18 ноября - день памяти Зиновия Ефимовича Гердта, актера, знатока и ценителя поэзии, человека, по которому многие знавшие его современники, как по компасу, сверяли поступки.
«Из чего состоит Гердт? – спрашивал Жванецкий. - Из голоса, ноги, юмора и стихов».1
Казалось бы, что может актерский голос? Но что такое Матроскин или Волк без Табакова и Папанова? Или папа Муми-тролля - без Гердта? А французские и итальянские фильмы 70-х-80-х? «Это было во Франции, когда женщины занимались любовью, а мужчины — войной…» А «Девять дней одного года», «Зигзаг удачи», «Двенадцать стульев»… Наконец, что такое Апломбов из Необыкновенного концерта? Глупый, напыщенный, самовлюбленный пошляк. Высмеять своего героя так, чтобы карикатурой восхитилось полмира, чтоб он стал узнаваемым и популярным персонажем мирового театра кукол – задача не для среднего голоса. Сам Гердт считал, что голос за кадром может сказать больше, чем в кадре. И брал не одной красотой тембра, но и отточенностью интонаций, эмоциональным участием, безошибочным актерским чутьем. За каждой его работой - труд и любовь к профессии. Голосу Гердта отдавал должное не один Жванецкий. Как-то накануне очередных выборов Григорий Горин прислал телеграмму: «Зяма, у тебя самый красивый голос в России, не отдавай его никому!»
«Из чего состоит Гердт? Из голоса, ноги...»
Кто видел Гердта в довоенных спектаклях Арбузовской студии, вспоминают, что вдобавок к музыкальности и вокальным данным, он обладал необыкновенной пластичностью, потрясающе двигался и танцевал. Была в этом и безусловная заслуга режиссера Валентина Плучека, ученика Мейерхольда, использовавшего на занятиях со студийцами принципы биомеханики. И вот война, саперная рота, зима 43-го, тяжелое ранение, 11 операций… Ногу удалось сохранить благодаря исключительному мастерству хирургов, такую – с неподвижным коленным суставом, на 8 см короче другой. Но он пришел к Сергею Образцову, и после 40-минутного прослушивания в виде чтения стихов был принят в труппу. Гердт простоял за ширмой кукольного театра 36 лет. И ушел в никуда, в зените популярности, будучи основным кандидатом на должность руководителя театра. Он часто поступал так, сталкиваясь с определенными обстоятельствами. Клал на стол загранпаспорт, отказывался от ролей, прекращал знакомства…
О, необыкновенный Гердт, / Он сохранил с поры военной
Одну из самых лучших черт — / Колена он непреклоненный. 2
Непреклоненность Гердта – не только в отсутствии зависимости, оглядки на сильных мира с их «есть мнение», смелость иметь свое, это еще и стремление не склониться перед трудностями, преодолеть все, что предпослано обстоятельствами времени и места.
Первое обстоятельство места – место рождения. Городок Себеж, Псковская область, граница с Белоруссией и Литвой. Провинция. Четвертый, младший в еврейской семье, хедер, идиш. Что может дать человеку такое детство? Многое может. Потрясение от красоты родных мест. Сильнейшее, неизгладимое. Впоследствии Гердт много выезжал за рубеж, с одним театром кукол – более 50 раз, много гастролировал по СССР, но по его неоднократному признанию, так и не встретил мест, по красоте сравнимых с родными.
Я не знаю, что должен чувствовать эстетически развитый человек, упирающийся взглядом в соседнюю серую стену. В ряд серых близнецов, лишенных намека на индивидуальность. Только на протесте может вырасти в современном городе поэт или художник.
«Из чего состоит Гердт? Из голоса, ноги, юмора…»
Чувство юмора – счастливое свойство натуры, расширяющее границы общения. Человек с чувством юмора внутренне более свободен и менее уязвим. А вот остроумие - один из редчайших талантов. Помимо блистательных комических ролей Гердта в кино и кукольном театре, была работа на телевидении - в «Кинопанораме» и «Чай-клубе», где юмор сочетался с интеллектом и эрудицией ведущего и гостей. Были творческие вечера, которые собирали полные залы, становились событиями культурной жизни, особенно в провинции, где иные гастролеры позволяли себе прогуливаться «вполноги». Но Гердт демонстрировал на сцене не высочайшую технику пародии или декламации, он выходил к зрителю с разговором, с размышлением о личности, о творчестве, о культуре, в которое затем вплетались и забавные истории, и ироничные замечания. Его выступления в Доме ученых не отличались от выступлений в одесском порту. Он честно держал однажды заданную планку. Но в жизни не был весельчаком, остряком, рассказчиком анекдотов. Горячо откликался на удачную шутку, не жалел комплиментов, но к себе был чрезвычайно строг.
