Улыбака и др

Алина Лейдер
 
- Ну, здравствуйте.  Вам и вашим родственникам.

Щенок, притулившись голой попой на слегка припорошенный вялым снежком лед, склонил набок голову. Типа: «И вам здравствуйте, коли не шутите». Сидеть на льду ему было холодно. Шерсть короткая, хвост обрублен почти под корень.  На улице по южным меркам – холод несусветный. Минус два градуса с утра было.

- И чего ты хвост на снегу морозишь? Ты, вообще, кто?

Щенок встал с ледяной горки, немного посторонился и снова дружелюбно склонил набок голову.

На тему хвоста Юлька немного погорячилась. Тем, что у утреннего гостя было на его месте, вращательные движения, изображающие восторг, совершать было проблематично. Поэтому крутилась задняя часть тушки вместе с пританцовывающими лапами.  Этот брэйк-данс не был униженно-подхалимским. Щенок просто был рад. И улыбался. Улыбка была настоящей, искренней и независимой. 

В нем не было зашуганности бездомных собак. Он уверенно стоял на своей территории. Он так решил, теперь оставалось лишь принять его решение как единственно правильное.
Откуда появился – никто так и не узнал. Просто пришел. Пролез в дыру в старой кованой ограде и стал ждать хозяев.

Несмотря на размеры, от роду ему было месяцев шесть – не больше. Смешные, неуклюжие мощные лапы, молодые острые зубы, мускулистая грудь. Морда лобастая, интеллигентная. Элитных кровей была особа, без сомнения.

- Ну что, Улыбака? И что мне прикажешь с тобой делать?

Пес, с готовностью приняв новое имя, не ответил, но вращение задней части перешло на новый, усиленный уровень.

Вопрос был совсем не лишним, учитывая то, что с утра у Юлиной мамы было плохое настроение, а именно под него она могла без вариантов шугануть пришельца со двора.

У Юли прогонять Улыбаку желания совсем не было. Да и он уходить никуда не собирался. Не за тем пришел.

- Будешь ждать, или у тебя есть куда идти?

Улыбака вновь бесстрашно уселся на обледеневшее крыльцо остатками хвоста, демонстрируя полную готовность к ожиданию.

- Нет, друг мой, так не пойдет.

С Улыбакой все понятно - он решил здесь остаться. Даже вопреки здравому смыслу. Но Юлькин здравый смысл протестовал. Она уже чувствовала ответственность за этого доверчивого малыша. Оставить его вот так – на снегу, без жилья и пропитания, она не могла. И задержаться дольше пяти минут – тоже.

Добрая фея, Санта Клаус и Старик Хоттабыч в одном флаконе явились к ней в образе Лехи «тимуровца». Он возвращался с рынка.

«Тимуровцев» было человек семь или восемь (не только Юлька сбивалась в подсчетах, их собственная мать частенько путалась в статистике). Первого мужа Лехиной мамы звали Тимур. Всех последующих как-то иначе, но регулярно, не реже раза в полтора-два года, появлявшихся на свет их потомков соседи дружно окрестили «тимуровцами».

Семью содержал Леха. Ему было пятнадцать. По утрам он разгружал на рынке банки с краской, в обед в ближайшем кондитерском цехе упаковывал в коробки продукцию, в столовой сгребал в мусорные пакеты отходы, помогал ставить на высоченную машину ящики с пустыми бутылками. Что-то еще успевал сделать за день этот неутомимый Леха.  Непонятно было  – когда он успевает спать и учиться в вечерней школе.

За Юлией Михайловной, как уважительно он её называл, Леха – «тимуровец» ходил хвостом. Она не пыталась лечить его на тему «Курить - здоровью вредить», застукав однажды с обмусоленным бычком возле столовой. Просто затащила домой, накормила борщом. Когда собрался уходить - протянула две пачки приличных сигарет. Леха покраснел и от сигарет отказался. Наверное, курить все же бросил. По крайней мере, с сигаретой Юлька его больше не видела.
 
Она отстояла его у кривоногого участкового, когда тот попытался выжить с рынка, заменив красномордым наглым алкашом-переростком, носившим ежедневно мзду «хранителю правопорядка». Леху в процессе «беседы» Юлия Михайловна за дверь выставила, но несколько знакомых слов он успел таки выхватить. Участковый вышел с распаренной от впечатлений мордой, и в тот же день Леху на рынок вернул.

