Глава 4
ОЦ-ТОЦ-ПЕРВЕРТОЦ
После обеда фермер и его охранник пошли в бар пропустить рюмочку. А чем еще заниматься? Загорать на палубе, плавать с молодежью в бассейне? Уединяться по каютам? С кем? А тут, в прохладе бара, виски с содовой, джин с тоником. Или, что более естественно, водка с водкой. Ну, красота же!
Ни Щекин, ни, тем более, Семенов в Малых и Крутых Косяках никогда выпивохами не считались.
Участковый мог, конечно, позволить себе в праздник или если начальство в райцентре угощало. А так, для куражу или ради праздного времяпрепровождения, так это никогда. Он так и говорил своему коллеге из соседней деревни Крюкино капитану Бородавко: «На меня, Толян, люди смотрят. Пример, может, берут. Придти ко мне могут в любое время. Муж с топором за женой гоняется или жена за мужем с ножовкой. А я в дугу пьяный. Нельзя. Имидж российского милиционера требует».
На что товарищ Бородавко отвечал Игнатию: «Это ты их разбаловал, Щекин. Меня мои односельчане уважают, сон берегут. Даже если кровью истекают, раньше семи утра не прибегут. И после одиннадцати вечера то же самое. Я им всегда говорю, что коли приспичило тещу прирезать слегка или в соседа пульнуть для оживления патриархального бытия, то вы уж как-то старайтесь пораньше начать. Чтобы время на сон осталось. Вам-то потом в тюряге хоть сутки дрыхни, а мне завтра на работу».
А фермеру Семенову и подавно алкогольствовать некогда было. В трудах с утра до ночи. В русской деревне трезвых работников всегда немного было, поэтому необходим постоянный контроль. Особенно с утра. Если похмелье в новую пьянку не перейдет, значит, вработаются и до вечера перетерпят. А не уследишь – все свободны до завтрашнего утра. Вот такая проза производственных отношений.
А здесь, на теплоходе, чего ж не позволить себе чуть-чуть алкоголя, не расслабить напряженную работу мозга. Тем более, что, как уже было сказано выше, совершенно нечем занять свой досуг.
ТРИ НЕДЕЛИ СПУСТЯ
Смутные сомнения мучили капитана Приходько. Через два дня на теплоход должна была подняться вдова Степанян. Как пережить эти сорок восемь часов? Это же мука божья – так себя изводить. Зачем ему это было нужно? Он – такой всегда рассудительный, здравомыслящий – и вдруг пошел на эту авантюру. И ради чего? Жалкие гроши, из-за которых он потерял покой и сон.
Григорий Степанович, как пылкий юноша, считал минуты до того мгновения, когда его судно причалит в порту Стамбула.
Приходько, если бы его правильно поняли, уже давно бы дал команду «Полный вперед!», но, увы. Прогулочный теплоход, свои правила. Он то принимался отсчитывать шаги, меряя капитанскую каюту по диагонали, то разрисовывать японские кроссворды, то переписывать от руки правила внутреннего распорядка на судах гражданского флота. Если входил кто-нибудь из помощников, Григорий Степанович, как школьник во время контрольной, прикрывал свои записи рукой. Солидный дядя, а убивал время, как ребенок.
Ключ от замка, запирающего резервный холодильник, Приходько забрал у Ганеева и положил в сейф. Соответственно, ключ от сейфа он спрятал в таком месте, что никому в голову не могло бы придти искать его там. Каюту перед уходом капитан тоже тщательно запирал. И правильно, еще одного поиска тела он бы не пережил.
***
Небезызвестный нам матрос Уточкин, который нашел тот злополучный футляр в кладовой, заступил на пост у каюты Мазиных. Ему очень неуютно было сейчас. Не дай бог, поведут этого горе-коммерсанта на допрос или еще куда, и узнает он в Мишане того морячка, который по сходной цене уступил ему говядину.