У Фаины Раневской в дневнике есть такая запись: «Горький говорил: «Талант – это вера в себя»3, а, по-моему, талант - это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой и своими недостатками, чего я, кстати, никогда не встречала у посредственности».4 Гердт придерживался схожего мнения. «Я сначала восхищался людьми, довольными своим творчеством, а теперь им только завидую: как же прекрасно они устроены и как хорошо им живется на земле! Но одновременно я понимаю, что чувство собственного несовершенства вселяет надежду на то, что ты еще можешь стать лучше».5
Мне кажется, у них было нечто общее и в актерских биографиях, и в самой природе дарования. Драматические актеры, игравшие комические роли, по-чаплиновски искавшие в характерности своих героев трагические оттенки… Гердт от нескольких больших ролей такого плана отказался, считал, что в эпизодической сумеет сказать больше. Подтверждение - тот же Михаил Михайлович Бомзе в «Место встречи изменить нельзя». На фоне ярких, рельефных, используя терминологию Маяковского, «грубых и зримых» героев его печальный старик с негромкой выстраданной верой своей не потерялся - «Преступность у нас победят не карательные органы, а милосердие – доброта и мудрость, когда наступит эпоха, нет не эпоха, а эра – эра милосердия».
О том, что в наши дни при живом Искандере, при живом Зорине происходит с жанром сатиры и юмора, думать стыдно и мучительно. Лично я знаю только одного сопротивленца, который как мальчик-часовой все еще несет дежурство. Даже вроде бы живые импровизации вроде бы одаренных молодых людей съезжают в стеб, такое острословие без остроумия, «как бы юмор», пошлый в конечном итоге, как любая претензия.
«Из чего состоит Гердт? Из голоса, ноги, юмора и стихов».
Встреча с русской литературой - второе эстетическое потрясение детства. Еврейский мальчик, чаще слышавший дома идиш, воспринял русский, не как язык быта, а как язык поэзии. Послужило этому и то, что музыкально одаренная мама играла на пианино и пела русские романсы. Любовь к русскому поэтическому языку, пришедшая в школьные годы, стала самой большой любовью жизни. Сейчас мало читают стихи со сцены. Из маститых иногда – Козаков, Юрский, Филиппенко… в Питере - Крючкова, Фрейндлих… Из молодых… Разве поэтические вечера в школе-студии МХТ, да в самом МХТ изредка по старой памяти трудами Марины Брусникиной. Вот летом были – памяти Иосифа Бродского и памяти Давида Самойлова. Да еще года два назад Современник выпустил свой «А вам не хотиться под ручку пройтиться?..» Получивший не восторженную критику. Может, и заслуженно, но жаль. Потому что жанр исчезающий. Потому что в той точке, где соединяется талант поэта и талант актера, слово обретает удвоенную силу. Понятно, что молодым интересна современная поэзия, подчиненная современным ритмам, вернее аритмии, но ведь поэзия ХХ и предыдущих веков – огромный пласт культуры. Продолжая Евтушенко - литература в России больше чем литература. Одна из основ, формирующих нацию. И то, что современный российский читатель откликнется на имя детективщицы, а не серьезного прозаика, не говоря уж о поэте, – большая беда.
Возвращаясь к Гердту.
Легко ли душу понять?/В ней дымкой затянуты дали,
В ней пропастью кажется падь,/Обманывают детали.
Но среди многих примет/Одна проступает, как ноты:
Скажи мне, кто твой поэт,/И я скажу тебе - кто ты.6
Человека, как существо социальное, во многом создает круг его общения и круг интересов. Скажи мне, кто твой друг… Но если два не знакомых человека совпадают в любви к одному творческому имени, разве не рождается из этого доверие, симпатия, понимание? Пастернак подружил Гердта с Александром Володиным. И тем самым подарил роль фокусника Кукушкина, историю о том, «как оставаться собой в уродливой стране». И со многими сблизила его любовь к поэзии. В том числе, и поэтами. Еще до войны в бытность актером Арбузовской студии Гердт подружился с ифлийцем Михаилом Львовским, жившим по соседству, через него познакомился с Давидом Самойловым. Они стали его близкими друзьями на всю жизнь. Позднее к этой когорте «на всю жизнь» примкнул Булат Окуджава и Борис Чичибабин.
И это ни капли не странно, /Что, логику чудом круша,
Без спросу у крови и клана /К душе прикипает душа. 7
Этот ближний круг Гердта, куда вошли со временем и кинематографисты – в первую очередь, Тодоровский и Швейцер, был как раз из тех, о ком пел Окуджава:
Среди совсем чужих пиров/ И слишком ненадежных истин,
Не дожидаясь похвалы, / Мы перья белые свои почистим
Пока безумный наш султан / Сулит дорогу нам к острогу,
Возьмемся за руки, друзья. / Возьмемся за руки ей-богу.8
Есть какая-то гримаса времени, какая-то нелепость и неловкость в том, что «Союз друзей» стал гимном масс, чуть ли не застольной, в то время как это призыв к небольшому числу, отогретых оттепелью, растерянно входивших в новое время - прослушек, психушек, ночных кухонных бдений… Тех, кто умещался на вольготных просторах московских кухонек и мог пропасть реально. Не в остроге, так на дне бутылки. Или без дружеской руки не устоять, потерять себя.
