Глава 6
Теперь Мария открыла двери для Григория в свой дом. Он все чаще и чаще посещал небольшой домик из красного кирпича, который не был Марииным, но который ему казался самым лучшим из тех, что были во всем поселке. Сколько раз он шагал по крученным бездорожным и грязным в сырую погоду переулкам, всякий раз испытывал чувство жажды – поскорее подойти к деревянной плохо сколоченной калитке, к серым без свежей покраски дверям.
Однажды, придя раньше договоренного времени, он не застал Марию дома. Хозяин открыл двери, просил подождать. Григорий сразу заметил, что Василий Артамонович чем-то очень озабочен. Опущенная голова его немного тряслась, он каждую минуту правой рукой проводил по лбу и тяжко вздыхал. Он посадил Григория на табурет в кухне, а сам присел возле тумбочки. Оба молчали, но чуть погодя Григорий осмелился спросить, - У вас неприятности?
Василий Артамонович поначалу не расслышал, не ожидая, что Григорий заговорит.
- Что вы сказали?
Григорий повторил свой вопрос.
- Ох, да, да, неприятности есть! Понимаешь, сынок… Видишь этот дом? Я строил его своими руками по кирпичику почти всю жизнь. Я недоедал, недосыпал, работал на нескольких работах в одночасье, чтобы заработать средства для этой крыши над головой, - старик указал пальцем на потолок. – Вот видишь это? – он вытянул вперед две мозолистые, жилистые, в сине-черных толстых венах руки. – Они черные, больные, их корчит судорога… Тут старик встал, сжал правую руку в тугой кулак, повернулся к стене и силой застучал по ней.
- И все из-за этих стен! – воскликнул он. – Из-за этого мертвого камня, из-за этого гроба теперь для меня, потому что те, для кого я строил, не хотят здесь жить…
Василий Артамонович окончательно разволновался, склонил голову на прижатую к стене руку, заплакал.
Григорий вскочил со стула, подошел к старику, взял под руки и, отводя его от стены,
попытался произнести несколько утешительных слов. Но Василий Артамонович оттолкнул его.
- Не надо, не надо меня жалеть! Я не нуждаюсь в сострадании! Только ты, сынок, мне скажи, ты тоже ушел от отца и матери? Тоже оставил их одних в таких кельях? – старик сам сел на стул у тумбочки и стал ждать ответа Григория.
- У меня нет родителей с двух лет, я вырос в детдоме. Правда мать потом нашлась, с Гулага вернулась, когда я взрослым стал. Отец в войну погиб, а потом после войны кто-то нашел, что отец не в русской армии воевал, а на стороне немцев, там и погиб.
Тогда мать забрали, как жену изменника родины. Но кто знает правду? Так ли, оно было, может отец просто в плену у немцев был? Хотя пленных после войны тоже репрессировали. Когда мать вернулась, здоровье было у нее слабое, вскоре умерла.
- Ой, прости сынок, знал, не спрашивал бы…
- А вот мои, негодники, выучились в институтах, поженились и подались в город, деятельность свою разворачивать, как говорят они мне, да свои квартиры получать.
А вот ждут сколько, не дождутся, в институтах знаешь, как долго квартиру надо ждать. Детям их скоро надо отдельные квартиры иметь, а они до сих пор по общежитиям. И не потому, что здесь места мало, хоромы-то у меня видишь какие! Второй этаж только благоустроить, так сделали бы сами. А потому не хотели жить возле отца, что грязно им здесь, улочки не асфальтированные, да пешком далеко ходить… Но город уже вплотную подошел к нам. Меняются времена, ничего не стоит на месте, все движется, да еще как быстро! Город у нас здесь будет большой, троллейбусы будут ходить, стройка великая планируется, атомную, говорят, будут строить…
- Тут я подумал, - продолжал старик, - вернуться дети в родной дом. Да сегодня утром приходит какой-то товарищ из райисполкома, бумажки мне тычет: Готовьтесь, дедушка, на выселение, здесь многоэтажный дом будут строить. Только вы не волнуйтесь, говорит, квартиру вам дадим, не высоко, на первом этаже, учитывая ваш возраст.