Причины безрассудного поступка были не до конца понятны самому Уточкину. Черт его дернул тогда подшутить над этим мальчиком-мажором, явно проигнорировавшим службу в армии. Орал на весь теплоход пьяным голосом, что продаст кому угодно и что угодно. Тряс своей бижутерией перед смазливыми девицами. Снисходительно хлопал его, моряка гражданского флота(!) по плечу. Вот и расхлебывай теперь, гад. Жену только его жалко, она здесь совершенно ни при чем. А вообще-то, лучше надо за мужем смотреть, тем более, за таким безбашенным. А то он в следующий раз ей на лопате такого дерьма приволокет, век не расхлебают.
Ишь ты, спокойно сидят, как мышки. Еду им принесут, поедят, и снова тихо, мирно. Плачут, наверно, над своей горькой судьбой.
А Приходько – молоток, быстро сориентировался, как ситуацию в свою пользу повернуть. Теперь ему ничего и не предъявишь. Будто и не было мешка в кладовке. Скажет, типа, извините, не досмотрели, как этот изувер Мазин тело на теплоход протащил. И общий привет. Кому больше поверят, заслуженному мореману и его экипажу или юному спекулянту. Тут все ясно, как два пальца об асфальт.
***
Фермер Семенов и милиционер на отдыхе Щекин сразу после бара пошли на ужин. И не заметили, голубчики, как время пролетело. Так для этого ж бар и посетили, понимать нужно.
За эти несколько дней они прониклись взаимной симпатией. Нет, это была еще не забытая мужская дружба и тем более не то, что сейчас под этим подразумевают. Ну, вроде как друзья по несчастью, что ли.
Они и есть не желали, когда вошли в ресторан. Чисто хотелось пообщаться. Бедный сосед по столику Федор Артемьев постоянно был прикован к супруге Екатерине. Как говорится в уставе тюремной службы: «Шаг вправо или влево расценивается, как попытка к бегству. Допускается стрельба на поражение». Вот в таких нечеловеческих условиях и проводил отпуск гастрономист.
Это и дало основание жителям Малых и Крутых Косяков прийти ему на помощь. Зная, что во время приема пищи Федор всегда выпивает бутылку «Нарзана», а его супруга предпочитает «Ессентуки», друзья приобрели аналогичную продукцию в баре и заменили в ней полезную влагу живительной, то есть, попросту говоря, водкой.
В ресторан им пришлось явиться заблаговременно и подменить пол-литровую бутылочку.
Вы бы видели эти серьезные лица, пытающиеся сохранить равнодушие и степенность.
«Приятного аппетита, какой чудесный вечерок, вы сегодня прекрасно выглядите, Екатерина» и тому подобный бред. Лишь бы не выдать себя неосторожным взглядом или словом.
Федор поздоровался с соседями и шумно крякнул:
– Ну и жара сегодня!
После чего открыл свою бутылку и налил полный стакан. Семенов и Щекин делали ему отчаянные знаки, пока Екатерина изучала меню. Фермер хлопал по кадыку, Игнатий изображал пьяный кураж.
– Ваше здоровье, – сказал с улыбкой Артемьев и залпом выпил «воду».
Водка была холодной, и сообразил он не сразу, но уже где-то на пятом или шестом глотке его глаза, до этого зажмуренные от удовольствия, широко расширились и более осознанно посмотрели на соседей по столику. По инерции Федор продолжал делать глотательные движения, но успел выпить чуть больше половины. После чего он шумно выдохнул и поставил стакан на стол. Щекин отвлекал Екатерину рассказом о красотах лесов в районе Крутых Косяков, а фермер быстро подвинул Артемьеву свой стакан с минералкой.
Гастрономист молча осознавал происшедшее, переводя взгляд с недопитого стакана на бутылку якобы «Нарзана», а с бутылки на хитро улыбающегося Семенова. На супругу он решил не смотреть, чтобы не выдать себя. Пьянел он обычно быстро, поэтому надо было уничтожить водку в максимально короткие сроки.
Чем Федор и занялся. Благо, что закусывать было чем. Он показал Семенову на языке, понятном любому человеку, когда-либо смотревшему по телевизору новости с сурдопереводом, что эти пол-литра ему одному не осилить.
Александр быстро сориентировался и громко, чтобы слышала и Екатерина, попросил:
– Нельзя ли вашей водички глоток, товарищ из столицы? А то моя – какая-то странная на вкус.