Вообще, Юлька племя хитроглазых рыночных «дояров» не терпела откровенно и демонстративно. Нисколько этого не скрывала. Неутомимые борцы с преступностью отвечали ей тем же. Да и пофиг. Ей терять было нечего. И приобретать тоже.

…Юлию Леха уважал, и она совершенно бессовестно использовала свое преимущество.

- Леха, ты мне друг?

Леха с достоинством ответил.

- А то.

- Леш, нужно устроить это сокровище. Я не могу опаздывать. Ты ящик ему какой-нибудь принеси, а вечером что-нибудь придумаю.

Леха солидно заверил, что задание будет выполнено качественно и в срок. 

Вечером ей ничего придумывать не пришлось. Посередине двора красовалась перевернутая с ног на голову кроличья клетка. Сверху, между торчащими «курьими ножками» пристроен был лист шифера. Улыбака по-хозяйски расположился на подстеленном коврике с абстрактными разводами. Клетка была огромная и почти новая. Штук на десять кроликов.

Юлии привиделся кривоногий участковый, наручники, и в спарке с Лехой они в местном обезьяннике.

«Тимуровец» крутился тут же. Он расспросов ждать не стал.

- Не, вы не думайте - все честно. Тут одна бабушка меня давно просила эту трахому вынести. Она мне еще сотню дала. Так я ребятам на пиво отдал. Они мне дотащить помогли. Та бабушка вместе со мной приходила. Ковер вот принесла, и с вашей мамой поговорила. Она ее знает.

Юлька подозрительно покосилась на гордого выполненным с перевыполнением заданием Леху. Ее больше всего смутило последнее дополнение. Фраза «Она ее знает» могла значить что угодно.

- Леш. Здесь ничего такого не было?

- Типа, ваша мама не бузила? Не, та бабушка ей напела, что собака дико дорогая. На ней бизнес можно делать. Я ее попросил, чтоб так сказала. Так ваша мама даже миску вынесла.
 
Действительно, возле будки-клетки стояла пластиковая миска. Неважно, что интеллигентная морда Улыбаки в нее всовывалась лишь наполовину. То все были технические,  вполне решаемые вопросы.

Мама сидела в кресле и глубокомысленно изучала книгу «Породы собак». Юлька давно ее купила. Зачем – непонятно.
 
Вопрос о том, чтобы завести собаку, в доме не поднимался – у мамы была аллергия на собачью шерсть. А также - на шерсть кошек, кроликов, хомяков, обезьян, верблюдов и всякой иной живности, обросшей шерстью. Каким образом была выявлена  аллергия на шерсть верблюдов – оставалось загадкой. Верблюды в городке не водились. Понятно – юг, но не до такой же степени. Также была непереносимость запаха дорогих Юлькиных духов, коротких, длинных, средней длины юбок, джинсов в «облипку», топов и маек, выставляющих напоказ части тела, для открытого показа не предназначенные. От громкой музыки, смеха и присутствия в доме посторонних людей у мамы болела голова, и приходилось вызывать «Скорую». Самая стойкая форма аллергии была на присутствие в доме бывшего Юлькиного мужа.

Все диагнозы, поставленные мамой самой себе, шли несколько вразрез с теми, что определяли вызываемые на дом участковые терапевты. 

А сейчас она изучала книгу «Породы собак».

- И как же называется ваше чудовище?

- Мама, наше чудо называется Улыбака.

- Вы его хоть Задавакой зовите. Что это за порода такая ценная. Миллионы на нем заработаете?

Мама очень не хотела, чтобы дочь заработала на чем-то миллионы. Это шло вразрез с ее воспитательной системой. А Юлия не хотела зарабатывать миллионы на Улыбаке. Ей нужно было, чтобы он просто был.

Момент для того, чтобы отстоять право на проживание щенка был подходящим – через неделю должен был приехать бывший Юлькин муж.

…После сообщения, что скоро он должен объявиться, мама резко активизировалась в попытках устроить Юлькину личную и общественную жизнь.

