- Ты зачем опять Любкину шубу надела?
Что тут ответишь… Я не могу идти гулять в новый двор на Московской в своем драповом пальто. Но этого маме объяснить нельзя – она и слушать не захочет, не то, что понимать. Мама считает, что это растреклятое пальто очень мне идет. Приталенное, с пояском… Такое уже вообще никто не носит! Мне и в школу в нем ходить нестерпимо стыдно, а гулять – вообще невозможно… Воротник цигейковый… Детский какой-то! Восьмидесятые годы на дворе. Все приличные девочки носят шубы из искусственного меха силуэта трапеция, расцветки «под леопард».
Но мама не может купить мне такую шубу. Она стоит около 190 рублей. От отца алиментов почти никогда не бывает, а нас двое с младшим братом. Зарплата мамина – 140 рублей в месяц. Правда, живем мы теперь в большой квартире вместе с семьей старшего брата. Его жена, Люба, считает, что так маме легче нас прокормить - добавляются их с братом зарплаты. А мама говорит, что наоборот … Я не знаю, кто прав, но у меня нет приличных моему возрасту вещей – шубы, джинсов, туфель на каблуке. Правда, не у меня одной – половина класса тоже неважно одета. Но меня не устраивает быть, как эта половина. Мне-то хочется с теми, кто моднее… Мозга в голове пока не хватает, чтобы понять, что главное в человеке – не одежда.
Если бы просто не доставало денег, было бы не так обидно. Но мама не просто не может – она категорически не хочет покупать и «доставать» джинсы или модные туфли. Она считает, что обтягивать зад – неприлично, да и брюки мне вообще не идут, а синтетическая шуба – это роскошь и вообще я бешусь с жиру. Вот они с тетками в детские годы, после войны, как ходили – дыра на дыре… Да и блата у нас все равно нет.
А Люба - не против. «Можно, Люба, я в твоей шубе гулять пойду?» Ей не жалко.
Прогулка означала посещение общего двора нескольких новых домов в трех трамвайных остановках от моего дома. Светлые пятиэтажки, свежий пушистый снег и вечерние фонари. Сюда приходили подростки микрорайона – «гулять». На самом деле, девочки и юноши просто стояли кучками в разных местах большого двора и болтали, рисуясь друг перед другом. При этом принимали такой вид, будто просто пришли постоять-поговорить, а знакомится с незнакомыми и не думаем. Курения, пития пива или еще чего-то туманяще-веселящего не было в те времена и в помине. В худшем случае – семечки.
Я чувствовала себя просто прекрасно без этого гнусного, темно-коричневого в рыжую крапинку пальто до колена с тряпичным пояском на металлической пряжке. Длинная, мягкая, светлая шуба в нежно-бежевых пятнышках окрыляла бестолковую душу так, что на меня обращали внимание даже взрослые мужчины в трамвае по дорогу на эту вполне целомудренную гулянку…
Не знаю, в первый вечер заметил меня Игорь, или во второй. Я в тех дворах была только два раза, потому что мама резко воспротивилась прокату невесткиной шубы и наложила на него табу.
Во дворе он ко мне не подошел – постеснялся, что ли. Кажется, это был такой ритуал – сначала сказать общим знакомым, что хочет познакомиться, и тогда уже подходить. Девочки из моего класса сказали на следующий день – ты понравилась Игорю. Мальчиков на той тусовке (правда, тогда мы этого слова не знали) было много, и именно этого я вспомнить не смогла. Честно говоря, я их особенно и не разглядывала – не привыкла искать внимания. К тому же мы нашей девичьей компанией стояли под фонарем и были хорошо видны, а юноши переминались в стороне, в тени.
Девочки с завистливыми нотками в голосах объяснили, что парень симпатичный, «в дутиках, петушке и джинАх». То есть очень, очень модный. «Дутиками» назывались сапоги, напоминающие сегодняшние нордики, только более объемные в голенище, как будто накачанные воздухом. Как правило, из серебристой синтетики типа болоньи, а спереди - полоса красного или синего цвета, вроде широкого лампаса. Свободно в магазинах не продавались. Эти толстые сапоги носили с узкими джинсами, заправленными в них. «Петушок» - спортивная шапочка характерной формы, сейчас таких завались, но тогда достать красивый, и главное, невысокий «петушок» было непросто – переплачивали фарцовщикам или искали знакомых на промтоварных базах. Объемистые шапки аналогичного кроя, гребень которых свисал назад, считались позорным головным убором. Их свободно продавали в «Спорттоварах». Джинсы были показателем значимости и лучших человеческих качеств обладателя и покупались тоже не в магазинах.