– Конечно, – уже слегка заплетающимся языком ответил Федор и налил в протянутый стакан примерно половину.
Щекин решил поддержать конспираторов и попросил тоже:
– Может, и меня угостите?
– Извините, – сказал Артемьев, – но с остальным я справлюсь и сам.
– Ты чего это, Феденька, – стало неловко за мужа Екатерине, – воды для человека жалко? Игнатий, а хотите «Ессентуков»?
– С удовольствием, – продолжил игру участковый.
– Если в доме нет воды, – вдруг продекламировал Артемьев, – значит, выпили менты. Хоть не в рифму, но зато правда.
И захихикал.
Супруга внимательно посмотрела на него, начиная осознавать ужас происшедшего. Ее гастрономист мог долго не пить, но если уж выпивал хоть немного, то начинался трех или даже четырехдневный запой. И был Федор в этом состоянии неуправляемым и жутко противным.
– Официант! – заорал Артемьев.
– Тихо, Феденька, я тебя умоляю, – зашептала Екатерина, поглаживая мужа по руке.
– Цыц! Не дрейфь, Катюха, прорвемся.
Подошел стюард и обратил на кричавшего вопрошающий взгляд человека, повидавшего всякого во время круизов.
– Принеси-ка, любезный, нам коньяка, – преувеличенно вежливо обратился к нему гастрономист.
– Извините, но спиртное только в баре.
– Так сбегай в бар, любезный. Вот тебе деньги.
– Не положено.
– А мне по хрен твои положения, матрос. Я выпить желаю.
– Федя, не надо. Боже, стыд-то какой, – запричитала Екатерина. – Пойдем в каюту, я тебе туда сама коньяк принесу.
– А за что этому парню деньги платят? И потом, почему я должен прятаться по каютам? Я хочу с мужиками выпить в нормальной обстановке. Или что, права не имею? Вон, у олигархши шампанское на столе стоит. Ей можно, а мне – нельзя?
– Не шуми, Федор, – подключился к беседе фермер, – я сам схожу. Идите, молодой человек, – отпустил он официанта.
– Куда! – опять заорал Артемьев. – Если коньяк не принесешь, пожалуюсь капитану.
Но Приходько уже сам направлялся к столику бузотера.
– В чем дело, господа? Уточкин, что за шум?
– Товарищ просит, чтобы я ему спиртное из бара принес, а я объясняю, что нам не положено это делать.
– А мне плевать, – выразил свое отношение к правилам Федор. – Садись с нами, капитан. Не побрезгуй. Хочешь, у меня немного «Нарзана» есть. Ты еще такого не пил.
– Спасибо, я пью только без газа.
– Ладно, тогда скажи своему подчиненному, чтобы принес коньяк. У меня сегодня особый случай.
– Ну, если такое дело. Сходи, Уточкин, в виде исключения.
– Игнатий, поставь стул человеку. Я тебе вот что скажу. Хороший у тебя теплоход, капитан. И «Нарзан» вкусный. Почему только четыре дня до этого мне какое-то дерьмо наливали? Столько упущено. Хорошо, что впереди еще время есть. Наверстаю. Давай, наливай, Курочкин. Ну, ладно, Уточкин. На качество коньяка это не влияет. И Катюхе наливай. Все легче будет меня переносить.
– Так что за случай у вас такой особый? – поднимая бокал, спросил капитан.
– Так я ж полгода не пил. А сегодня, видишь, развязал. Это рука бога, не иначе. Разве за это не стоит выпить? А, капитан?
***
Заплыв Федора Артемьева в море крепких алкогольных напитков продолжался весь вечер. Верная Екатерина не бросала своего Феденьку, зная, что его действия в таком состоянии непредсказуемы, а выпить он может еще много.
Возможно, что угрызения совести и посетили бы умы фермера и участкового, но они оба тоже были пьяны и участвовали в заплыве вместе с пострадавшим.
Было уже поздно. Многие пассажиры разошлись по каютам, но гастрономист все требовал и требовал продолжения банкета.