Бывшего мужа ее она считала «недоделанным». Он не умел зарабатывать деньги. До недавнего времени работал инженером на заводе. Пел песни под гитару, лепил из заводского «неликвида» дельтапланы и виндсерфинги. Подхватив под мышку любимую жену, утаскивал постоянно на какие-то, такие же «недоделанные» слеты и соревнования. После того, как завод был «прихватизирован» и продан частному лицу, уехал куда-то на Север. Там он, совершенно неожиданно для Юлиной мамы, «доделался» и, что было еще неожиданнее, защитил кандидатскую диссертацию по каким-то неведомым и странным наукам. Недавно его пригласили работать «в дурацкую Австралию». Перед отъездом он обещал заехать.

С точки зрения мамы - от Австралии дочь нужно было спасать, а для этого действовать твердо и решительно. За неделю были сделаны звонки всем подружкам и даже далеко не подружкам, с которыми она долгие годы была в напряженно-враждебных отношениях. Предложения престижной работы, дружбы и даже руки и сердца посыпались на Юльку в подозрительном количестве.
 
Причудливо нагороженная замануха не впечатляла. Нужно было что-то предпринять, чтобы на корню пресечь мамины потуги пристроить не пристроенную дочь.

Через дыру в кованой ограде она пробралась к дому своей приятельницы - тети Аллы.

Тетя Алла была одноклассницей Юлиной мамы. Но приятельницей - Юлиной. Иногда они выбирались в центр города «попить кофею». Тетя Алла заказывала две чашки кофе, чего-нибудь закусить и, для начала, бутылочку хорошей водочки. «Чего-нибудь закусить» состояло из двух неподъемных порций шашлыка, приготовленного «для дорогих гостей» первой любовью тети Аллы – невероятно пузатым и волосатым Вартанчиком, которого, несмотря на его шестьдесят восемь лет, никто иначе не называл. К шашлыку прилагались бутерброды из круто нарезанных ломтей белого хлеба с сантиметровым слоем красной икры (черную тетя Алла не признавала, считала - только глупые заокеанские буржуи могут вестись на такую дешевку), громадные тарелки с сыром, колбасой, бастурмой и ветчиной, заливной язык, осетрина, запеченная в духовке курица и тазик картошки-фри. Это была обязательная программа. Произвольная зависела от того, как пойдет водочка. У тети Аллы был «олигархнутый» сын, и она могла себе это позволить.
 
Юлька пить не умела. Какие-то химические компоненты в ее организме не совмещались с формулой, выведенной великим Менделеевым. Проще говоря – мозг в присутствии алкоголя брал незапланированный выходной. Отсутствие работы мозга компенсировалось активной деятельностью языка. После нескольких экспериментов с употреблением крепких алкогольных напитков она от мероприятия этого категорически отказалась. Тетя Алла в присутствии подруги могла водочку потреблять в свое удовольствие.

После завершения обязательной и произвольной программ Юлия, с помощью бармена Жорика и «первой любви» Вартанчика бережно отгружала уставшую соседку в такси, затем не менее бережно - в уютную кровать. Мужики получали свой честно отработанный гонорар и отбывали по месту службы. Самой Юльке доставка груза была не под силу – тетя Алла весила килограмм на тридцать больше центнера.

…Пробравшись к дому тети Аллы, Юлия Михайловна объяснила ситуацию. Тетя Алла работала  хирургом в военном госпитале. Сначала она немного побурчала. Речь несколько расходилась с нормами русского литературного языка. Затем наложила на здоровую и довольно приличную по всем параметрам Юлькину ногу гипс и выдала новомодный костыль. С горькими вздохами и стонами загипсованная жертва излишней родительской опеки поехала домой.
 
Повздыхав, любящая мать отложила дальнейшие мероприятия до более подходящего момента…

…Юльку мама тоже считала «недоделанной». Но, поскольку к процессу доработки объекта имела прямое отношение, вслух свое мнение озвучивала несколько реже. Ее неправильная дочь не служила на государственной службе, не зарабатывала больших денег, не делала карьеры, не принимала предложений от крутых женихов, не возделывала грядки, не ездила в Турцию за ходовым товаром. Да много еще к чему можно было пристроить Юльку, и везде не... Зато она занималась совершенно глупым делом – учила танцевать глухонемых детей. 

