразу побежал, умылся как смог. Брюки мои изнутри по шву с двух сторон разошлись, у чёрных лакированных туфель (в Одессе покупал) подошвы почти отлетели, я их шнурками привязал, чтобы идти можно было. Стою, привожу себя в порядок, советский человек, как-никак, и должен выглядеть соответствующе. Заходит седой представительный джентльмен с нашим переводчиком, судя по всему, хозяин заведения, приглашает меня пройти вместе с ним. Выходим вдвоём на арену, народ беснуется, а я не знаю, чего от них всех ожидать. Седой джентльмен почтительно кланяется мне, что-то говорит в микрофон, пожимает руку и вручает два ящика с шампанским. Все аплодируют. Пронесло и на этот раз.
Потом прошли по барам, ресторанам, магазинам и к вечеру вернулись к теплоходу. Делегации из других городов на трап пропустили, а нашу, почему-то, придержали до самого конца. Земляки беспокоятся, думают из-за меня это, КГБ и всё такое, тогда с этим строго было. Дошла и до нас очередь. Иду вместе со всеми к трапу, пограничник спрашивает я ли Сарычев и просит пропустить всех вперёд и подняться последним. Опять переживания, опять неизвестность. На палубе, под звуки марша, меня встречает капитан в парадной форме с кортиком, отдаёт честь и показывает два больших плаката. Этот, говорит, я повешу у себя в рубке, а этот - тебе. На плакатах фотография, где я с мёртвым быком и надпись, что-то вроде: «Богатырь с Волги Пауль Сарычев побеждает испанского быка». Потом ещё фотографии всякие были – наши делегаты уже дома напечатали.
Сарычев рассказывал долго, подробно и лаконично, так, что ни одного вопроса я вставить не смог, да это было и не нужно. Павел Михайлович первый раз перевёл дыхание.
- А можно посмотреть на плакат и фотографии, это для телевидения очень важно?
- Я плакат и фотографии сыну отдал. Он их у себя в комнате в студенческом общежитии на стене развесил, показывал гостям, гордился. Украли всё, ничего не осталось.
Крепко мне тогда пришлось. Очень многие от меня отвернулись, не приглашали, не звонили, не здоровались. Оказался как под колпаком. Вызывали много раз в разные высокие инстанции, писал бесконечные объяснительные. По партийной линии серьёзный выговор объявили, как человеку позорящему звание коммуниста и советского человека за хулиганство за пределами родины. Через несколько лет немного поостыли, вроде как хохма в Испании получилась, улыбаться осторожно начали. Однажды пригласили на бюро Волгоградского обкома партии, тогда Куличенко первым секретарём был. Я, на всякий случай, фотографию с собой прихватил. И вот, в который раз, опять вспомнили про быка убитого мною в Испании из хулиганских побуждений. Пока меня прорабатывали, я эту фотографию по рядам пустил, дескать, посмотрите, люди, вот бык мёртвый, а я-то вот живой, за что же вы меня так. Фотография дошла до Куличенко. Он меня спрашивает, - скажи, ну а бык-то очень большой был? - Я растерялся и, не понятно с чего, вдруг отвечаю, нет, маленький совсем, да и не бык это вовсе был, а тёлка. Повисла длинная пауза. На этой фотографии ракурс интересный был. На дальнем плане я на животе лежу, за рога держусь, а на первом плане бык на спине с раздвинутыми ногами, и там очень чётко видны вот такие яйца, - Сарычев показал ладонями дыньку средних размеров. - Куличенко побагровел, пальцем по фотографии стучит, тычет быку в хозяйство,- А кто же ей эту штуку сюда приторочил? - Тут все со смеху попадали и на этом прессинг начал понемногу заканчиваться. Дальше - больше. Как только какие-нибудь высокие чины в область наведывались, а им полагалась и «культурная программа», звонили в любое время дня и ночи, срочно приезжай, говорят, расскажешь, как быка в Испании убил.
Сарычев перечислил фамилий двадцать из высшего эшелона власти, и мог бы продолжить дальше, но после председателя КГБ СССР Чебрикова, министра МВД СССР, зятя Брежнева Чурбанова и председателя Совмина РСФСР Соломенцева, я перестал воспринимать и перебил.
- Давно хочу спросить, вы каким-нибудь спортом занимались?
- Да, я борьбой в юности увлекался, приёмы разные помню, тут на шее косточка одна есть, нужно вот так и так повернуть, да и опыт есть. Забыл совсем, это, ведь, второй бык у меня.
- Как второй,- тут я как-то нелепо хихикнул и обернулся на оператора, не кончилась ли кассета, он стоял за камерой с широко открытыми от изумления глазами и с нетерпением махал рукой, что можно продолжать.
- Мне лет семнадцать было, грузили в деревне быка на грузовик, чтобы на бойню отвезти. Положили доски на край опущенного борта и накинули верёвку на рога. Его сзади толкают, а я верёвкой за рога тяну. Он ни в какую идти не хочет, чувствует, наверное, что в последний путь. Я тянул, дёргал по-разному, и как-то неловко получилось, дёрнул посильнее и шею-то ему и сломал. Так что, в Испании у меня был уже второй бык.
Тяжело мне было с таким клеймом все эти годы жить. Я много лет семье ничего не рассказывал, никто не знал, зачем, думаю, расстраивать. Однажды собралась у меня дома весёлая кампания. Кто-то что-то слышал, попросили лично рассказать, я рассказал. Жена чуть ли не в обмороке, а сын ещё маленький был, говорит мне, - пап, если бы я знал, что там бык будет, я бы ни за что туда не пошёл. – Ах, сынок,- отвечаю,- если бы я сам это знал, я бы тоже туда не пошёл. Кстати, я точную дату помню, когда это в Испании случилось. Было это двадцатого октября, мне как раз в тот день сорок лет исполнилось, - закончил рассказ Павел Михайлович.
О том, как русский богатырь с Волги Павел Михайлович Сарычев в день своего рождения, в неравной схватке поверг испанского быка, я рассказывал много раз. И вместе с мурашками на коже и кровью, приливающей к щекам, я всегда чувствовал, что прикасаюсь к чему-то, большому и настоящему, испытывал радость и гордость, словно сам имел к этому прямое отношение. А отношение это заключалось только в том, что оба мы были гражданами одной великой страны, и мне посчастливилось быть первым журналистом, который услышал и рассказал эту историю.
Когда я отпустил телеоператора, Павел Михайлович протянул мне на прощание большую крепкую ладонь и застенчиво заулыбался. - Подожди, тут у меня ещё в Париже было, жаль только рассказать некому, жена точно не поймёт. Тебе расскажу.
2010г.