Странный конец

Юлия Бутакова
                Я засиделась на кухне, работая на своём компьютере. В какой-то момент усталый слух уловил в пространстве завораживающий голос:"Поэзия на Радио России. Иосиф Бродский". Возникла пауза, и я загадала: если сейчас прочитают  "Пророчество", то я скоро увижу его... Почему в сознании вдруг возникла такая мысль?.. Не объясню себе этого и сейчас. Ведь это невозможно. И пошли строки:
                "Мы будем жить с тобой на берегу,
                Отгородившись высоченной дамбой..."
                Компьютер был забыт, и я, как заговор на ветру, вторила чужому голосу, иногда забывая слова, но не замечая этого. С этим стихотворением в моей жизни туго-натуго переплетены несколько событий, вызванных чувством к человеку, старше меня на тридцать лет. Любить "папика", когда изредка возникали мысли на эту тему, мне казалось дешёвым ходом, потому что такое чувство не могло быть бескорыстным. Оказалось, могло (мой собственный горький и светлый пример).
                Лет десять назад одна знакомая предложила мне пойти на поэтический фестиваль, который приливной волной щедрого спонсорства донесло и до нашего таёжного угла. Я с детства немного писала - безотчётно, скрытно и безответственно. Глянув на афишку, я заметила пару знакомых фамилий; они не были для меня авторитетами и ничуть к себе не манили. Пора была летняя, городку угрожало обширное наводнение, я была в отпуске, поэтому и пошла. На этой встрече мы и познакомились: провинциальный любитель литературы и известный мастер из метрополии просто приглянулись друг другу и, после древнейшего ритуала - обмена адресами - договорились встретиться. И мы действительно встретились - через несколько лет, случайнейшим образом, когда меня (по неизвестным мне и ему законам провидения) забросило в столицу, где я не была до этого ни разу. Разные, полузнакомые, одинокие две души увиделись в средневековом, схожим один в один с иллюстрациями Билибина, подмосковном лесу, на дачке на два хозяина, сумеречной лиловой порой...
                То, что произошло дальше, и странный конец этой встречи я записала, дожидаясь своего поезда на Ярославском вокзале; записывалось это бесслёзно, безгоречно, на волне лёгкой ностальгии по быстро прошедшим и неизвестно как отпечатавшимся на судьбах обоих моментам. Совершенно не помню, сколько во времени заняла наша встреча; сознание включилось лишь тогда, когда...
                Я села на стул, застланный самовязанным деревенским ковриком; он примостился на широкий диван, стоящий у стены, - хозяин и гостья интуитивно заняли положенные им места. На стене висело множество фотографий, пастельный портрет Пушкина, небольшие афишки, автографы и прочее. Один на один с едва знакомым старым мужчиной я впервые остро и до ранимости неожиданно осознала себя взрослой женщиной, которая целиком ведома своим внутренним, безошибочно определяющим поступки, чутьём. Да, именно так. Позже мы оказались в его библиотеке, и я, на миг вынырнув на поверхность реальности, в смущении отошла к окну и всмотрелась в него. Мысль отпечатала образ:"Женщина на фоне окна". О чём он думал, по-хозяйски развалясь в кресле и глядя на меня? Не знаю до сих пор. Чтобы разрядить обоюдное смущение, он наконец включил музыку - поставил пластинку на полуантикварный проигрыватель; запела его любимая певица, которая всегда выступает босиком. Её имя я узнала год спустя, когда наткнулась на афишу её концерта на одном из московских бульваров: Эвора. Массивная афроамериканка; даже симпатичная. Он откинул голову назад, чтобы было удобнее наблюдать за мной. Полосатый кот грел живот под батареей центрального отопления, хотя отопление ещё не включили. Кот в квартире одиноко живущего, но не холостого мужчины?.. Наконец я присела на стул вдали от него, и мы обменялись впечатлениями от музыки. Голос певицы низкий. Ему нравился низкий женский голос с хрипотцой, мне - мужской звонкий, перемежающийся порою с той же самой хрипотцой. Довольны, что понимаем друг друга с полуслова, полузвука. В какой-то миг он негромко позвал меня:"Иди ко мне. Посиди рядом". Несколько секунд я колебалась и не спеша подошла. Присела на край кресла, стараясь не смотреть на него, чтобы не форсировать события. И была спокойна, будто сидела в зале и смотрела фильм, всё-таки незнакомый мне фильм. Он бесшумно ткнулся лицом мне в колени; пригляделась: поцеловал их сквозь юбку - раз, другой, третий. Признал? Заслуженное признание. И положил голову, попросив погладить себя. Опешившая, я стала перебирать его волосы. Страха не было, но пальцы робели. И отметила вслух:"А волосы у Вас хорошие, густые. Этакая грива". Он присмирел от моих слов. Задремал?.. Уверена: ловил каждое моё слово. И молчал... А отчего молчал, - не знаю. Возможно, самому себе происходящее было как откровение, которое невозможно высказать словом. Как момент истины... Что-то ещё такое говорила, приговаривала, может, заговаривала. На будущее. Но неожиданно позвонили в дверь. Одновременно послышался голос приходящей домработницы; она звала его снизу нараспев. Не услышал! Но услышала я, вскочила и отошла к окну. А он не сразу сообразил, что были звонок и чей-то голос. Тогда мне было невдомёк, что без его разрешения наверх никто бы не вошёл. Уединение, как это обычно бывает, было нарушено. Мы спустились вниз, где я поздоровалась с приветливой женщиной, которую мне тут же представили без надобности. Затем собрались, путаясь в пакетах и подаренных мне журналах, и вышли.