Помощник капитана Ганеев по поручению Приходько взял пару матросов покрепче, и они силой увели Федора в каюту. Он сделал вид, что подчинился, и даже обнял морячков, опираясь на них и распевая «Раскинулось море широко».
Оставшись вдвоем с вздыхающей Екатериной, Артемьев притворился спящим. Он дождался, пока супруга скрылась в ванной комнате, и тихо вышел из каюты, стремясь снова в бар. Там еще сидели Семенов и Щекин.
Возвращение товарища по борьбе с зеленым змеем было встречено радостными возгласами и энтузиазмом бармена Ашота.
Капитан Приходько, надеясь, что теперь на теплоходе установилась тишина, направился, как они и договаривались, к вдове Степанян. Он уже дошел до ее каюты и кивнул прогуливающемуся в коридорчике генералу Михалычу, как со стороны верхней палубы послышался шум и грохот.
Какие уж там дела. Приходько резко развернулся и поспешил на звуки борьбы.
Как оказалось, после братания и выражения любви Федор перешел к обвинению Щекина в коррупции, обозвал оборотнем в майке и приказал перестать пить народную кровь, выбив из рук бокал с виски.
На что не менее пьяный Игнатий обвинил гастрономиста в продаже колбасы из домашних животных. Ничего более он придумать не сумел, а даже если бы и сумел, то не успел бы произнести, так как получил удар пластиковым стулом по голове.
Семенов грудью встал на защиту друга, вытолкнув Федора из бара. Выскочив вслед за ним, Александр Викторович попытался урезонить Артемьева, но не тут-то было.
– Врешь, не возьмешь! – заорал он и, переклонившись через ограждение, спрыгнул за борт.
Подбежавшие Приходько и перепуганная отсутствием мужа Екатерина только и успели, что проводить взглядом ноги гастрономиста в итальянских сандалиях, на секунду зависшие в воздухе перед тем, как скрыться в темной воде.
Капитан закричал находящимся на палубе:
– Бросайте спасательные круги! – а сам побежал в рубку, чтобы скомандовать:
– Стоп, машины! Человек за бортом!
Теплоход по инерции прошел еще какое-то расстояние, прежде чем его мощный корпус приостановил свой инерционный ход. Тут же две шлюпки были спущены на воду, и две команды гребцов слаженно и мощно заработали веслами.
– Вон он, – крикнул каптер Пекарь. – Метрах в пятидесяти сзади и правее.
И точно, на одном из кругов держался Федор. Он был весел и не терял присутствия духа. Будто из пожилого мужчины, страдающего букетом хвороб, внезапно превратился в крепкого молодца, чуть ли не морского волка. Алкоголь еще не выветрился из его головы, и он радостно кричал бригаде спасения, мчащейся к нему:
– Что за кипеж, господа? Нельзя уже человеку искупаться в ночном море.
Через час после прыжка Артемьева втаскивали в шлюпку, а еще спустя полчаса – поднимали на борт теплохода. Каптер накинул на спасенного плед, потому что, несмотря на июль, его натурально колотило.
– Феденька, – кинулась к нему жена. – Ты жив?
– Как видишь, – мрачно ответил гастрономист. – Очень жаль.
– Что случилось? – всполошилась Екатерина.
– Так бездарно вышел, – вздохнул он.
– Ты хотел сказать – выпал?
– Из запоя вышел, говорю. Действенное средство, надо сказать, эта ваша морская водичка. Лучше любых реанимационных штучек.
А теплоход, по команде капитана, опять набирал ход. Он стоял в рубке, наблюдая за тем, как его судно ложится на нужный курс, и ругался матом. Молча ругался. Что о нем подумает Марианна Сергеевна? Любые оправдания будут жалким лепетом. Сейчас уже четыре утра. Она давно спит. А если и не спит? Нет, рисковать нельзя. Тем более, что вот-вот войдем в турецкие территориальные воды. А вон и их пограничные катера курсируют. Перед тем, как покинуть теплоход на экскурсию по городу, для пассажиров запланирован завтрак. Надо успеть с ней переговорить. На утренний прием пищи она обычно не ходит, ограничиваясь чашкой кофе в каюте. У меня будет минут пятнадцать. Успею.