Я познакомился с Наташей на небольшом банкете по поводу защиты диссертации. И что-то сразу нас соединило, как только нас познакомили. Возможно, если б я знал, что из этого получится, то, постарался избежать сближения. Но, скорее всего, те силы, которые вмешались во все последующие события, не дали нам свернуть с уготованной дороги.
Вся вечеринка сейчас представляется в тумане до того момента, когда к нам подошел Борис, тот самый новый кандидат, и тихо сказал:
- Ребята, нужна помощь! - Его тон сразу отключил нас ото всего окружающего. Мы даже не смогли задать ни одного вопроса.
- Погибли два наших аспиранта – Виталий и Надя. Обстоятельства их гибели совершенно необъяснимы, слишком уж необычно место. Но подробности излагать сейчас не стоит. Кажется странным, что я обратился к вам, но, скорее всего, только вы можете узнать что же произошло на самом деле. Причем абсолютно непредсказуемым образом. Почти все заметили, – как только вы оказались рядом, вокруг вас возникло что-то, ощутимое почти на ощупь. Нечто похожее объединяло Виталия и Надю. Я уверен, если истина может открыться, то только вам, обычное расследование даст только внешнюю картину, да и то необязательно верную.
Мы с Наташей взглянули друг на друга и только кивнули Борису.
Желания оставаться в шумной компании у нас на было и раньше, а сейчас это стало вовсе невозможным. Мы даже не стали спрашивать, где жили ребята. Нам почему-то было ясно, что ответ на все вопросы придет сам.
Да и в этот момент все окружающее вместе со всеми проблемами было закрыто от нас почти осязаемой дымкой, на которую мы не обращали внимания, настолько она была продолжением процесса возникновения нашей общей Вселенной.
Мы вышли и, не сговариваясь, поехали к Наташе. Куда и сколько мы ехали, не имело значения. Мы не разговаривали, но чувствовали сгущение окружающего нас пространства, в котором мы растворялись, сближаясь с чем-то неизвестным, неизмеримо прекрасным и опасным.
Дома у Наташи мы оказались, не заметив кто и как открыл дверь, как зажегся свет. Я не могу вспомнить, что увидел в Наташиной комнате – все окружающее не задевало моего сознания. Теперь мне кажется, что она уютно устроилась на диване, ожидая меня, но не могу вспомнить, так ли было на самом деле. Сколько времени мы были рядом, не говоря ни слова и хорошо слыша друг друга – не знаю. Время появилось, когда я ощутил прикосновение рук любимой. Во мне было только одно желание – удержать ее навсегда, преодолеть неизбежность скорой потери.
Наташа разделась так естественно, что не могло быть сомнения в том, что все происходящее предопределено и прекрасно.
Наверное, мы оба не заметили куда делась наша одежда, она просто исчезла, когда стала не нужна. Я смотрел на лежащую передо мной Наташу и не хотел называть ее ни самой прекрасной, ни самой желанной. Она просто была моей и была моей еще до первого прикосновения. Мы стали одним и окончательно забыли все окружающее. Наташа повела меня за собой в ту реальность, которую я искал всю жизнь, и не надеялся найти. Только где-то очень далеко звучал голос предупреждающий: «Этот дар тебе дается только один раз. Бери и отдавай, но никогда не пытайся вернуть его после». Но этот голос стал вскоре неразличим. Я ощущал Наташу частью себя. Все, что я чувствовал: Наташин вид, запах, влажность и дрожащий огонь под моей рукой, все переходило в меня и становилось мной. Кончиком языка я ощущал чуть солоноватый и горьковатый вкус кожи подрагивающей при прикосновении. С закрытыми глазами я целовал нежные губы, спрятанные обычно под шелковистыми завитками чуть рыжеватых волос, а сейчас раскрывшиеся навстречу мне. Другие женщины своим запахом если и не отталкивали меня, то не давали возможности забыть, что они другие и встретились мы на случайном перекрестке.
Но то, что было в тот момент между мной и Наташей нельзя было назвать ни страстью, ни любовью – это было нечто большее. Не я входил в нее – она растворялась во мне, вытесняя все, что привязывало к суетливой внешней жизни. Она вела за собой туда, где нет места определениям. Где ощущаешь весь мир и вселенную как единое и единственное чудо Творения.
Мы становились кем-то другим, единым высшим существом, способным вносить во весь мир гармонию Любви. Но человек еще не готов к этому мигу-синтезу двух половинок материального единого духа, для которого необходима изначальная чистота земных половинок.