В дипломе о «верхнем» филологическом образовании она сразу после его получения проделала аккуратную дырочку, продела веревочку и повесила над маминой кроватью. При очередной истерике мама показывала на него пальцем и кричала: «Для чего нужно было получать это? Чтобы с придурками скачки устраивать?» При очередной истерике мама в выражениях не стеснялась.
 
Юлия Михайловна своих ребят придурками не считала. Они были немного другими. Не несчастными, не ущербными – другими. У них был свой мир – лишенный звуков, но наполненный светом и радостью. Они влюблялись, разочаровывались, читали, смотрели фильмы. Они жили полноценной жизнью, в которой прежде не было танцев. Вместе с танцами в безмолвный интернат вошла атмосфера праздника, театрального действа…

…Улыбака с первого дня проживания Юлю начал трогательно опекать. Он охранял дом, гонял местных алкашей, норовящих разбить лагерь под забором. Выгуливал хозяйку на вечернюю репетицию, сам ходил по утрам за молоком к переходному мосту, куда привозили из окрестных хуторов фермеры свою продукцию. Юлька привязывала к ошейнику кошелку с вложенными деньгами, фермеры беспрепятственно обслуживали. Иногда даже в долг, под запись. Пес моментально перезнакомился со всеми соседями на их крошечной улице. Они относились к нему уважительно и прощали мелкие недостатки.

Мелкий недостаток, потянувший за собой крупные неприятности, у Улыбаки был один – он был невероятно общителен. Страдания мопассановского Франсуа и его любимой суки Кокотки меркли на фоне нешуточных страстей, разыгравшихся на сонно-пенсионной улочке после появления в Юлькином дворе милого щенка.

На третий день получения статуса постоянного члена уличного коллектива Улыбака вернулся от моста с кошелкой, бутылкой молока и новым другом. Юлия, как всегда, спешила и успела лишь на излете оценить новое приобретение. Пес ей напомнил сокурсника Славу Фролова.  Единственный мужчина на их курсе, мелкий, слегка плешивый, находился он в постоянном творческом поиске. Звали его девчонки «Веселый сперматозоид». Друг Улыбаки, наверняка, был двоюродным братом Фролова.

Спирька легко проскочил в дыру в заборе и затаился в углу будки-клетки.

- Так, ты отдыхаешь здесь только до моего возвращения – обратилась Юлька к гостю.

- А ты, хозяин, допрыгаешься со своим гостеприимством.  Нас с тобой на пару выселят на коврик. Больше - никаких гостей.

Улыбака понимающе покрутил бесхвостой попой и снова очаровательно разулыбался.

Конечно, вечером Спирька никуда не ушел. Юлька махнула рукой – где один пес, там и два.

На Спирьке эпопея с несанкционированным проживанием не завершилась. Вечером хозяйку ждал новый сюрприз. Сюрприз был огромным, косматым и невероятно пыльным. При малейшем движении пыль клубами срывалась с шерсти и мутным облаком окутывала нового гостя, прохожих и припорошенные редким снежком кусты рододендрона вокруг ограды. Где можно было ее столько насобирать в разгар плаксивой, недомороженной зимы – оставалось загадкой.

Он сидел возле калитки и умильно заглядывал в Юлькины глаза. Она оторопела. Сказать, что пес производил устрашающее впечатление – не сказать ничего. Достаточно того, что это был огромный среднеазиатский овчар со всеми прилагающимися к этому компонентами. Даже ошейник был – шикарный кожаный ошейник с ужасными металлическими нашлепками. Страшное чудовище вскочило на ноги, с легкостью дотянулось до Юлькиной щеки, обмусолило замершую в ужасе хозяйку и замолотило  мохнатой метелкой под названием хвост. Затем, без предупреждения рухнуло к Юлиным ногам, взметнув в воздух очередное облако пыли. От неожиданности она впечаталась спиной в ограду. Затем осторожно обошла необъятную тушу и скрылась во дворе, слабо представляя, как утром будет выходить.

Утром пес, благополучно переночевавший под воротами на подстилке из травы, вытаявшей из-под размичканного в липкую грязь снега, милостиво отозвался на кличку «Боров», смолотил залежавшуюся булку хлеба и кастрюльку каши и собрался вместе с Улыбакой к мосту за молоком. С ними же увязался Спирька.

