Асфиксия. Глава 5

Николоз Дроздов
Очнувшись, я услышал нечто странное и даже запаниковал с перепуга. Глава госсовета и экс-президент, надрывая голоса, в моей собственной  квартире крыли друг друга классическим русским матом. По мере моего возвращения в реальность ненормативная лексика мужчин сублимировалась в сладкозвучное щебетание женщин, и я наконец сообразил, что источник слуховых галлюцинаций - это оставшийся не выключенным телевизор.

«Стиморол»: неповторимый, устойчивый вкус», - уверяла меня томная красавица…  «Главное, вы не один», - вторила ей другая, накрашенная, с открытым для всеобщего обозрения бюстом…  «Откройте для себя «Баунти», - слушал я сексапильный полушепот первой... «Дивиденды на каждый вложенный ваучер», - обещала вторая.
 
Потом и они исчезли, взамен зарябили кадры прямого включения с очередного всенародного митинга. Ритор - естественно, из гильдии клакеров, какой-то приторный, не в меру упитанный дядя, по-видимому, был большим эстетом. Потрясая необычным для данного случая атрибутом - инкрустированной тростью, этот кастрат что-то  орал в мегафон, который не работал. Мясистая его физиономия, довольно противная, навела меня на мысль, что вместо митинговых монологов он мог бы заняться чем-то более себе адекватным, скажем, постараться получить должность евнуха в серале какого-нибудь шейха из арабских эмиратов. По крайней мере, там бы ему больше платили. Мегафон, наконец-то включился (кто-то догадался нажать нужную кнопку), и я захохотал, убедившись, что не ошибся в предположении: тучный мужчина вопил дискантом, точно несовершеннолетний подросток.
 
Тем временем вновь возникла на экране декольтированная макияжная дива,  доверительно сообщив: «Недвижимость - самый надежный способ вложения ваучера». Внезапно снизошла на меня какая-то благостность и я мечтательно так, совсем не воинственно подумал: неплохо бы устроить сейчас сцену волшебства, взять этот самый ваучер и посредством узорчатой трости эстета публично воткнуть в его же  толстую задницу. Хотя я не был уверен, стоило ли считать данный объект недвижимостью.


* * *


Как правило, обрывки воспоминаний будоражат мое сознание сильнее, нежели любые реальные события, а призраки прошлого наведываются в гости чаще, чем самые близкие друзья из сегодняшней жизни…

Сводный брат отца - мой дядька, когда я повзрослел, был уже лет сорока и интересным, по крайней мере, его нельзя было назвать. Лицо неопределенной национальности, среднего роста, худощавый шатен с карими глазами. У него никогда не было постоянной работы, привязанности и семьи. Тем не менее, он как лондонский денди, всегда был одет с иголочки и, сколько я себя помню, всегда сорил деньгами. Его вечно окружали женщины. Я так и не понял, что они в нем находили.
 
Свой досуг он проводил в остротах, высмеивая все, что видел вокруг, но делал это как-то беззлобно, поэтому мужчины, над которыми он подшучивал, не испытывали к нему неприязни. По-видимому, они даже нуждались в этой завуалированной правде о себе, выдаваемой его иронией - мой дядька был единственным, кто проделывал это самым естественным образом, не ущемляя их самолюбия. В отношениях с женщинами он был собственной противоположностью, ибо прекрасно знал, каким способом следует заглушать фонтан женского красноречия. Любовью и подарками. Подарками и любовью. Никакого сарказма, иронии, насмешек. Лишь одно заботливое внимание, создающее иллюзию обожествления. Мой дядька не был психоаналитиком, но каким-то странным образом вызывал у них полное доверие, и они не стеснялись обсуждать с ним самые пикантные подробности своей личной жизни, оставаясь совершенно уверенными в том, что ни одно слово, сказанное при нем, не станет достоянием гласности. Так оно и было. С ним дружили даже девчонки моего возраста. Женщины составляли смысл его существования, и он тратил на них все деньги, которые добывал - правдой или неправдой. По-моему, именно тяга к слабому полу заставила его стать тем, кем он стал.
 
В золотые годы своей недолгой жизни он промышлял в Москве, заводя деловые знакомства с секретаршами разных заместителей министров, пуская в ход все чары своего обаяния и самые изысканные презенты. Договаривался он с женщинами об одном. А именно: когда государственные мужи оставляли свои начальственные кабинеты, уходя на обеденный перерыв, эти кабинеты предоставлялись в его распоряжение. На час дядька занимал кресло, ну, скажем, замминистра лесной промышленности.
 
В это время подельщики приводили к нему «на прием» заранее ими же взятого на крючок очередного рвача из провинции, желающего дополучить для своего региона сверх установленной квоты, допустим, железнодорожный состав сибирской древесины. Мой дядька, отлично вписывающийся в роль персоны государственной важности, не заставлял себя долго упрашивать - сразу же вникнув в суть прошения, ставил на  нем свою визу: «Решить положительно в течение десяти дней». Подпись и число. Через две недели дружки дядьки встречали этого типа на товарном железнодорожном вокзале, где рабочие загружали вагоны ценной древесной породой, причем на каждом большими меловыми буквами был указан конечный пункт назначения, именно тот, откуда прибыл рвач. После чего счастливый обладатель древесины, весьма удовлетворенный, оставлял подельщикам дядьки половину суммы, полученной им самим на проведение данной рискованной товарной операции.
 