«Из чего состоит Гердт…
Из Пастернака, встреч, тембра и быстрого «да». Это быстрое «да» сводит с ума и делает собеседника неповторимым. У себя дома вы тот молчаливый, вялый, скучно едящий, тихо пьющий, впередсмотрящий…У него вы уважаемый и пылко любимый гость. Талантливый во многих областях науки. Возвратясь, извините, к себе, вы еще долго хорохоритесь и тонко ходите, объясняя отвратительным близким, кем вы только что были…»
Секрет Гердта в том, что он не делал карьеры, не заботился о популярности. Следовал пастернаковскому - «Не жертвуйте лицом ради положения». И все же стал любимым огромной аудиторией. Может, потому что занимался делом. На максимуме возможностей, с полной самоотдачей. Как любой уважающий себя труженик. И дружил с теми, кого уважал и любил. И попадали в этот круг не одни творческие люди, и уж никак не нужные или могущественные. Определяющим мерилом была порядочность, понимание того, что есть вещи непозволительные, хотя бы для отдельных людей.
Детская способность Гердта к восторженности чужим талантом, та, что, по словам Жванецкого, преображала собеседника, вероятнее всего имела истоки в студийной юности, в «лицейском» братстве. Возможно, в чьих-то глазах она выглядела смешной, но эта очарованность, влюбленность была равна непримиримости к подлости и лицемерию, расчету и конформизму. Он не боялся называть вещи своими именами, восставать против несправедливости. Этого фронтового поколения – самого Гердта, Тодоровского, Никулина, Володина, Окуджавы… - не коснулся соблазн цинизма. Ни застой 70-80-х, ни разбой 90-х не разрушили их цельности и особого мировосприятия. Молодые, со временем допущенные в компанию, поражались их жизнелюбию, их молодой отваге, их готовности противостоять всему, чему стоило противостоять, их великодушию, их наивности…
В своей книге «Изюм из булки» Виктор Шендерович вспоминает, как в 95-м, когда против Кукол возбудили уголовное дело, он приехал к Гердтам на дачу, сразу после пресс-конференции, в которой участвовал как сценарист. Гердт встретил его словами: «Витя! Ведь это же позор! Они не посмеют!». А на замечание Шендеровича, отчего бы им не посметь, ответил: «Но ведь тогда им никто не подаст руки!..»
«Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях…»9 - писал Чехов.
Где взять отдельных личностей, когда они один за другим покидают место действия? По естественным причинам.
А может и не нужны нам моральные авторитеты? Нет им места в нашем мире?
Но нет ли опасности в том, что с уходом отдельных личностей исчезнут отдельные понятия?..
Грустно заканчивать «проклятым вопросом». Память, даже не о творческой личности, а о большом, достойном, искреннем и талантливом человеке требует другого финала.
Зиновий Ефимович Гердт умер в 1996 году, в год своего 80-летия, вскоре после юбилея. Когда показали юбилейный вечер по телевидению, думаю, многие плакали, т.к. это был вечер прощаний и все выступавшие и сам юбиляр это понимали. У Дины Рубинной в «Их бин нервосо» есть рассказ «Выпивать и закусывать». Она вспоминает, как смотрела этот вечер, на титрах позвонила Игорю Губерману, но говорить не смогла.
«- Ну, что? - спросил Губерман спокойно и, вроде, даже обыденно. Не дождавшись ответа, сказал: - Ревешь?... Не реветь надо, дура, не реветь, а чаще с друзьями выпивать и закусывать...»
Если бы Гердт мог слышать эту реплику, он бы аплодировал!
1 Жванецкий М. «Гердту»
2 Гафт В. «Эпиграммы. Стихотворения»
3 Горький А.М. «На дне»
4 Щеглов А. «Раневская: Вся жизнь»
5 Гердт З. Е. Выступление в сценарной мастерской ВГИКа (23 марта 1983 г.)
6 Сельвинский И. «Легко ли душу понять»
7 Чичибабин Б. «Групповой портрет с любимым артистом и скромным автором в углу»
8 Окуджава Б. «Союз друзей»
9 Чехов А.П. Письмо доктору И.И. Орлову (22 февраля 1899 г)
"Нетленный голос тот" - из стихотворения Сары Погреб, посвященного Зиновию Гердту.
Он не дождался в этот год метели.
Без нас уплыл к невыразимой цели
И, в немоту укутанный, плывет..
Но Брамс,
но баритон виолончели
Напомнил мне нетленный голос тот...