Местные жители собачий коллектив приняли относительно благосклонно. В курортных городках к свободно разгуливающему собачьему поголовью относились более лояльно, чем в крупных поселениях. И собаки не производили впечатление заморенных жизнью заложников социальных катаклизмов. Всегда находился кто-то, кто угощал страдальцев куском вкуснятины.

У Улыбаки прорезался незаурядный талант лидера и организатора собачьего коллектива. Через неделю, когда к  стае прибилось больше десятка особей, Юлия поняла, что ситуация выходит из-под контроля.

Курортники, завидев весело скачущую им навстречу  ватагу представителей самых непредсказуемых собачьих мастей и пород, начали обходить улицу стороной. «Бизнес» дяди Арама затрещал по швам. Дядя Арам, несмотря на свои восемьдесят шесть лет и немереное количество внуков и правнуков, на покой уходить не собирался. Он чрезвычайно гордился популярностью своего предприятия и всерьез расстраивался, что из-за странствующей стаи собак ему приходится терпеть нешуточные убытки. Расстроенный сосед пообещал вызвать «саночистку».

Дядя Арам был местной достопримечательностью. Он очень уважал Юльку, но свой «бизнес» он уважал больше.

…В их городке театра не было. Проскакивали по программе филармонического и еще какого-то попутного  «чеса» разные артисты. 

Заезжал частенько цирк с веселой кутерьмой и устоявшимся запахом обезьяньих фекалий, мужского и женского пота и дешевой пудры. В Юлином детстве цирковые обычно жили в их доме, во второй, пустовавшей его половине. Утром по их поручениям «маленькая хозяйка» втихаря от мамы бегала к соседу дяде Араму с трехлитровым эмалированным бидоном.

Дядя Арам делал вино из винограда «Изабелла». Информацию о достоинствах его продукции цирковые передавали по эстафете. Очередная труппа категорически требовала, чтобы размещали их только в доме Юлькиной мамы, поскольку плотно утоптанной «партизанской тропой» до дома дяди Арама можно было добраться за две с половиной минуты. Что было немаловажным в системе  «реабилитационных мероприятий».

Юле перепадал гонорар с двух сторон. Дядя Арам, невероятно гордый признанием его таланта заезжими знаменитостями, каждый раз вручал ей огромный леденец на палочке в форме представителя пернатых. У леденцовой птички были крепкие ноги со шпорами, маленькая, повернутая в профиль голова с тяжелым клювом и радостно распахнутые в дружеском приветствии крылья. Плод преступной страсти гордой чайки и приземленного петуха. Бегать приходилось за день восемь-десять раз, и к вечеру «петочаек» набиралось с избытком на всю их уличную компанию.

Цирковые примадонны дарили Юле куски ткани с блестками, слегка ободранные перья диковинных птиц, припыленные искусственные цветы и свою благосклонность. Однажды ей достался настоящий цилиндр, весь усыпанный драгоценными камнями с шикарным разноцветным хвостом. И клоунесса на пенсии Амалия, работавшая кассиром в труппе попыталась пристроить на постоянное проживание пожилую обезьянку Марфу. Марфа была  безобидным крошечным существом с полуоблезшей шерстью и философски-печальным взглядом. Но мама Юлина категорически заявила: «Я или обезьяна». Альтернативы фактически предложено не было, и Марфа отбыла вместе с уехавшим цирком…

Юлька любила дядю Арама. Рядом с ним прошло ее детство, и она еще не забыла неповторимый вкус «петочаек». И вино у него было замечательное. Теперь он сердился.

Нужно было спасать ситуацию и собак.

…С утра возле ворот Юлиного дома собралась команда «тимуровцев» и им сочувствующих. Каждому председатель инициативной группы Юлия Михайловна вручила по десятку объявлений, произвела предоплату и разослала народ на выполнение спецзадания. То же самое объявление она понесла на местную студию телевидения. Там работал сосед Димка, на своей шкуре ощутивший запущенность проблемы.

Объявление написано было простым и доходчивым слогом. Без лишних изысков.
 
«Приглашаем хозяев, потерявших собак, посетить улицу Садовую. Возможна оптовая поставка. Без предоплаты и вознаграждения».