Я не помню ни взрывов, ни звезд, ни последних криков тела, старающегося удержать уходящее единство. Просто мы вдвоем вплыли в наш мир с непонятно глубоким ощущением свершившегося чуда.
И тут началось это. Мы сразу поняли, что находимся вместе с Виталием и Надей. Но место оказалось ошеломляющее неожиданным. Мы стояли на постаменте всем известных Рабочего и Колхозницы. Что привело ребят сюда, мы так и не поняли, до самого конца. Тот, кто управлял всей этой сценой, не объяснил ничего больше того, что считал нужным.
Мы могли видеть все окружающее и глазами ребят и со стороны одновременно. Мне казалось, что мы висим в пространстве чуть выше и сзади. Я не ощущал своего тела, не видел Наташу, просто знал, что она рядом и видит то же самое. А может быть, мы были по-прежнему одним целым.
Виталий держит Надю за руку, и мы точно узнали, что с ними недавно было то же самое, что и с нами.
Неожиданно мы услышали голос Виталия:
-Я привел тебя сюда, чтобы показать то, чего никто не видит. Эти скульптуры на самом деле живые, просто они живут в совсем другом времени, а может и пространстве. Здесь возможно только их отражения или что-то другое, для нас непостижимое.
Мне очень хорошо были понятны мысли Виталия. Очевидно, что люди передают своим творениям часть своей души или Творец, позволяет себе иногда наделять душой творения человеческие. Наверное поэтому мы хотим смотреть на лубочные картинки и проходим мимо творений академиков соцреализма. Мне почему-то не нравятся искусственные, на мой взгляд, искажения фигур Фернана Леже, но я часами могу рассматривать даже репродукции Дали, вытащившего из реальности всю вероятную отвратность.
- Похоже,- продолжал Виталий,- на них как-то отражается все происходящее в нашем мире. И металл, из которого они сделаны совсем нипричем.
Тут пространство вокруг нас начало слегка искажаться и мы, наконец, обратили внимание на мелкий и нудный дождь, закрывший очертания домов и павильонов выставки. Виталий поднял голову и слегка сжал руку Нади. Мы увидели их глазами, как опадает развевавшаяся юбка женщины, безвольно опускаются руки и голова. Все услышали медленные, но четкие мысли женщины::
- Всё ни к чему. Надоело изображать то чего нет! Отпустите меня.
Было хорошо понятно, что это мысли простой женщины не выдерживающей повседневной бессмыслицы.
Так же ясно послышались мысли мужчины:
-Понимаешь – мы должны.
-Зачем?
-Должны и всё!
Мужчина взял медленно женщину за руку и начал поднимать.
И тут, то ли он увидел Виталия с Надей, то ли они вторглись в запретную область, мир вокруг стал искажаться ещё сильнее, постамент выгнулся горбом, и ребята без крика сорвались со скользкой поверхности и исчезли из вида.
Мы опять оказались рядом с холодными, блестящими статуями нашего мира. Хотя, возможно он был не совсем нашим. Было впечатление, что мир вокруг замер, а все люди куда-то исчезли.
Как-то незаметно рядом с нами открылся люк, и из него вылезла старушка, которую мы приняли за уборщицу. Оказалось, она нас прекрасно видела.
- Нечего всем здесь делать, ребятки. Уходите и поосторожнее с тем, чего всем понимать пока не положено. Старушка опустилась в люк и тихо закрыла крышку. Наташа подошла к этому месту и удивленно вскрикнула:
- Смотри - здесь ничего похожего на люк! Кто она?
На этот вопрос было бессмысленно ждать ответа.
И тут мы одновременно заметили рядом с тем местом, где был люк обрезок кварцевой трубы, которого только что здесь явно не было.
Наташа подняла его и вновь, как и прежде неожиданно, перед нами возникла панорама пустыни с непонятной установкой, из которой выступала такая же кварцевая труба. Мы стояли рядом с установкой. Больше ничего не было видно. Мы ждали, что нам покажут на этот раз. Конец трубы засветился, вспыхнуло неяркое пламя и труба начала распадаться. Самое удивительное, что начал превращаться в пыль и песок под трубой. Нам откуда-то было понятно, что идет распад кремния и превращение в какую-то совсем другую субстанцию, которой нет на нашей Земле.
Пламя погасло так же тихо как и загорелось. Пустыня без каких-либо оптических эффектов перешла в обстановку Наташиной комнаты. Странным было только то, что в руке у нее был тот самый обрезок кварцевой трубы.
