Тарентова гора

Василий Азоронок
               
      Гора как гора, таких сотни и даже тысячи в лесном и озерном крае Витебщины.  По иному говоря, это возвышенный холм, затерявшийся в густых зарослях приречной поймы. Только, странное дело, другие-то подобные горы безымянные – Плоские да Круглые, да Пустые и Голые… А тут по имени - Тарентова. Почему? 
   
     Жил-был белорус. Потомок давнего деревенского рода. Сеял тут, косу бил, в ночное водил, летом «папараць- кветку» искал. А дом его стоял у реки, под вековым разлапистым дубом – ну, точь в точь, как его родословное дерево. А на дубе  скворечней понавесил, потому что посевы берег: птички как врачеватели по его огородам  гуляли да насекомых выклевывали. А поодаль вниз, за пологим откосом, речка протекала - Берещей звалась, от бересты, значит. Ох, и старая была, вся ольховыми да лозовыми кустами покрытая: по ней еще варяги в греки ходили - с Северного моря в Черное свой товар протаскивали. Золотой был путь. Вот и росли на нем деревеньки да веси –  как на березовом полене грибы. А когда Екатерина Великая белорусские земли прибрала, велела построить на варяжском пути судоходный канал. Крепостные его лопатами отрыли… И тихая деревенская жизнь забурлила, корабли поплыли. Купцу что надо в пути? Передохнуть, перекусить, бельишко постирать да выгладить. Значит, обслужить надо торговца – вот и ширилась деревня у канала.
   
    А Тарента землю пахал. Сначала один корячился, а потом подругу завел – выбрал в жены полячку Анэту, она была тоже с торгового пути, только с другого. У нее характер был – круче не скажешь, с деревенскими тут же переругалась. Но Тарента ее любил, и она за него как за гору держалась, а работала под стать своему характеру: широко и с напором. Тарента хату поставил, детей завел.  Потом смотрит – а земли-то маловато, не прокормиться вдоволь. А детей он побольше  хотел – Анэта была баба плодовитая. Да и у брата Луки уже четверо в песке копошились…
   
    А что делать? Пришел Тарента в лес, к горе. Взобрался на самую высокую ее точку, лег на спину и смотрит в небо. А оно ясное-ясное, будто море бескрайнее. И сам с собою разговаривает: «Спасибо тебе, небо, что солнышком согреваешь да дождичком поливаешь, мне б только вспахать эту гору…» Только так промолвил, а из лесу кукушка: ку-ку да ку-ку… Перебила Таренту, годы его отсчитывая. Стал он прислушиваться, а она взяла и умолкла…
   
    На другой день уже не кукушка куковала на горе, а пела остро отточенная пила. Тарента раскорчевывал пустошь. Эх, сколько сил он туда вложил да пота пролил! Обкапывал мохнатые пни и перерубал топором засохшие толстые корни, а потом, привязывая их концом веревки к лошади, рвал из земли, пока вся макушка горы не стала похожей на проплешину седого деда. А дерн, пронизанный растительными побегами, поднимал плугом. Конь упирался, выбиваясь из сил, но хозяина слушался и шел вперед. Перевернул… А там - песок! Запахал он гору – не бросать же сделанное - и стал ждать урожая.
   
    Заколосилась рожь. Да так рьяно и густо, что Тарента каждый день ходил к горе и кланялся: ждал от землицы хлеба в закрома. А мужики, поглядывая, уже завидовать стали, призадумались: а может, и им умножить посевы за счет пустошей да неудобий?
   
    Но кукушка не зря кукуковала. Пора было хлеб снимать, как беда над деревней полыхнула. Приехали из райцентра милиционеры и мужиков-"кулаков" в темницу увели. Забрали и Таренту. Мол, он часто в лес ходил потому, что встречался там с польским шпионом-агентом, который свояком его жене Анэте приходился. Потому он, свидетельствовал некий деревенский завистник - кляузник, заграничные сигареты раскуривал… А при обыске распоротую кобуру нашли. Стали бить Таренту: говори, с кем заодно да называй, кто еще в деревне против Советов? Ничего не сказал Тарента. Упрямый, как тот дуб над речкой: ничего не знаю, и баста. Ни одной фамилии не проронил.
   
    Расстреляли. А вокруг горы потом вода проступила – наверное, от слез Анэтиных невыплаканных. Да весной, как только солнышко ласково улыбалось, сон-трава из земли синевато-фиолетовым, подобно небу, ковром гору покрывала. Да лисички - как лето, так стайками по склонам, – наверное, от слов любовных Таренты да Анэты, что не успели друг другу сказать. Так и осталась гора в памяти людской как «Тарентова». Ее не ищите на картах Беларуси, она там не обозначена. 
 
    …Мы идем тропинками детства.
   
    - А ты помнишь, куда Васька убегал стихи сочинять?
   
    Ленька смотрит на меня вопросительно, а в глазах его какая-то проникновенная печаль:
   
    - На Тарентову гору!
   
    - А ты помнишь, куда Мишка Галку уводил, а мы бежали вслед и ревновали, уж красавица была, на всю округу?
   
    У Леньки першит в горле, вот-вот дождик заморосит, но он  улыбается:
   
    - На Тарентову гору.
   
    А ты помнишь… Мы идем к тебе, Гора. Ты же здесь, недалеко. Ступил за околицу да по межам вдоль пересохшей речки метров сто, потом на взгорок мимо ельничка с муравьными домиками к березкам, где майские жуки теплыми вечерами кружили да роились, да через имшок к косогорчику, потом в распадинку да сквозь густые заросли кустов и - там. К ней мы часто бегали. Сколько галош да ботинок стоптано да деревьев пересчитано! Бывало, поднимешься на шапку горы и по сучьям – на самое высокое дерево: эх, и обзор же оттуда! Слезать не хочется…
   
    - Слышь, Ленька, а давай, как тогда, на самую высокую сосну махнем, может, твою Сморгонь увидим…
   
    Но Ленька меня не слышит. Он уже давно в том сказочном отдаленном мире детства, мысленно перебирает, словно на струнах играет, те давние картинки и в предчувствии соприкосновения с прошлым отрешенно смотрит вдаль. Еще немного, и мы встретимся с тобой, Тарентова гора. Еще несколько шагов… Я снова вспоминаю  дорожку детства. Ранняя весна, проталинки в лесу, я прыгаю, словно воробей,  с кочки на кочку…
   
    Вдруг Ленька, словно вкопанный, замирает на тропинке и недоуменно смотрит на меня.
   
    - Что случилось, Леня?
   
    У него нет слов. Он тычит пальцем вперед и что-то невнятно бормочет – перегрелся от воспоминаний?
    
    Я поднимаю голову. Душ холодный! Лирический всплеск вдребезги: приехали! Дощатый забор, неотесанный и выщербленный, на пути к светлому и памятному месту. Чуть лбами не прошибли. Нам не пройти к Тарентовой горе! Праздник кончился, господа!
    
    Ленька набирает с мобильного номер своего знакомого, и я слышу, как он негодует, - чья это выходка? И дрожащим голосом повторяет услышанное: «земля… в аренде… у Паши – предпринимателя…» Паша будет выращивать овец. На шашлык.
   
    Паша делает деньги… Другой мир…


15.12/10