Димка заржал, аки конь, но объявление разместил.

В течение трех дней с момента распределения объявлений на всех городских столбах и заборах и бегущей строкой на телевидении, аборигенам улицы Садовой пришлось выдержать не только нашествие собачьей стаи, но и появление толпы безутешных бывших собаковладельцев.

Первым с радостным воплем: «И где ж ты шлялся, поблуда»,- подхватили и унесли, не спуская с рук, Спирьку.

Вторым отгрузили Борова. За ним на огромной блестящей машине приехал колоритный хозяин. Эмоционально сказал что-то про чью-то мать и штуку баксов, которую он отвалил в элитном собачьем клубе за «идеального сторожа и великолепного охранника». Судя по тому, как радостно вылизывал его заросшую физиономию Боров – карательных санкций от сурового хозяина ждать тому не приходилось.

После двухдневной выдержки в ожидании настоящих хозяев, пожилая интеллигентная пара забрала веселую терьериху по кличке Путана.

Затем с молотка за рубль «на здоровье» ушли собаки сомнительного происхождения и доброго нрава – Барбос и Беспредельщик.

Соседи потихоньку прикормили и распределили по дворам оставшиеся экземпляры.

Наконец, наступил вечер, когда Улыбака тоскливо кружил по двору из угла в угол, озираясь вокруг и не понимая, к чему пристроить свою творческую натуру. Юлия подозревала, что творческий застой у него продлится недолго.

Эпохальные события требовали определенной мобильности, потому бутафорский гипс еще до наступления тех самых событий с ноги пришлось снять. Мама Юлькина, раскусив, что ее не по-детски провели, с удвоенной энергией возобновила попытки устройства судьбы непутевой дочери. Но времени у нее на это уже не хватило. В разгар «кампании по раздаче собак» заявился бывший муж.

«Бывшим» Юлькиного мужа называла ее мама. На самом деле, дочь её так и не дошла до местного отделения ЗАГСа, чтобы аннулировать синее пятно в паспорте. Вероятно, была еще какая-то причина, по которой та обходила стороной очень центральную улицу, на которой было расположено местное отделение ЗАГСа.

…Попытались они с мужем побеседовать дома, но в самый ответственный момент у Юлиной мамы что-то с грохотом валилось с плиты. Или требовалось ей немедленно вынести абонентскую книжку на оплату за газ, которой у Юлии сроду не водилось – все книжки хранились в заветном мамином ящике. Юлька и бывший муж сбивались, путались в движениях, и получалась полная лажа. Через три часа они сбежали в горы. Улыбаку прихватили с собой.

В период межсезонья в горах было пусто и спокойно. Безмолвная тишина, лишенная привычных для другого времени года вставок про «Шоколадного зайца» и «Девочек – малолеток» настраивала на философский лад.

На лыжи и прилагающиеся к ним утехи Юлия Михайловна и бывший муж забили сразу. Не до того было.

Улыбака умелся к местным сторожам и их собакам. Знакомиться.

…Через три дня кандидату загадочных наук нужно было вылетать в Австралию. Они напоследок зашли в пустой бар на базе отдыха выпить кофе.

- Ты уверена, что не хочешь ехать?

- Я уверена в том, что ничего так не хочу, как уехать сейчас. В этих лыжных штанах. Без документов и денег. С тобой и Улыбакой. Но я не поеду.

- Но почему?

- Я не могу их оставить. Ребят, которые меня ждут. И маму, которая такая, как есть. Но она мама. Им без меня будет плохо.

- А я? Мне тоже плохо.

- А ты вернешься. Когда-то и у нас начнут делать то, что делают сейчас в загадочной Австралии.

- Улыбаку отдашь?

- Он там за неделю сколотит банду из местных кенгуру, и ты его выгонишь.

- Не выгоню. Мы вернемся вместе…

…Через два месяца тетя Алла принесла письмо. Переписка была строго законспирированной. Протиснуться в дыру в кованой ограде для тети Аллы было нереальным. И она долго колотила палкой по забору, вызывая Юльку. В письме текста не было. Была фотография. Бывший муж и Улыбака стояли на зеленой лужайке на фоне симпатичного домика с буржуйскими излишествами. На обороте фотографии - всего два слова «Мы вернемся».