Далее след железнодорожного состава терялся и в пункт назначения он, естественно, не попадал. Терялись и дружки дядьки. Никакой бумаги с визой замминистра в канцелярии ведомства, как вы догадались, не существовало. Единственное, что оставалось делать оболваненному, это закрыть рот на замок, добавить свои кровные к половине прикарманенной суммы, полученной на подкуп, и с позором человека, не умеющего вести дела, возвращать всю наличность региональному начальству. Вот таким образом дядька мой утверждал свое отношение к «деловым людям». Всех их он причислял к ненавистному роду мерзавцев, особое же презрение испытывал к кусочникам, каковыми и являлись все его «клиенты». За время московских гастролей дядька мой неоднократно побывал в ранге заместителей министров экономики, финансов, сельского и рыбного хозяйств, культуры и даже иностранных дел. Без единого прокола.
 
Проблемы с законом  возникли позже, когда дядька захотел сделать такое, от чего у него самого дух захватывало: прокрутить аферу, аналогов которой не было в истории страны развитого социализма. Он долго вынашивал эту идею, растил ее как дитя. И вот в один прекрасный день в самом сердце столицы - на улице Горького - с раннего утра возникло с десяток временных киосков, в которых совершенно свободно каждый желающий мог приобрести 24-дневную путевку в любой курортный санаторий Черноморского побережья - Ялты, Анапы, Сочи, Адлера, Гагр и Сухуми. Причем в летний сезон, да не одну, а сколько кому заблагорассудится, к тому же по весьма доступным ценам. Агенты по продаже - симпатичные девушки в белых блузках, восседавшие в этих киосках, вежливо и доходчиво объясняли ошарашенным гражданам, что это одноразовая акция по случаю 35-летия Великой победы над фашистскими захватчиками. Граждане, не веря свалившемуся на них счастью, разбегались по домам за заначками и тотчас же возвращались обратно с деньгами, раскупив в итоге за пару часов все эти путевки на общую сумму более чем в миллион рублей.
 
Разумеется, никаких путевок в природе не существовало, и оскорбленные в своих лучших чувствах любители морского отдыха уже на следующий день подняли такой хай, что лучше об этом даже не вспоминать. Часть этих граждан была действительно честными тружениками - не то, что разного рода «рвачи». Поэтому резонанс, вызванный степенью наглости обманщиков, не утихал в течение нескольких последующих месяцев, и органам следствия пришлось немало потрудиться, чтобы выйти на организаторов «аферы века». Граждане своих денежек обратно, конечно же, не получили, но дядьку моего отправили на 10 лет в места не столь отдаленные. Через два года он вышел из колонии строгого режима за «образцовое поведение». Но отныне Москва для него была заказана.

Вернувшись в Тбилиси, он не успокоился. Полеты его неординарной фантазии были безграничны, однако, столица Грузии - это не столица страны. Поэтому он и решил довольствоваться малым. Вкупе с тремя новыми своими «ассистентами» - сотрудниками кафедр политехнического института, долго химичил с разными металлами, сплавами, окислителями, красками и бумагами и в конце концов, умудрился-таки изготовить клише самой ходовой тогда, десятирублевой купюры. Он стал печатать советские дензнаки в своем подвале, оборудованном под фотолабораторию, а доверенные люди сплавляли фальшивки в малых городах большого Союза. Эта операция длилась недолго и стала последней в его криминальной карьере. Он получил еще один срок, отсидеть который не успел, скончавшись в санчасти колонии №5 города Рустави. Если обратиться к статистике, мне кажется, именно он, как первый из этнических грузин, павший жертвой синдрома приобретенного иммунодефицита, должен остаться в анналах нашей новейшей истории. Мой странный дядька.


* * *


Он всегда дарил мне деньги, конечно же, не те десятирублевки, а самые что ни есть настоящие. Однажды - я был тогда мало послушным подростком - рано утром  без приглашения явился к нему в гости. Он, не говоря ни слова, повел за собой на кухню, усадил за стол, достал из холодильника бутылку чешского «Старопрамена», а из шкафчика - старинную фарфоровую кружку, наполнил ее пивом и поставил передо мной. Открыл консервную банку с крабами в собственном соку, добавил к ним вареную осетрину и сырокопченую семгу - деликатесы, по тем временам простым смертным даже не снившиеся и, после уже сказал мне: валяй! Я впервые смаковал высококачественную выпивку, причем холодную как лед, и даже сегодня помню ее вкус. Пиво вошло в мою жизнь как любовь с первого взгляда.

Мы долго сидели, неторопливо осушая свои кружки. Я тогда учился в девятом классе, и в предвкушении новой, взрослой жизни, которая маячила впереди, да и от выпитого тоже, был в какой-то эйфории, потому и задавал дядьке много глупых вопросов - о том, об этом… Сначала он мне что-то объяснял, а после ему, видимо это наскучило.
Он встал, вышел в спальную комнату, вернулся с большой белой морской ракушкой, протянул ее мне и сказал:
- В ней ответы на все твои вопросы.
Я рассмотрел ее, даже пощупал, потом поднес к уху. Она вроде бы как гудела и больше ничего, причем гудела в ней пустота.
- Вот именно, - услышал я как бы в подтверждение своих мыслей. - Жизнь и есть пустота, - сказал он. - Пустота, и больше ничего.




                Продолжение: http://proza.ru/2010/12/12/141

____________