В общем, Игорь был умопомрачительным кандидатом. Да, забыла, он был одет еще и в пуховик - предмет гардероба подростка того времени из области фантастики. А я – серая мышка, которую в компании терпели, скрепя сердце и только потому, что надо иметь рядом с собой неплохую ученицу, к тому же не очень модную. Всегда можно списать задание, да и еще и поглядывать на нее при этом свысока. И тут – завидный парень внимание обратил. Девочки были в шоке, кривили рты, но ничего поделать не могли – факт оставался фактом.
Игорь приходил к месту сбора еще не один раз, ждал меня некоторое время, потом спрашивал у моих «подруг»: «А Наташа не пришла?» После чего уходил - никто и ничто больше его на улице не интересовало. Мне это передавали, но пойти туда я больше не могла. Чтобы не последний парень на деревне увидел меня в убогом пальтеце с неприкрытыми коленками, в гамашах и плохих сапогах? Лучше провалиться сквозь землю.
Я сегодня думаю – а что, если этот мальчик тоже приходил в одежде с чужого плеча? Это, конечно, маловероятно – все-таки мужской пол по части пустить пыль в глаза, надев одежду на прокат, не так горазд, как мы. Хотя всякое бывает.
Потом примерно год или даже больше я вглядывалась в лица симпатичных юношей в трамвае, представляя себе, как бы мог выглядеть тот Игорь. По всей видимости, он не был смелым и настойчивым, если не стал узнавать ни моего адреса, ни школы. Мог бы и найти. А может, завистливые подружки не сказали. Хотя, если бы они были настолько коварными, то и сообщать о его симпатии мне не стали бы. Они же не знали, что я больше не могу пойти гулять в шубе, а значит, не могу вообще. Не стала я тогда ничего никому говорить.
Когда мы окончили 9 класс, мама предложила мне подработать в почтовом отделении на первом этаже нашего дома. И, если не хватит, добавить к заработанной сумме денег на шубу. Я работала там два летних месяца, познакомилась с веселыми девчонками, такими же школьницами, как я. Работа была нелегкой – тогда в редкий дом или квартиру не выписывали газет, и письма в конвертах тоже ходили часто. Каждое утро надо было разобрать по пачкам множество газет, журналов и прочей корреспонденции, ориентируясь по списку в специальной тетрадочке – «спаковаться». А потом нести увесистые пачки адресатам. В жару или дождь – неважно. Большую часть моего участка составляли дома частного сектора. За многими воротами лаяли собаки. А попробуй, не положи газету в ящик - брось через забор, побоявшись приблизиться к щели с надписью «почта» - хозяева придут жаловаться в отделение связи.
Один раз на кривой улочке у меня на дороге оказался большой, белый, косматый козел. Веревка была длинной, и пройти мимо явно недружелюбного животного было страшно. Я остановилась в растерянности - возвращаться назад, чтобы подойти к улице с другого конца, будет долго. Время работы зависело от того, как быстро разнесешь почту – закончила и свободна. К тому же, стояла сильная жара, и бегать туда и обратно с тяжелой пачкой в руках совсем не хотелось.
Вдруг ворота приоткрылись, и на улицу вышла аби – бабушка-татарка. Высокая, опрятная, в белом платке. Татарки в нашей местности тогда повязывали их по особенному – за два конца под подбородком, из-за чего на спине получался прямоугольник до пояса. Аби степенно посмотрела на меня, на козла и, оценив ситуацию, спросила: «Кавалеров не боишься – козла боишься?» Голос ее смеялся, а необычайно светлые глаза были холодными и недобрыми. Голубые, с маленьким зрачком – такие же, как у принадлежавшего ей животного. Она потянула привязь, и здоровый лоб послушно отошел к забору. Я побежала дальше от дома к дому, бросая газеты в щели и удивляясь ее словам. Какие там кавалеры…
Разве что, вот такие.