- Вот и обрадовал! Вот и успокоил! – восклицал хозяин. – Я то не волнуюсь за себя, мне уже все равно где жить, в доме ли, в квартире ли. А вот им, деткам, на природе у садика, у вишенки с яблонькой бы еще пожить… Я то не волнуюсь… Не такую новость принес этот райисполкомовец, в поселке все давно об этом знают и готовятся. Но как, как уйти из этой колыбели?! Они об этом подумали?! Этого и не понять им. Да, что говорить… Руки уже не поднимаются что-либо делать в доме. Раньше каждый все стучал и стучал молотком, или кельмой, или топором, подмазывали, подкрашивали, что-то достраивали. А теперь тишина… У Хоменковых, например, забор валится, ну и пусть ! Крыша худится – ну и бог с ней! Тазик подставил…
- Жаль мне уходить отсюда! Ох, как жаль! – старик стукнул себя кулаком по коленке. – Хоть копейку какую вернуть, так тоже нельзя.
- Деньги вам вернут за дом, Василий Артамонович, - заметил Григорий.
- Вернут-то вернут… Но какие деньги? Разве это деньги? Копейки! Совсем не то, если бы я продал свой дом. Продавал я его, продавал, да так и не продал. Не потому что покупателя не нашел, а потому, что бумаг разных много требуют. Ходил, ходил я по эти бумаги, то в натбюро, то в райфинотдел, то в исполком, так ничего не добился. Приду, покажу бумаги, а мне говорят: «здесь печать нужна, а здесь надо план новый делать, этот действителен только три месяца, а где заявление от соседей, которые не возражают о продаже вашего дома».. А где это все брать толком не расскажут, некогда им, другие люди под дверями ждут. Очередь у каждой двери, а дверей-то сколько! Сил моих больше не стало ходить..
- Почему дети не помогли?
- Что дети? Им тоже некогда…
- Не переживайте, Василий Артамонович, деньги за дом вам государство вернет, хоть какие, но все равно деньги. И квартиру хорошую дадут, будете отдыхать на старости, а не возиться в огороде.
- Вот в том-то и дело, что не возиться в огороде мне нельзя, помру тогда скоро. А деньги? Какие они деньги дают? Тыщу рублей! Где это видано, чтобы такой домище стоил тыщу рублей?!
- Я и за триста видел…
- Где? В глухомани какой-нибудь, где медведи живут… Считай все пропадет: ни денег, ни хаты; я же стар, долго не проживу в той новенькой, и она пропадет…
Деньги детям бы отдал, тогда и умер спокойно, с надеждой, что дети отца добрым словом вспомят, на могилку придут… А придут, сынок, как ты думаешь?..
-Как же не придут, обязательно придут. Что вы так о детях своих? Разве они у вас какие-то пьяницы или прощалыги?
- Нет, конечно… Но вот дом свой и отца забыли, родину свою, считай не почитают, не тянет их сюда и все! Вот так, сынок, сметут это мое логово бульдозером… да хоть бы раньше умереть, и не видеть все это своими глазами… - старик замолчал, опустил голову.
- Вы ничего не будете видеть! – обрадовался Григорий пришедшей к нему мысли. – Вы будете жить совсем в другом районе, когда здесь все снесут…
- Как не увижу? Все равно увижу, приду, не смогу не прити… А тут корни выкорчеванные будут лежать, а на их месте яма… Нет уж, это из под меня корни выкорчуют, то значит и мне туда. В яму!.. Тогда и я вместе с ними полягу, а жить в муравьиное гнездо не пойду!
Заскрипела в коридоре дверь, послышался топот – это пришла Мария с детьми.