                Мы шли по дачному посёлку и говорили. Обо всём. Узнав, что я страстный грибник, попросил привезти ему зимой банку солёных груздей; пообещала, смеясь. По пути к автобусной остановке зашли на местное кладбище. Я заметила свежевырытую могилу: земля - неестественно яркая глина, как вывернутая наизнанку начинка пирога. Обошли грустное зрелище стороной. Попадались знаменитые имена. С радостным удивлением заметила имя известного когда-то писателя. Он поправил меня: не на тот слог поставила ударение в его фамилии и поинтересовался: откуда я знаю его. Детство, детство, всё оттуда; была книга с его рассказами, одна из самых любимых мною. Не обошли и церковь, в которой отпевали автора известного романа, нобелевского лауреата. Зашли внутрь. С заговорщицким видом прошептал мне:"Хочешь увидеть мою любимую икону?" О да, ещё бы! Старинные, семнадцатого века, двери, запоры, наконец - икона Богородицы; полумрак, низкий потолок, кельюшка - полтора на полтора метра. Поставили свечи; свою я зажгла от лампады, подплавив снизу воск от его свечи, что мне показалось символичным (символ и личное): духовный огонь подпитывается от иконы, земные корни питаются от его земного знака Тельца. Тихо ушли; двери на этот раз закрыла я. После бродили по церковному дворику, в котором похоронены патриархи и игумены.
                Позднее поехали в пригород и пообедали в кафе. Гремела музыка над головой - колонки стояли вплотную к нашему столику; других свободных столов не оказалось. Я попыталась в какой-то момент осмыслить происходящее... Всё нормально. Воспринимать события как-то иначе не имело смысла; всё прекрасно, как есть - в слегка нереальном свете. Была и заповедная рюмка водки, вернее - стаканчик, к нему - традиционный солёный огурчик (для этого ему пришлось отлучиться; принёс также пучок базилика). В который раз спросил меня: почему не пью и совсем ли, а на Новый Год тоже?... А потом, после короткой паузы, начал читать "Пророчество".
                Вечером мы вышли к остановке и какое-то время переговаривались о пустом. Понимали, что расстаёмся, расстаёмся надолго, и терялись все главные слова. Говорили о маршрутках, погоде, всякой всячине, не смея сказать о том, о чём думали оба. О нас. Что-то произошло, что-то стало свершившимся фактом, вехой в частной истории. Когда я уже села в салон, он бездумно подался вперёд и поцеловал меня в щёчку, а чувствовалось, что хочет в губы, но робеет. Я поняла это и осталась спокойной. Если бы я знала, как буду переживать все последующие годы, надеясь встретиться через полгода и расставаясь тогда с ним навсегда. "Я вошла в твою жизнь только сейчас, полдня назад... Всё только началось. Мы на пороге больших событий", - думалось мне.
                Он уехал в Англию через неделю. Как думал - ненадолго, на презентацию своей новой монографии, но остался там навсегда. Возвращать на родину было нечего:  группу иностранных туристов расстрелял ирландский террорист; одна из пуль отрикошетила от памятника и попала в бензобак стоявшего неподалёку скутера. В пожаре погибли двое - он и русская женщина, которая зазвала его на эту экскурсию. Случайная знакомая, как и я, но более предприимчивая и находчивая в отношении мужчины. А я оказалась слишком спокойной и сдержанной... Хотя могла повести его судьбу в совершенно противоположную сторону. Или мне так хотелось в это верить. Эти четыре странички, написанные мною в зале ожидания вокзала, превратились в единственное письмо с фронта, где в первом же бою погиб уже не чужой мне человек, я храню.