Одну пачку газет и писем я несла в руках, и когда она кончалась, надо было брать вторую половину, то есть вторую пачку почты из железного ящика, висевшего на продуктовом магазине. Туда с утра приготовленную почтальоном упаковку доставляла для него почтовая машина, это называлось «подвозка». А магазин назывался «Громушка», потому что стоял на улице имени летчика Громова. «Громушка» была местом сбора местных алкашей. И вот однажды подбегаю я к ящику, открываю его толстым ключом в форме буквы Г, а пачки нет. Пусто. Подвозка опоздала.
Ничего не оставалось, как ждать. Стою, устало навалившись на стену, а мимо идет мужчина и так внимательно на мои ноги глядит. Я даже наклонила голову вслед за его взглядом – испачкалась, что ли? Мужик увидел это, и говорит: «Да хорошие у тебя ножки, хорошие!» И пошел себе дальше в вино-водочный.
Вот, аби, и все мои кавалеры.
К осени мне купили шубу. Правда, она была больше нужного размера, но я настояла на покупке - идти в десятый класс в пальто было равносильно казни.
Эту шубу я носила также долго, как пальтишко, и смогла расстаться с ней только к двадцати трем годам. К этому времени ненавидела ее еще больше, чем его – мое коричневое, под поясок, с цигейковым воротником.
Еще тогда летом вдруг приехал папа, и привез мне кроссовки – конечно, не «Адидас», но неплохие. И джинсы – пусть так называемые «советские», из грубой отечественной ткани серо-синего цвета, но все же джинсы. И модную кофточку – теперь такие снова носят, с ассиметричным воротником и рукавом реглан. Дружбы юношей мне эти приобретения не добавили, симпатии модных одноклассниц – тоже. Разве только презрения в их взглядах стало поменьше … К этому времени мы с ними были уже на ножах и ни о каких совместных прогулках и речи быть не могло. А дружить я стала с девочками, чьи родители тоже скромно зарабатывали и одевали детей, как могли. Но эти одноклассницы были добры, спокойны, искренни в отличии от прежних подруг, и не спрашивали меня, почему я не водилась с ними раньше.
Случая с Игорем бывшие подружки не забыли . Я слышала однажды на уроке труда, как они шептались о нем над рукоделием у меня за спиной. Сначала просто догадалась, что речь обо мне. Дескать, на такую противную, бледную и не накрашенную еще и хорошие мальчики глядят. Потом почти неразборчиво – а помните, шу-шу-шу… Потом одна из них сказала, не сдержавшись, неожиданно громко – «Игорь, его звали Игорь!»
Через два-три года смотреть на дутые сапоги было просто смешно, и носили их в основном те, кому больше нечего обуть. Я работала, ходила с накрашенными глазами, модная-нарядная. Если не считать чебураховой шубы, заработанной разноской газет, но и она пока не сильно портила имиджа… В стране вовсю шлепались одноразовые кооперативные вещи, и впереди нас ждали крутые 90-е. И новое драповое пальто. Но это уже к данной истории не относится.
Что было бы, будь тогда Любина шуба моей? Разрешила бы мама встречаться с мальчиком? Он был из другой школы, и эти встречи вряд ли удалось бы скрывать. И какой он был – этот парень, которого я так никогда и не увидела? А вдруг нудный и противный. Не может же привалить столько счастья, да сразу – и познакомиться хотел, и семья обеспеченная, и хороший, и мне пригожий…
Не знаю. Падал крупный снег, я стояла под фонарем в белой шапочке с помпоном и наряде на один вечер. Как Золушка, которой надо вернуться домой к сроку, чтобы не ругали и отпустили гулять опять. Если бы я знала, что кому-то оказалась интересна, то оставила бы туфельку. Но принц не пригласил меня на танец – понадеялся на будущую встречу. И мгновение не остановилось. В СССР у девочек не было крестных, тем более – фей. Были суровые родители и пальто из драпа – неизбежные, как та наша жизнь.