- Вот твои пришли, - сказал Василий Артамонович, встал и направился к себе в комнату.
Когда Григорий проходил по длинному узкому коридорчику в комнату Марии, старик выглянул из своей двери, дернул Григория за рукав и прошептал: - Ты скажи ей как-нибудь, чтобы квартирку новую подыскивала, а то здесь долго не поживем. Скажи ты, я не могу… Как родная она мне уже, а тут такое дело… Но что поделаешь?..
Глава 7
Григорий Каршин не ожидал такой просьбы от хозяина Марии, но теперь эта просьба оказалась ему на руку. Теперь у него будет повод предложить Марии перебираться жить к нему.
Он все рассказал Марии о разговоре со стариком, и тут же сказал:
- Мария, теперь можешь приходить жить ко мне, и вообще, выходи за меня замуж!
У меня комната одна, но моя… С женой мы разменяли квартиру на две однокомнатных, так что все законно…
- Так ты разводной? Что же ты мне не говорил раньше? – сразу спросила она, чувственно обратив внимание на слово «жена».
- Да, так, не хотелось. Тогда объяснять надо, почему разошлись.
- А ты не хочешь объяснять?
- Нет, но если надо?..
-Алименты платишь? – уже более строго спросила Мария.
- Нет, не плачу, некому.
- Как? Детей у тебя не было?
- Не успели… потому и разошлись легко. Были бы дети, наверное, не разошлись…
А может, и разошлись? – размышлял вслух и, не ожидая дальнейших вопросов, Григорий сам продолжал рассказывать.
- Непутевая она была у меня, жена моя. Все упрекала, что чернорабочий я, что учиться не хочу, все стеснялась меня на людях, сама, небось, в инженерах ходила..
- Так чего же не путевая? – удивилась Мария такому определению его жены.
- А вот слушай почему? Прихожу я как-то домой, а на столе записка: « Я встретила другого, ухожу на всегда. Катерина» Ушла, так ушла… Надоели мне ее надменность и брезгливость. Я книг мало читаю? Да. Но поговорить со мной можно. Но ей со мной не о чем было разговаривать. Все не так, да не этак. Грамотности мало у меня, что говорить, не скрываю… Но чтобы так пренебрегать мной за это? Зачем тогда замуж шла за меня? - Григорий задумался, а потом сразу с вдохновением в голосе произнес:
- Но все равно любил ее, ох, как любил!
Григорий как будто забыл, что говорит с женщиной, которую тоже любит, и хочет, чтобы она стала его женой.
- Если любил, почему не вернул? – спросила Мария как-то гулко и тихо, а сама так и ойкнула: что-то болезненно горькое защимило в ее душе.
- Как вернешь, если ушла к другому? Думал, может, сама вернется, но не пришла, нет…
- Не любила она тебя, дружок, жалеть тогда не зачем…
-Никогда не бывает, чтобы о чем-то или о ком-то не жалели. Плохое, хорошее ли, все равно тоскливо за пройденное…
Мария сидела на краю кровати, дети давно спали. На окне горела маленькая лампочка в ночном светильнике. Свет тонкими полосами падал на стены, на лицо Марии.
Григорий поднял глаза на Марию, до этого все говорил, потупив взгляд свой куда-то в стену. Сегодня он чувствовал себя решительным как никогда и трезвым он был как никогда. Ему казалось, найдет силы покончить с этим делом раз и навсегда. Он поднялся со стула, подошел к Марии, взял ее за руку.
- Если не боишься, выходи за меня замуж. Пойдем ко мне жить, прямо сейчас, если хочешь?...
Мария молчала. Он ждал, гладил ее руку.
- Да, сейчас, - шепотом произнесла она. Сейчас и сию минуту, я так больше не могу…
Да, да, я хочу, хочу этого, разве ты не видишь? – Мария припала щекой к его щеке.
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/12/15/856