Мы не стали выяснять, кто и что видел, было совершенно ясно – это наше общее приключение. Хорошо было бы только узнать, что же это все значит.
Жизнь фигур, символизирующих победу того, что не смогло победить. Запал неизвестного огня – как они были связаны? То ли это непонятный для нас тест? Но на что? Возможно это толчок? – Но куда?
Одно было более или менее ясно – все это стало возможным только при нашем слиянии, настолько полном, насколько это вообще казалось раньше невозможным.
Все настоящие актеры, многие экстрасенсы, да и некоторые официальные ученые начинают понимать, что конечной целью человечества может быть только слияние в единый организм – цивилизацию, которая овладевает совершенно немыслимыми для нас свойствами пространства и времени. Вот только не отравить бы себя по собственной жадности на этом пути.
Наташа чуть медленнее меня вернулась в обычный наш мир. Прояснившиеся серые глаза взглянули на меня, и стало ясно - наша связь приобрела новые свойства, независимые от расстояния.
Несмотря на всё происходящее мы абсолютно не чувствовали голода и одевшись, сразу решили ехать в институт к Борису.
Борис встретил нас с каким-то опустошенным лицом. Оказалось всю ночь его мучили, кошмары. И ни одного он не мог запомнить, чтобы понять, что же его спровоцировало.
Когда мы все рассказали и показали кварцевую трубу, он даже не удивился. Молча, кивнув, он забрал у нас трубу и попросил дать время на попытку понять что же здесь к чему. Наверное, он очень любил Виталия и Надю и не мог примириться с их гибелью.
Мы не стали мешать, и ушли в город. Как прошел этот день я совершенно не помню. Все внешние события проходили мимо, не задевая нас. Было вполне достаточно чувствовать единство, не требующее ни слов, ни прикосновений.
К вечеру мы вернулись в институт и увидели во дворе установку, чем-то напоминающую ту, в пустыне. Удивления не было, только ощущение надвигающейся опасности.
Борис, лихорадочно суетясь вокруг установки, крикнул: «Я, похоже, нашел, как её поджечь!» Наша труба была одета на более тонкую кварцевую трубу, через которую продувался то ли воздух, то ли какой-то газ.
Мы пытались отговорить Бориса от эксперимента, но он только повторял: «Он должен мне ответить! Он должен мне ответить!». Не было смысла спрашивать, кто этот Он.
Борис щелкнул каким-то тумблером и на срезе трубки затрещал разряд. Трубка раскалилась и с шипением загорелась. Распад начался еще быстрее, чем в нашем видении. Мы пытались остановить Бориса, но безрезультатно. Он наклонился к установке и кричал «Почему? За что?» Только теперь мне стало понятно, что он пытался спровоцировать того, кто стоял за всеми последними событиями на какое-то действие, открывающее причины гибели совсем молодых ребят. Борис не мог понять, что наше существование в глазах режиссера совсем необязательно имеет ту же ценность, что и для нас.
Тем временем дорожка распада на земле приближалась к нам. Я рванулся к установке, вырубил общее питание и какой-то железкой разбил трубу. Огонь погас, но распад на земле продолжался. Серая дорожка не спеша, продвигалась вперед, не расширяясь и не обращая внимания ни на какие препятствия. И тут мы все услышали абсолютно бесстрастный голос, произнесший банальную фразу: «Процесс пошел».
Стало понятно, что Борис запустил цепную реакцию, которую человек остановить не в силах. Похоже, мы не выдержали экзамен на ответственность. Что будет дальше - пройдет дорожка распада вокруг всей Земли и сама себя погасит, распространит ли процесс вглубь и дойдет до магмы – мы не знали.
Только тот, кто подложил нам эту задачку, знал ответ.
Что это – испытание, экзамен, наказание? Пока не ясно. Мы стояли с Наташей, прижавшись друг к другу, и ждали…
Все это именно так и было показано мне в моем то ли сне, то ли видении в одну ничем не примечательную ночь в Феодосии.
Я иду по вечерней набережной, совсем один в толпе. Кажется, окружающие не видят меня, закрытого тем полем, что соединило меня с Наташей. Она со мной, моя пронзительная и нежная боль. Я чувствую рядом, или даже в себе часть вакуума разделяющего ее и мое пространство. Мне до безумия хочется вывернуть наизнанку себя и все окружающее, только бы пробиться к ней. Но пока человеку это не дано.
Быть может через много, много жизней…
Феодосия.
Август 1999 год